"Неуловимый прайд" - читать интересную книгу автора (Павлов Сергей Иванович)

ТАЙНА ПОКРЫВАЛА ЗОЙСУЭЛЛЫ, ДЭН ФРОСТ И РАВНЕНИЕ НА ЮПИТЕР

Город был изобретательно ярко украшен иллюминацией. На длинном светящемся панно, мимо которого они проходили, катились колеса. Сначала катились маленькие колеса, потом большие, потом опять маленькие и снова большие. В каждом колесе вращались календарные цифры прошлых лет, и чем крупнее было оно, тем более поздним годом было отмечено. Леонид опросил Надию, что означают эти колеса. Она не знала. Они поцеловались. Откуда-то сверху послышались возгласы. Леонид туда посмотрел и увидел, что вдоль эстакады двигалось много людей, и все они махали руками и одобрительно что-то кричали про поцелуи и годовые колеса.

Виновники переполоха не стали разбираться, что к чему, – схватившись за руки, пустились наутек.

За углом они перевели дыхание. Здесь было другое панно. На этом панно сновали синусоидальные волны, по волнам плыл круторогий бык, а на спине быка уверенно сидела красавица с античным профилем. Это была, конечно, Европа на похитившем ее быке-Юпитере, и целоваться здесь было неудобно. Бык повернул голову и совсем не мужественно, по-коровьему произнес «му-у-у...» Надия передразнила быка. У нее это вышло очень забавно, они рассмеялись и пошли дальше.

Дорожка с твердым гладким покрытием вела по аллее цветущих глициний и дальше – через пруд с фонтанами. Гирлянды фиолетовых цветов глицинии распространяли сильный аромат, струи фонтанов блестящими дугами перекатывались над низким мостом и шумно падали в пруд, а за фонтанами был освещенный вход в Летнюю Пирамиду, огромная треугольная грань которой наклонно сужалась к вершине золотисто мерцающим острием.

Они прошли по набережной пруда, пересекли красочно иллюминированный розарий и ступили на ленту движущегося тротуара. Тротуар двигался по направлению к Форуму вдоль аллеи молодых камфорных деревьев городского сквера. Здесь было безлюдно и тихо. Надия сказала, что отсюда можно пройти в Зимнюю Пирамиду мимо Павильона Иллюзий, и хотела спрыгнуть с тротуара, но Леонид ее задержал и сказал, что в Зимнюю лучше пройти мимо Форума и так будет даже быстрее.

Но быстрее не получилось.

Тротуар внезапно остановился. Между деревьями был проход на информационную площадку городского Центра Известий. Обычно эту площадку, как цветы клумбу, усеивали сотни чашеобразных кресел, люди сходились сюда группами и в одиночку, просматривали цикл объемной видеоинформации о событиях дня и расходились, уступая место тем, кто не видел. Но сегодня ничего этого не было. Посредине пустынной площадки возвышался невероятно древний с виду фонарный столб, обвитый обрывком ржавой цепи, а в круге яркого света находилась одинокая фигура человека в черном.

Фигура стройная – длинные ноги, изящный изгиб талии и бедра, – но в позе этого человека, с ног до шеи затянутого в черное трико, угадывалось столько неизбывной скорби, что одного взгляда на него было достаточно, чтобы почувствовать себя нехорошо и тревожно. И еще этот древний дурацкий фонарь и ржавые цепи... Леонид и Надия переглянулись.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила она.

– Разберемся, – коротко ответил он, и они подошли к неподвижной фигуре, воплотившей в себе вселенскую скорбь.

Звука их шагов человек, казалось, не слышал. Закрыв лицо руками в белых перчатках, опираясь плечом о фонарный столб, он стоял совершенно окаменело, как статуя – красивая черная скорбная статуя, и даже не шевельнулся, когда они вступили в круг света от фонаря и Леонид негромко спросил:

– Не нужна ли вам наша помощь?

За пределами светлого круга было пустынно и сумрачно, тишину нарушало поскрипывание подвешенного на цепи фонарного колпака... Леонид тронул плечо незнакомца и повторил свой вопрос.

Незнакомец отвел ладони. Его лицо – скорбная маска мима: обведенные белым рот и глаза, а под глазами – синие треугольники.

– Ваша помощь?.. – вопросил он пространство гулким шепотом, и хотя губы его шевельнулись на неподвижном лице, звук шел откуда-то сверху, шел, что называется, от фонаря, и Леониду все это не очень понравилось.

– Право, не знаю... – шепотом сказал незнакомец. – Да, может быть... Печально, если сегодня нам не удастся проникнуть в тайну покрывала Зойсуэллы!.. – Жест отчаяния, фонтанчики слез, и Леонид ощутил себя участником какого-то дурацкого спектакля.

Сумрак за пределами освещенного пятачка сгустился, пушистыми хлопьями повалил снег. Леонид взглянул на обнаженные плечи Надии. Ему хотелось взять ее за руку и уйти, но было заметно, что ей любопытно, и он сдержался. Мим поднял руки вверх полукругом. Зазвучала ритмичная музыка, площадка двинулась с места и поехала вниз.

Леонид не ошибся – это было началом красочного спектакля, с превосходной музыкой, танцами и хоралом, насыщенного правдоподобно выполненными сферокартинами объемного иллюзиона. С первых минут стало понятным, что основа спектакля – исполнительское мастерство человека в черном трико; совершенной пластике его мимического танца, пожалуй, мог позавидовать и знаменитый Николо Беллини...

Густо шел снег, звучала музыка, площадка ощутимо двигалась куда-то, стройное тело незнакомца в черном трико гибко покачивалось под фонарем из стороны в сторону, словно колеблемый течением длинный лист водоросли. Потом фонарь исчез. Вспыхнуло яркое теплое солнце, и странно было смотреть на него сквозь метель, потому что кроме него и летящего пуха снежинок на фоне бархатной тьмы разглядывать было нечего.

Но вот наверху распахнулся круг голубого неба. Ритм музыки изменился, хор торжественно вывел голосовую репризу. Танцующий мим пошел вдоль границы освещенного пятачка, с видимой натугой раздвигая по окружности воображаемое полотнище тьмы, и каждое его движение было проникнуто чувством вины по поводу того, что он делал, но он продолжал это делать из каких-то одному ему понятных жертвенных побуждений. Когда он убрал с голубого неба полотнище темноты, открылась солнечная сферокартина морского побережья и вместо метели в воздухе закружилось белое облако чаек. Сквозь шум прибоя, крики птиц и рокот прибрежной гальки послышался знакомый гулкий шепот:

– Где начало? Кто из нас мог бы сказать, где начало?..

