"Соверен" - читать интересную книгу автора (Сэнсом К. Дж.)

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

К тому времени, как мы вышли из трапезной, дождь прекратился. Уже совсем стемнело, однако работа во дворе монастыря кипела по-прежнему. Рядом с павильонами выросли три огромных шатра, и работники вносили туда мебель, изящные стулья, покрытые богатой резьбой шкафы и огромные корзины, в которых, судя по всему, хранилась золотая посуда. Корзины сопровождали солдаты, доставившие всю эту роскошь из Лондона.

Вернувшись в свое временное пристанище, мы увидели, что клерки, поставив у очага стол, развлекаются игрой в карты. Среди них я заметил Кимбера и пару молодых людей в мантиях стряпчих.

«Непривычные условия, в которых оказались многие люди благодаря королевскому путешествию, творят чудеса», — пронеслось у меня в голове.

Некоторым пришлось забыть о сословной спеси и держаться на равных с теми, кого при других обстоятельствах они не удостоили бы своего общества. Завидев нас, Кимбер предложил присоединиться к игре. Я отказался, сославшись на усталость. Горечь обиды, которую я испытал, услыхав слово «горбун», до сих пор не улеглась. Бараку я сказал, что он волен поступать по собственному усмотрению. Он выразил желание принять участие в игре, и я вновь ощутил легкий укол обиды.

Вернувшись в свою каморку, я принялся чинить разорванную мантию. Покончив с этим делом, весьма затруднительным для человека, обладающего столь малым портняжным навыком, я растянулся на кровати.

Час был слишком ранний для того, чтобы спать, и я коротал время, прислушиваясь к радостным крикам счастливых игроков и горестным возгласам тех, от кого удача отвернулась.

Но постепенно мысли мои вернулись к тревожным событиям сегодняшнего дня. Я размышлял о том, какие причины вынудили Малеверера столь поспешно выехать навстречу королевскому кортежу. Досадно все-таки, что мы так и не сумели сообщить ему о тайнике, который, возможно, имеется в доме стекольщика. Поразмыслив над собственным внезапным решением отправиться в дом погибшего с утра пораньше, я счел его весьма разумным.

Если мы выясним, что люди Малеверера обнаружили тайник, нам более не о чем беспокоиться. Если обыск прошел впустую и тайник обнаружим мы с Бараком, это заставит надменного вельможу относиться к моей скромной персоне с большим уважением.

Я не мог не признаться самому себе, что Малеверер внушает мне трепет. Вне всякого сомнения, он был так же резок и беспощаден, как покойный Кромвель, но, насколько я мог судить, не отличался ни глубиной, ни проницательностью последнего. К тому же у меня создалось впечатление, что этот человек начисто лишен каких-либо моральных принципов. Поступками его двигали лишь непомерные амбиции и желание утвердить собственную власть. А я прекрасно понимал, что жестокий и амбициозный чиновник представляет немалую опасность для всех, кто имеет несчастье находиться рядом с ним.

Мысли о Бродерике тоже бередили душу. С каким холодным презрением он заявил, что все мои заботы направлены на то, чтобы живым и здоровым доставить его в руки лондонских палачей. Слова эти не давали мне покоя, ибо я сознавал их справедливость. Но при этом никак не следовало забывать, что Бродерик был одним из участников заговора, который, увенчайся он только успехом, вверг бы всю страну в кровавую учину. Любопытно, какую тайну скрывает этот изможденный юноша? Тайна эта представляет опасность даже для могущественного Кранмера. Впрочем, неведение служит залогом моей собственной безопасности.

Наконец самые заядлые игроки разошлись по своим комнатам. Я слышал, как Барак вернулся к себе. Судя по звяканью монет, которые он пересчитывал, у него выдался удачный вечер. Вспомнив о том, что уже поздно, я разделся и улегся в постель, однако тревожные мысли не оставляли меня. На память пришла Дженнет Марлин, унылая женщина, рассерженная на весь мир.

«Кого же все-таки она мне напоминает?» — вновь и вновь спрашивал я себя.

Догадка, вспыхнувшая в сознании, была так неожиданна, что у меня перехватило дыхание.

Телесный мой изъян отравлял мне жизнь с самых ранних лет. Мальчишки с окрестных ферм никогда не принимали меня в игры; казалось, они опасались, что я заражу их своим недугом. К тому же, согласно предрассудку, весьма живучему среди простолюдинов, горбуны приносят несчастье.

