"Соверен" - читать интересную книгу автора (Сэнсом К. Дж.)

ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ

Остаток этого томительного дня я то бродил по камере, то лежал на койке, ожидая новостей. Я понимал, что Бараку требуется время, дабы выполнить поручения, которые я ему дал, и все же с надеждой прислушивался ко всякому шороху, доносившемуся из коридора. На память мне пришел колокольный перезвон, которым встретил нас Лондон вчера — неужели это было только вчера? Тогда Тамазин сказала: король приказал служить во всех церквях торжественные службы, чтобы отблагодарить Бога, пославшего ему столь счастливый брак. Значит, никто еще не открыл ему глаза на неверность жены. Кранмер умен и острожен, и прежде, чем говорить с королем, он заручится неопровержимыми доказательствами.

Вскоре после полудня в камеру вернулся Редвинтер. Взглянув на него, я с облегчением убедился, что его не подвергали побоям и пыткам. Тем не менее он был вне себя от гнева. Опустившись на свою койку, он принялся что-то бормотать под нос так яростно, что изо рта у него летели брызги слюны. Я напрасно напрягал слух, пытаясь понять, о чем он говорит. Наконец он взглянул мне прямо в лицо и произнес громко и отчетливо:

— Они сказали, что завтра будут меня пытать. Зачем? Я уже открыл им все, что знал. Неужели они не видят, что это правда? Отец, разве они поступают правильно? Ты учил меня, что люди должны соблюдать правила, установленные Господом. Почему же они так часто попирают их?

Внезапно он осекся, и губы его искривила слишком знакомая мне зловещая усмешка.

— Я знаю, что вы не мой отец, — процедил он. — Вы уродливый горбун, презренный крючкотвор. Мне ни к чему перед вами распинаться.

Когда свет, проникающий в камеру из оконца, начал тускнеть, дверь отворилась и вошел молодой надзиратель. Он принес три теплых одеяла, аккуратно сложенную одежду, хлеб, сыр и фрукты.

— Одна смазливая девица просила передать все это вам, — с многозначительной ухмылкой сообщил он. — Лакомый кусочек, ничего не скажешь. Как это вам удалось подцепить такую славную подружку?

— Она вовсе не моя подружка.

Надзиратель перевел взгляд на Редвинтера. Тот, поняв, что пришли не за ним, отвернулся к стене.

— Он повредился в рассудке, — прошептал я.

— Похоже, он и в самом деле спятил, — согласился надзиратель. — Давеча всех нас заставил умирать со смеху. Заявил, что король и архиепископ Кранмер явятся сюда и зададут нам перцу. Ничего, завтра он быстренько придет в себя. Дыба поможет ему привести голову в порядок. Отличное средство, доложу я вам. Ладно, до скорого.

И он вышел, громко хлопнув дверью. Я торопливо отломил краюшку хлеба, кусок сыра и принялся жевать. Только сейчас я понял, как проголодался.

— Не хотите перекусить, Редвинтер? — окликнул я своего соседа.

Когда он повернулся, я увидел, что лицо его залито слезами.

— Нет, — покачал он головой и добавил, пристально глядя на меня: — Они твердят, что я убил Бродерика.

— Я знаю, что это не так.

— Но кто это сделал?

— Не имею понятия. Я лишь уверен, что вы тут ни при чем.

Во взгляде, неотрывно устремленном на меня, вновь зажглись огоньки безумия.

— Всем наплевать на то, что вы думаете, — прошипел он с прежней враждебностью.

— В этом у меня тоже нет ни малейших сомнений.

— Никто не будет слушать жалкого горбуна. И к тому же слюнтяя.

С этими словами он вновь повернулся к стене.

— Боже всемилостивый, спаси нас обоих, — пробормотал я.

Настала вторая ночь в камере. Благодаря одеялам, присланным Тамазин, я меньше страдал от холода, но дурные предчувствия терзали меня с прежней силой. Редвинтер бормотал и вскрикивал во сне. Дождь разошелся пуще, и шорох струй напоминал шипение какого-то злобного животного.