«Действительно, – подумал Леонид. – Если это неизвестно даже устроителям спектакля».

Морской пейзаж был просто великолепен, крик и кружение чаек были очень правдоподобны, танцор в маске мима с поразительным мастерством сочетал в себе одном все достижения человеческой хореографии – от ритуальных танцев шаманов седой древности до новомодных пластических гравиотанцев, – не забывая при этом о трагикомическом содержании роли ведущего и ухитряясь вдобавок создать впечатление, что эпицентром балетной сюиты, как это ни странно, является вовсе не он, а все, что его окружает, в том числе – Надия и Леонид. Леониду все это казалось занятным, но для того, чтоб уяснить сюжетную канву происходящего действа, этого было пока недостаточно.

Картины объемного иллюзиона, равно как и музыкально-хореографическое их сопровождение, менялись с калейдоскопической легкостью. Морской пейзаж внезапно сменялся озерным, озерный – подводным, подводный – болотным, степным, лесным, арктическим, горным... Живность претерпевала соответственные метаморфозы: облако чаек вдруг оборачивалось взлетающей стаей розовых фламинго, стая как-то неуловимо видоизменялась в радужный косяк коралловых рыб, а косяк с непринужденным изяществом перевоплощался в лежбище крокодилов, которое в свою очередь было обречено перевоплотиться в крупное стадо тундровых оленей. Затем – колония пингвинов, табун лошадей, стада муфлонов, слонов, антилоп... От чрезмерного разнообразия флоры и фауны рябило в глазах. «Где начало? Кто из нас мог бы сказать, где начало?»

Назойливость вопроса уже не казалась странной – Леонид уверовал в связь вопроса с общей идеей замысла, хотя сама идея оставалась пока неясной. Танцующий мим явно обеспокоен этим вопросом. По крайней мере, он очень искусно эту обеспокоенность изображал. Надия выглядела не столько заинтригованной, сколько восхищенной, и ее можно понять: качество иллюзорных сферокартин было отменным. Она махала руками низко летящим птицам, протягивала открытые ладони рыбам, пыталась погладить забавных пингвинов, и, к удивлению Леонида, с пингвинами это ей удалось. Не веря собственным глазам, он подошел к ближайшему пингвину, взял его на руки. Пингвин был теплый, живой, настоящий. От него пахло морем и рыбой. Он приоткрыл клюв, гулко спросил: «Где начало?», и Леонид поспешил оставить птицу в покое. Пингвинов сменил табун лошадей. Ближайшая лошадь игреневой масти была как живая, но здравый смысл подсказал Леониду, что, в отличие от пингвинов, настоящая лошадь в иллюзионе – это уже решительно невозможно...

Идея «натур-естественных» сферокартин состояла, видимо, в том, чтобы напомнить о многообразии всего живого и, хотя бы отрывочно, бегло, это многообразие обозреть. Последовавшие затем сцены были исполнены в более отвлеченном или, лучше сказать, символическом плане. Не все в них было понятным, но все – очень красочным и почти все – неожиданным, и это вызывало интерес.

К примеру – отвесная голубая скала. Вернее, выпирающий из мрака, полупрозрачный, словно подсвеченный изнутри, участок голубого массива. Сверху, вдоль этой стены, спускалась лиана, корявая и обомшелая. Провисший у подножия скалы конец лианы уходил в изумрудно-зеленые и тоже подсвеченные изнутри заросли. В зарослях, кричали и суетились мартышки. То одна из них, то другая прыгала вдруг на лиану и начинала быстро карабкаться на голубую скалу. Результат их восхождений был удручающе однообразен: сверху сыпались кости, скатывался обезьяний череп... Потом на смену обезьянам явились какие-то существа покрупнее – сутулые, подозрительно человекообразные, и Леонид, который не очень уверенно разбирался в антропологии, подумал, что это, наверное, питекантропы. Альпинисты они были тоже неважные, и результат не замедлил сказаться: зловещая пирамида у подножия голубой скалы росла...

Конец неудачным восхождениям положил неоантроп – человек вполне современного типа. Он был одет в тигровую шкуру, вооружен доисторическим каменным топором, коренаст, синеглаз и так похож на энергетика Иозефа Кухту, что Леонид улыбнулся и, на всякий случай, кивнул. Неоантроп подмигнул синим глазом в ответ и быстро вскарабкался на скалу. Гулко ударил топор – обрубленная лиана рухнула вниз. Хор подал торжественный голос, танцующий мим с очень обеспокоенным видом сделал несколько сложных, граничащих с акробатикой па, и освещенный круг всплыл на вершину массива.

Здесь светила полная луна, горел костер. На голубом валуне сидел «неоантроп» Кухта и, опершись подбородком о рукоять своего топора, задумчиво разглядывал небо. Пламя костра излучало тепло. Надия протянула руки к огню, мим возбужденно жестикулировал и кружился. Неоантроп выхватил из костра горящую головешку и торжественно, словно это был олимпийский факел, вручил ее Леониду.

– Что я должен делать? – шепотом спросил Леонид.

– Бросишь в костер, – не разжимая губ, ответил Кухта. – Можешь говорить нормальным голосом, только не двигай губами. Публика нас не слышит, но видит отлично...

– Мы в Павильоне Иллюзий?

– На сцене Форума. Я прямо обалдел, когда тебя увидел. С «Ариадны»?

– Да. Сюда мы попали случайно.

– Знаю. Ну ничего... Это выдумка Шанцера и Ковуты.

Леонид не стал выяснять, кто такие Ковута и Шанцер. Только спросил:

– Это надолго?

– Скоро закончится. Цветок Знания, кордебалет, галактика и покрывало... Ну, мне пора. И тебе тоже. Будь здоров! Встретимся в Зимней.

Кухта исчез. Леонид бросил факел в костер – пламя высоко взметнулось и застыло в виде огненного цветка. Музыкальный ритм изменился, вокруг цветка, как и предсказывал Кухта, появился большой танцевальный ансамбль – человек тридцать девушек и парней, затянутых в зеркально блещущую чешую. Откуда-то хлынул поток разноцветных лучей, и сразу все закружилось ошеломительным хороводом – танцоры, музыка, красное пламя цветка, метель радужных отблесков, и глядеть на это с близкого расстояния было почти невозможно. В небе медленно вращались рукава огромной спиральной Галактики, и Леонид подумал, что, судя по всему, для разгадки тайны пресловутого покрывала предстоит окунуться в глубины Вселенной.

