"Соверен" - читать интересную книгу автора (Сэнсом К. Дж.)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Утро следующего дня, субботы, выдалось холодным и туманным. Шпиль собора тонул в серой дымке, сочившейся мелким дождем. Минувшим вечером я попытался увидеться с Малеверером, однако меня не допустили к нему, сообщив, что он занят. Ночь я провел почти без сна. Едва рассвело, мы с Бараком поднялись и вышли во двор. Уходя, я запер дверь своей каморки. После первого покушения я всегда запирался на ночь и не оставлял дверь открытой в свое отсутствие.

Два огромных медведя мирно спали в своих железных клетках. Сегодня им предстояло сразиться с разъяренными мастифами, дабы доставить развлечение королю и его приближенным.

Мы обогнули церковь. Взглянув на деревья, я заметил, что листьев на них почти не осталось: осень давала знать о своем приближении. Две шустрые белки рыжими искрами носились по ветвям.

По навесным дорожкам вдоль стен аббатства без устали расхаживали солдаты, вооруженные мечами и ружьями; лишь стражникам разрешалось носить оружие в королевской резиденции. Высшие чиновники тщательно следили за тем, чтобы никто не нарушал этого распоряжения. Мы с Бараком решили, что это нам на руку, — по крайней мере, я могу не опасаться удара мечом. Наш неведомый враг, кем бы он ни был, более всего боится быть узнанным. Судя по всему, вчера, увидев нас в лагере, он долгое время следовал за нами на почтительном расстоянии, выжидая подходящий момент. И когда этот момент настал, не замедлил им воспользоваться.

— Вы уверены, что сегодня мне не стоит вас сопровождать? — уже в который раз спросил Барак.

— В этом нет нужды. Поговорив с Малеверером, я направлюсь прямиком к мастеру Ренну, а после вернусь в свою каморку. При свете дня мне ничего не угрожает, к тому же я намерен избегать безлюдных мест. Так что вы можете спокойно развлекаться.

— Тогда я отправлюсь на охоту. Один из клерков одолжил мне ястреба-тетеревятника. Конечно, птица не бог весть какая. Судя по всему, приручили ее всего несколько недель назад. Но это лучше, чем ничего.

— Прошу вас, не забывайте об осмотрительности.

Барак направился к воротам аббатства, а я — к дверям королевского особняка. У крыльца выстроились в ряд стражники. Подняв глаза вверх, на окна королевской спальни, я увидел, что они закрыты ставнями.

«Любопытно, разделяет ли королева ложе со своим супругом?» — пронеслось у меня в голове. Воспоминание о гнилостном запахе, исходившем от больной ноги монарха, заставило меня содрогнуться.

Я предъявил караульному свои документы, и тот провел меня в кабинет сэра Уильяма. Несмотря на ранний час, Малеверер уже поднялся и, сидя за столом, по обыкновению читал какие-то бумаги. Вид у него был утомленный, под глазами залегли темные круги. Мысленно я не мог не признать, что человек этот не дает себе никаких поблажек.

— Что еще случилось? — проворчал он, устремив на меня неприязненный взгляд. — Вот уж не ожидал с утра пораньше увидеть вашу кислую физиономию.

— Минувшим вечером меня вновь пытались убить, сэр Уильям. Я решил, что должен поставить вас в известность.

Сообщение это не могло не заинтересовать Малеверера. Он внимательно выслушал мой рассказ и задумчиво нахмурился, буравя меня взглядом.

— А может, это был всего лишь несчастный случай? — процедил он. — Возможно, поваренок выпустил железный прут из рук, а когда тот едва вас не прикончил, повалился на землю и стал изображать из себя умирающего. Эти пройдохи хитры, как кошки, и готовы на любую каверзу, чтобы избежать наказания.

— У мальчика вся голова была в крови, — возразил я. — К тому же железный прут в меня метнула явно не детская рука. И конечно, это не могло произойти по неосторожности.

Я невольно вздрогнул, вспомнив, как смертоносный вертел пролетел совсем близко от моей головы.

Некоторое время Малеверер хранил молчание, потом произнес негромко и размеренно:

— Мы много размышляли о том, кто именно мог похитить бумаги. Вне всякого сомнения, это дело рук заговорщиков, которым удалось ускользнуть от возмездия. Ныне некоторые из них скрываются среди болот, другие нашли прибежище в Шотландии. Но несомненно, среди них есть и такие, что обитают в Лондоне, выдавая себя за верных слуг короля. Кто-то из них мог принять участие в путешествии. Однако после похищения никто из сопровождающих короля не покинул Йорк. Возможно, злоумышленник передал бумаги своим сообщникам, а сам остался здесь. Ему необходимо покончить с вами — единственным человеком, который успел ознакомиться с содержимым шкатулки. По крайней мере, заговорщики убеждены, что вы это сделали, — нахмурившись, поправился Малеверер. — Возможно, они полагают, что вы не сочли нужным сообщить мне о результатах своих изысканий, — мрачно заключил он.

