"Порочный круг" - читать интересную книгу автора (Кэри Майк)

22

Грохот взрыва не поддается описанию. Если вообразить, как духовой оркестр, набивший инструменты тротилом, подрывает себя на последних аккордах ферри-данса,^[55] можно получить некое представление. Металлические коробки разрывались на раскаленные кусочки, которые рикошетом отскакивали от стен и проносились над нашими головами, когда горящие бобины изрыгали потоки пламени и газа с невыносимой для металла скоростью. Но их страшный грохот был только фоном.

Настоящую жуть нагонял вопль Асмодея.

Деннис пытался мне его описать, когда рассказывал о поездке в молельный дом, но, ей-богу, он не передал и малой толики того, что я сейчас испытывал. Казалось, вопль проникает в каждую пору, а его дьявольская высота заставляет внутренние органы вибрировать и стонать в ответ. Тело словно превратилось в тугую мембрану, на которую падают осколки и, пробивая отверстия, играют гаммы.

Я еще секунду подержал палец у огня (до тех пор, пока боль не стала невыносимой) и резко отстранился, что должно было означать обезглавливание, вот только женщина с удавкой впала в панику и тщетно зажимала ладонями уши. Брошенные деревяшки болтались за моей спиной, и от их веса проволока еще сильнее впилась в шею. Однако ее обжигающие укусы казались пустяком по сравнению с тупой, разливающейся по всему телу болью от разгневанного рева Асмодея.

Фанке с раскрытым, будто в безмолвном крике, ртом так и стоял внутри малого круга. Эбби исчезла — когда именно, я сказать не мог, но у стиснутого кулака Антона она больше не парила. Остальные попадали на колени или бросились бежать на внезапно превратившихся в резину ногах. По центральному проходу несся поток маслянистого черного дыма, причем сначала он полз вдоль пола, а потом и вверх, и в стороны. Голодными алчными глазами в нем мелькали вспышки багрового пламени.

Подняв голову, я взглянул на Асмодея, точнее, на комковатое облако, сгустившееся над престолом — Асмодеем являлось все здание церкви. Облако аритмично пульсировало, жилистые щупальца то сгибались к сердцу, то разгибались со звуком, напоминающим треск хлыста. По крайней мере это означало: со слухом у меня все в порядке, а то я испугался, что вместе с металлическими коробками разорвались и мои барабанные перепонки.

Так, начнем с главного: я сбросил удавку, которая сначала натянулась, а потом упала вместе с капельками крови от мелких ссадин на шее, затем в резком выпаде врезал по лицу стоящему в малом круге Фанке. От удара по обожженным пальцам растеклась боль, зато Антон от него же растекся по алтарной решетке. Перескочив через круг, я двинул Фанке под дых, заставив сложиться вдвое и выронить медальон Эбби. Замечательно! Подняв с плит сердечко, я быстро выпрямился и на всякий случай пнул Антона по переносице. Ну, ему будет о чем подумать, пока я занимаюсь Пен с Джулиет!

Естественно, спасти из горящего здания двух женщин — задача нелегкая, и четкий план я еще не составил. Крепко сжимая в левой руке медальон, я обернулся и понял, что в ближайшее время это вряд ли получится. Несмотря на вздымающиеся к потолку языки пламени и ползущий по проходам дым, аколиты сбились в кучку и готовились защищать своего магистра. Первый налетел со скоростью молнии, выбросив руку в неловком апперкоте, который я так же неловко блокировал, а потом нанес неожиданный удар головой. Атака захлебнулась. У второго оказался нож, и, шагнув мимо упавшего товарища, он явно собирался им воспользоваться. Однако напиравшие сзади сатанисты едва не сбили его с ног, и, увернувшись от ножа, я успел перелезть через ограду алтаря.

Аколиты полезли следом, рассредоточившись по алтарной решетке, так что бежать мне стало некуда. Если пламя отрежет от главного входа, мы все окажемся в ловушке, хотя, видимо, завершение ритуала волновало последователей Фанке куда сильнее собственной безопасности. Нет, религию, этот малоаппетитный коктейль безумия и альтруизма, я не пойму никогда. По мне куда лучше прожженный циник или махровый эгоист: они по крайней мере предсказуемы, их запугать несложно.

