"Неизвестная война. В небе Северной Кореи" - читать интересную книгу автора (Абакумов Борис Сергеевич)

АЭРОДРОМ МЯУ-ГОУ

Недалеко от аэродрома Мяу-Гоу, где мы базировались, был военный городок, в котором мы жили. Он был обнесен колючей проволокой в три ряда, так же как и в Аньшане. Двухэтажные дома с удобствами были построены в свое время по японским проектам. Они были просторнее и почему-то чище, чем в Аньшане. Разместились мы в комнатах по звеньям и эскадрильям. Комнаты были скромно меблированы. Кровати снабжены москитными сетками. На окнах висели добротно сделанные двойные светомаскировочные шторы из черного и красного материала, сшитого вдвое. Все это создавало своеобразный уют в помещении. В длинном и довольно широком коридоре стояли столы для игры в пинг-понг. После полетов мы разыгрывали на них целые баталии — устраивали своеобразные соревнования до самого отхода ко сну. Заснуть нам часто мешали ночные налёты американцев. Пришлось их нам обрабатывать и ночью. Для этого была выделена лётная часть, которая с успехом справлялась с задачей. Как-то я встретился с Михаилом Ивановичем Богдановым, который мне кое-что напомнил и рассказал некоторые детали в работе ночников…

Когда стали сбивать американские самолеты ночью, им это не понравилось. Они стали применять различные приемы маскировки: выкрашивали низ самолетов специальной чёрной краской, не отражающейся в прожекторных лучах, строили боевые порядки эшелонировано по высоте, выделяли специальные самолеты для массированных атак по нашим самолетам, которые попадали кому-нибудь из них на прицел, Один из наших летчиков привез на своем МиГе более сотни пробоин, но благополучно сел на свой аэродром, попав под такой конвейер атак. Видимо, для конвейера использовались приводные средства, установленные на самолетах противника. Итак, с наступлением темноты начинались действия ночной авиации противника. Прилетали сначала Б-26 — это средний бомбардировщик. Они охотились за световыми ориентирами и бомбили их мелкими бомбами. Мы этот самолет называли «старшиной», который обычно укладывает всех спать. Зенитчики, конечно, открывали огонь, и небо расчерчивалось огненными пунктирами трасс малокалиберной скорострельной артиллерии. Однажды, прожектористы, выслав засаду в сопки, поймали такого «охотника». Он шел на малой высоте и кидал бомбочки. Наши прожектористы неожиданно для него осветили лучом прожектора прямо в лоб, Б-26 как шарахнется от луча и угодил прямо в сопку, и как говорят, «сразу успокоился».

Б-29 летали ночью целыми колоннами и разбивали бетонные взлётные полосы специальными бомбами, предварительно забив все радиолокационные станции зенитчиков.

С нашего аэродрома днем работали корейцы и китайцы. Стояли они на противоположной стороне взлётной полосы и взлетали навстречу нам. Взлетали они первыми, а мы после них, в обратном направлении, догоняя их группу на маршруте и прикрывая её сверху. Корейцы и китайцы, в основном, действовали на малых высотах. Им даже разрешалось ходить через море, где они встречали бомбардировщиков противника, которые «отсиживались» там, ожидая, пока у наших истребителей горючее будет на исходе. Китайцы часто своевольничали и практиковали вылеты без нашего прикрытия. Однажды, вылетев самостоятельно и не предупредив наш КП о взаимодействии, они потеряли своего командира полка. Этот полк встретил в море группу «Летающих крепостей». Командир полка резко снизил скорость и почти уравнял её с бомбардировщиками для производства атак по ним. Остальные китайские лётчики проскочили на скорости мимо своего командира, за ними гнались «Сейбры». Командир полка сбил один, потом — второй и третий бомбардировщик, но сам был атакован «Сейбрами» и сбит. Сбит он был над морем, его так потом и не нашли. Самолет его воткнулся в морское дно, и при отливе хвост его торчал над водой. В этот район посылали группу корейцев, чтобы они сняли вооружение и забросали кабину гранатами, выполнили они это задание или нет, нам не сообщили.