— Возможно, — кивнул я.

— Я безотлагательно сообщу Тайному совету об очередном покушении на вас.

— Сэр Уильям, быть может, учитывая все обстоятельства, мне будет позволено вернуться в Лондон? — нерешительно спросил я.

— Об этом нечего и думать, мастер Шардлейк, — отрезал Малеверер. — Вы будете приманкой, на которую мы, вполне вероятно, сумеем выманить преступника.

— И, вполне вероятно, подобная игра будет стоить мне жизни, — с горечью заметил я.

— Соблюдайте осторожность — и останетесь живы, — равнодушно пожал плечами Малеверер. — В конце концов, именно вы упустили документы и заслуживаете наказания. А о том, чтобы вернуться в Лондон, больше и речи не заводите.

Он насмешливо уставился на меня; на губах его играла презрительная улыбка, толстые волосатые пальцы беспрестанно теребили конец бороды.

— Мне остается лишь повиноваться, сэр Уильям, — произнес я подчеркнуто невозмутимым тоном. — Сегодня я намерен посетить мастера Ренна. Насколько мне известно, он серьезно захворал. Возможно, он не сможет присутствовать на судебном слушании прошений. На этот случай необходимо сделать некоторые приготовления.

— Я говорил, что Ренн слишком стар для столь ответственного поручения, — проворчал Малеверер. — Если выяснится, что он и в самом деле не в состоянии присутствовать на слушании, пришлите мне записку. Нам придется искать ему замену. Вы для такого дела не годитесь, — изрек он, и губы его вновь тронула издевательская улыбка. — Здесь необходим человек, обладающий представительной внешностью и незапятнанной репутацией.

Я счел за благо промолчать и, поклонившись, вышел вон. Спускаясь по лестнице, я думал о том, что спасение моей собственной жизни всецело предоставлено мне самому. С этого дня буду носить на поясе кинжал, решил я; придется пренебречь королевским распоряжением.

Шагая к кафедральному собору, я увидел на улицах множество работников в ливреях с городскими гербами, посыпавших мостовые песком и золой. Очевидно, король вновь собирался удостоить город своим посещением; предстояли новые церемонии и развлечения. Я окинул взглядом низенькие домики, теснившиеся вдоль Питергейта, и вновь подумал о том, что распоряжение городских властей, на время королевского визита запрещающее жителям Йорка выбрасывать мусор в реку, чревато для горожан весьма ощутимыми неудобствами. Страшно представить, что творится сейчас на задних дворах. Что ж, картина весьма символичная, решил я. Снаружи все блестит и сверкает, а на задворках смердят груды нечистот.

Войдя в квартал, прилегающий к кафедральному собору, я постучал в двери мастера Ренна. На лице старой служанки, открывшей мне дверь, застыло выражение беспокойства.

— Доброе утро, Меджи, — приветствовал ее я. — Как себя чувствует мастер Ренн? Я слышал, он захворал.

— Сегодня мастер никак не может работать, — с сокрушенным вздохом сообщила служанка. — Он не вставал с постели. Сейчас у него лекарь.

— Я пришел не работать. Мне лишь хочется его навестить.

— Входите, сударь, — после недолгого колебания разрешила она. — Я пойду спрошу, сможет ли мастер Ренн вас принять.

Меджи провела меня в гостиную. Огонь в очаге не горел; сокол, спрятав голову под крыло, дремал на своей жердочке. При виде птицы я сразу вспомнил о Бараке и Тамазин, которые сейчас развлекаются соколиной охотой. Хотя я и храбрился перед Бараком, в аббатстве я чувствовал себя до крайности неуютно, но здесь, в доме Ренна, можно было забыть об угрожавшей мне опасности.

Я подошел к книгам, которые по-прежнему громоздились на полу пыльными стопками. Неплохо бы отыскать карту Кента, пришло мне в голову. Тогда я мог бы убедиться, что деревня Брейбурн действительно существует. Я сам не знал, зачем мне подобное подтверждение, однако моя решимость распутать клубок загадок росла с каждой минутой. Как видно, подобным способом я старался оправиться от стыда и унижения, которые пережил в Фулфорде.

Вернулась Меджи и сообщила, что мастер Ренн просит меня к себе. Вслед за служанкой я прошел в маленькую, но хорошо обставленную спальню. Джайлс лежал на пышной пуховой перине. Перемены, произошедшие с ним всего за один день, поразили меня; лицо его, до невероятности бледное, так осунулось, что казалось ссохшимся. К своему удивлению, я увидел в комнате доктора Гибсона, который о чем-то оживленно беседовал с пациентом.

— Доброе утро, мастер Шардлейк, — расплылся в улыбке доктор.