Я рванул к престолу, потому что больше рвать было некуда. Для последнего рубежа место ужасное, как убедился на личном опыте распятый Христос. Следовало бы влезть на престол, только обожженная левая рука не действовала, а правой я, как любой левша, орудовал куда неувереннее. В итоге на мраморный верх, поднявший бы меня метра на два над всеми остальными, забраться не удалось: ударившись об него коленом, я мешком свалился на пол.

Сатанисты бросились ко мне, слишком многочисленные, чтобы оказать сопротивление, и слишком глупые, чтобы их бояться. Удивительно, но они не затоптали меня и не разорвали на части в лучших традициях религиозных фанатиков всего мира, а встали как вкопанные, испуганно глядя на престол. Причину я понял через секунду, когда на его мраморной поверхности что-то заскреблось, и длинные тонкие когти сжали каменную кромку в считанных сантиметрах от моей макушки.

Когтистый зверь прыгнул в самую гущу сатанистов. Сначала мне показалось, что это борзая: первыми в глаза бросились серый окрас и впалые бока. Однако двигался зверь совсем не как собака: по-змеиному извивался, по-кошачьи мяукал и размахивал лапами, на которых щетинились когти, похожие на любовно расставленные по ранжиру скальпели. Один из аколитов вскрикнул, но моментально осекся — из вспоротого горла хлынула кровь. Второй, закрыв лицо руками, отшатнулся назад, а растопыренные пальцы побагровели. Третий был вооружен и даже успел выстрелить, но попал в распятие. У Христа отвалилась рука и, никем не замеченная, упала сзади меня.

Сатанисты бросились врассыпную, а серый монстр танцевал среди них, словно дервиш. Тут я увидел его морду… При всей пестроте царящего в храме ужаса она, бесспорно, являлась ярким пятном, отчасти потому что ухмылка чудовища демонстрировала невероятное количество клыков, но в основном потому, что в ней просматривались черты Цукера. Да, это был мой старый знакомый в звериной ипостаси!

Я еще сильнее сжал медальон — обгоревшие пальцы не скрывали его полностью, да и глаза loup-garou уловили совершенно нехарактерный для почерневшей кожи блеск. Он приготовился к прыжку, но тут сатанист с ружьем выстрелил еще раз и попал серому монстру в лапу. Цукер заскулил и моментально повернулся к обидчику. Только с ним уже разобрались: из клубящегося дыма вышел По в человеческой ипостаси, обеими руками взял стрелка за голову и повернул так, что лицо оказалось с противоположной стороны.

Последовав примеру уцелевших сатанистов, я со всех ног помчался прочь. Увы, мы бежали навстречу другой буре: в церкви началась стрельба и аколиты Фанке падали, как подкошенные. Однако пули пугали их меньше, чем наступающие сзади монстры. Те, у кого было оружие, начали отстреливаться. Сквозь густой дым я видел, как из глубины зала просачиваются фигуры в черном, старательно обходя вздымающееся к самому потолку пламя костра из пленки. Мимо левой руки просвистела пуля, в спинке скамьи образовалась дыра размером с кулак, и я бросился на пол.

Может, полежать, пока страсти не поутихнут? Без медальона у Фанке ничего не получится, а золотое сердечко плотно зажато в моей почерневшей руке. Увы, за ним охотились и коммандос Anathemata Curialis — добившись своего, Гвиллем тут же изгнал бы дух Эбби. Такого шанса предоставлять не хотелось. Тем более следовало признать: я виноват в том, что они здесь оказались. Записка, которую я сунул в трусы Саллиса, недвусмысленно приглашала к обмену информацией и маленькому джихаду. Я-то надеялся, Гвиллем или Баскиат появятся в момент, когда нужно будет сделать обманный маневр: мне всегда нравились красивые фразы вроде: «А теперь дерись не со мной, а с ним».

Вокруг стало слишком горячо и в прямом, и в переносном смысле. Пен с Джулиет по-прежнему лежали у престола, где их в любой момент могла задеть шальная пуля. Даже если не пуля… Сгущающийся дым однозначно говорил о том, что пожар набирает силу. В общем, на месте нельзя было оставаться ни при каком раскладе.