К месту падения МиГ-15 в скором времени подошел американский военный корабль. Зацепили американцы этот МиГ за хвост тросом, подняли на палубу и уплыли, предварительно дав залп из пушек, видимо, дали салют. Вот к чему приводит несогласованность действий с нашим командным пунктом. Это был не первый случай. Однажды, мы возвращаемся с боевого задания и видим, ниже нас на пересекающихся курсах идет девятка бомбардировщиков. По конструкции определяем, что наши самолеты Ту-2, но мы знаем, что в этом районе бомбардировщиков нет, и тем более наших. Запрашиваем по радио КП, с КП нам сообщили, что это наши соседи, то есть китайцы, пошли бомбить прибрежные острова, на которых была американская система наведения. С КП нам приказали следовать домой. Мы приземлились, вырулили на стоянки, — каждый самолёт имел свой «капонир», — и идем в летный домик для разбора вылета, И вдруг, видим, к нам на аэродром садятся изрешеченные три машины Ту-2 с китайскими опознавательными знаками, а их было девять!.. Оказалось, что шесть машин сбили «Сейбры», которые их атаковали над морем в момент бомбёжки. Ну что стоило китайскому командованию связаться с нашим КП и запросить прикрыть район действия китайских бомбардировщиков? Это было ещё одним доказательством, что китайцы всячески игнорировали нашу оперативную помощь ещё в самом начале своего становления, Однажды нашим советникам пришлось долго доказывать китайскому командованию, что лётчиков надо кормить по норме, как следует, иначе они не смогут летать. А китайцы вот что сделали: передали всё довольствие лётного состава техникам, обслуживающим самолеты, а довольствие технического состава — лётчикам, так как лётчик летает пятьдесят минут, и то не каждый день, а техсостав целыми днями находится на аэродроме — доказывали они. С большим трудом наши советники переубедили их в этом.

Однажды наши советники спасли жизнь одному китайскому молодому лётчику, который неудачно приземлился на МиГ-15 и сломал у него шасси. Китайцы приговорили его к смертной казни, видимо, жизнь человека для них — пустяк. Они мотивировали это решение тем, что за эти самолеты они платят большие деньги, а он их ломает. Наши советники доказывали, что обучить лётчика гораздо сложнее, чем сделать самолёт. Они пообещали помочь в ремонте или приобретении нового самолёта. Лётчик остался жив.

Для ремонтных работ лётного поля на аэродром часто приводили большое количество крестьян из близко расположенных населенных пунктов. Каждый шел со своим орудием труда: лопатами, корзинами на коромыслах для перетаскивания грунта, которыми укрепляли дамбу вокруг аэродрома.

Работали они за двухразовое лёгкое питание. Двигались они с этими корзинами в медленном темпе, размеренно и не спеша. Накладывали в них землю не полностью до краев, как это водится у нас, а всего на половину корзины. И вот командир эскадрильи Шаломонов решил показать им, как надо работать. Взял у одного из рабочих коромысло с двумя корзинками на концах и попросил нагрузить их с верхом землей. Тут же все остальные работники бросили работу и стали смотреть, что же дальше будет? Вообще-то они любят разные зрелища. Шаломонов поднял корзинки, наполненные с верхом, и пошел. Через несколько шагов бамбуковое коромысло сломалось к большому огорчению зрителей и особенно хозяина, оставшегося без своего орудия труда. Пришлось ему искать другую палку вместо сломанной. Пример загрузки корзинок ни на кого не повлиял. Они продолжали работать так, как и работали, не спеша, размеренно и без всяких перерывов. Мы их называли «шагающими экскаваторами».