Лишь одно-единственное юное существо не чуралось моего общества, соглашаясь разделять со мной свои забавы. То была девочка по имени Сюзанна, моя ровесница, дочь фермера, чьи земли располагались по соседству с нашими. Отец ее, грубый жизнерадостный здоровяк, рано овдовел. Помимо девочки, жена оставила ему выводок из пятерых крепких горластых мальчишек. Отец Сюзанны плохо представлял, что делать со своей единственной дочерью, и девочка бродила как неприкаянная. Однажды утром она появилась во дворе, где я пускал кораблики в большой луже. Девочка внимательно наблюдала за мной; я украдкой бросал на нее взгляды, не решаясь заговорить.

— Что ты делаешь? — наконец спросила Сюзанна.

— Играю в кораблики.

Пересилив застенчивость, я отважился поднять глаза на свою маленькую собеседницу. Девочка явно выросла из своего платья, грязного и поношенного; волосы, которых давно не касался гребень, торчали в разные стороны, как солома. Она более походила на маленькую бродяжку, чем на дочь преуспевающего фермера.

— Можно мне поиграть с собой? — спросила девочка и слегка нахмурилась, словно заранее готовясь к отказу.

Но я истомился от одиночества и решил, что на худой конец в качестве товарища сойдет и девчонка.

— Можно, — буркнул я не слишком приветливо.

— Тебя как зовут?

— Мэтью.

— А меня Сюзанна. Сколько тебе лет?

— Восемь.

— И мне столько же.

Сюзанна опустилась на колени рядом со мной и сказала, указав на одно из утлых бумажных суденышек:

— Кораблик-то кособокий. Ты неправильно его сложил.

В течение нескольких последующих лет Сюзанна оставалась моей единственной подругой. Впрочем, иногда я не видел ее месяцами; как видно, отец запрещал ей водиться с горбуном. Но рано или поздно девочка непременно появлялась вновь и, никак не объясняя длительного своего отсутствия, присоединялась к моим одиноким играм. Как правило, она заставляла меня предаваться девчоночьим забавам: строить в старом сарае домики для ее потрепанных грязных кукол, купать их и готовить для них угощение. Сюзанна любила командовать, но все же с ней мне было куда веселее, чем в одиночестве, и, когда она исчезала, я очень скучал. К тому же я вскоре осознал, что маленькая моя подруга еще более одинока и несчастна, чем я сам, ибо лишена даже отцовской любви, и проникся к ней сочувствием.

Дружба наша, если только наши отношения можно было назвать дружбой, внезапно оборвалась, когда нам исполнилось по тринадцать. Сюзанна уже несколько месяцев не заглядывала ко мне; я видел ее лишь в церкви, да и то издалека, так как семья ее занимала скамью на противоположном конце.

Воскресным летним днем, возвращаясь домой после службы, я заметил впереди, в переулке, нескольких мальчиков и девочек. На девочках были длинные, почти взрослые платья и чепцы с лентами, на мальчиках — выходные камзолы и шапки. Я заметил, что девочки потихоньку отталкивают друг друга, стараясь занять место рядом с Гилбертом Болдуином, красивым и ладным парнем лет четырнадцати, который был заводилой во всех мальчишеских играх. Вслед за этой нарядной веселой толпой в одиночестве плелась Сюзанна; в руках у нее был длинный ореховый прут, которым она колотила по траве. Я нагнал ее.

— Привет, Сюзанна, — сказал я.

Она повернула ко мне лицо, которое было бы очень миловидным, если бы нежные девические черты не искажало выражение злобы и обиды. Платье Сюзанны по обыкновению было мятым и грязным, волосы висели длинными спутанными прядями.

— Убирайся прочь! — прошипела она.

— Но почему, Сюзанна? — опешив, вопросил я. — Чем я провинился?

— Это все из-за тебя! — выпалила Сюзанна, и лицо ее вспыхнуло от гнева.

— О чем ты? — пробормотал я в полной растерянности.

— Они все знаться со мной не хотят! Говорят, мое платье скверно пахнет! Говорят, я замарашка и манеры у меня как у сапожника! Это все из-за того, что я играла с тобой, а не с девочками. И потому не научилась правильно вести себя и одеваться. Гилли Болдуин говорит, чтобы я не таскалась за ними, а лучше шла кокетничать со своим приятелем-горбуном.

Голос Сюзанны оборвался; слезы, которые она так долго сдерживала, потекли по пунцовым от гнева щекам.

Окинув взглядом улицу, я заметил, что обидчики Сюзанны остановились и внимательно наблюдают за происходящей меж нами сценой. Мальчики выглядели смущенными, а девочки, напротив, хихикали от удовольствия.