Как только в камеру проникли первые лучи рассвета, я поднялся, гремя цепями, и постарался размять затекшие конечности. Затем я прикончил остатки еды. Мысли мои неотступно вертелись вокруг Барака. Где он сейчас? Что он узнал в Гилдхолле? Удалось ли ему проникнуть в Хэмптон-Корт?

Вскоре в замке заскрежетал ключ, и в камеру вошли оба надзирателя.

— Идемте, приятель, — жизнерадостно обратился к Редвинтеру толстяк. — Пора вам немного развлечься.

Часа через два они явились вновь, на этот раз за мной.

— Сэр Джейкоб хочет вас увидеть, — сообщил толстяк.

Как видно, на лице моем отразился ужас, потому что тюремщик попытался меня ободрить:

— Дрожать вам пока что нечего. Сегодня дальше разговоров дело не пойдет.

Тюремщики провели меня в закуток, в котором стоял письменный стол. У дверей, ведущих в Белую башню, ждал солдат.

— Отведи его ко второму смотрителю, — сказал толстяк, кивнув в мою сторону.

Солдат сделал мне знак идти впереди. Спотыкаясь и звеня цепями, я принялся подниматься по узкой лестнице.

Сверху доносился гул голосов. Мысль о том, сколь неприглядный вид я, немытый, небритый и закованный в цепи узник, буду иметь в глазах солдат, собравшихся в холле, заставила меня вспыхнуть от стыда. Но мы прошли мимо дверей в холл и поднялись еще на один пролет. Стражник остановил меня на лестничной площадке с большим окном без всяких решеток. Пол здесь покрывали свежие циновки. Мой провожатый постучал в дверь, и голос сэра Джейкоба откликнулся:

— Войдите.

Комната, где ждал меня сэр Джейкоб, казалась особенно светлой благодаря выкрашенным желтой краской стенам. Бумаги были разложены на столах аккуратными стопками.

«Совсем не похоже на кабинет Малеверера, — пронеслось у меня в голове. — Там всегда царил беспорядок».

Через окно, испещренное дождевыми каплями, можно было разглядеть Зеленую башню и уголок двора, в котором расхаживали часовые. Сэр Джейкоб, облаченный в синий камзол и белую рубашку, восседал за столом.

— Сегодня вам предоставляется последняя возможность рассказать все без утайки, — важно изрек он. — Если вы не оставите запирательств, вас ожидает участь, которая недавно постигла Редвинтера. Полагаю, вы это понимаете.

— Да, сэр Джейкоб, — кивнул я.

Сердце мое бешено колотилось под ребрами. Я вновь ощутил острейшее желание выложить все, что я знал о королеве. Но мысль о том, что я навлеку неприятности на Барака и Тамазин, сковывала язык. К тому же оставалась надежда, что Барак доберется до Кранмера и тот вызволит меня отсюда.

— С сегодняшнего дня королева находится под арестом, — сообщил сэр Джейкоб. — Архиепископ Кранмер располагает сведениями, согласно которым она еще до замужества находилась в прелюбодейственной связи с Франциском Деремом, которого впоследствии сделала своим секретарем. Более того, он намеревался вступить с ней в брак, чему имеются документальные подтверждения. Будучи юристом, вы понимаете, что это обстоятельство ставит под сомнение законность ее брака с королем.

Растерянность моя была так велика, что я долгое время не мог вымолвить ни слова.

— Мне ничего об этом не известно, сэр, — наконец пробормотал я. — Франциска Дерема я видел всего несколько раз. Но, сэр, я полагаю, мне известен механизм интриги, которая привела меня сюда.

Сэр Джейкоб кивнул, позволяя мне говорить. Я торопливо сообщил о причинах враждебности, которую питал ко мне Рич, о том, как он видел меня у шатра королевы и, позднее, на улице — в обществе Дерема. Пояснил я также, что Дерем отнюдь не удостаивал меня своим расположением, напротив, преследовал насмешками. Перед тем как сообщить, что повод для этих насмешек подал сам король, во всеуслышание отпустивший на мой счет глумливую остроту, я слегка замешкался. Замешательство мое не ускользнуло от взора поднаторевшего на допросах сэра Джейкоба. Он заглянул в одну из бумаг, лежавших у него на столе, и осведомился:

— Так какое дело привело вас в шатер королевы в Хоулме?