…Наши летчики любили выполнять различные физические упражнения в перерывах отдыха между вылетами: кто вертелся на турнике, кто играл в городки, кто помогал техническому составу выигрывать футбольные баталии между полками. Иван Никитович увлекался гирями, и вот как-то он привлёк общее внимание своими упражнениями китайцев и корейцев, находящихся поблизости. Они стояли и смотрели на его упражнения, покачивая головами, лопотали что-то по-своему. Вдруг Иван Никитович берет двух зрителей за пояса и поднимает вверх. Вся толпа бросилась врассыпную и спряталась за домик КЦ. Наиболее «храбрые» выглядывали из-за угла, видимо, любопытство брало верх, а что же дальше будет? Иван Никитович улыбнулся и спокойно поставил перепуганных китайцев на землю. Это вызвало неописуемый восторг у остальных, которые видели добродушную улыбку нашего командира.

Были у нас в полку два усача, в смысле, с большими усами: Володя Алфеев и Лев Иванов. На счету у каждого было до десятка сбитых самолётов противника, они были предоставлены к званию Героя Советского Союза, но почему-то утверждения не было. Я тоже носил усы до тех пор, пока кислородной маской в полёте не растер кожу над ними, пришлось по этой причине с ними расстаться. А ребята умудрялись их не сбривать до самого конца нашей работы. Так вот, эти усы вызывали восторг у местных жителей, у которых «растительность» на лице бывает редко. Из-за своего любопытства они не раз пытались пощупать усы, восхищение при этом выражалось восклицаниями, качанием головой и каким-то цоканьем языком. Иногда надоедало усачам это «внимание» и они, вполне добродушно, делали движение челюстями, предупреждая, что сейчас укусят за руку. Это вызывало взрыв хохота. Мы смеяться любили. У нас были свои заводилы, которые имеются в каждом коллективе. Таким заводилой был у нас Лев Иванов, Остроумный, симпатичный товарищ. У него было много разных прибауток, сказанных вовремя и к месту. Если собирались в кружок, где были Володя Иштокин, Лев Иванов и Володя Алфеев, то считай, уйдешь оттуда уставший от смеха. И не случайно они все любили играть в шахматы. Надо же, в конце концов, и «серьёзно подумать», сделать передышку в весёлом своём настроении. Да и там игра часто приобретала весёлый характер, если в этом участвовал Алексей Иванович Митусов, тоже представленный к званию Герря Советского Союза и тоже это представление не было утверждено. Он играл в шахматы в любое свободное от полётов время и часто подшучивал над партнёрами. А ведущим партнером у него почти всегда был Лев Иванов.

Нам на аэродром иногда привозили кинокартины, которые мы просматривали в стартовом бомбоубежище. Любитель поохотиться — Фукин Вася — умудрялся между полетами пострелять из ружья по уткам. Так что жизнь у нас текла обычно. Лётчики — предприимчивые и неунывающие люди. В период дождей, когда аэродром заливала вода из «прохудившегося неба», и насосы не успевали её откачивать за дамбу, любители рыбной ловли и здесь находили себе занятие: руками ловили довольно крупную рыбу, как будто в ковбойских фильмах, неизвестно как попавшую в углубления заборников насосных станций.

Нам выдавали тридцатипроцентную надбавку, так называемых, «полевых денег» в местной валюте, на которые мы покупали различные товары в специализированном магазине городка. Питались мы в столовой с очень вместительным залом, все вместе. Иван Никитович со своими помощниками тоже принимал пищу в этом же зале.

Однажды Иван Никитович, проходя между столиками в столовой, увидел, что Саша Литвинюк сидит пригорюнившись. Кожедуб подошел к нему, поговорил, положив ласково руку на плечо, подбодрил его, — и как Саша повеселел, настроение его улучшилось. При разговоре, когда мы вспоминаем то время, Саша всегда с большим теплом, отзывается об этой беседе.