— Посмотрите, как ловко Сьюзи строит глазки своему кавалеру! — крикнула одна из них.

— Нет! — завопила Сюзанна, поворачиваясь к насмешникам. — Он мне никто! Я не хочу с ним дружить! Я больше никогда не буду с ним разговаривать!

Взрыв дружного смеха послужил ей ответом. Сюзанна разрыдалась, повернулась и бросилась через поле, рассекая своим прутом колосья молодой пшеницы.

Я проводил ее взглядом и побрел домой. Теперь, когда подростки, дразнившие Сюзанну, скрылись, я мог беспрепятственно продолжить свой путь. На собственном горьком опыте я давно уже понял, что единственный способ избежать насмешек — хранить молчание и как можно реже попадаться сверстникам на глаза. Понимал я также, что причина, сделавшая Сюзанну мишенью издевательств, кроется вовсе не во мне, а в том пренебрежении, которым она была окружена в собственной семье. И все же, хотя сама она только что обошлась со мной так грубо, мне было ее невыносимо жаль.

Впоследствии, случайно сталкиваясь с одинокой, неприкаянной Сюзанной, которая неизменно бросала на меня злобный взгляд, я всегда ощущал приступ острой жалости. Несмотря на все доводы рассудка, я чувствовал себя виноватым перед ней. Через несколько лет я уехал в Лондон и никогда более не встречал Сюзанну. Согласно дошедшим до меня слухам, она так и не вышла замуж, со временем стала рьяной сторонницей церковной реформы и обвиняла соседей в преданности папизму.

Дженнет Марлин принадлежала к совершенно другому общественному классу; и все же, подобно злополучной подруге моего детства, она ненавидела весь мир, который был с ней слишком жесток. Находясь рядом с этой женщиной, я тоже ощущал жалость и желание взять ее под свою защиту. Мысленно подивившись этому странному обстоятельству, я вздохнул и опустил голову на подушку. Через несколько мгновений сон наконец овладел мною.

С вечера мы с Бараком договорились подняться в шесть, и в назначенное время он постучал в мою дверь. Беспокойный сон не освежил меня, но все же я встал и оделся, содрогаясь от утренней сырости. Вместо собственного плаща я надел плащ Ренна, дабы вернуть его владельцу во время репетиции. Стараясь ступать как можно бесшумнее, чтобы не разбудить никого из наших соседей, спавших за тонкими перегородками, мы выскользнули из дома.

Рассвет лишь занимался, все вокруг было погружено в сумрак. Пройдя по тропе вдоль церкви, мимо того самого места, где накануне нам довелось обнаружить беднягу Олдройда, мы подошли к воротам. В карауле стоял молодой сержант Ликон, с которым мы вчера свели знакомство.

— Опять поднялись спозаранку, сэр? — обратился он ко мне.

— Да, нам необходимо побывать в городе. А вы всю ночь стояли в карауле?

— Так точно, сэр. В те два дня, что остались до приезда короля, мне почти не придется отдыхать. А странная все же история вышла вчера с этим стекольщиком, сэр, — добавил он. — Сэр Уильям Малеверер вызвал меня к себе и засыпал вопросами.

«Значит, сержанта он тоже успел допросить», — отметил я про себя.

— Вы правы, история на редкость странная, — произнес я вслух. — Вчера, когда взбесившаяся лошадь ворвалась во двор, я было решил, что к нам явился посланец ада.

— Говорят, стекольщик погиб по собственной неосторожности. Что вы об этом думаете, сэр?

Судя по пронзительному взгляду сержанта, сам он не слишком в это верил. Возможно, ему пришло в голову, что Малеверер вряд ли стал бы уделять столько внимания несчастному случаю с простым работником.

— Все говорят, стекольщик упал сам, — сказаля. — В жизни случаются и более удивительные вещи, — добавил я, решив сменить тему. — Наверняка по пути из Лондона вы навидались всяких диковин.

— Откровенно говоря, ничего особенно любопытного мне увидеть не удалось, — пожал плечами сержант. — До тех пор, пока меня не отправили сюда из Понтефракта, я плелся за королевской свитой и видел лишь клубы пыли, которые лошади поднимали своими копытами. Да и то только в сухую погоду. А в дождь дорога превращалась в жидкое месиво, и тут уж смотреть по сторонам не приходилось. Правда, неподалеку от Хатфилда произошла одна занятная история, — заметил он с улыбкой. — Мартышка, которую везла с собой одна из фрейлин королевы, сбежала и добралась до ближайшей деревни.

