"Тайна старинного парка" - читать интересную книгу автора (Елькина Марина)ГЛАВА IV Снова соседКостя никак не мог уснуть. Львенок уже давно посапывал, свернувшись калачиком, а Костя ворочался с боку на бок из-за грустных мыслей. Потом он повернулся на спину, открыл глаза и стал смотреть на потолок, по которому иногда пробегали полоски света от проезжавших по проспекту машин. За стенкой, в тридцать третьем номере, тоже не спали. Там монотонно гудели два мужских голоса. Слов Костя не разбирал, да и разбирать не хотел. Что ему за дело до чужих разговоров? Просто голоса сливались с бессонной ночью и казались чем-то неотъемлемым от посапывания Львенка и от бликов света на потолке. Костя даже загадал — если он уснет раньше, чем умолкнут голоса за стеной, то фотоаппарат завтра обязательно найдется. Сон не шел, но и голоса в соседней комнате гудели тихо и равномерно. Без пауз и громких возгласов. Сначала говорил один, потом другой. Даже тембры голосов были похожи. Только у одного слышалось чуть больше металла, а другой говорил мягко и даже вкрадчиво… — Вставай! — Костю тряс за плечо Львенок. — Наши уже на экскурсию уехали, а мы все дрыхнем! Костя открыл глаза, и первое, о чем он подумал, было радостное сознание того, что он все-таки заснул раньше окончания соседского разговора. Странное дело! Костя, не придававший никогда значения приметам, сегодня был убежден, что фотоаппарат найдется. И даже более того — в душе поселилось неясное ожидание чего-то необычного, загадочного, странного. — Нам надо было хотя бы до столовки вместе с группой доехать! — ворчал в это время Львенок. — Где завтракать будем? — По дороге купим твой любимый хот-дог, — беззаботно отозвался Костя, натягивая джинсы. — Я не завтракаю хот-догами! — Значит, купишь булочку и стакан чая. — Не понимаю твоего оптимизма! Может, мы зря едем! — А может, не зря. Чего ты разворчался? — Вчера ты думал по-другому. — За ночь что-то изменилось. — Изменилось? — удивился Львенок. — Что? — Сам не знаю. Давай, поторапливайся. Львенок так и ворчал всю дорогу до Петергофа. Сегодня ему не нравилось все на свете: булка невкусная, чай холодный, метро не московское, электричка гремит, окно не открывается. Костя воспринимал его недовольство с невероятной терпимостью. Вчера бы он уже сто раз нахамил другу, а сегодня ничто не могло разрушить его приподнятого настроения. Вагон был полупустой. Вперед сидели только старушка с маленькой внучкой и молодой матрос в белой форменке. Электричка уже приближалась к Петергофу, когда через вагон стремительно прошел сухощавый человек в темной рубашке. Костя в это время смотрел в окно и не обратил на человека никакого внимания. — Наш сосед тоже фотоаппарат забыл? — усмехнулся Львенок. Костя быстро обернулся и проводил глазами темную рубашку мужчины. С первого дня все их действия по какой-то забавной случайности совпадают с действиями соседа. Костина мама уже испугалась бы и сказала бы, что это неспроста. Она увлекалась мистикой, астрологией, гаданиями и безоговорочно верила во все приметы. Примет было много. Так много, что иногда они просто противоречили одна другой. Но мама в этом море примет не терялась никогда. Ребята, приходившие к Косте, часто разувались кое-как и бросали ботинки носками врозь. Мама аккуратно ставила каждую пару как положено, но вовсе не из-за того, что страстно любила порядок, а для того, чтобы ни у кого из ребят «не пошла жизнь наперекосяк». Мама свято верила в черную кошку, в пустое ведро и в число тринадцать и так искренне расстраивалась, ожидая неприятностей, что это ожидание само становилось неприятностью, даже если ничего плохого в тот день не происходило. Костя всегда посмеивался над мамиными суевериями, а иногда