— Доктор Гибсон уже рассказал мне, что знаком с вами, — произнес Джайлс, протягивая мне руку. — Однако он молчит о том, при каких обстоятельствах произошло ваше знакомство. Что ж, умение хранить тайны является добродетелью не только стряпчих, но и медиков. Надеюсь лишь, что у вас не было необходимости обращаться к услугам доктора в качестве больного?

Я крепко пожал руку старика, радуясь тому, что голос его не утратил прежней бодрости и звучности.

— Нет, я вполне здоров. А вот вы…

— О, вчера, признаюсь, я чувствовал себя прескверно. Но, к счастью, сегодня дела мои пошли на поправку. Уверен, к понедельнику я буду на ногах. Ведь именно на этот день назначено первое слушание прошений.

— Я должен вас оставить, джентльмены, — поднялся со своего места доктор Гибсон. — Мастер Ренн, я объясню вашей экономке, как готовить порошок.

С этими словами он вышел из комнаты.

— Садитесь поближе, Мэтью, — попросил Джайлс.

Я подвинул стул к его кровати. Он пристально посмотрел на меня и испустил тяжкий вздох.

— Я понимаю, что слова, которые произнес вчера король, причинили вам боль. Поверьте, я горько сожалею о том, что невольно стал участником его жестокой шутки.

— Признаюсь, за свою жизнь мне множество раз доводилось выдерживать подобные шутки, — усмехнулся я. — Хотя, конечно, никогда прежде скромная моя персона не являлась мишенью королевского остроумия, да еще при подобном стечении народа. Но довольно обо мне, сэр. Я слышал, вы почувствовали себя плохо сразу после завершения церемонии?

— Да. Такого жестокого приступа у меня еще не было. А ведь с утра я был бодр и свеж. До того самого момента, как король посмотрел мне прямо в глаза и заговорил со мной. Тогда…

Ренн внезапно осекся.

— Что тогда?

— Вы сочтете меня выжившим из ума дураком.

— Отнюдь.

— Мои ощущения в эту минуту трудно описать. Сердце вдруг сжалось от ужаса. На несколько мгновений я словно забыл, кто я и что здесь делаю. Когда король отвернулся, я с трудом сделал несколько шагов и, оказавшись в толпе, едва не лишился сознания. К счастью, среди участников церемонии было много моих добрых знакомых. Они доставили меня домой, не привлекая особого внимания к моему плачевному состоянию.

Ренн протянул руку к кружке, стоявшей у изголовья, и сделал большой глоток. Я ощутил запах эля с пряностями.

— Впечатление было такое, словно взгляд короля вытянул из меня все силы, — покачав головой, пробормотал Ренн.

— Меня его глаза тоже поразили. Своей беспощадностью.

Ренн засмеялся, но смех его прозвучал несколько нарочито, словно он хотел скрыть обуревавший его страх.

— Знаете, после встречи с королем на память мне пришла старая легенда, которая во времена восстания передавалась из уст в уста, — произнес он.

— Легенда о короле-еретике?

— Да, именно она. — Ренн удивленно вскинул бровь. — Вам она тоже известна?

— Мне доводилось ее слышать.

— Конечно, подобные разговоры не доведут нас до добра, да и припоминать глупые небылицы совершенно ни к чему. Причины моего приступа очевидны. Я слишком много работал и во время церемонии изрядно переволновался. Знаете, мне давно уже хотелось увидеть короля собственными глазами. И мое желание исполнилось. — Он задумчиво покачал головой. — А королева, она же совсем девочка.

— Откровенно говоря, мне очень ее жаль.

— Свежа как наливное яблочко. Но королевской стати пока нет в помине.

— Это появится со временем. В ней ведь течет кровь Говардов.

— Да, Говардов. Надо сказать, род этот кичится своей древностью, не имея на то никаких оснований. — Ренн снова испустил вздох. — Все эти разговоры о божественном происхождении королевской власти настраивают умы на слишком возвышенный лад. Неудивительно, что, увидев помазанника Божьего воочию, испытываешь нечто вроде… разочарования.

— Да, реальность оказывается довольно неприглядной. Король уродлив телесно и душевно.

— Но королевская власть — залог благополучия нашей страны, — изрек Ренн, не сводя с меня внимательного взгляда. — Не будь ее, Англия погрузилась бы в пучину кровавого хаоса.

— Жители Йорка уже пытались свергнуть королевскую власть, причем два раза. Пять лет назад и минувшей весной.

— Да, здесь у нас была великая смута. Скажите, а какое настроение царит в городе? Как горожане встречают короля?

— По словам Барака, приветственные возгласы звучат без особого воодушевления.

— Когда в Йорк приезжал Ричард Третий, все было совершенно иначе.

— Ричард, прозванный Горбуном, — задумчиво пробормотал я. — С ним у меня тоже связаны кое-какие воспоминания…

— Какие же?