— Неужели?

— Вы не представляете, какой там начался переполох! Деревенские жители решили, что к ним явился сам дьявол, бросились в церковь и принялись умолять священника отправить нечистого обратно в ад. Меня и еще нескольких парней послали изловить беглянку. Мартышку мы нашли в кладовой одного из крестьян. Она преспокойно лакомилась фруктами, словно и не знала, какая из-за нее поднялась суматоха.

— Представляю, что это было за зрелище! — со смехом заявил Барак.

— Да уж. Честно вам скажу, мне тоже стало малость не по себе, когда я увидел эту тварь в крошечном камзольчике, который сшила для нее хозяйка. Уж слишком она напоминала чертенка со своим длинным хвостом и глумливой физиономией. Неудивительно, что деревенские так перепугались. Они ведь все паписты и, уж конечно, вообразили, что вместе с королем путешествуют целые полчища дьяволов.

Сержант смолк и покачал головой.

— Что ж, всего вам наилучшего, сержант. Нам пора идти.

Выйдя из ворот, мы направились к заставе Бутхэм.

— Сержант производит впечатление весьма смышленого малого, — заметил я.

— Да, только он излишне разговорчив. Солдат не должен задавать вопросов.

— Некоторые люди никак не могут побороть свое любопытство.

— Это я и без вас знаю, — пробурчал Барак, искоса взглянув на меня.

Подойдя к городским воротам, мы выяснили, что они заперты. Комендантский час еще не кончился, и стражник отказался пропускать нас внутрь. Я полез в карман, дабы вытащить документы, и вслух выругался, вспомнив, что оставил их в своей каморке.

— Я никак не могу пропустить вас, сэр, — повторил упрямый солдат.

Я велел Бараку сбегать к сержанту Ликону и попросить его направить кого-нибудь нам на выручку. Через несколько минут Барак вернулся в сопровождении здоровенного солдата, несомненно уроженца Кента, который непререкаемым тоном приказал караульному пропустить нас в город. Недовольно ворча, бдительный страж отпер огромные деревянные ворота.

Пока мы шли по Стоунгейту, на небе заблистало солнце и город начал оживать. Нам сопутствовал грохот раскрываемых ставень; люди, распахнув окна, выливали на улицы содержимое ночных горшков, вынуждая нас держаться ближе к домам. Лавочники появлялись в дверях своих лавок, зазывая первых покупателей.

— Что-то вы сегодня не слишком разговорчивы, — обратился я к Бараку.

Вчерашний наш разговор не выходил у меня из головы.

— Вы тоже.

— Я скверно спал, — сообщил я и добавил после минутного размышления: — Мысли о Бродерике не давали мне покоя.

— И что вас тревожит?

— Вы же знаете, согласно полученным мною распоряжениям я должен доставить арестанта в Лондон живым и здоровым.

— И вы опасаетесь, что тюремщик будет чинить вам в этом препоны?

— Нет, — покачал я головой. — Конечно, ему доставляет удовольствие изводить заключенного, но я уверен, что сумею положить этому конец. Меня беспокоит сам Бродерик. Он уверен: все мои попечения направлены лишь на то, чтобы в целости и сохранности передать его в руки лондонских палачей.

— Ну, этим ребятам вы окажете, что называется, медвежью услугу, — усмехнулся Барак. — У человека, который сломлен телесно, язык развязывается быстрее. А так им придется изрядно повозиться с этим вашим Бродериком.

— Он заявил, что будет хранить молчание. И никакие пытки не заставят его говорить.

— Лорд Кромвель утверждал, что под пытками заговорит любой, — бесстрастно проронил Барак. — И он был прав.

— Знаю, — кивнул я. — Но, по моему разумению, Бродерик принадлежит к тем, кто опровергает общие правила.

— Ну, в Тауэре он окажется еще не скоро, и за это время многое способно измениться, — заметил Барак. — Возможно, он решит, что упорствовать в молчании не имеет смысла. А может, откроются какие-нибудь новые обстоятельства, которые сделают его признания не столь уж важными. Как знать? Так или иначе, сейчас вы облегчаете его положение, и он должен питать к вам признательность.

— Избежать пыток Бродерику вряд ли удастся, — возразил я. — Кранмер уверен в том, что ему известно нечто чрезвычайно важное. Его подвергнут допросу с пристрастием. И если он в конце концов заговорит, его вынудят к тому нечеловеческие страдания.