Садились мы за круглые столы по восемь человек. В этой большой столовой городка пищу мы принимали два раза в день — утром, рано на рассвете, когда ещё солнышко не встало, мы подкреплялись чашкой кофе или какао, положив в неё ложечку сливочного, масла и закусив печеньем или кусочком колотого плиточного шоколада. Другая пища в эти предрассветные часы просто не вызывала аппетита. И ещё вечером, после полётов, — тогда мы спокойно съедали фирменные блюда: по две порции шашлыка и по две порции отваренных, а потом хорошо поджаренных пельменей, конечно, предварительно выпив грамм сто–сто пятьдесят спиртного. На столах у нас было сервировано по бутылке пива на каждого, на двоих — бутылка коньяка или бутылка портвейна. Но, представьте себе, никто больше положенной нормы не выпивал. Мы ещё смеялись: дома бы все бутылки были пусты, а здесь всё остается. И действительно, каждый знал, что завтра боевые вылеты с большими перегрузками и что может быть потеряна правильная реакция на сложившуюся воздушную обстановку.

Корейских и китайских летчиков часто подсаживали к нам, чтобы научить их есть нашу пищу, а не только рис, от которого хорошего боя в воздухе не выдержишь. Иногда нам это удавалось и они с удовольствием поедали наши фирменные блюда и даже выпивали немного коньяку.

После ужина летный состав шел спать, а технический и обслуживающий персонал шел смотреть кинофильмы.

Около девяти часов утра к нам на аэродром привозили настоящий завтрак. Позавтракать нам почти никогда спокойно не удавалось. Так же было и с обедом. После вылетов терялся аппетит. Американцы специально организовывали налеты в часы нашего приема пищи. Они знали, что наполненный желудок при перегрузках будет иметь очень большой вес и, следовательно, изменит свое местоположение, что отразится на состоянии здоровья и на самочувствии. Вот поэтому большинство положенных калорий мы принимали в ужин и для разрядки нервной системы принимали свои «боевые» сто грамм. Это помогало нам быстрей уснуть. Иногда появлялось настроение выпить водочки, купленной в магазине, ещё до ужина, в узком кругу товарищей, именно в запретной обстановке, как говорится, на ходу, закусив яблоком. Но не знаю почему, но это было приятней, чем в открытую, за столом, бесплатно и пей, сколько твоей душе угодно. Конечно, после такой процедуры на столе в столовой оставалась почти вся выпивка нетронутой. Никто больше своей нормы не употреблял. Был очень жесткий самоконтроль. Видимо, есть какая-то психологически тонкая сторона именно в таком затаенном употреблении спиртного в узком кругу товарищей.

В период дождей, когда аэродром заливала вода и насосы не успевали её откачивать, ваша работа почти замирала, да и противник не был в это время активен. Вылетать приходилось парами с бетонки, половина которой была покрыта слоем воды. МиГи, как глиссеры, превращали её при взлете в водяную пыль. Рулежные дорожки были обозначены флажками, чтобы не попасть при рулёжке на глинистую, размоченную водой землю.

В лётный домик мы подъезжали на грузовике и по спиленным деревьям перебирались в него. Ноги нельзя было нам мочить — на высоте могут замёрзнуть. В период дождей ориентировку в полёте держать было сложно: реки разливались и меняли всю карту местности.

Одевались мы по-разному. В жаркое время — лётная куртка на майку-сетку, с левой стороны десантный нож, с правой — кобура с пистолетом, брюки навыпуск из хлопчатобумажной ткани тёмно–синего цвета, заправленные в красно-коричневые сапоги. В весенне–осеннее время сапоги были на меху. На голове шляпа или кепка. Иногда мы ходили в форме китайских добровольцев. Вместо лётной куртки надевали зеленую хлопчатобумажную тужурку (зимой обмундирование было суконное такого же цвета). В период дождей после полётов приходилось надевать резиновые сапоги и плащи-дождевики, купленные в магазине: с неба, словно из ушата, непрерывно лилась вода.