— Помню, давным-давно, в детстве, я как-то играл в гостиной. А отец и его друзья сидели за столом и о чем-то беседовали. Один из них упомянул о каком-то событии, произошедшем во времена Ричарда. И, забыв о моем присутствии, назвал короля Ричардом Горбуном. Взгляд, который украдкой бросил на меня отец, навсегда останется в моей памяти. В нем было столько жалости, в этом взгляде. И столько горечи.

— Вижу, в жизни вам пришлось пережить немало тяжелых минут, — сочувственно произнес Ренн.

— Тяжелые минуты выпадают на долю каждого, — пожал плечами я.

— Как бы то ни было, все эти рассказы об увечье короля Ричарда — измышления его недругов, — заметил Ренн. — Я ведь видел его собственными глазами. И могу поклясться, он был прям как стрела. Лицо у него было суровым, волевым и решительным. Но отнюдь не жестоким.

Ренн откинулся на подушки.

— Господи боже, сколько лет пролетело с тех пор! Тогда я был совсем мальчишкой.

Он вновь вперил в меня пристальный взгляд.

— Мэтью, я надеялся, что силы не оставят меня так быстро. Но приступ, который я пережил вчера, — это дурной знак. Судя по всему, недуг поступит со мной так же беспощадно, как с моим отцом. А это означает, что боль будет терзать меня почти постоянно и промежутки хорошего самочувствия будут становиться все короче. Боюсь, по дороге в Лондон я доставлю вам немало хлопот.

— Не беспокойтесь ни о чем. Мы с Бараком с удовольствием окажем вам любую помощь, на какую только способны.

— Вы очень добры, Мэтью, — произнес Джайлс, и взгляд его увлажнился слезами.

В следующее мгновение он смущенно отвернулся.

Я почему-то подумал о том, что за всю свою жизнь ни разу не видел слез на глазах отца. Они оставались сухими, даже когда умерла мать. На несколько мгновений в комнате повисло неловкое молчание. Потом я произнес нарочито беззаботным тоном:

— Раз уж я здесь, позвольте попросить вас об одном небольшом одолжении.

— Да-да, разумеется. Я к вашим услугам.

— Мне нужна карта Южной Англии. Хочу кое-что проверить. В связи с делом, которым занимался в Лондоне. Возможно, в вашем богатом книжном собрании есть и карты?

— Конечно, есть, — кивнул Ренн, и в глазах его вспыхнули любопытные искорки. — Это старинные карты, составленные еще монахами, но, поверьте, они не так уж плохи. Правда, я собирал по большей части карты северных графств, и все же, надеюсь, среди них отыщется несколько таких, что пригодятся вам. Заодно посмотрите мою библиотеку. Она находится в задней части дома и занимает две комнаты. Скажите Меджи, чтобы дала вам ключи. Карты и планы хранятся в первой комнате, на третьей полке, что на южной стене. К сожалению, сейчас я не могу встать и помочь вам в поисках.

— Ничего, я справлюсь сам.

Я поднялся, ибо почувствовал, что больной устал.

— Завтра я пошлю вам записку, узнать, как вы себя чувствуете. Если силы к вам не вернутся, я сообщу об этом Малевереру. Ему придется искать вам замену. Он уже сказал, что не позволит мне председательствовать на слушаниях.

— Уверен, завтра я смогу приступить к работе, — с жаром заявил Ренн.

Несколько мгновений он молчал, потом нерешительно добавил:

— Не принимайте произошедшее слишком близко к сердцу, Мэтью. Все это лишь политические игры, и не более того. Лично против вас король ничего не имеет.

— Да, он лишь воспользовался случаем провести сравнение между мной и коренным жителем Йорка. Сравнение, столь невыгодное для меня. Конечно, политические соображения сыграли тут свою роль. Но поверьте, я видел, что собственная жестокость доставляет королю удовольствие. И это произвело на меня особенно тягостное впечатление.

— Политика не отделима от жестокости, — задумчиво изрек Ренн.

— Это я понял давно.

Сердечно простившись с Джайлсом, я спустился на первый этаж. В холле доктор Гибсон беседовал с Меджи.

— Мастер Ренн разрешил мне воспользоваться его библиотекой, — обратился я к старой служанке.

— Сейчас принесу ключи, — ответила она без большой охоты.

— Как дела у мастера Ренна? — спросил я, оставшись наедине с лекарем.

— Недуг скоро сведет его в могилу, — произнес он, печально покачав головой.

— Он рассказал мне, что отец его скончался от той же самой болезни. Неужели она неизлечима?

— Да. Подобные опухоли не знают снисхождения. Они способны сожрать самого сильного и крепкого человека. Так что нам остается лишь молить Господа о чуде.

— Но если чуда не произойдет? Сколько осталось мастеру Ренну?

— Трудно сказать. Я прощупал его живот. Пока что опухоль не слишком велика, но она растет с каждым днем. В любом случае, он проживет не больше нескольких месяцев. Насколько мне известно, мастер Ренн намерен совершить путешествие в Лондон. Для человека в его положении — это чистой воды безумие.