К счастью, я тоже поднаторел в своем ремесле законника и приучился быстро находить ответы на самые рискованные вопросы.

— Дело это касалось одной молодой девицы, которая состоит в услужении у королевы, — без запинки отрапортовал я. — Ее имя Тамазин Ридбурн, и она состоит в связи с моим клерком, Джеком Бараком. Леди Рочфорд проведала об этом и доложила королеве.

Сэр Джейкоб нахмурился, потом разразился хохотом — снисходительным хохотом мудрого учителя, который уличил во лжи изворотливого ученика.

— Неужели королева так заботится о нравственности своих служанок? — недоверчиво вопросил он.

— Я не знаю, по какой причине королеве было угодно принять прегрешение Тамазин Ридбурн столь близко к сердцу, — пожал я плечами. — Одно могу сказать — обвинение, выстроенное против меня сэром Ричардом Ричем, строится лишь на тех незначительных фактах, о которых я только что имел честь вам сообщить. Не могу поверить, что эти ничтожные обстоятельства оказались единственной причиной моего заключения в Тауэр.

— Напрасно вы полагаете, что обвинение против вас основано на столь уж ничтожных обстоятельствах, — усмехнулся сэр Джейкоб. — Мы располагаем весьма серьезными свидетельствами. Например, в докладе сэра Уильяма Малеверера говорится о том, что один достойный доверия клерк слышал обрывок разговора, произошедшего в трапезной между вами и Франциском Деремом. Так вот, вы выразили радость по поводу того, что королева неверна своему царственному супругу. Заявили, что король получил по заслугам. И даже поблагодарили Дерема, который, по вашим словам, отплатил королю за унижение, пережитое вам в Фулфорде.

— Все это наглая и бессовестная ложь! — возопил я. — Если этот клерк действительно существует, я догадываюсь, кто его всесильный патрон. Сэр Ричард Рич.

— Ошибаетесь, — покачал головой сэр Джейкоб, и губы его вновь тронула снисходительная улыбка. — Клерк, который счел своим долгом сообщить о ваших недопустимых речах, служит мастеру Саймону Крейку.

— Значит, Рич заплатил этому человеку. Прошу вас, поговорите с ним. С его помощью Рич ввел архиепископа Кранмера в заблуждение.

— Да почему сэр Ричард Рич не сходит у вас с языка? Я же сказал: доклад, послуживший причиной вашего ареста, исходит от сэра Уильяма Малеверера.

— Они с Ричем — одна шайка, — заявил я, более не церемонясь в выражениях. — Прошу вас, допросите клерка, который меня оболгал.

«Наверняка этот чертов клерк пошел на клевету с ведома своего патрона, — мысленно добавил я. — Что ж, удивляться этому не приходится. У Крейка есть веская причина выполнять все требования Рича».

— А теперь перейдем к мастеру Бараку и мистрис Ридбурн, — сказал сэр Джейкоб, вновь заглянув в свои бумаги. — Вчера они принесли вам еду и одежду. Мастер Барак посетил вас, и, согласно донесению тюремщика, вы о чем-то беседовали вполголоса, явно не желая быть услышанными.

— Сэр, неужели на моем месте вы говорили бы в полный голос?

— Я никогда не окажусь на вашем месте, — отрезал сэр Джейкоб.

— Уверен, рассказ клерка на многое прольет свет, — вновь принялся я за свое. — Поиски его не займут много времени. Я здесь уже два дня, и, полагаю, столь незначительное промедление…

Сэр Джейкоб, приложив палец к тонким губам, сделал мне знак молчать и погрузился в задумчивость. Я наблюдал за ним с замиранием сердца. Но он отрицательно покачал головой.

— Я не собираюсь идти у вас на поводу. Напрасно вы пытаетесь отвести мне глаза. Я всегда чувствую, когда заключенный что-то скрывает.