— А разве, отправляясь сюда, вы об этом не задумывались? — спросил Барак, и какое-то неуловимое выражение мелькнуло в его взгляде.

— Скажу откровенно, мне было не до размышлений. Все эти хлопоты, связанные с похоронами отца и с приведением в порядок его дел, заставили меня забыть обо всем. К тому же перспектива получить щедрую награду очень меня окрылила, — добавил я с косой ухмылкой.

— Сейчас вы выглядите не окрыленным, а пришибленным.

— Знаю без вас, — буркнул я. — Господи боже, как бы мне хотелось со всем этим покончить и вернуться в Лондон! — добавил я с жаром.

— Мне тоже.

Проходя по Питергейту, мы услыхали перебранку: двое солдат, вооруженных дубинками, гнали к городским воротам с полдюжины оборванцев. Поравнявшись с ними, я замедлил шаг, ибо в парне с бородавкой на носу узнал воришку, который пару дней назад пытался похитить корзинку у Тамазин Ридбурн. Сообщник его тоже был здесь. Судя по лицу Барака, он тоже узнал наших давних знакомых. Я торопливо приблизился к одному из солдат.

— Простите, сэр. Вы гоните этих людей прочь из города?

— Да, мастер, — ответил солдат.

Он был уже не молод, и вокруг тонкого рта лежали жесткие складки.

— К приезду короля в Йорке не останется ни единого нищего. И ни единого шотландца.

— Не позволите ли мне поговорить с ним? — спросил я, указывая на парнишку с бородавкой.

— А вы что, знаете этого проходимца? Наверняка он обчистил вам карманы!

Парень, несомненно узнавший и меня, и Барака, бросал на нас испуганные взгляды.

— Нет, он не причинил мне никакого вреда, — заверил я. — Но, полагаю, ему кое-что известно относительно одного дела, которое весьма меня занимает.

С этими словами я извлек из кармана монету в шесть пенсов.

— Если вам так уж хочется перемолвиться с ним парой слов, не стану чинить препятствий, — пробурчал солдат, с жадностью схватив монету. — Вот только не знаю, согласится ли Ральф. Ему ведь, как и мне, платят сущие гроши.

— Сущие гроши, — подхватил его напарник.

Мне ничего не оставалось, кроме как вытащить еще одну монету. Барак меж тем схватил оборванца за шиворот. Парень был ни жив ни мертв от страха. Барак оттащил его подальше от солдат и других нищих, дабы они не слышали наш разговор.

— Вспомни-ка один случай, что произошел два дня назад, — произнес я, вглядываясь в чумазое лицо мальчишки.

Он был даже моложе, чем мне показалось сначала, — лет тринадцати или около того.

— Я не собираюсь ни в чем тебя обвинять. Просто расскажи все, что тебе известно. И тебе не придется пожалеть о своей откровенности, — заверил я, помахав перед его носом очередной монетой в шесть пенсов.

— Да что вы хотите узнать? — пробормотал сбитый с толку Барак. — Этот пострел пытался ограбить Тамазин и…

— Как тебя зовут? — обратился я к мальчишке, даже не взглянув на Барака.

— Стивен Хауклиф, мастер, — пробормотал оборванец.

Акцент у него был настолько сильным, что я с трудом разбирал, что он говорит.

— Никого мы не грабили, — сообщил он. — Она сама нас попросила утащить ее корзину.

— Кто она? Девушка?

— Девушка, мастер. Мы с Джоном, моим приятелем, просили милостыню на улицах. Мы же знали, что скоро нас выбросят из города, вот и хотели заработать побольше. Девушка сама подошла к нам и попросила утащить ее корзинку. Рядом с ней был слуга, здоровенный малый. Ему все это не слишком нравилось. Но она велела ему отправиться в лавку и переждать там, пока мы провернем это дельце. Так что, мастер, никого мы не грабили.

Барак снова схватил мальчугана за шиворот и повернул лицом к себе.

— А ты не заливаешь? — грозно спросил он. — Если ты врешь, пеняй на себя. Я разнесу твою глупую башку на мелкие кусочки, можешь не сомневаться. Девушка не сказала, зачем ей понадобилось изображать ограбление?

— Сказала, мастер, — запинаясь от страха, пробормотал мальчишка. — Сказала, что вскоре здесь пройдет один человек и ей надо привлечь его внимание. Лопни мои глаза, мастер, я говорю чистую правду! — возопил он, чуть не плача. — Она велела нам ждать за углом, пока она не позовет. А когда она сделала знак, я притворился, что хочу вырвать у нее корзинку. Уж не сомневайтесь, если бы я и в самом деле хотел ее ограбить, она бы эту корзинку ни в жизнь не удержала. А потом появились вы с мечом. Мы испугались и убежали.