На соседнем аэродроме куманичкинцы приобрели обезьянку и дали ей кличку Мартын. Он скрасил трудную солдатскую жизнь теплом своим и дружбой с людьми. Мартын развлекал своими проделками ребят, которые прощали ему все шалости. Все ребята очень трогательно о нем заботились, когда он в морозные дни отморозил себе все четыре лапки, бегая босиком по посадочной полосе, выложенной металлическими плитами. Он сидел на руках с такой страдальческой мордочкой, что у всех вызывал жалость, показывая забинтованные свои руки.

Был еще один объект общего внимания — это ворон Яшка, которого научили выкрикивать некоторые слова. Однажды, когда был дан вылет, Яшка залетел в кабину одному летчику и забился под ноги. Пришлось технику срочно его вытащить и наказать, посадив в клетку. Добрая душа человека даже в такой суровой боевой обстановке тянется к беспомощным животным и птицам и хочет согреть их своим душевным теплом.

В период дождей мы провели 22 августа 1951 года читательскую конференцию по книге И. Н. Кожедуба «Служу Родине». Пригласили на неё и автора, который охотно согласился, чем доставил большое удовольствие ребятам. Они слушали Кожедуба с большим вниманием. Он рассказал много поучительного из боевых эпизодов. Конференция превратилась в методическое занятие. Говорили больше не о художественной стороне книги, а о людях и их волевом настрое при ведении боевых действий. Подробно разбирались приемы воздушного боя. Я исполнял тогда обязанности погибшего замполита эскадрильи В. Ларионова, и большую помощь в организации этой встречи оказали наш заместитель командира по политчасти П. А. Докучаев и парторг полка В. Ф. Шпилько. Они сумели подготовить к выступлениям товарищей, а это было необходимо сделать, так как боевая обстановка не отпускала более двух часов, на это мероприятие.

…Американцы в Корее вели и бактериологическую войну. Сбрасывали с самолетов одежду для детей и взрослых, специально зараженную различными бактериями: и чумы, и другими инфекционными заболеваниями. Сбрасывали детские игрушки, обработанные соответствующим образом. В китайских «фонариках» сбрасывали энцефалитных клещей, которые, пригретые солнышком, расползались по земле и кусали людей… У нас два солдата попали в госпиталь из-за этих американских «услуг». Нашим врачам под руководством главного врача дивизии. Виктора Ивановича Васюкова приходилось делать много различных прививок личному составу и следить за соблюдением санитарно-гигиенического режима, а это было сделать в тех условиях очень и очень непросто.

Как-то нам всем приказали сесть в кабины самолётов и одеть кислородные маски. Оказывается, к нам на аэродром садился транспортный самолёт, направляющийся, в район вспыхнувших очагов чумы на корейской территории. В самолете были эпидемиологи социалистических и других стран, которые не должны были встречаться с нами, то есть увидеть русских. Самолёт приземлился и зарулил на заправку в район расположения корейцев и китайцев. Нас они не видели. Помощь корейцам была необходима, так как боролись с очагами заражения они варварским способом: просто опахивали фанзу и сжигали всех, находящихся там. Прививок они не делали. И поэтому им необходима была эта помощь.