разыгрывал ее, рассказывая о каких-нибудь новых, совершенно невероятных приметах. Маму очень легко было ввести в заблуждение. Делал это Костя не со зла и сразу же весело объявлял о своей выдумке. Мама смеялась вместе с ним, а он советовал ей не покупать новые сборники примет и гаданий, потому что ни один сборник не содержал столько примет, сколько знала его мама. Интересно, а если несколько дней подряд то и дело сталкиваться с одним и тем же незнакомым человеком, что тогда? Плохая это примета или хорошая? Надо не забыть спросить об этом у мамы после поездки. Впрочем, до возвращения еще далеко. Костя и сам успеет проследить, к чему приведут эти каждодневные встречи с соседом из тридцать третьего номера. — Ты выходишь или едешь дальше? — поинтересовался Львенок, выводя Костю из глубоких раздумий о приметах. — Приехали! Сосед шел по платформе чуть впереди ребят. — Давай не будем его обгонять, — предложил Львенок. — Почему? — Да ну его! Скажет еще, что мы за ним следим! — Очень надо! — Вот именно. Поэтому лучше пойдем помедленнее. И вообще, чего ему здесь каждый день нужно? — Мало ли. Может, специально человек приехал из-за Петергофа. — Если специально, мог бы поселиться где-нибудь поближе, а не ездить каждый день из Петербурга. — Слушай, чего ты сегодня такой злой, Львенок? Львенок сердито помолчал, а потом ответил: — Придется потерпеть. Вчера ты был злой, и я терпел, а сегодня у меня настроение отвратительное. Костя улыбнулся. — А тут еще этот тип! — добавил Львенок. — Он тебе настроение портит? — Не то слово! Как увижу его, так сразу вспоминаю его крик тогда. — Когда мы к нему в номер ворвались? — Ага. — Ну, так в этом мы сами виноваты. Он-то тут при чем? — Всякое бывает. Могут люди номером ошибиться. Зачем же орать на весь этаж? — Злопамятный ты, Львенок. — Да не беги ты! Не видишь, уже почти что его догнали. Сейчас опять разорется. — Не переживай, он нас не замечает. — Послушай, куда он идет? — Не знаю. В музей, наверное. — В какой музей? Он в ту же аллею сворачивает, где мы вчера были. — Ну и что? И мы свернем. Там наша скамейка. Ребята свернули. — А он где? — недоуменно спросил Львенок. Соседа в аллее не было. — Вот дает! Шапка-невидимка у него, что ли? Но Косте было уже не до соседа, он торопился ко вчерашней скамейке. Скамейка была пуста. Никакого фотоаппарата на ее спинке не было. Костино настроение тут же испортилось. Он почему-то думал, что фотоаппарат по-прежнему висит на спинке скамейки. — Нету, — растерянно сказал Костя. — Надо искать комнату находок. — Где? — Сейчас узнаем. Мимо неторопливо проезжал мороженщик на своем фургончике-велосипеде. — Извините! — побежал к нему Львенок. — А где у вас тут комната находок? Мороженщик остановился: — Что-то потеряли? — Да. Фотоаппарат вчера забыли. Вот на этой скамейке. — Вам надо к Леониду Матвеевичу. У него все находки. — А кто это? — Это… — мороженщик улыбнулся. — Петергофский домовой. — Кто?! — в один голос спросили мальчишки. — Мы его так называем. Старичок один. Сторожем сейчас работает. — А где его найти? — Пройдете вон туда, до указателя, а там по диагонали. Увидите небольшой домик, свернете направо и спросите. Фургончик-велосипед покатился дальше. — Пошли искать домового, — сказал Львенок. — Как-то путано он нам дорогу объяснил, — покачал головой Костя. — Может, еще у кого-нибудь спросим? — Что ж тут непонятного? Туда, до указателя. Пошли. До указателя ребята дошли довольно быстро. — Ну, вот! — обрадовался Львенок. — Теперь по диагонали до небольшого домика. — По диагонали — это туда или сюда? — Костя указал на две асфальтированные дорожки. Строго по диагонали не вела ни одна из них. Одна чуть влево, другая — чуть вправо. Небольшого домика в обозримом пространстве