Барак задумчиво сдвинул брови. Вне всякого сомнения, он, как и я, понял, что мальчуган не лжет.

— Откуда ты родом, парень? — спросил я.

— Из Норталлертона, мастер. Никакой работы там не найдешь. Вот мы с моим другом Джоном и надумали перебраться в Йорк. Да только и здесь пришлось побираться на улицах.

— А куда вас гонят солдаты?

— На большую дорогу, куда же еще. Говорят, к пятнице мы должны быть в десяти милях от Йорка. Немощных спрячут от королевских глаз в Тэйлорс-холле, а всех, кто в состоянии передвигаться, гонят прочь. А уж где мы найдем приют, никому не известно.

Голубые глаза, сверкавшие на его чумазом лице, явно хотели меня разжалобить. Мальчишка достиг цели, ибо я со вздохом опустил шестипенсовик в кошелек и вытащил вместо него шиллинг.

— Держи, — сказал я, протягивая монету оборванцу. — Спрячь быстрее, пока солдаты не увидели.

— Спасибо, сэр, — пробормотал мальчишка.

Я подозвал солдата и вручил ему маленького нищего.

— Что за игру затеяла красотка Тамазин? — процедил Барак, как только мы остались одни.

Лицо его побагровело от гнева.

— Понятия не имею, — пожал я плечами. — Я давно уже заподозрил, что дело тут нечисто. Но до поры до времени держал язык за зубами. Видимо, придется обратить на юную особу самое пристальное внимание. Надо выяснить, почему ей так хотелось свести со мной знакомство.

— А при чем тут вы? — не без обиды вопросил Барак. — Я думаю, она пустилась на эту уловку, чтобы заманить меня.

— Зачем вы ей сдались, Барак? — усмехнулся я. — Ведь важный политический преступник доверен моему попечению, а не вашему. Уверен, именно это обстоятельство возбудило у прекрасной Тамазин интерес к моей скромной персоне. Я должен понять, где собака зарыта, Барак. И как можно скорее.

— Могу я кое о чем попросить вас? Сделайте одолжение, не говорите о нашем открытии этой зануде Марлин. По крайней мере, сейчас. Сначала расспросите Тамазин и…

— Откровенничать с мистрис Марлин отнюдь не входило в мои намерения, — перебил я. — Не забывайте, что она тесно связана с человеком, который обвинен в государственной измене.

— Черт. Но вы же не думаете…

— Пока я не знаю, что и думать. Но надеюсь в самом скором времени разгадать эту загадку. А сейчас поспешим в дом Олдройда. Надо осмотреть его, прежде чем на улицах станет слишком многолюдно.

Я нащупал в кармане ключ от дома стекольщика, радуясь, что Малеверер не приказал мне вернуть его.

Мы торопливо зашагали по Стоунгейту. Лавочники, стоявшие в дверях своих лавок, провожали нас неприветливыми, настороженными взглядами. Я опасался, что Малеверер приказал установить около дома охрану, однако вокруг не было ни души. Ставни закрыты, дверь тоже; как видно, люди Малеверера обнаружили в жилище стекольщика еще один ключ. Я отпер дверь.

В комнате царил сумрак. Барак подошел к окну и настежь распахнул ставни. В следующее мгновение отчаянный вопль заставил содрогнуться нас обоих.

В свете дня, проникшем в комнату, мы увидели, что там царит полный хаос. Стулья и стол опрокинуты, массивный буфет отодвинут от стены. У очага, на кровати, сидела полная женщина средних лет, в белом ночном чепце и ночной рубашке. Она вновь завизжала, причем так пронзительно, что зазвенели оконные стекла.

— Сударыня, прошу вас, успокойтесь, — произнеся. — Мы не причиним вам никакого вреда. Просто мы не думали, что кого-нибудь здесь застанем.

Но женщина издала очередной вопль. Глаза ее от страха буквально вылезали из орбит. Дабы заставить ее замолчать, Барак подошел к ней и легонько хлопнул по лицу. Средство подействовало — женщина прижала руку к щеке и залилась слезами.

— Господи боже, вы так кричите, что и мертвого разбудите, — пробормотал Барак. — Сказано же вам: нас нечего бояться.