Так оно и случилось. Танцоры в зеркальных одеждах, закончив свое выступление, быстро куда-то исчезли, угасли разноцветные лучи. Лепестки пламенного Цветка Знания разошлись, разделились и, сделавшись похожими на чаши антенн сверхдальней связи, стали поочередно вспыхивать в такт дрожащим и странно булькающим созвучиям «космической» мелодии. Галактика надвигалась, заполняя собой все видимое пространство, и, наконец, распалась отдельными облаками звездных скоплений. Небо стало черным и звездным, и всеобъемлющим, потому что оно было везде, куда ни посмотришь, – даже внизу, и чаши «антенн» повисли в нем мигающими маяками.

Черное тело мима, окольцованное бегущими сверху вниз волнами голубого света, извивалось в акробатическом танце. Такое впечатление, будто мим бесконечно всплывает в прозрачной воде, но ему все время мешает бурный водоворот. Движения этого человека были настолько пластичными, гибкими, что тело его казалось сложенным из одних шарниров, и он, надо отдать ему должное, очень эффектно эти «шарниры» использовал. Леонид поддался очарованию танцевальной пантомимы, хотя не мог бы утверждать, что смысл пантомимы ему в достаточной мере понятен. То же самое, наверное, испытывала и Надия. Леонид посмотрел на нее и заметил, что неясность происходящего нисколько ее не смущает.

Внезапно из звездных глубин выплыл большой черный щит, заслонивший собой половину Вселенной. По его поверхности поползли красные трещины, и скоро весь он растрескался на куски. Из трещин вышли цветные султаны дымов, подсвеченные снизу багровым заревом...

Картина была интересной, и Леонид догадался, что это – довольно реалистическое изображение остывающей звезды, взятой в момент катастрофы, когда затвердевшая корка ее, не выдержав натиска внутренних сил неуравновешенной и все еще очень горячей утробы, вдруг лопнула и расползлась мозаикой материков. Но этим дело не кончилось. С одной стороны звезду продолжало распирать изнутри давление горячих недр, с другой – на материковых поверхностях стали вспухать огромные ядовито-зеленые волдыри, звезда жутко разбухала и ощетинилась, как потревоженная рыба-еж, превратилась в чудовище. Гулкий «космический» шепот торжественно произнес:

– Зойсуэлла! Звездная колыбель!.. Таким ли было начало?..

Багрово-зеленое ощетиненное чудовище судорожно взорвалось, осколки материков тяжело разлетелись в звездном пространстве, зеленые волдыри на этих осколках раздулись радужными пузырями и тоже стали взрываться. И когда они стали взрываться, рассеивая в пространство тонкие лоскуты и полотнища радужной пленки, Леонид сразу все понял...

В свое время академик Аррениус подарил миру гипотезу о вечности живого вещества. Согласно этой гипотезе жизнь вообще появилась одновременно с зарождением Вселенной, а жизнь на планетах могла возникнуть путем простого и естественного их «осеменения» живым веществом из жизнеобильного космоса. Насчет вечного существования живого – здесь академик Аррениус, видимо, здорово перегнул. А вот насчет «космического осеменения»... Академик Опарин, к примеру, был решительно против «осеменения». Перед миром он тоже в долгу не остался и подарил человечеству гипотезу о длительном эволюционном преобразовании неживой материи в живую в благодатных условиях нашей Земли. Большинство ученых-биологов, поразмыслив, решили, что эта гипотеза ближе к истине, чем все остальные, и признали за ней почетное право именоваться «Коацерватной теорией академика Опарина». Несколько следующих поколений биологов, приняв авторитетную мудрость своих ученых предшественников, поставили массу биохимических и биофизических экспериментов, дабы подкрепить вышеназванную теорию практикой. И убедились, что для того, чтоб воссоздать хотя бы два основные биополимера – белок и нуклеиновую кислоту, – всех благодатных (а заодно и всех неблагодатных) условий нашей планеты отнюдь не достаточно. Более того, попутно выяснилось, что сотворение обоих биополимеров невозможно без участия в этом великом таинстве мощных гравитационных и электромагнитных полей, сверхплотного потока антинейтрино и особого теплового режима. И в днище «Коацерватной теории» появилась такая пробоина, заделать которую было уже невозможно. Поэтому взгляды естествофилософов вновь обратились в межзвездный простор. Двое софийских ученых-биологов – Зойко Панчев и Суэлла Торндайк – обнародовали «сумасшедшую» гипотезу о «зарождении квазиживого протовещества на нестабильно остывающих звездах». Насколько Леонид мог припомнить, в гипотезе Панчева – Торндайк ничего не говорилось о «покрывале», и таким образом «покрывало» можно было смело отнести на счет художественного вымысла постановщиков спектакля. А жаль. Покрывало Зойсуэллы имело все преимущества дерзкого атрибута наглядности и весьма впечатляло...

Мим, словно ему и впрямь удалось раскрыть загадку Жизненного Начала, выражал свое ликование танцем и жестами. Его замедленные искусственным полем антигравитации прыжки-полеты под звуки торжественно-плавной мелодии были просто великолепны. Он протягивал открытые ладони то к звездному небу, в котором реяло большое полотнище радужной пленки, то к двум своим партнерам. Теперь Леонид совершенно отчетливо понял смысл пантомимы, и ему стало совестно перед невидимыми зрителями Форума. Радужный парус, летящий к планете Земля, символизировал Начало Жизни, а невольные партнеры мима, по идее, должны были символизировать Ее Вершину...

Спектакль завершился красочным апофеозом. В звездном пространстве медленно вращался шар Земли, и хотя его окружала багровая атмосфера, выглядел он почему-то вполне современно, если не считать отсутствия суетливой соседки Луны. Радужное покрывало окутало планету и утонуло в ее атмосфере. Планета стала ярко-зеленой. Появилась Луна. Хорал достиг музыкального апогея, в полном составе явился балетный ансамбль, вспыхнул пламенный Цветок Знания, красавица Земля обрела свой привычный бело-голубой наряд...