— Возможно. Но эта поездка чрезвычайно важна для него. И я обещал, что помогу ему добраться до Лондона.

— Боюсь, вам будет не так просто выполнить это обещание.

— Но отказываться от своих обещаний я не привык.

Несколько мгновений мы оба молчали, затем я спросил:

— Вы навещали Бродерика, доктор?

— Да, и могу вас заверить, что он вне опасности. Бродерик молод и, несмотря на скверное обращение, сохранил достаточный запас сил.

Я кивнул, довольный тем, что на этот раз мне удалось получить четкий ответ. Тут вернулась Меджи с ключами, и я простился с лекарем. Служанка вновь проводила меня наверх, в узкий коридор, расположенный за спальней Ренна.

— Мастер мало кому разрешает заходить в библиотеку, — сообщила женщина, с сомнением глядя на меня. — Вы уж, сделайте милость, не переставляйте книги. Мастер любит, чтобы в библиотеке был порядок.

— Обещаю не нарушать его.

Меджи отперла внушительную дубовую дверь и пропустила меня в комнату, пропахшую пылью и мышиным пометом. Это было просторное помещение, как видно, в прошлом служившее спальней. Открытый дверной проем позволял разглядеть соседнюю комнату. Стены от пола до потолка покрывали полки, сплошь заставленные книгами, свернутыми пергаментами и старинными рукописями. Я в изумлении огляделся по сторонам.

— Я понятия не имел, что речь идет о таком громадном собрании. Наверняка здесь насчитывается несколько сотен книг.

— Да уж не меньше. Мастер собирал книги чуть не пятьдесят лет.

Меджи тоже окинула взглядом пыльные полки и покачала головой, словно давая понять, что подобное увлечение представляется ей не слишком разумным.

— Наверняка у него есть каталог?

— Нет, сэр, он держит все в голове.

Тут я заметил на стене маленькую картинку, изображавшую компас. Определив с ее помощью, где южная стена, я подошел к ней. Как и сказал Ренн, на третьей полке лежали свернутые в рулоны карты.

— Я вас оставлю, сэр, — буркнула Меджи. — Мне надо приготовить порошок, который лекарь прописал мастеру для облегчения боли.

— Он очень страдает?

— Боль мучает его почти все время.

— Он переносит ее стоически.

— Ну, это он умеет.

Меджи поклонилась и вышла из комнаты.

Оставшись в одиночестве, я оглядел полки более тщательно. Изумление мое возросло, когда я начал перебирать карты. Произведения монахов, которые удалось спасти Ренну, были воистину восхитительны. Я бережно разворачивал карты Йоркширского побережья и сельской местности, украшенные изображениями святых гробниц и мест, где происходили чудеса. Встречались здесь и карты других графств, и среди них — большая карта Кента, судя по всему, сделанная около двух столетий назад. Возможно, она не отличалась большой точностью, однако названия всех, даже самых маленьких, деревушек и селений были выписаны с чрезвычайным тщанием.

У окна, из которого открывался вид на собор, стоял письменный стол. Я разложил на нем карту и принялся ее изучать. Прежде всего я нашел Эшфорд и к юго-западу от него обнаружил деревню под названием Брейбурн. На западе находилось село Ликон, откуда вел свое происхождение мой знакомый сержант. Я задумчиво потер подбородок. Итак, в прошлом столетии человек по имени Блейбурн или Брейбурн приехал в Йорк из Кента и сделал здесь письменное признание, которое до сих пор вызывает тревогу у сильных мира сего. Но что это мне дает? Я надеялся, что сумею нащупать некую путеводную нить, которая поведет меня к дальнейшим открытиям. Но отыскал лишь название глухой деревеньки, расположенной в стороне от больших дорог.

Я вернул карту на полку и принялся бродить вдоль стен, поражаясь разнообразию книг и рукописей, многие из которых относились к весьма древним временам. Здесь были книги на латыни, на английском и старофранцузском языках, биографические сочинения, труды по истории, медицине, архитектуре и садоводству. Отсутствие книг по законоведению немало меня удивило, но, пройдя в другую комнату, я увидел, что ими заставлены все полки. Наряду с классическими трудами, такими как сочинения Брэктона, я обнаружил и старинные ежегодники, а также собрания уложений и парламентских актов. Не без волнения я отметил, что многие из них отсутствуют даже в библиотеке Линкольнс-Инна, которая, увы, была далеко не столь богата, как мне того хотелось бы.

Взяв один из ежегодников, я вернулся к письменному столу. Погрузившись в описания давних процессов, я позабыл о времени. С детства чтение было для меня самым верным средством отвлечься от тревог и неприятностей. И теперь, вникая в юридические подробности, я ощутил, как на душу мою снизошли покой и умиротворение. Когда я наконец вернулся к действительности, пролетело уже несколько часов. С мыслью о том, что за копии этих ежегодников Линкольнс-Инн выложила бы неплохие деньги, я спустился в кухню. Меджи сидела у окна и что-то шила. Я кашлянул, дабы привлечь ее внимание.