Женщина, жалобно всхлипывая, натянула одеяло до самой шеи. Вид у нее был такой беспомощный и растерянный, что мне стало ее жаль. Я заметил, что рядом с кроватью аккуратной стопкой сложена одежда.

— Вы служанка мастера Олдройда? — спросил я.

— Да, мастер, — ответила она дрожащим голосом. — Меня зовут Кэт Биланд. А вы кто — люди короля?

— Да. Прошу вас, успокойтесь. Барак, давайте выйдем и дадим этой достойной женщине возможность привести себя в порядок.

Мы с Бараком вышли в холл. Из комнаты доносились сдержанные всхлипывания и тяжелые вздохи.

— Надеюсь, я ударил ее не слишком сильно, — виновато пробормотал Барак. — Но если бы я не заставил ее замолчать, на крик сбежались бы все соседи.

Я молча кивнул. Минуту спустя служанка распахнула дверь. Взгляд ее по-прежнему был полон тревоги и недоверия.

— Простите, что испугали вас, сударыня, — сказал я. — Мы всего лишь хотим осмотреть комнаты наверху.

— Вчера сэр Уильям уже расспрашивал меня, — заявила женщина, опускаясь на кровать. — И вам я могу лишь повторить то, что сказала ему. Мне ничего не известно о делах бедного мастера Олдройда, упокой Господь его чистую душу.

Она осенила себя крестом и обвела глазами разгромленную комнату.

— Видите сами, они весь дом перевернули вверх дном. И двор перекопали. Да еще и забрали с собой бедного Пола и до сих пор держат его взаперти. А ведь мальчуган и мухи не обидит. От всех этих бед у меня голова идет кругом.

— Если вы ничего не знаете, у вас нет причины для опасений.

Женщина отчаянно махнула рукой.

— Я должна привести дом в порядок. Но для кого?

Губы ее тронула печальная улыбка.

— Здесь больше никто не живет.

Мы с Бараком поднялись по лестнице. Двери обеих спален были распахнуты. В комнатах, как и внизу, царил ужасающий беспорядок. Войдя в комнату Олдройда, мы увидели, что кровать перевернута, а содержимое всех сундуков выброшено на пол. Обивка на стенах во многих местах была разорвана и висела клочьями, обнажая деревянные панели.

— Никаких признаков тайника, — изрек Барак. — А что он должен представлять, по-вашему? Углубление в стене?

— Узнаем, когда найдем, — буркнул я и, подойдя к тому месту, в которое вчера несколько раз упирался взгляд подмастерья, принялся выстукивать стену. Судя по глухому звуку, это была толстая прочная стена, отделявшая дом Олдройда от соседнего строения. Барак присоединился ко мне и, нагнувшись, начал выстукивать на стене дробь.

— О, кажется, что-то есть! — воскликнул он.

Я опустился на колени рядом с ним. Он вновь постучал по деревянной панели, расположенной у самого пола. Звук, который издавала доска, говорил о том, что за ней скрывается пустое пространство. Я тщательно ощупал ее, ощутив под пальцами несколько крошечных углублений, достаточных для того, чтобы вставить в них ноготь. Я тихонько надавил на панель, и она, выскользнув из пазов, упала на пол, открыв небольшую нишу. Тайник был сделан мастерски; судя по всему, у Олдройда и в самом деле были золотые руки.

Мы заглянули внутрь. И длина, и ширина квадратной ниши составляли примерно девять дюймов. Почти все ее пространство занимала шкатулка. Я вытащил ее. На крышке ящика из темного дерева была изображена Диана-охотница, преследующая оленя. В таких шкатулках состоятельные женщины обычно держат драгоценности. Осмотрев находку внимательнее, я заметил, что роспись на крышке потускнела; шкатулки такого фасона были в моде лет сто назад, еще до войны Алой и Белой розы.

Барак восхищенно присвистнул.

— Вы были правы. Мы пришли сюда не зря.

— Шкатулка очень легкая, — заметил я. — Но похоже, внутри что-то есть.

Я попытался поднять крышку, но она не поддавалась. Приглядевшись, я заметил миниатюрный замок. Я потряс шкатулку, но не услышал ни единого звука.

— Давайте сломаем замок, — предложил Барак.

— Нет, — ответил я, поборов мгновенное искушение. — Лучше открыть ее в присутствии Малеверера.

— Интересно, откуда мальчишка знал о шкатулке? — спросил Барак. — Наверняка подглядывал за своим хозяином в замочную скважину.

— Так или иначе, этот парень умеет держать язык за зубами. Иначе шкатулка была бы уже в руках Малеверера. В том, что его люди ее не нашли, нет ничего удивительного. Спрятана она весьма искусно.