Иллюзионная сферокартина еще не успела угаснуть, как огромный зал Форума наполнился морем света и на сцену обрушился грохот аплодисментов. Благодарные зрители аплодировали стоя, слышались возгласы: «Браво, Николо Беллини! Браво, Николо! Браво!» Леонид и Надия, не скрывая изумления, смотрели на человека в черном трико. Знаменитый танцор сорвал маску мима, перчатки и отшвырнул прочь. «Ни-ко-ло! Ни-ко-ло!..» – с энтузиазмом скандировал зал. Беллини кланялся, глядя в зал черными блестящими глазами. Потом он плавным движением указал на балетную группу, взял Леонида и Надию за руки и заставил своих партнеров выйти немного вперед. Леонид услышал его тяжелое дыхание. Лицо этого человека блестело от пота, на черном трико были заметны влажные пятна, грудь высоко вздымалась и опадала, но глаза артиста сияли. Зал неистовствовал. Беллини подхватил в воздухе брошенный кем-то букетик из трех алых гвоздик, вручил его Надии и гибко ей поклонился, прижав по-восточному руки к груди. Зал продолжал аплодировать. Леонид и Надия поторопились уйти и опомнились, только покинув здание Форума.

Проезжая мимо Павильона Тишины, они, не сговариваясь, сошли с тротуарной ленты. Павильон представлял собой довольно большое стеклянное сооружение в виде сильно сплющенного ребристого шара. Внутри было светло и уютно. Журчали фонтаны. Центральную часть Павильона занимала роща веерных пальм. Под каждым деревом стояли треугольные столики, и все они были свободны. И вообще, в Павильоне, видимо, не было ни одного человека – сегодня никто не хотел тишины.

Они углубились в рощу. Надия облюбовала столик возле центрального фонтана. Листья пальмы глянцево блестели от влаги, на кончиках зеленых перьев висели чистые капли.

– Здесь влажно, – сказал Леонид.

– Ничего, – ответила Надия. – Это даже приятно.

Она склонилась над парапетом бассейна и опустила букетик гвоздик в бортовую раковину фонтана, до краев наполненную водой. В раковине торчала стеклянная трубка, из нее с шипением вырывалась длинная блестящая струя, от струи летела водяная пыль и оседала на пальмах.

– Смотри, не задень этот лист, – предупредил Леонид.

Надия выпрямилась, задела лист, и на ее обнаженные плечи обрушился дождь крупных капель. Надия вздрогнула и рассмеялась. И Леонид рассмеялся. И вдруг они оба принялись хохотать, и напряжение, накопившееся за время спектакля, быстро оставило их. Леониду сделалось любопытно: смеются ли так настоящие актеры после спектакля? Он подумал, что нет, наверное, не смеются, и пожалел настоящих актеров.

Леонид принес мороженого и фруктовой воды. Они молча ели мороженое, смотрели друг другу в глаза и не могли сдержать беспричинных улыбок. В Павильон кто-то вошел: послышались голоса, металлическое позвякивание, смех. Грохнул взрыв увеселительной петарды, в ответ раздался взрыв богатырского хохота, сверху посыпалось конфетти, – в Павильоне Тишины становилось довольно шумно. Большая компания в костюмах древнеримских легионеров, лязгая доспехами, облепила несколько соседних столиков и за одну минуту осушила целую батарею бутылок фруктовой воды. Леонид осмотрел древнеримское воинство. Это была, в основном, молодежь – программисты и Ю-атмосферники. Покончив с фруктовой водой, легионеры с огромным подъемом исполнили популярную в этом году «Подари мне пояс Ориона, и кольцо Сатурна подари!» Потом кто-то из них спохватился:

– Кстати о Сатурне... Сколько там на твоих песочных?

– О, боги! – воскликнул другой. – Двадцать один пятьдесят... и даже с минутами.

– Ребята, мы свиньи. Громовержец, поди, там заждался, а мы прохлаждаемся.

– Встать! Р-равнение на Юпитер!

– На Юпитера. Сегодня "а" на конце, понял?

– Верно. Равнение на Юпитер будешь держать послезавтра.

– Да, послезавтра мне нужно на «Мастодонт»...

– Тебе на южный полярный?

– Нет, мне на северный.

– Жаль. А то вместе бы и отправились...

– Эй, антиподы! Не забудьте свои щиты и мечи!

– Я возьму бутылку холодного для Юпитера.

– Почему «для Юпитера»? А Ганимед, Юнона, Каллисто разве не люди?

– Нет. Олимпийские боги. Эх, ты, теленок!..

– Ничего с собой не берите – в Летней все есть.

– Кстати, кто такая Юнона?

– Эльга Вадецкая. Из центра связи. Красивая, верно?

– Еще бы! Только не вздумайте восхищаться Вадецкой в присутствии Жени Меркулова, который из ПМЗ.

– А что, у него иное мнение на этот счет?

– Нет, в этом смысле ваши вкусы полностью совпадают. А это опасно.

– Для Меркулова – да!

– Мне кажется, твой вкус тоже того... это самое... совпадает.

– Ничего тебе не кажется. Ну, мы идем, наконец?!

Легионеры с лязгом и грохотом разобрали оружие.

– Кто скажет, где здесь видеотектор?

– У выхода. Тебе зачем?

– Надо узнать, как подвигаются дела у Крэйга. Мы раскрутили восьмую программу сигма-зондирования, а он там остался один. Кстати, для вашей группы программа.

– Вот как! Мы пятые сутки ждем программу для акустического зондажа, а они, выходит, уже сговорились за нашей спиной и выдают программы «налево»!

– Что удивительного? Мезосферники дали им взятку: двадцать метров графической записи сбалансированного термопрогноза.

– А мы полагались на их безупречную нравственность! К оружию!

– Оружие в ножны! Р-разойдись! Кру-у-гом!

– Кстати, что означает команда «кругом»?

– Это значит: разойтись по окружности с неопределенно заданным ускорением. Легионер!

– Слушайте, парни... А кто этот франт и его прекрасная дама?

– Тише, ты!.. Это Русанов с женой.

– Он теперь, говорят, крупная шишка в Ю-Центре. Вместо Маккоубера.

– Я ему не завидую. У них там сейчас какая-то чертовщина с проектом... Сплошная мистика.

– Мистики у всех у нас хоть отбавляй. Твой пересчет дельта-барической нивелировки, скажешь, не мистика?

– Нет. Его пересчет – сплошная мистификация. Разница есть.

– Ладно, довольно болтать – опоздаем к началу. Громовержец там уже мечет громы и молнии. Пошли, ребята!

– Икру он мечет, твой Громовержец. Я ему подал заявку на свипп-генератор, а он ее и смотреть не стал. Мне, говорит, проще достать здесь бочку черной икры, нежели свипп-генератор с такими параметрами.

– Верно, ребята. Снабжение безобразное. На уровне эпохи Юлия Цезаря. Надо поднять этот вопрос на активе.

– Эй, активисты! Не отставайте!..

Легионеры ушли, и в Павильоне снова воцарилась тишина.