— Боюсь, я злоупотребил гостеприимством вашего хозяина, Меджи. Увы, дорвавшись до чтения, я забываю обо всем.

Она улыбнулась — впервые за все время нашего знакомства. Как ни странно, улыбка у нее оказалась приятная.

— Хорошо, что книги мастера хоть кому-то пригодились. А то сейчас многие люди считают их хламом. Говорят, прошлое надо забыть, а книги, которые о нем рассказывают, — попросту сжечь.

— Библиотека вашего хозяина достойна восхищения.

— Мастер сейчас спит.

Старая служанка выглянула в окно, где по-прежнему моросил мелкий дождь.

— Надо же, дождь так и не унялся. Хотите чем-нибудь перекусить?

— Благодарю вас, — ответил я, лишь сейчас осознав, что изрядно проголодался.

— Если хотите, я принесу вам поесть прямо в библиотеку. И свечу тоже принесу, а то становится темно.

«Почему бы не воспользоваться столь любезным предложением?» — сказал я себе.

— Если вы не возражаете, я почитаю еще, — ответил я вслух. — Очень вам признателен, Меджи.

Я вновь поднялся в библиотеку. Через несколько минут Меджи принесла мне кружку пива, ломоть хлеба, миску своей безвкусной, но сытной похлебки и большую восковую свечу.

Утолив голод, я вновь принялся осматривать комнату. Она была выдержана в спартанском стиле — вся мебель состояла из письменного стола, голые половицы даже не были прикрыты циновками. Наверняка Джайлс провел здесь множество счастливых одиноких часов.

«Что станется с этим бесценным собранием после его смерти?» — с грустью подумал я.

Тут в голову мне пришла внезапная мысль, и я бросился к полке, где хранились собрания парламентских актов. На удачу я почти не рассчитывал; и все же в библиотеке, где хранились столь редкие ежегодники, мог оказаться и нужный мне документ. Я шарил глазами по полкам, пока не отыскал увесистый том, относившийся к последней трети прошлого столетия. На коричневом кожаном переплете красовался герб кафедрального собора. Схватив том в охапку, я едва не бегом бросился к столу. Небо за окном уже начало темнеть, и я был благодарен Меджи, которая снабдила меня свечой.

Бережно переворачивая пергаментные страницы, я дошел до актов 1484 года. Вот и знакомое заглавие «Titulus Regulus». «Королевский титул».

«Настоящим актом закрепляется право на престол за ныне царствующим монархом и его потомками», — прочел я слова, которые успел пробежать глазами, просматривая документы, хранившиеся в шкатулке Олдройда.

Сердце мое бешено заколотилось. Я тщательно осмотрел парламентскую печать, скрепляющую акт, сравнил его с другими документами, помещенными в книгу. Вне всякого сомнения, то была точная копия, сделанная не менее полувека назад. Утверждая, что этот акт является подделкой, Малеверер пытался ввести меня в заблуждение. Однако же я никогда не слыхал о подобном документе; причины, по которым акт этот был извлечен из парламентских архивов, оставались для меня тайной.

С трудом переведя дух, я принялся за чтение. Акт был невелик и занимал всего пять страниц. Он был выдержан в форме обращения к королю Ричарду III. В начале документа излагались обстоятельства, побудившие палату лордов и палату общин обратиться к этому монарху с просьбой взойти на престол. После весьма цветистого и многословного описания упадка, в котором пребывала страна, разговор пошел о женитьбе короля Эдуарда IV. Эту историю я смутно помнил. Король Эдуард, дед нынешнего короля, женился на вдове довольно низкого происхождения, Элизабет Вудвиль, хотя в это время был уже заключен брачный контракт, согласно которому «король был помолвлен с благородной дамой Элеанор Балтер… посему сожительство вышеупомянутого короля и вышеупомянутой Элизабет является прелюбодейством, и отпрыски, зачатые в грехе, лишаются всяких прав на наследование престола».

Далее в акте говорилось о том, что ближайший наследник, герцог Кларенс, запятнал себя государственной изменой и посему потомки его тоже утратили право на престол. Права эти перешли к герцогу Глостеру — Ричарду III.

«… коий является законным сыном и наследником Ричарда, покойного герцога Йоркского, и был рожден на землях, принадлежавших его отцу; посему законность его происхождения не вызывает сомнений».

Я в изнеможении откинулся на спинку кресла. Наконец мне стало понятно, почему Малеверер не желал, чтобы хоть одна живая душа взглянула на этот акт. Перед глазами у меня возникло родословное древо, хранившееся в похищенной шкатулке. Притязания на трон короля Генриха были основаны на том, что мать его является дочерью короля Эдуарда IV. Если брак короля не был законным, значит, его внук не имел никаких прав на английскую корону. Истинными наследниками престола являлись потомки Джорджа, герцога Кларенса. Именно по этой причине Маргарет Солсбери и ее сын были брошены в Тауэр и казнены без всякой вины.