— Сэр Джейкоб, я…

— Довольно уверток! — гневно возвысил голос сэр Джейкоб. — Вы упустили предоставленную вам возможность. Сейчас вас отведут в камеру, и там вы увидите, что стало с Редвинтером. Возможно, завтра, когда вы окажетесь перед орудиями пыток, действие которых испытал на себе ваш сосед, в вас проснется искренность.

Сердце мое ушло в пятки.

— Сэр Джейкоб, прошу вас, подождите…

— Я имею обыкновение действовать без проволочек. И у меня было множество случаев убедиться, что пытка — это самое надежное средство узнать правду.

Я вновь спустился по лестнице, прошел мимо двери, из-за которой доносились беззаботные голоса и хохот солдат. Внизу, в сыром и темном коридоре, меня ожидали оба тюремщика. Толстяк укоризненно покачал головой.

— Что, решили приберечь свои секреты? Значит, завтра придется побывать в гостях у дыбы. Сэр Джейкоб уже пообещал вам это, вижу по лицу. Мой вам совет — выложите все прежде, чем наши мастера приступят к работе. Не берите пример с вашего соседа. Он оказался не в меру скрытным и дорого за это заплатил.

— Тед, ты видел, что сделали с его ртом? — жизнерадостно спросил юнец. — Постарались на славу!

— Да уж, наши ребята свое дело знают. Видно, они вытащили ему клещами чуть не все зубы. Так что от зубной боли он избавлен до гробовой доски.

Толстый тюремщик схватил меня за руку:

— Идемте, приятель, сосед вас заждался.

— Скажите, а никаких известий для меня не поступало? — спросил я дрожащим голосом. — От моего друга?

— Никаких, — покачал головой тюремщик, увлекая меня к дверям камеры. — Зря вы надеетесь, что друзья ваши все уладят и завтра вас выпустят с извинениями. Не хотите, чтобы ваши кости проверили на прочность, — кончайте скрытничать.

Он повернул ключ в дверях.

— Поверьте мне на слово, я такого навидался… О черт! — внезапно взревел он, выпуская мою руку.

Я недоуменно озирал камеру. Зрелище, представшее моим глазам, поначалу показалось мне чем-то вроде гигантского маятника. Потом я осознал, что на оконной решетке, мерно покачиваясь, висит Редвинтер. Он подтащил к окну обе койки и взгромоздил их одна на другую, потом, по примеру Бродерика, оторвал длинный лоскут от собственной рубашки и соорудил из него петлю, один конец которой прикрепил к решетке, а другой накинул себе на шею. После этого он спрыгнул с койки. Судя по неестественному наклону головы, он сломал себе шею. Лицо его было ужасно: окровавленный рот, открывшись, обнажал истерзанные беззубые челюсти.

Я подался назад; ноги отказались меня держать, и я медленно сполз вдоль стены.

Удостоверившись, что Редвинтер мертв, толстый тюремщик стремглав бросился к дверям.

— Билли! — вопил он. — Сюда, Билли!

В коридоре раздался топот бегущих ног, и мгновение спустя в камеру ворвался молодой надзиратель.

— Черт! — заорал он в точности так же, как и его напарник. — Мы влипли в дерьмо по самые уши!

Он подскочил к Редвинтеру, затем повернулся к толстяку.

— Койки в камерах должны быть привинчены к полу, разве ты не знаешь?

— Что мне, самому их привинчивать? — буркнул толстяк. — Я давным-давно просил, чтобы сюда прислали рабочих, да только так ничего и не добился. И как он ухитрился справиться с койками, ведь на руках у него живого места не осталось!

Взгляд мой невольно устремился на руки Редвинтера, которые висели вдоль тела как плети. Все ногти были сорваны, ладони покрывали следы ожогов. В глазах у меня потемнело.

— Зря они вздумали забавляться с его зубами! — проворчал Билли. — Лучше бы попросту вздернули его на дыбу! Уж после этого он никак не смог бы повеситься. Ну и подложил же он нам свинью! Погляди-ка, он еще качается, видно, только что спрыгнул.