не было. — Не знаю, — растерялся Львенок. — Давай направо. — А может, налево? — О чем спорите, молодые люди? Мальчишки даже вздрогнули от неожиданного оклика за спиной. Они не слышали приближающихся шагов. — Я могу быть вам полезным? — продолжал высокий старик с небольшой седой бородкой. — Мы ищем Леонида Матвеевича. — Стало быть, это я. Костя и Львенок переглянулись. Вправду, что ли, домовой? Возник неизвестно откуда. — Вы за фотоаппаратом? — не дождавшись от них ответа, спросил старик. Костя удивленно кивнул. Ну, точно домовой! Все наперед знает! Разве так бывает? — Чего вы удивляетесь? — спросил старик. — Ничего удивительного тут нет. Вчера в парке оставили один фотоаппарат. Больше никаких находок не было. Раз вы искали меня, значит, пришли за фотоаппаратом. Так? — Так, — Львенок наконец обрел дар речи. — Мы его на скамейке забыли. — Пойдемте. Костя был безмерно счастлив. Фотоаппарат нашелся. — А вы откуда? — поинтересовался Леонид Матвеевич. — Из Москвы. По туристической путевке. — Я так и понял, что туристы, — кивнул Леонид Матвеевич. — Туристы такой народ — теряют все на свете. Как вас зовут? — Меня — Костя. А это — Львенок. — Львенок? — изумился старик. — Прозвище такое? — Нет, — насупился Львенок. — Имя такое — Лев. — Ах, Лев! Прошу прощения, если обидел. Впрочем, Львенок лучше, чем Лев. Необычно. Ну, вот и познакомились. Вы, наверное, с самого утра ничего не ели? У меня есть пара бутербродов. Сейчас подогрею чай. Как вам Петергоф? — Очень красиво, — ответил Костя. — Только экскурсовод наш про все торопливо рассказывал. Наверное, мы многое не услышали. — Такое бывает, — согласился Леонид Матвеевич. — Может, тряхнуть стариной да поработать для вас экскурсоводом? — А вы были экскурсоводом? — Не совсем. Но экскурсии проводить иногда приходилось. Давайте-ка я вам расскажу что-нибудь интересное. Я ведь с Петергофом всю жизнь. Это еще вопрос, кто друг друга лучше знает, я — Петергоф или Петергоф — меня. Заодно дойдем до той аллейки, где вы вчера фотоаппарат оставили. Покажете мне скамейку. Чтобы, значит, убедиться. — Что мы не врем? — нахохлился Львенок. — Не верите, что наш фотоаппарат? — Ну-ну, какой обидчивый. Верить-то я верю, да работа такая. Вдруг я вам вещь отдам, а через полчаса еще какие-нибудь хозяева явятся? — Никто к вам не явится, — заверил Львенок. — Это хорошо. Но формальности лучше соблюсти. — Пойдемте, — сказал Костя. Он очень не хотел, чтобы Львенок и Леонид Матвеевич поссорились. Ему понравился старик. Да и что тут такого? Тяжело показать скамейку, что ли? — Тогда пойдемте сразу в аллею, — не соглашался на перемирие Львенок. — Не надо нам экскурсии. Леонид Матвеевич улыбнулся и ответил: — Как хотите. Все трое молча двинулись к аллее. Косте было почему-то неудобно за Львенка перед Леонидом Матвеевичем. Наверное, следовало как-нибудь начать разговор, но Костя не знал, как и о чем. — Вот эта скамейка, — с вызовом объявил Львенок. — Чудесно, — кивнул Леонид Матвеевич. — Именно здесь я вчера нашел ваш фотоаппарат. Кстати, кто-то еще что-то потерял. Леонид Матвеевич показал в глубину парка. Мальчишки повернулись и замерли в недоумении. Между деревьями ходил сосед из тридцать третьего номера. Он не отрывал взгляда от земли, будто что-то искал. — Спросите! — забыв о своей обиде, воскликнул Львенок. — Спросите у него, пожалуйста, что он здесь ищет? Леонид Матвеевич ничего не понял, пожал плечами, но послушно пошел в сторону деревьев. — Вы что-то потеряли? — участливо осведомился он у соседа. Сосед вздрогнул от неожиданности, нахмурился и довольно резко ответил: — Ничего я не потерял. — Может, я помогу вам. Я работаю в комнате находок. — Спасибо, я ничего не терял, — сердито повторил сосед. — Оставьте