Надия посмотрела на Леонида.

– Это правда? – спросила она.

– О чем ты? – беспечно спросил Леонид. Он понимал, какую правду она имеет в виду. – Я вижу, тебе не особенно нравится это мороженое. Принести земляничное?

– Мне не особенно нравится то, что они говорили.

– Да? А что такого они говорили?

– Они говорили, что ты теперь вместо Маккоубера.

– Это правда, – сказал Леонид. – Но разве при этом что-нибудь изменилось? Еще до ухода Маккоубера наша группа фактически возглавляла Проект. И мое теперешнее назначение – административная символика, не более того. Моя работа остается прежней.

– Ну что ж... – Она вздохнула. – Будущее покажет...

Они помолчали. Он ел мороженое и старался представить себе, о чем она думает.

– Я заметила, как внимательно ты разглядывал этих ребят. Ты кого-нибудь ищешь?

– Да, – сказал Леонид. – Мне нужен Дэн Фрост. Если ты заметишь Дэна или Бригитту...

– Зачем тебе понадобился Дэн?

– Мне нужно обменяться с ним буквально несколькими словами.

– Сегодня праздник, – сказала она.

– Я знаю, – сказал он.

– И завтра, – добавила Надия.

Он оставил мороженое и выпил фруктовой воды.

– Ну вот... – огорченно сказала она. – Я уже испортила тебе настроение.

– Нет, – возразил он. – Никто никому настроение не испортил. Мне с тобой хорошо. Просто чудесно. Сегодня великолепный праздник, и у нас отличное настроение.

– И мы потанцуем, верно?

– Да, мне очень хочется потанцевать. У меня такое чувство, будто улетал не я, а улетала ты. Я долго ждал тебя, и вот ты вернулась. Пойдем?

– Да. Мы пойдем в Зимнюю Пирамиду, Крамеру мы обещали, что будем в Зимней. Подожди, я забыла вынуть цветы.

– Крамер, наверное, не придет. Уф, какие они мокрые!

– Я тоже вся мокрая.

– Ты росистая.

– Скоро я высохну, и тебе не будет стыдно со мной танцевать. А почему не придет Крамер?

– Он двое суток не спал. Может быть, даже больше.

– Что-то связанное с Проектом?

Он не сразу нашел, что ответить.

– Видишь ли... Меня задержали на совещаниях, и Крамер взял на себя работу, которую должен был делать я. Мне очень совестно перед ним.

– Не думай, я понимаю: дело есть дело... Но не слишком ли часто вам приходится жертвовать личным временем?..

Они вышли из Павильона. На движущихся тротуарах народу прибавилось – основной поток направлялся в Летнюю Пирамиду. Многие были в маскарадных костюмах и полумасках. Обычно в Летней Пирамиде собиралась молодежь, и, судя по всему, там затевалось нечто экстравагантное. Древнеримского отряда уже не было видно, но рев легионерских глоток был слышен издалека: «Подари мне пояс Ориона!..» Возле кабинки видеотектора сиротливо стоял одинокий щит, а хозяин щита – легионер, которому надо было связаться с каким-то Крэйгом, – находился в кабинке и оживленно жестикулировал перед экраном. Шлем и меч он повесил на рукоятку контактного рычага.

– Этот, видать, зацепился надолго, – сказал Леонид. – Боюсь, маскарад закончится без него.

– А в Летней, наверное, ждет его девушка, – сказала Надия. – И может быть, она сегодня его не дождется.

Леонид промолчал.

– Меня всегда удивляли этот размах и постоянная спешка. Неужели нельзя работать и жить поспокойнее?

– Нет, – оказал Леонид. – Нельзя. Извини, что я говорю об этом так коротко. Но, судя по прошлому опыту, я просто не умею доходчиво объяснять вещи, над которыми мало задумывался... Говоришь – поспокойнее? Не знаю. Наверное, можно, если очень уж постараться. Но кому это надо?

– Мне, например. И той девушке, которая ждет этого парня.

– Вот ты о чем... Н-да... Проблема века.

– Нет, – сказала она. – Это очень старая проблема. И очень жестокая...

– Неразрешимая?

– Я бы так не сказала. Вечная.

– Тогда это проще. Как бочка черной икры. Если можно вечно мириться с вечной проблемой, значит, она решается каждый раз компромиссным путем. Верно?

– Верно. И мне приятно, что ты задумался над вещами, которые раньше мало тебя волновали. Теперь я верю, что у нас будет все хорошо.

– Вот видишь! Все будет у нас отлично.

В Зимней Пирамиде было очень светло, шумно и весело. В зените пирамидальной верхушки на огромной высоте сияло по-летнему яркое, теплое солнце. На синих стенах инеем сверкали белые морозные узоры, посередине зала в окружении фонтанов и голубых елей блестел в бассейне обросший сосульками айсберг. Айсберги, изрешеченные широкими полостями гротов, громоздились в каждом углу Пирамиды, а в гротах медленно вращались круглые платформы. Зал был запружен людьми. Гремела музыка, почти везде танцевали, где-то в отдалении пели, прихлопывая в ладоши, со стороны эстрадных площадок доносились раскаты громкого смеха.

Вихрь карнавального танца втянул Леонида и Надию в центр. Веселый шум плескался в зале волнами серпантинных лент, сыпался сверху блестящим дождем конфетти, вспыхивал звездами увеселительных огней. Больше половины танцующих были в масках.

Потом Надия немного устала, и они покинули танцевальное поле, вышли к эстрадным площадкам и задержались у ледяного катка среди любителей балета на льду. Балет был очень красочным, мастерство исполнителей – выше всяких похвал, но особенное удовольствие зрителям доставил комический танец с участием дрессированных пингвинов.

– Взгляни-ка туда!.. – Надия подергала Леонида за рукав и показала на медленно вращающуюся платформу кафе «Ледяной грот».

Леонид посмотрел. На платформе было несколько свободных столов.

– Если ты успела проголодаться, мы там поужинаем, – сказал он.

– Ты, не понял. Я видела Фроста.

Леонид еще раз взглянул на платформу. Теперь он смотрел на людей.

– Поздно, – сказала Надия. – Стол, за которым они сидели, уехал в грот.

– Дэн и Бригитта?

– Нет. Бригитту я бы узнала. Ты подойдешь один?

– Ну вот еще! – сказал он, и они пошли вместе.