Восемнадцатого октября нашу эскадрилью отправили на две недели в порт Дальний в санаторий для отдыха. Путевки туда нам любезно предоставило местное командование. Наш дивизионный врач В. И. Васюков добился, чтобы все подразделения побывали там по очереди и разрядились от напряженной обстановки. От местных лётчиков мне стало известно у здесь, в одной из истребительных дивизий, несут службу мои товарищи Армавирскому училищу Столаев, Цыганков и Борисенко, которые тоже были инструкторами в своё время. Пройдя обучение в полку боевого применения они были откомандированы в строевые части. Я продолжал работать некоторое время в этом полку и только потом попал в строевую часть. В общей сложности я был инструктором пять лет. Я и ведомый мой Николай Вермин встретились с Иваном Столаевым в военном городке близ города Дальний. Его жена, Лена, которая была оружейницей в войну, гостеприимно накрыла на стол, и у нас завязалась непринужденная беседа. Мы вспомнили друзей и учителей по училищу: Николая Романова, Степана Галатюка, Васю Синкевича, Ивана Непокрытого, Володю Бабанина, Толю Соломенцева, Николая Шишкова, Олега Шурчкова, Ивана Григорьева, Ивана Короста, Лёню Мещанского, который тоже был в этих боях, но немного позже нас, получил орден Красной Звезды, сбил «Сейбра», сделал более 70 боевых вылетов. Вспомнили и наших любимых начальника училища Кузьму Ивановича Шубина и начальника политотдела Петра Дмитриевича Бескинского, которые сумели передать нас свою любовь к небу и технике, на которой нам приходилось работать. Находясь в училище, я подружился со своим техником самолёта Германом Бескинским, который хорошо ухаживал, именно ухаживал, за нашей машиной, чему мы часто удивлялись: как только и где он брал время и столько любви к технике. Летали мы от рассвета до заката, а он вставал раньше нас, а ложился позже, успевал всё сделать с большой любовью.

Товарищи упросили меня рассказать о своей работе за время служебной разлуки и как-то этому был посвящен один из вечеров наших встреч. Я рассказал им, что после отъезда их из училища я окончил Высшую Офицерскую школу летчиков–инструкторов, где инструктором у меня был Вася Шлянин. Там я познакомился с ребятами, приехавшими из других училищ: Валентином Васиным, Николаем Данишевским, Федей Яковлевым, Николаем Горяиновым, Георгием Смирновым и многими, многими другими. Это были хорошие, добрые товарищи и отличные лётчики, каждый из них много сил отдал укреплению кадров нашей славной авиации. После окончания учебы я опять работал в Армавирском училище. …В конце декабря 1949 года к нам в училище прибыла группа товарищей для отбора летчиков–инструкторов на должность летчиков в парадную дивизию. Руководил этой группой А. А. Микоян. Вызывали они многих товарищей на собеседование, но уехали в начале января 1950 года из нашего училища только трое: Николай Щербина, Виктор Скрябин и я. Прибыли мы в эту строевую часть и сразу начали тренировочные полёты. В этой дивизии было немало выпускников нашего училища. Мы встретились с Володей Пронякиным, Сашей Андриановым, Пашей Губо, Петей Каракай, Мишей Боровковым. Приятно было вспоминать курсантские годы, годы молодости, хотя мы ещё были и сами молодыми, нам было всего 26 лет. Встретил я там и своих одноклубных товарищей, которые заканчивали аэроклуб Метростроя, Сашу Паранина, Сашу Горшкова, Ивана Ковалева, Володю Пронякина. Познакомились мы и с Астаховым, о котором немало слышали в дни воздушных парадов, где демонстрировалась мощь нашей авиации. Прибывали товарищи и из других частей и училищ. Видимо, справедливо говорят, что лётная жизнь тем и прекрасна, что она коллективна и бескомпромиссна. Несмотря на неустройство быта — негде было разместить в городках семьи, прибывшие с нами. Нам пришлось снять «углы» в близлежащих деревнях. Несмотря на это, настроение всё же было приподнятое из-за близости хороших товарищей и друзей.

Правда, жены и дети не выражали восхищения своим положением. В распутицу нашему врачу Виктору Ивановичу трудно было пробираться к больным детям: вода на дорогах заливала за голенища сапог, а он всё-таки приходил всегда на вызовы. Иногда таким людям просто от души хотелось молча поклониться. Незаметные, порой тихие, по характеру — труженики медицины были с большим человеколюбящим сердцем в груди. Спасибо им всем, что они ещё существуют на земле.