меня в покое. — Как будет угодно, — сказал Леонид Матвеевич и отошел. Сосед раздраженно посмотрел ему вслед, нервно поправил ворот рубашки и пошел прочь. — Мы его спугнули, — решил Львенок. — С чего ты взял? — Он сразу ушел. А ведь точно что-то искал. — Может, какую-нибудь пуговицу или значок, — улыбнулся Леонид Матвеевич. — Из-за таких мелочей в комнату находок обращаться не станешь, а они могут быть очень дороги владельцу. — Нет, — решительно отверг такое предположение Львенок. — Он и вчера что-то искал в этой же аллее. Дерн ковырял. — Возможно, это какой-нибудь научный сотрудник. Или из ботанического сада. Изучает строение почвы, растительность. У нас ведь необычная растительность. В нашей оранжерее много экзотических деревьев и цветов. Это в северном-то климате! Еще царь Петр оранжерею велел построить, чтобы диковинками гостей удивлять. — Не похож он на ботаника, — помотал головой Львенок. — И на ученого не похож. Любой ученый вежливо объяснил бы, что он ищет. В этом ведь нет ничего таинственного. А он тайны вокруг себя напускает, отмалчивается, сразу уходит. — Тогда есть еще один вариант, — сказал Леонид Матвеевич. — Этот человек может быть из породы кладоискателей. — Ну да? — изумились мальчишки. — Разве в парке зарыты клады? — Парк старинный. Кто знает, что хранит его земля. Впрочем, такие кладоискатели в глубь веков не погружаются. Вряд ли он надеется найти сундучок с золотыми монетами петровских времен. Все гораздо проще — во время Великой Отечественной Петергоф был оккупирован фашистами. Любители, наверное, до сих пор могут обнаружить снарядные осколки, гильзы, заряды тех лет. Мне приходилось сталкиваться с такого рода кладоискателями. Не скажу, что это очень приятные люди. — Как наш сосед, — кивнул Львенок. — Его приятным никак не назовешь. — Ковыряя дерн носком ботинка, много ли найдешь? — усмехнулся Костя. — Все эти рассказы о кладоискателях звучали как-то неправдоподобно. — Э-э! Молодой человек! Костя! Вы, кажется, не верите моим словам? Зря! Я ведь все это получше других знаю. — Вы? — удивился Костя. Леонид Матвеевич был, конечно, старик, но Костин дедушка, например, войну не помнил, он был тогда совсем маленьким мальчиком. Леонид Матвеевич не обратил внимания на недоверчивое восклицание Кости. — Подобные находки теперь редки. Сами понимаете, здесь каждый год все перекапывается. Много лет после войны прошло. Все осколки и снаряды давно вытащили. Но, может, человек надеется какой-нибудь заброшенный, заросший немецкий блиндаж найти. В этой стороне парка таких блиндажей после войны много было. Вот тогда саперы трудились! День и ночь! Все мины да снаряды обезвреживали. Я сам после войны поработал кладоискателем. — Искали патроны? — удивился Костя. — Нет. Не патроны. Вам, наверное, известно, что при эвакуации музейные экспонаты и скульптуры фонтанов зарывали в землянки. Некоторые экспонаты найти так и не удалось. Фашисты их уничтожили или увезли с собой при отступлении. А оставшиеся тайники искать было нелегко. Карты-то впопыхах составлялись. Какие во время войны затерялись, какие были составлены так бестолково, что ничего не найдешь. — И вы знаете об этих поисках? — спросил Львенок. Леонид Матвеевич хитро улыбнулся: — Экскурсия все-таки состоится. Не совсем такая, как обычно, но, я думаю, вам она будет интересна. Давайте я расскажу вам все по порядку. И начну с сорок первого года. Мне в те дни было двенадцать. Наши отцы и старшие братья ушли на фронт. Мы тоже рвались в бой, убегали из дома, прыгали в военные эшелоны, прятались под вагонами. Обычно доезжали мы только до первой станции. Там нас обнаруживали и отправляли домой. Кого-то после такого путешествия дома ждала основательная трепка, кому-то