Стол, где сидел Фрост, находился у края платформы, и край этот успел продвинуться глубоко под нависающий массив «ледяной» горы. Стеклянная облицовка грота мягко светилась зеленым, но после яркого света в зале было такое впечатление, будто здесь полумрак. Рядом с Фростом Леонид разглядел темноволосую смуглую девушку в черной полумаске. Дэн что-то ей говорил, и она негромко смеялась. Смех казался знакомым, но у Леонида была хорошая зрительная память, и он мог бы поклясться, что никогда раньше эту девушку не встречал. Дэн увидел Надию, обрадованно вскинул брови, потом увидел Леонида, поднялся навстречу. Это был плотный, коренастый человек, довольно неуклюжий на вид, с непропорционально большими руками, – один из лучших пилотов-барражировщиков системы Юпитера. Протянутая для пожатия рука Леонида утонула в его широкой ладони.

– Леонид Русанов, Надия, – хрипловато сказал он, представляя гостей своей собеседнице.

Девушка сбросила полумаску и представилась сама:

– Кариола.

Леонид посмотрел на нее, но ничего не сказал. Надия тоже взглянула на девушку, сказала: «У вас красивая прическа, она вам очень к лицу» – и подарила Кариоле гвоздику.

– Лео, Надия, Кариола, присаживайтесь, наконец! – взмолился Дэн. – Ведь шампанское опять придется нести в холодильник! Посмотрите, бутылка так нагрелась, что из нее уже лезет пробка.

На столе были четыре бокала, темная бутылка шампанского и плетеная корзинка с фруктами. Дэн куда-то исчез и быстро вернулся с двумя бокалами для гостей.

– Разве мы не станем ждать Бригитту? – спросила Надия.

– Бригитта здесь, – ответил Дэн, откупоривая бутылку. – Она пошла потанцевать с Георгом. Сейчас они подойдут. Да, ведь ты же не знаешь, – обратился он к Леониду, – нашей группе дали еще двух пилотов-барражировщиков. Георг – один из новеньких. Ему приходится сегодня разрываться надвое, танцевать то с Бригиттой, то с Кариолой. Из меня танцор никудышный, вот он и празднует с перегрузкой. – Дэн улыбнулся, наполнил бокалы.

Край платформы выехал из грота, и теперь стол медленно продвигался вдоль танцевальной площадки. Леонид заметил Бригитту, а рядом с ней человека, который уступил ему сегодня кабинку видеотектора. Они возвращались. На обоих были черные полумаски, но Леонид его сразу узнал по пшеничным усам. На Бригитте было ярко-красное платье, и в белых ее волосах сверкали красные звезды. Они подошли, Бригитта чмокнула Леонида в висок – «С возвращением!» – и заговорила с Надией. Дэн представил Юрия Двинского и Леонида друг другу.

– Мы уже знакомы, – сказал Леонид.

– Да, – сказал Юрий. – У меня сегодня день неожиданных встреч. С Кариолой, теперь вот с вами...

– И у меня, – сказал Леонид, – день неожиданных встреч. С Кариолой и теперь вот с вами...

Кариола удивленно посмотрела на него. Все остальные тоже посмотрели.

– Вы из экипажа «Ариадны», – сказал он девушке.

– Да, – подтвердила она. Было видно, что она пытается что-то припомнить.

– Ну вот мы и встретились на незнакомой планете. Если, конечно, вы впервые на Европе.

– Вот как! – сказала она и весело рассмеялась. – Значит, вы и есть тот самый пассажир из двадцать первой каюты! За которым гонялись бесхвостые львы!

– Тот самый, – подтвердил Леонид.

Глаза Бригитты зажглись любопытством.

– Лео, ты должен дам все рассказать.

– Непременно, – заверил ее Леонид. – Но не сейчас. Это очень длинная история. – Он встретил умоляющий взгляд Дэна Фроста и поднял бокал. – Я предлагаю тост за всех присутствующих!

– Да, – сказал Дэн и тоже поднял бокал. – Учтите, шампанское выдыхается. За всех присутствующих! За тебя, Лео. С возвращением!

Дэн беспокоился напрасно. Шампанское было холодное и очень вкусное.

Поговорили о празднике. Надия подарила гвоздику Бригитте и рассказала про встречу с Николо Беллини.

В центре кафе был танцевальный пятачок, и оттуда доносился музыкальный шум: дробный стук барабанов и гнусавые стоны. Леонид обратил внимание на двух чернокожих парней из космодромной команды. Один из них, блестя зубами и белками глаз, извиваясь, как ящерица, трудолюбиво избивал пять барабанов тамбертона кулаками, пальцами и кистями. Другой, Апполо Дюка, по прозвищу Кактус, выпучив глаза, натужно раздувая щеки, извлекал гнусавые стоны из какого-то экзотического инструмента с двумя щелевыми раструбами. Танцующих на пятачке не было, парни играли для собственного удовольствия.

Со стороны катка раздался взрыв хохота. Платформа повернулась так, что каток был виден отсюда как на ладони. На ледяном поле, размахивая красным плащом, вертелся на коньках спортсмен в костюме матадора. Двое других конькобежцев, замаскированные шкурой быка, нападали на-матадора. Нападал бык очень агрессивно, у него были огромные рога с голубыми бантиками, вздутые бока и тощий зад, бык яростно хлестал хвостом по крутым бокам, взбрыкивая, бодал красный плащ, и ноги у него комично разъезжались в стороны. Матадор, грациозно поворачиваясь на месте, пронзительно кричал: «Ю-у, торо, ю-у!..» – и водил быка вокруг себя за плащом.

– Это называется «вероники», – сказал Юрий. – То, что он делает.

– И рекорте, – добавила Бригитта. – За такое рекорте я отрезала бы ему косичку. – Край платформы, где они сидели, снова втягивался в грот, Бригитта нетерпеливо поднялась и сказала: – Зрелище просто уморительное! Пойдемте посмотрим. Кто со мной?

– Все, – сказала Надия. – В самом деле, пойдемте посмотрим?

– Идите, – сказал Леонид. – Мне нужно поговорить с Дэном.

– Ты с нами? – спросила Кариола Юрия. – Кто-то ведь должен объяснять про корриду.

– Конечно. – Юрий поднялся. – Надеюсь, Бригитта, вы не отрежете мне за это косичку?

Они ушли. Дэн сказал:

– Георг хороший пилот. С изумительной реакцией, вынослив к большим перегрузкам. Он прямо родился быть барражировщиком. Прошел стажировку в группе противометеоритной защиты. Отлично знает новые машины.

– А старые? – спросил Леонид.