Что же, по крайней мере дым представлял хоть какое-то укрытие. Заодно он душил меня, заставлял глаза слезиться, а легкие — болеть, но ведь просто так ничего не дается! Я на четвереньках дополз до конца скамьи, быстро встал и бросился в самый крайний проход, где стояли колонны: за ними хоть прятаться удобнее! Перебегая от одной колонны к другой, я добрался до открытого участка перед алтарной решеткой, у которой лежали Пен и Джулиет.

Здесь дым был таким густым, что я особо не таился: в храме по-прежнему гремели выстрелы, но в меня пуля могла попасть лишь случайно. Тут не справился бы даже снайпер с прицелом ночного видения: святой Михаил казался бы равномерно красным, словно кровавое море.

Первой я нашел Пен — бесчувственную, что нисколько меня не удивило. Я обхватил ее за плечи и потащил туда, где, как мне помнилось, находились двери.

Я ошибся на несколько метров и забрел в тянущийся вдоль внешней стены коридор, который благодаря какому-то странному термоклину остался незадымленным, и наконец смог оглядеться. Я втащил Пен в нартекс — притвор в западной части храма, шириной максимум метра три — и, очутившись в сравнительно небольшом помещении, невольно расслабился.

Естественно, подготовь я план спасения как следует, наверняка подумал бы, что кто-то из команды Гвиллема станет следить за коридором. Такие выходки Anathemata Curialis без внимания не оставляет. Едва я положил Пен головой к дверям, сквозь щели в которых проникал свежий, вполне пригодный для дыхания воздух, из клубящегося мрака вышел По, озаренный багровыми отблесками адского пламени, и недвусмысленно загородил обратный путь в неф. Человеческая ипостась исчезла окончательно — сейчас он был гиеной, которую я уже видел на «Темзском коллективе», а потом снова в Уиттингтоне. Передние конечности вытянулись в два раза длиннее задних, и loup-garou стоял как гигантская обезьяна.

Осклабившись, он бросился ко мне. Нет, в жуткой ухмылке не проявлялись остатки человеческой натуры, скорее страшная гиена обнажала свое оружие — зубы, острыми ножами торчащие из пасти. Я не сводил с него глаз, готовый отскочить, едва монстр бросится в атаку. Увы, в узком нартексе далеко не отскочишь, разве только увернешься. Шаг вправо, шаг влево — в какую сторону ни дергайся, По все равно достанет.

Тут за плечом loup-garou возникла вторая фигура, неспешно приближавшаяся к нам из огненной геенны нефа. Как же она красива! Если бы изъеденные дымом глаза не слезились, я бы разрыдался.

— Кастор, почему ты меня не разбудил? — хрипло упрекнула Джулиет. — Я чуть не пропустила все веселье!

Обернувшись, По с устрашающим воем бросился на суккуба. Зубастым когтистым метеоритом он налетел на Джулиет, на ходу подтягивая мощные задние лапы, чтобы, пока клыки терзают шею, выпотрошить кишки.

План так и остался планом. Словно уступая натиску грубой силы, Джулиет грациозно прогнулась, поймала По и мощным толчком запустила к ближайшему ряду скамей. Loup-garou поднялся в мгновение ока, но Джулиет превосходила его в скорости и, когда он снова к ней ринулся, подняла одну из скамей: судя по спокойным уверенным движениям, вес ее нисколько не смущал. Р-раз! — и, бешено вращаясь в воздухе, скамья полетела в огромную голову По.

Поразительно, но в loup-garou еще сохранился боевой пыл! Подозреваю, что пыла сохранилось бы еще больше, если бы дышал он чем-нибудь другим. Сцепившись, противники покатились по полу и клубы дыма с языками пламени тут же скрыли их из виду.

Я с полным основанием решил, что Джулиет сможет позаботиться о себе сама. Наверное, когда обряд сорвался, Асмодей утратил всю имевшуюся над ней власть. Думаю, и в каменных стенах святого Михаила его тоже уже не осталось — а если и остался, к бою он сейчас вряд ли был готов.

Вернувшись к Пен, я пинком распахнул главную дверь и вытащил несчастную на мощеный двор. Вытащил — и сам рухнул рядом, жадно, как вино, глотая ртом прохладный воздух. Как вино, он закружил в хороводе мысли, и я ощутил необыкновенную легкость…

Иллюзии развеялись, когда к виску прижалось дуло пистолета.