…Буквально за какие-то двадцать дней мы освоили МиГ-15 и стали летать на боевое применение. Прелесть полета на нем просто пленила! Так было хорошо управлять умной машиной. Первые серийные самолёты были очень легки в управлении и хорошо вели себя в воздухе.

В феврале полк, в котором мы находились, был поднят по тревоге и отбыл в Китай, вновь прибывших перевели в другой полк, который прибыл на замену. Этот полк был не меньше знаменит своими боевыми подвигами в годы Отечественной войны, чем ушедший. Вскоре началась подготовка к воздушному параду над Красной площадью в день 1 Мая. Погода в эту весну была очень неустойчивая. Полеты приходилось просто «ловить» и в каждый вылет вкладывать максимум своих сил, отдавать всего себя. Сначала привыкали к видимому положению самолётов, расставленных на земле тройками в парадном строю; запоминали дистанции и интервалы, а потом тренировались в воздухе, в проходе над стартом, где с земли нас фотографировали на киноленту. После чего был разбор полётов с показом киноснимков. Тут уж никуда не денешься, все ошибки видны.

Держать в колонне в последних замыкающих тройках было особенно трудно. Воздух был настолько взбудоражен в хвосте колонны впереди идущими самолетами, что приходилось резко работать рулями, как говорится; от борта до борта, чтобы удержаться в строю на положенном месте. Мне почему-то «везло» на эти предпоследние хвостовые звенья, где я почувствовал все «прелести» полета в возмущенном потоке воздуха. Помнится, что в одном из парадных вылетов, я разбил до крови руку, хотя она и была в перчатке. Заметил я это только после посадки. После таких полетов спина обычно была мокрая от пота настолько, что кожаная куртка промокала почти у всех насквозь, а на форменной военной рубашке оставались пятна от ее коричневой окраски. Рубашка становилась рыжего оттенка.

…От тренировок в полете колонной звеньев в составе полка переходили к тренировочным полетам всей дивизией. Здесь масштабы полетов были побольше: с проработкой маршрута на малой высоте по земным ориентирам и цветовым дымам, расставленным на земле. В этот комплекс тренировок включались полеты с проходом каждой группы по секундным отметкам времени разворотов. Для ведущих звеньев и групп иногда устраивали полный проход парадного маршрута с использованием световых маяков на крышах высотных зданий с таким расчетом, чтобы их створ был виден низколетящим самолётам. Ведущие сохраняли дистанцию зрительно и контролировали себя по прицелу. При пролете колонных звеньев по парадному маршруту многое зависело от уравновешенности полета ведущего звена колонны. Все его «скачки» скорости, увеличенные волной, отдавались на хвосте колонны. Иногда через Москву ведущий проходил на скорости 850 км в час, а хвостовые звенья увеличивали скорость за 1000, чтобы не отстать. При развороте на финишную прямую, как говорят, на боевой курс, мы встречались с бомбардировщиками, идущими выше нас. Скорость у них была меньше, и мы обгоняли их по маршруту, проходя Красную площадь первыми. Центральный аэродром проходили по белой указательной стреле, держа в створе световые маяки на высотных домах. На малой высоте и большой скорости рассмотреть что-либо на праздничных улицах Москвы было почти невозможно. Да и отрывать взгляд от ведущего нельзя, сразу же потеряешь свое место в строю. Красную площадь проскакивали мгновенно. Секунда, и Исторический музей, и храм Василия Блаженного уже позади. Один глубокий вздох, и уже засверкали заливные луга Люберецкого района. Идем в набор высоты, с плеч сваливается огромный груз. По радио слышим благодарность от Министра обороны Василевского — «Хорошо прошли. Молодцы!» Настроение превосходное! Таким покоем наливается всё тело, грудь — дыхание ровное, движение машин в воздухе спокойное, уверенное. Осматриваемся — все в сборе, никто не отстал, не пошел на вынужденную посадку. Такая посадка была бы очень сложной, на крыши домов и улицы Москвы садиться не разрешалось. Единственное место для этого в Москве для этого было пригодно — это только Москва-река, где специально дежурили спасательные катера, а за Москвой — заливные луга в районе Люберец. В дни праздника Великого Октября маршрут полёта оставался прежний, но погода усложняла весь полёт. Иногда приходилось наблюдать интересное явление: когда на большой скорости скачки уплотнения влажного воздуха на крыльях и других частях самолета обозначались в виде острых облачных всплесков. Самолёт слегка встряхивало, и как будто кто-то ударял по нему. Воздушный парад и подготовка к нему в дни празднования Воздушного Флота отличался от остальных своей праздничной программой и настроением. Тренировались пилотажники над аэродромом. Нам было веселее, всё-таки летний период, не всегда он нас баловал погодой, но всё-таки лето… Режим в дни подготовки к параду был строгий, никаких излишеств, лётный состав в предпраздничные дни был на казарменном положении. Самолёты за три дня до вылета сдавались специальной охране. Аэродром замирал…