– Теперь узнает и старые. – Дэн усмехнулся, осторожно повертел бокал в своих железных пальцах. – Все старье у нас, мы ведь не группа ПМЗ. Я немного погонял его на «Муфлонах», «Сузуки» и «Шкодах». Он делает успехи. А сейчас, когда в наших делах наступило затишье после ухода Маккоубера, я заставил Георга и второго новичка, Боба Тейлора, отрабатывать выход из аварийных ситуаций на десантных и орбитальных катерах. Они чрезмерно увлеклись, и этот поросенок Боб разбил десантный «Уирлуинд» на Ганимеде. Георг, очертя голову, бросился на выручку, и в результате мне пришлось выручать обоих. «Виверу» Георга мы отремонтировали, и она еще побегает, а вот «Уирлуинд» пошел на металлолом. Будь на то моя воля, я бы отправил в утиль половину наших машин. Нам давно пора обновить свой парк.

– Я непременно этим займусь, – пообещал Леонид. Игрок на тамбертоне продолжал истязать барабаны. Леонид поморщился: – Не надоест же ему!..

– Что? А... – Дэн оглянулся на пятачок. – Ничего, скоро устанет. Это Мергоб Ферра, механик-реакторщик из космодромной команды сектора ПМЗ. Месяц назад у них там взорвался на испытаниях новый «Рэмболь», Мергоб уцелел просто чудом, и с тех пор он здесь частенько постукивает...

– Послушай, Дэн. В мое отсутствие ты дважды летал с Маккоубером в сторону «камбалы»...

Дэн быстро взглянул на него и опустил голову.

– Да, – сказал он. – Только никакой «камбалы» там уже нет... – Он покачал пустой бокал. – Там сейчас творится какая-то чертовщина...

Леонид ждал, что он добавит что-нибудь еще. Дэн ничего не добавил.

– Когда летали в первый раз, как выглядело облако? – спросил Леонид.

– «Камбала» еще существовала. Правда, облако уже не было однородным, в нем появились веретенообразные сгустки и оно сильно распухло – пожалуй, увеличилось раз в пять. Летали мы на «Шкоде ЮП-115», номер десятый. Ну, помнишь, та, на которой стояла аппаратура для записи «гравитационных мерцаний»? Маккоубер распорядился доукомплектовать эту «Шкоду» какой-то новой аппаратурой. Мы долго барражировали вокруг облака, несколько раз прошли его насквозь туда и обратно. Инерционным ходом, конечно. Маккоубер включил все регистраторы, мы болтались там почти двое суток, он вел наблюдения, что-то записывал, потом совсем обессилел и приказал возвращаться.

– Тебе случайно не запомнилось, что он говорил в этом полете?

– Он был на редкость молчалив.

– Так и молчал весь полет?

– Ну... иногда он ругался.

– Ругался? Маккоубер? Как он ругался? Повтори. Любопытно.

– Ну... он проклинал Крамера. В общем...

– Выкладывай, не стесняйся.

– Ну, в общем... Крамера, тебя и тот «четырежды проклятый день», когда он якобы дал себя одурачить тысячу раз проклятой системой «Физлер». Но ведь это он не по злобе, ты же его хорошо знаешь. Просто он был чем-то очень расстроен и, по-моему, даже напуган. И, наверное, было с чего. Потому что, когда мы сунулись в облако через неделю, я и сам испугался...

– Да? Маккоубер опять наблюдал и записывал? Вы летали на той же десятке?

– Да, на той же десятке, но Маккоубер ничего не записывал. Он был мрачен и на свою аппаратуру уже не обращал внимания, предпочитая наблюдать за облаком визуально.

– Вот как? Визуально!.. Чего же ты испугался?

Дэн ответил не сразу. Мергоб Ферра стучал в барабаны с неослабевающей энергией. Дэн вертел в пальцах бокал и молчал. Леонид смотрел на его огромные руки, слушал стук барабанов, стоны двухраструбного инструмента, тоже молчал и ждал. Наконец Дэн проговорил:

– Пожалуй, мне будет трудно тебе объяснить... Это нужно увидеть.

– Я что-то не улавливаю смысла ваших с Маккоубером прогулок в сторону облака. Сначала он, не щадя живота своего, проводит двухсуточные наблюдения за состоянием облака, хотя наблюдать и записывать можно было дистанционно. Затем вы совершаете второй бесцельный полет. Прогуливаетесь, так сказать, за несколько миллионов километров, чтобы полюбоваться на облако «визуально»!..

– Судя по всему, – возразил Дэн, – второй полет не был для Маккоубера бесцельным. Во всяком случае, мне показалось, что он возлагал на эту затею большие надежды.

– Не понял. Какая затея?..

Дэн взглянул на него.

– Затея со стержнями. Разве ты не в курсе?

Леонид почувствовал себя в тупике.

– Между прочим, – сказал он, – прошло всего пять часов, как я ступил на Европу.

– А... – сказал Дэн. На его лице отразилось некоторое замешательство. – Я думал, ты в курсе. Насчет того, что мы с Маккоубером сбросили в облако стержни...

– Погоди, погоди!.. – перебил Леонид, устало потирая лоб. – Давай по порядку. Значит, вы сбросили стержни в облако стержней? Ты что-то путаешь, Дэн. Ты хотел, очевидно, сказать, что вы с Маккоубером вылавливали стержни?

– Я хотел сказать то, что сказал. И ничего я не путаю. Я ведь тебе говорил, что мы летали не на «Муфлоне». Ловить стержни на «Шкоде» – это все равно, что собирать клубнику собачьим ошейником. Ты требуешь от меня слишком многого, Лео. Если Маккоуберу приходит на ум фантазия вернуть в облако две тысячи стержней, я по его приказу выстреливаю эти стержни в центр облака из пневмосбрасывателя и не спрашиваю, для каких таких целей начальству это понадобилось.

– Да, верно... Извини. Вы брали стержни из склада на Амальтее?

– Нет. Маккоубер привез стержни в контейнере на космодром. Я слышал, как двое сопровождающих Маккоубера парней ворчали, что им пришлось тащить контейнер от Ю-Центра. Брать контейнер с собой я не хотел, попросил Георга и Боба выгрузить стержни и аккуратно заложить их прямо в камеру пневмосбрасывателя.

– Кстати, вы занимались отловом стержней в мое отсутствие?

– Нет, Лео. После того, как увели всех «Физлеров» на Амальтею, в облако никто, кроме нас с Маккоубером, не совался.

– Видишь ли, Дэн... дело в том, что в Ю-Центре никогда не было такого количества стержней. В Ю-Центре они не нужны. Разве что – несколько штук. Для наглядности...