И он, схватив Редвинтера за ногу, остановил тело.

— И зачем только он это сделал? — с обидой в голосе вопросил толстяк.

— Он же знал, что завтра они вновь за него примутся. Вот и решил положить этому конец.

— Он лишил себя жизни, потому что не вынес позора, — тихо произнес я. — Позор был для него хуже любой пытки.

Под наблюдением сэра Джейкоба, явившегося в камеру, тело Редвинтера вынули из петли и унесли прочь.

— Мы так и не добились от него правды, — сердито пробормотал сэр Джейкоб.

«Правду он открыл вам без всяких пыток, — мысленно возразил я. — Он не убивал Бродерика. И своей смертью продолжил цепочку смертей. Олдройд, Дженнет Марлин, Бродерик, теперь Редвинтер. Шкатулка с документами забрала уже четыре жизни. А сколько смертей повлечет за собой флирт Кэтрин Говард?»

День сменился ночью, которую я провел в полном одиночестве. За окном шелестел бесконечный дождь. Я испуганно озирал темные углы, словно опасаясь, что в одном из них притаился призрак Редвинтера. Подобно волнам прилива, надежда в душе моей то оживала, то сменялась отчаянием. Утром Барак непременно явится или передаст мне записку, внушал я себе. Наверняка он уже побывал в Хэмптон-Корте и поговорил с Кранмером. Но что будет, если новый день не принесет спасительных известий?

Голова моя начинала кружиться, стоило мне подумать о дыбе, клещах и раскаленном железе. И как только я мог вообразить, что смогу обвести вокруг пальца сэра Джейкоба? Прискорбная самонадеянность! Окровавленный рот Редвинтера неотступно маячил перед моим внутренним взором, и я напрасно гнал прочь эту жуткую картину. В самый темный и тягостный ночной час я решил, что Барак и Тамазин непременно скроются из Лондона, дабы избежать ареста и допроса. Однако вскоре я уже клял себя за излишнюю недоверчивость. Нет, Барак никогда не бросит меня на произвол судьбы.

Мне казалось, прошла целая вечность, прежде чем в зарешеченном окне, на котором все еще болтался обрывок рубашки Редвинтера, забрезжил рассвет.

Тюремщики явились за мной около полудня. Судя по их настороженным взглядам, они ожидали сопротивления. Однако я понимал, что борьба совершенно бессмысленна, и потому проявил полнейшую безропотность. Мною овладела странная апатия, словно дух мой уже оставил обреченное на мучения тело.

Мы спустились по лестнице на один пролет, затем, миновав длинный темный коридор, остановились у крепкой дубовой двери. Толстяк постучал. Я неотрывно смотрел на дверь.

Сердце, бешено колотившееся в груди, казалось, принадлежало уже не мне. Дверь отворилась, и тюремщики втолкнули меня внутрь.

Я оказался в просторной комнате без окон, с почерневшими от дыма стенами. В нише горела жаровня, напоминавшая кузнечный горн; здоровенный детина в кожаном фартуке, который смотрел на меня, уперев руки в бока, тоже чрезвычайно походил на кузнеца. Коренастый юнец лет семнадцати возился у жаровни, подкладывая угли. Бросив взгляд в угол, я увидел какое-то громоздкое сооружение, снабженное деревянными колесами и кожаными ремнями, и с содроганием понял, что это дыба. На стене, на специальных крюках, висели разнообразные инструменты — ножи, щипцы, клещи. Я ощутил, как внутренности сковал могильный холод. В следующее мгновение взор мой упал на железное ведро, наполненное золой. В золе белели какие-то горошины весьма странного вида. В следующее мгновение я понял, что это зубы Редвинтера, и колени мои предательски подогнулись.

Здоровенный детина успел подхватить меня прежде, чем я рухнул на пол. Усадив меня на деревянный стул, он сокрушенно вздохнул — в точности так, как сам я вздыхал при виде неточной копии важного документа.