Я резко поднялся и несколько раз прошелся по комнате. Тут проснулась моя интуиция законника. История, связанная с браком короля Эдуарда, отнюдь не являлась тайной, мне неоднократно доводилось ее слышать. Я прекрасно знал, как трудно доказать обвинение в невыполнении брачных обязательств. Всякий, кто желает отказаться от брачного контракта, может заявить, что дал обещание жениться другой женщине, прежде чем обручился с той, что ныне предъявляет к нему претензии. Мне не раз доводилось сталкиваться с хитрецами, которые, дабы избежать нежеланной женитьбы, подкупали женщин, и те клялись на суде, что обручены с ними.

Что касается короля Эдуарда, его супруги Элизабет Вудвиль и благородной дамы Элеанор Балтер, все они мертвы вот уже более полувека. Посему доказать, что брак короля являлся незаконным, возможно лишь в том случае, если невыполненный брачный контракт существует в письменном виде. Но в этом случае столь важный документ наверняка был бы упомянут в лежащем передо мной акте. Нет, скорее всего, акт этот явился попыткой изыскать обстоятельства, оправдывающие воцарение Ричарда. Ведь в то время захват трона Ричардом был уже свершившимся фактом; это произошло в 1483 году. Акт издан год спустя. Конечно, получи этот документ огласку, это было бы чревато для нынешнего короля кое-какими неприятностями, но подлинной угрозы его царствованию не представляло.

Я вновь перечел акт от первой до последней строки. Одна фраза привела меня в недоумение. Зачем понадобилось утверждать, что Ричард является «законным сыном и наследником покойного герцога Йоркского»? Неужели законность его происхождения подвергалась сомнению? Может, в то время по стране ходили слухи, согласно которым Сесиль Невиль родила сына вовсе не от своего высокопоставленного супруга?

В памяти моей всплыло странное замечание Малеверера.

«Да, все началось с Сесиль Невиль», — пробормотал он, когда я описывал ему генеалогическое древо.

Однако это соображение ровным счетом ничего не проясняло. Если бы существовал малейший повод объявить Ричарда III незаконнорожденным, Тюдоры, вне сомнения, не преминули бы им воспользоваться. Уж конечно, после воцарения Генриха VI на всех углах кричали бы, что трон, узурпированный бастардом, вернулся законному владельцу.

Я снова пробежал глазами акт, однако не нашел никаких объяснений странному обороту, привлекшему мое внимание. Утомившись от умственных усилий, я подошел к окну и принялся любоваться собором. Перед закатом на затянутом тучами небе блеснуло наконец солнце, и лучи его зажгли разноцветными огнями великолепные витражные окна. Не без удивления я подумал о том, что провел в библиотеке Ренна почти весь день.

Вернув пухлый том на полку, я вышел из комнаты и спустился по лестнице вниз.

Меджи я нашел в гостиной. Она кормила сокола рубленым мясом, лежавшим на тарелке.

— Простите, что я так долго засиделся. К стыду своему, я совершенно забыл о времени.

Женщина поставила тарелку на стол и вытерла руки о фартук.

— Я очень признателен за ваше гостеприимство, Меджи.

— Мастер все еще спит, — сообщила старая служанка. — Скажите, сэр, если он все же надумает ехать в Лондон, вы о нем позаботитесь? — неожиданно спросила она.

— Обещаю заботиться о нем, как о родном отце, — заверил я.

— Скажите, как по-вашему, опасно он захворал? Я спрашивала у лекаря, но он что-то темнит. Не хочет пускаться в откровенности с глупой старой служанкой.

— К сожалению, Меджи, болезнь мастера Ренна очень серьезна.

— Да, мастер тоже говорит, что ему немного осталось, — сокрушенно вздохнула Меджи. — Не знаю, как я буду без него. Он ведь такой добрый, такой приветливый. И жена его, упокой Господь ее душу, отличалась редкой добротой.

Она осенила себя крестом.

— Сама не понимаю, как это вышло, что мастер рассорился с семьей своей жены. Он жалеет об этом. Больше всего на свете он хочет отыскать молодого Мартина и помириться с ним.

— Я постараюсь помочь ему в поисках.

— Ох, мне бы так хотелось, чтобы мастер помирился с племянником. А то он весь извелся. Он ведь понимает, что был не прав.

— Скажите, Меджи, а из-за чего произошла семейная ссора?

Служанка прикусила губу.

— Да все из-за проклятой политики. Разве вы не знаете? Я думала, он вам рассказал.

— Нет, о причинах ссоры он не обмолвился ни словом. Впрочем, это не имеет значения. Так или иначе, я надеюсь, что он выполнит свое намерение, отыщет племянника и с божьей помощью вернется в Йорк.