– Ты слишком многого от меня хочешь, – повторил Дэн. – Маккоубер говорил о двух тысячах стержней. Да я и сам видел, что их было никак не меньше, полный контейнер. Тяжелый такой контейнер, из металла, цилиндрический, и на крыше выдавлена полукругом надпись: «Ю-проект, экспериментальный отдел»... Что с тобой, Лео?

Леонид, крепко зажмурил глаза, обхватил голову руками. Со стоном процедил сквозь зубы: «Экспериментальный отдел!». Он понял, о каких стержнях шла речь, и почувствовал, как на него рушатся зеленые стены айсберга.

Он встал, сказал Дэну, что скоро вернется, спрыгнул с платформы, протолкался сквозь праздничную толпу, выбежал из Пирамиды и бросился к Ю-Центру кратчайшей дорогой. Тяжело дыша, он выскочил из лифта на двадцать восьмом этаже, пробежал коридор, ворвался в полутемное фойе, в котором мелькали цветные объемные образы стереовидения. Среди этого призрачного мелькания он с трудом разглядел дежурного по этажу, белобрысого парня по имени, кажется, Арнольд, по фамилии Комов. «Здравствуйте», – испуганно сказал дежурный, выключил стереовизор, в фойе стало светло, и Леонид, все еще тяжело дыша, нетерпеливо спросил у Комова шифр замка пятой двери архивного оклада экспериментального отдела. Они подошли к архивному складу, и белобрысый долго мудрил с комбинациями цифр на замке. Дверной механизм поскрежетал, но не сработал. «Наверное, заело», – поделился предположением Комов. Леонид его отстранил, налег на дверь плечом. Дверь подалась неожиданно легко, и Леонид с трудом сохранил равновесие – дверь не была заперта. Автоматически включилось освещение. Леонид прошелся вдоль стеллажей, специально оборудованных для хранения экспериментальных стержней. Два года хранились здесь тысяча восемьсот никому не нужных стержней... Стеллажи были голые. Леонид стряхнул пыль с рукава. В дверном проеме стоял, растерянно моргая, белобрысый дежурный. Леонид потрепал его по плечу и направился в кабинет Маккоубера.

За три месяца здесь ничего не изменилось. Два длинных стола и один полукруглый – рабочий стол самого Маккоубера; большой, во всю стену, экран экспресс-информатора; глобус Юпитера – желто-зеленый приплюснутый шар, усеянный красными точками – области дислокации «Мамонтов». Леонид подошел к столу, сел в кресло и только теперь заметил белый конверт, надписанный знакомой рукой. Конверт был адресован ему. Леонид повертел его между пальцами, вскрыл...

«Поздравляю с новым назначением, желаю успеха. Передаю Проект в твои руки и очень прошу: с Ютавра глаз не спускай. Действуй по собственному усмотрению, ибо подсказки ждать тебе неоткуда. Перед тобой оправдываться не стану, посмотришь отчеты – поймешь. Рой находился на грани распада, сгустки надо было чем-то объединить, и мне пришлось решиться на дьявольский эксперимент. Я не имел права этого делать без согласования с Управлением и, с другой стороны, не имел права терять время на затяжные переговоры с Землей. Надеюсь убедить своих коллег в процессе личной беседы. Желаю успеха».

Подпись: «Маккоубер». Постскриптум. «С Ютавра глаз не спускай!»

Леонид отложил письмо, вынул ключ. Посмотрел на сейф, подумал, что это сейчас уже ни к чему, и бросил ключ в ящик стола. Все было ясно...

Вернувшись в Зимнюю Пирамиду, Леонид попал в какой-то суматошный маскарадный хоровод и едва сумел из него выбраться.

В кафе за столом никого не было. Леонид огляделся. Кафе было полупустое, даже Апполо и Мергоб куда-то исчезли вместе с экзотическими инструментами. Леонид спрыгнул с платформы, и его окликнул издалека голос Надии. Они стояли группкой и поджидали его. Все были в полумасках. Кроме Дэна. Надия сказала, что сейчас погасят солнце, раздвинут стены и будет праздничный фейерверк.

И действительно, солнце начало меркнуть, погасло, и станы стали медленно расходиться, как раскрывающийся бутон. В зале вспыхнуло нижнее освещение, а наверху разверзлось черное звездное небо. Стены продолжали расходиться четырехлепестковым цветком, и появился, полосатый диск Юпитера. Музыка смолкла, люди замерли, подняв головы кверху. Леонид взглянул на Дэна. Дэн, скрестив на груди тяжелые руки, задумчиво улыбаясь, смотрел на Бригитту.

– Не туда смотришь, – негромко сказал Леонид. – Держи равнение на Юпитер.

Где-то очень высоко, в самом зените, появилось кольцевое туманное пятнышко, быстро наполнилось ярким сиянием и вдруг бесшумно взорвалось цветными султанами длинных огней. В зале все разом заговорили, запели, задвигались, а в небе творилось что-то немыслимое: извивались огненные узоры, мерцали пламенные полосы, взрывались сверкающие облака лучистых звезд.

– Значит, летим? – спросил Дэн.

– Да, – сказал Леонид. – Это необходимо...

– Сразу после праздников?

– Нет. – Леонид обнял его за плечо, оттеснил немного в сторону. – Ты будешь приятно удивлен. Мы летим завтра.

У Дэна вытянулось лицо.

– Завтра?..

– Совершенно верно. Я тебя отлично понимаю, но мы должны вылететь завтра. Ну, а сегодня... Сам понимаешь, Бригитте ни звука...

Дэн посмотрел на Бригитту, вздохнул. Посмотрел на Юпитер.

Надия обернулась, и Леонид увидел ее зеленые глаза, глядевшие на него сквозь прорези полумаски внимательно и понимающе. Он улыбнулся в ответ, а по спине прошел холодок. Он представил себе, как скажет ей завтра то, что сейчас говорил Дэну Фросту. «Понимаешь ли... Это просто необходимо». «Понимаю...» – ответит она и опустит глаза. «Но, если ты имеешь что-нибудь против, я могу отменить свой полет». – «Нет, отчего же, не надо. Правда, так будет лучше». Она умница, она понимает, что так будет действительно лучше... Где-то сказано о наказании за первородный грех: «Будете есть хлеб свой в поте лица своего». Какая замшелая чушь, однако! Древний мстительный бог придумал для разделенного надвое человечества более изощренную казнь. «Идите, – сказал он, – и в поте лица своего вечно решайте вечную проблему своих семенных отношений». И потирая руки, смеялся над человечеством...