— Дышите глубже, — посоветовал он. — Не двигайтесь и дышите как можно глубже.

Тупо уставившись на палача, я последовал его совету. Он наблюдал за мной с крайне озабоченным видом. На кожаном фартуке темнели застарелые пятна крови.

— Ты уже накалил тонкий нож, Том? — обратился он к своему молодому подручному.

— Да, отец. Все готово.

Мальчишка злорадно улыбнулся мне из-за широкого отцовского плеча.

— Ну что, пришли в себя? — осведомился верзила в фартуке.

— Да. Прошу вас, погодите немного. Я…

— Ну, Том, приступим.

И прежде чем я успел понять, что происходит, палач схватил меня под мышки и заставил встать. Сын его проворно сорвал мой новый камзол, который накануне передала Тамазин, и белую рубашку. Палач, отойдя на шаг, окинул меня пытливым взглядом. В глазах его не мелькнуло ни тени насмешки, лишь интерес опытного и умелого мастера.

— Он в цепях, — удовлетворенно изрек он. — Это хорошо.

И вновь с изумительным проворством они схватили мои скованные руки и просунули цепи в крюк, свисавший с низкого потолка. Я почти висел, едва касаясь пола пальцами ног. Наручники глубоко впились в кожу, прежде растертую до крови. Боль была столь сильна, что с губ моих сорвался крик. Верзила взглянул на меня с презрением.

— Уже готов, — бросил он. — Оно и к лучшему, меньше будет возни. Отвечайте быстро: что вам известно об отношениях королевы и Франциска Дерема?

— Ничего, — простонал я.

«Может, пытки прекратятся, если я расскажу о королеве и Калпепере?» — пронеслось у меня в голове.

Но вдруг это признание не только не поможет мне, но, напротив, повредит? Вдруг палачи решат, что я пытаюсь отвести им глаза?

— Вы что, не поняли, что сейчас начнется? — проворчал верзила. — Кончайте валять дурака!

— Пытки в Англии запрещены законом! — отчаянно возопил я.

Грубые черты палача исказило подобие усмешки.

— Слыхал, Том? — обратился он к своему отпрыску. — Этот неженка вообразил, что его уже пытают! Нет, любезный, это все цветочки. Пока мы только готовились к пыткам. Ну-ка, сынок, объясни ему, что к чему.

Юнец выступил вперед. В одной руке он сжимал раскаленный докрасна нож, в другой — клещи. Он поднес эти зловещие орудия к самому моему носу, давая возможность рассмотреть их получше.

— Поначалу мы вырвем вам зубы, — сообщил он с усмешкой. — Причем каждый прежде сломаем. Это куда больнее, чем вырывать с корнем. А потом примемся за ногти. Сорвем их вот этим ножичком.

Дышать с воздетыми над головой руками было трудно, но туман, стоявший у меня в голове, внезапно прояснился. Я осознал весь ужас своего положения с потрясающей ясностью.

— Попробуем опять, — донесся до меня голос палача. — Что вам известно об отношениях королевы и Франциска Дерема?

— Ничего. Прошу вас, погодите…

Скорость, с которой действовали эти двое, всякий раз заставала меня врасплох. Я и глазом не успел моргнуть, как палач сжал мою голову мясистыми ручищами и кивнул сыну. Я ощутил во рту сначала чужие потные руки, затем — прикосновение металла. Раздался кошмарный треск, и невыносимая боль пронзила все мое существо. На языке я ощутил вкус крови. Боль то слегка отступала, то накатывалась, подобно волне. Юнец отступил назад, сжимая клещи, в которых было зажато что-то белое.

— Ну, теперь-то вы уяснили, что мы не собираемся шутить! — заявил верзила. — Живо выкладывайте все, что знаете о королеве и Дереме! Иначе Том покажет, как он ловко орудует ножом. Пожалуй, мы будем чередовать зубы и ногти.

— Я ничего, ничего не знаю, слышите! — обезумев от боли, вопил я. — Прошу вас, прекратите!

Отец кивнул, и сын, приблизившись, поднял нож к моим скованным рукам.