запрещали выходить на улицу, общаться с друзьями. Моя мама была человеком интеллигентным, она работала старшим научным сотрудником в музее Петергофа. Она не умела ругаться. Не умела наказывать меня. Просто однажды, после очередной доставки меня домой, она присела на край моей кровати, вздохнула и очень серьезно спросила: — Зачем ты уже пятый раз бежишь из дома? — На фронт, — твердо сказал я. — К отцу. — Ты же умный мальчик. Ты прекрасно понимаешь, что еще мал для войны. — Мал?! — подскочил я. — Я уже взрослый! — Оставь это, — поморщилась мама. — Я не думала, что тебе нужно объяснять очевидные вещи. Ты отнимаешь время у милиции. Я был крайне удивлен таким обвинением. — Да-да, отнимаешь время. Милиция доставляет тебя и твоих друзей по домам вместо того, чтобы заниматься более важными делами. По существу, ты не помогаешь фронту, а мешаешь ему. Я удрученно молча. Не то чтобы я полностью был согласен с мамиными словами, но большая доля правды в них все-таки была. Мама погладила меня по голове и сказала: — А ведь ты можешь совсем по-другому помочь фронту. Я поднял глаза. — Ты же знаешь, что сейчас идет эвакуация Петергофа. Музейные ценности и скульптуры вывозят эшелонами. Но из наших работников остались только женщины да трое стариков. Нам нужна сейчас любая сила. С каждым днем линия фронта все приближается и приближается. Через несколько дней эшелоны не смогут прорываться в тыл. Ценности окажутся в руках фашистов. Мы просто потеряем их. Понимаешь? Я кивнул: — Я буду помогать. Мама устало улыбнулась: — Я знала, что ты меня поймешь. А теперь давай-ка спать. На работу очень рано. В Петергофе меня приняли очень ласково. — Мужичок! — называли меня сотрудницы. И я старался. Я помогал, как мог. Осень сорок первого обрушивалась на Петергоф бомбардировками. Грохот взрывов сотрясал вековые парковые деревья. От дворца один за другим отходили грузовики, увозя лучшие вещи из дворцового убранства и тяжелые бронзовые фигуры, уложенные в громадные ящики. Мы копали среди деревьев и газонов огромные глубокие ямы. В них прятали мраморные скульптуры парка. Скульптуры укладывали в эти ямы, засыпали песком и закрывали деревянными щитами. Потом разравнивали дерн. Делалось все это очень торопливо. Две женщины — сотрудницы музея составляли план тайников. План был неточный. В описании указывались только зримые ориентиры: здания, фонтаны, павильоны, постаменты от снятых скульптур. Ни отметок на карте, ни точной геодезической съемки. В нашем распоряжении имелся только самый обыкновенный компас. Статуи были неподъемные. Мы наваливались на них все бригадой, чтобы чуть сдвинуть с места. А ведь еще нужно было не повредить мрамор! Поднимать приходилось самыми примитивным средствами: рычагами, канатами и собственными руками. Наступил день, когда грузовики уже не смогли подойти к Петергофу: фашисты входили в город. К этому времени мы почти закончили работу, но покидать пустой Петергоф было больно до слез. Никто и не скрывал этих слез. Плакали, глядя на пустые постаменты, на молчащие фонтаны, на одинокие дворцы. Многие из сотрудников эвакуировались за Урал. Мы с мамой вернулись в Ленинград. Там был наш дом. Там была больная бабушка. Мы еще надеялись успеть и собирались в эвакуацию, но фашисты сжали кольцо. Мы оказались в блокаде. Я не хочу рассказывать о тех днях. Не смогу просто. Это было так страшно, что словами не передать. Во время блокады от голода умерли и мама, и бабушка. Меня забрала к себе тетка. Я выдержал блокаду от первого до последнего дня. Меня так и не увезли на Большую землю. Иногда мне кажется, что я выжил только потому, что Петергоф нуждался во мне. Как нуждался? Долгая история. А сегодня я уже притомился. Расскажу в другой раз. |
||
|