…Итак, наш двухнедельный отпуск пролетел быстро. Беседами с товарищами, посещением Порт-Артура 25 октября 1951 года, с его замечательным музеем славы русского оружия были заполнены последние дни. В Порт-Артуре мы посетили военное кладбище, которое было в образцовом порядке, где даже была установлена гарнизонная служба. Там были похоронены наши товарищи, погибшие в боях. Мы почтили их память молчанием, положив живые цветы на их могилы. «Север» звал нас в часть. В Дальнем нас всех называли «северянами». Документов у нас никаких не было, пистолеты мы носили в карманах, чтобы не смущать военные патрули. В Дальнем мы приобрели гражданскую одежду. При примерке и покупке её привели китайцев в смятение своими пистолетами, когда перекладывали их из кармана в карман.

Приехали мы к себе в часть в траурный для нас всех день. В бою погиб Федя Шебанов. На траурном митинге меня настойчиво попросили произнести прощальную речь. После приезда я даже не успел переодеться, как был в гражданской одежде, так и пришлось выступать. Только одел сверху на костюм летную куртку — символ летной чести. Над гробом погибшего товарища мы дали слово бить врага еще беспощаднее. И мы выполнили данное слово. Противник нёс большие потери в боях. У нас внутренне в душе утвердилась какая-то спокойная уверенность в своей моральной победе над противником. Это сразу сказалось на положительные результаты боя.

…Как-то меня вызвали к генералу Простосердову, который предложил мне написать инструкцию по ведению воздушных боев на реактивных истребителях. Рядом, на скамейке у лётного домика, сидели А. И. Митусов и Л. Н. Иванов. «Ну, — думаю,— это их работа». Отказываться не стал и в перерывах между боями и по вечерам я набрасывал, строчку за строчкой, инструкцию для настоящих и будущих воздушных бойцов. Инструкцию обсудили в полку и доложили на собрании лётного актива корпуса. Инструкция была одобрена. Мне было приятно, что наш труд не прошел даром. Потом, в Воздушной Академии, многие пользовались нашими материалами для защиты своих диссертаций.

…Как ни странно, но у летчиков неожиданные встречи чаще всего происходят в районе столовой. И у меня там произошла незабываемая встреча с Юрием Мальковым, у которого в свое время я был инструктором. Юрий ехал в командировку вглубь Кореи для обучения корейцев лётному делу. Встреча была буквально пять минут, но очень приятная. Он был с группой товарищей, которые торопили его сесть в машину.

…Когда я уезжал в Союз, то в госпитале оставался наш инженер полка Федя Кругляков, который не лёг в лазарет лечить свою ангину, а продолжал работать и получил осложнение на сердце. Через некоторое время он прибыл в Союз, но поднять его на ноги врачи не смогли. Его жена Мария и дочь Наташа ещё пять лет мужественно боролись за его жизнь в домашних условиях, но болезнь не отступила.