Меджи кивнула, и глаза ее наполнились слезами, которые она изо всех сил старалась сдержать. Попрощавшись с ней, я вышел из дома.

Оказавшись на улице, я обнаружил, что дождь прекратился. Однако в воздухе стояла промозглая сырость, и порыв ледяного ветра заставил меня вздрогнуть. Торопливо шагая, я вспоминал слова Томаса Мора, которые в первую нашу встречу процитировал мастер Ренн: «Войны — это излюбленные игры королей, а всем подмосткам на свете они предпочитают эшафоты». Да, в справедливости этих слов трудно усомниться и по сей день, подумал я, плотнее запахиваясь в плащ и незаметно сжимая рукоятку кинжала. Памятуя об угрожающей мне опасности, я старался идти по середине улицы, то и дело бросая настороженные взгляды в темные дверные проемы.

В аббатстве царили тишина и покой. Я обошел смутно белевшую в сумерках церковь и оказался во втором дворе. У дверей бывшего монастырского лазарета я немного помедлил, прислушиваясь к доносившимся изнутри оживленным голосам. Вновь встречаться с клерками у меня не было ни малейшего желания, однако иного выбора не оставалось. Рывком распахнув дверь, я вошел в холл, утопающий в клубах табачного дыма. Несколько человек сидели у огня, с увлечением играя в карты. Все они оставили свое занятие и обратили ко мне любопытные взоры. Исключение составил мастер Коуфолд. Как видно, угрозы Барака возымели действие, ибо недавний мой противник поспешно потупил голову.

— Добрый вечер, — громко произнес я. — Скажите, мастер Барак у себя?

— Его здесь нет, сэр, — ответил юный Кимбер.

— Он предпочитает проводить время в обществе смазливой девки, — заметил кто-то из клерков, и остальные встретили его слова смехом.

Я кивнул и пошел в свою каморку, чувствуя, как несколько пар глаз уставились в мою горбатую спину. Закрыв за собой дверь, я вздохнул с облегчением, запер дверь на замок и растянулся на кровати.

Через некоторое время до меня донесся топот множества ног; как видно, клерки гурьбой вышли во двор, ибо настала пора ужина. Я тоже изрядно проголодался, но чувствовал, что не в состоянии вновь оказаться под огнем любопытных взглядов. Мысленно признавшись себе, что у меня не хватит решимости войти в трапезную в одиночестве, я закрыл глаза и забылся дремой.

Как видно, я проспал несколько часов, ибо, проснувшись, услыхал храп и сонное бормотание соседей, доносившееся со всех сторон. Я вышел в холл. Огонь в очаге все еще теплился.

Чувствуя неприятную тяжесть в голове, я решил немного прогуляться. Наверняка во дворе в столь позднее время не было ни одной живой души. Дверь я открыл как можно осторожнее, ибо она громко скрипела, а я отнюдь не хотел кого-нибудь разбудить. Оказавшись на улице, я увидел, что тучи рассеялись и на небе сияет луна. Я осмотрелся по сторонам, высматривая, не притаился ли где-нибудь в укромном уголке неведомый злоумышленник, и направился к арке, за которой начиналась тропинка, ведущая к реке.

Внезапно какой-то звук заставил меня содрогнуться и сжать рукоять кинжала. В проеме арки темнела неясная фигура, точнее, две.

— Кто здесь? — окликнул я дрожащим голосом.

Из темноты, держась за руки, выступили Барак и Тамазин. Я едва не рассмеялся от облегчения. Вне сомнения, я помешал им целоваться, однако не испытывал особого раскаяния по этому поводу. В следующее мгновение я разглядел их лица, и веселость мою точно ветром сдуло. Барак был бледен как мел, а глаза Тамазин расширились от ужаса.

— Ради бога, что случилось? — выдохнул я.

— Тише, тише.

Барак схватил меня за руку и потащил в тень.

— Нельзя, чтобы нас увидели! — прошипел он.

— Но почему? Я не…

— Мы слишком долго гуляли, — одними губами произнес Барак. — А Тамазин запрещено выходить из дому по ночам.

— Все это ерунда. Скажите наконец…

— Мы кое-что видели, сэр, — прошептала Тамазин. — И, бог свидетель, лучше бы нам этого не видеть.

— Я знаю, что имел в виду Олдройд, — сообщил Барак. — Помните его слова? «Если у Генриха и Кэтрин Говард родится дитя, ему не бывать истинным наследником престола. Она знает об этом». Не представляю только, как ему стало об этом известно?

— О чем? Послушайте, сегодня я обнаружил в библиотеке Ренна нечто весьма интересное. Копию парламентского акта, в котором…

— Забудьте об этом! — нетерпеливо затряс головой Барак. — Слова Олдройда не имели никакого отношения к старым бумагам. Он говорил о том, что творится здесь и сейчас. А я могу сказать, что мы трое оказались в весьма скверной переделке.