— Но почему подмастерье так упорно молчит? Мне показалось, этот малый не слишком похож на храбреца.

— Скорее всего, Малеверер уехал из аббатства, не успев его допросить. Идемте, в наших интересах сообщить о находке как можно скорее.

— Что за шум? — нахмурившись, спросил Барак и подошел к окну.

Я последовал его примеру. Кэт Биланд, успевшая выйти на улицу, рыдала на плече какой-то женщины. Рядом, всячески выражая сочувствие, стояли еще три или четыре женщины, а чуть в стороне — с полдюжины мужчин. Несколько подмастерьев в синих плащах со всех ног неслись по улице, торопясь присоединиться к толпе.

— Черт побери, — пробормотал я. — Служанка созвала-таки соседей.

— Давайте выберемся через заднюю дверь.

Я сунул шкатулку под полу, радуясь тому, что на мне просторный плащ мастера Ренна. Мы с Бараком поспешно спустились по лестнице. Однако скрыться нам не удалось. Служанка оставила дверь открытой, и, едва мы оказались в холле, люди, собравшиеся на улице, нас заметили.

— Вот они, вот! — раздались злобные голоса.

— Идемте, Барак, — скомандовал я вполголоса. — Если они поймут, что мы напуганы, дело плохо.

Я вышел из дома, с замиранием сердца вспомнив о том, что все мои бумаги остались в монастыре.

— Что здесь за беспорядки? — спросил я, стараясь придать своему голосу как можно больше суровости.

Какой-то человек в кожаном фартуке выступил вперед. Судя по мелким порезам, покрывавшим его руки, он тоже был стекольщиком.

— Кто вы такие? — спросил он, смерив меня враждебным взглядом. — И что вам здесь понадобилось? Мой друг Питер Олдройд умер, и люди короля перевернули вверх дном его дом и забрали с собой его подмастерье. А бедняжку Кэт Биланд перепугали чуть не до смерти.

— Я — законник и нахожусь здесь по долгу службы. Мы хотели удостовериться, что в доме все в порядке.

Слова мои прозвучали до крайности неубедительно, и я сам это почувствовал.

— Мерзкий горбун! — раздался звонкий голос одного из подмастерьев.

Толпа ответила ему одобрительным ропотом. Барак потянулся к рукояти меча, но я покачал головой. Я понимал: если толпа придет в ярость, это грозит нам самыми печальными последствиями. Надеясь увидеть где-нибудь поблизости солдат или констеблей, я окинул улицу взором. Но ждать помощи было неоткуда.

— Прошу вас, выслушайте меня, — произнес я, вскинув руку. — Мне очень жаль, что сосед ваш погиб и люди короля вели себя в его жилище столь бесцеремонно. Поверьте, я не имею к этому ни малейшего отношения. Я сожалею о том, что мы, сами того не желая, испугали эту достойную женщину. Однако обстоятельства смерти мастера Олдройда требуют расследования и…

— Какого еще расследования? — недовольно проворчал стекольщик в кожаном фартуке. — Питер был хорошим человеком. Он не мог совершить ничего скверного.

— А разве я обвинял его в чем-то? Я лишь сказал, что обстоятельства его смерти требуют расследования. Послушайте, будьте добры, позвольте нам наконец пройти.

— Если вы на службе короля, у вас должны быть бумаги! — заявил стекольщик. — У людей короля они всегда с собой.

— Да может, это воры! — крикнул кто-то в толпе.

Я растерянно озирался по сторонам, надеясь увидеть в толпе мастера Дайка, стекольщика, с которым беседовал вчера. По крайней мере, он мог подтвердить, что я состою на королевской службе и занимаюсь расследованием. Но, как назло, его нигде не было.

— Пропустите нас, — произнес я, набрав в легкие побольше воздуха, и решительно шагнул вперед.

Ни один человек не сдвинулся с места. Это означало, что собравшиеся отнюдь не намерены отпускать нас подобру-поздорову. Мгновение спустя камень, пущенный кем-то из задних рядов, ударил меня в плечо. От боли рука, которой я держал шкатулку, разжалась, и деревянный ящик с грохотом упал на мостовую.

— Воры! — зазвенел у меня в ушах чей-то истошный вопль. — Это точно воры!

Еще один камень угодил Бараку в руку повыше локтя. Толпа грозно сомкнулась, прижимая нас к стене дома. Стекольщик занес дубинку, и я сжался, ожидая удара.