— Отдай медальон! — прохрипел Фанке. Голос не просто сиплый, а с пугающим бульканьем, которое свидетельствовало о серьезном ранении. Даже не поворачивая голову, я мог сказать: этому человеку терять нечего.

— У меня его нет, — тихо ответил я.

— Поднимайся, руки в стороны, живее, Кастор!

Наверное, я параноик, но в тот момент казалось, что продолжительность моей жизни прямо пропорциональна заинтересованности Фанке. Заполучив медальон, он захочет отплатить и за сорванный ритуал, и за свою испорченную репутацию. Воспользовавшись некоторой ограниченностью поля зрения Антона, я рискнул и незаметным движением закатил золотое сердечко под локоть Пен. Затем медленно поднялся, развел руки в стороны и даже растопырил пальцы.

Фанке принялся ощупывать мои карманы. Ну и дыхание у него, слушать страшно: звук высокий, растянутый, неровный, с каким-то журчащим эхом, недвусмысленно показывающим, что жизненно важная жидкость попала куда не следует. Антон проверил куртку, джинсы и, не обнаружив ничего, еще сильнее ткнул пистолетом в щеку.

— Где медальон?

— Полагаю, в церкви, — неуверенно ответил я. — Да, точно, на престоле!

Ствол больно царапнул скулу: Фанке снял пистолет с предохранителя.

— Тогда, думаю, тебе конец!

Кому-то из нас действительно пришел конец. Мне послышалось, будто треснул тончайший шелковый шарф, а через секунду на мостовую с грохотом упал пистолет. Повернув голову, я увидел, как Антон замер — фиалковые глаза чуть не вылезли из орбит от удивления, — и сделал шаг назад. Красная мантия неплохо скрывала пятна, но кровь сначала закапала, а затем полилась на мостовую. Меж черных камней побежал багровый ручеек. Трясущейся рукой Фанке схватился за левый бок — там, на мантии, словно по волшебству, появились три параллельные прорези. Однако кровь убедительно доказывала: это не волшебство, а сквозные колотые раны, нанесенные сзади.

С губ Антона слетел недоверчивый смешок, а потом какой-то невнятный шепот, вероятно, сатанистский аналог «Прими, Господи, душу мою…» Сложившись, как аккордеон, хотя я ни разу не видел истекающих кровью аккордеонов, Фанке упал на мостовую и ударился головой о камни с такой силой, что мог запросто проломить череп, только это его уже не беспокоило.

Цукер, по-прежнему в звериной ипостаси, перескочил через тело и уставился на меня бешеными глазами. Бедняга наступал только на три лапы, а четвертую, переднюю, поджимал к груди. Наверное, он сидел на корточках, когда ударил Фанке сзади, и, пробив ребра, искрошил внутренние органы.

Чтобы увести Цукера от Пен, я нерешительно шагнул вправо. Loup-garou — следом. Из пасти тоненькой струйкой сочилась кровь. Да, мой старый друг явно не в лучшей форме, и дело не только в пулевом ранении… Длинные тонкие когти скользили по мостовой, словно ему было трудно стоять. И все-таки Цукер с утробным рычанием двинулся на меня, темные глаза сузились в предвкушении убийства.

Я продолжал пятиться и менять направление, и Цукеру, дабы не терять меня из виду, тоже приходилось поворачиваться. Его движения становились все медленнее и скованнее. Грудь вздымалась судорожно, но абсолютно беззвучно — я слышал лишь скрип сведенных челюстей.

— Знаешь, какая компания является крупнейшим в мире потребителем серебра? — вполне дружелюбно поинтересовался я.

Цукер не ответил. Еще одна лапа подогнулась, и он, будто в глубоком поклоне, осел на камни.

— «Истман Кодак». Их продукция и превратилась в дым, которого ты надышался.

Бешеные глаза закрылись, но грудь продолжала ходить ходуном. Возможно, от яда Цукер и не погибнет, но сегодняшняя битва для него окончена.

Я вернулся к Пен. Откуда ни возьмись, накатила дурнота, и пришлось опуститься на корточки. Я еще сдирал изоленту с запястий подруги, когда из церкви вышла Джулиет.

За ней в некотором отдалении следовали два боевика Гвиллема. Дула автоматов смотрели в спину суккуба, но использовать их боевики не решались: наверное, видели, что она сделала с По, и, надеюсь, трезво оценивали собственные шансы.

Однако Джулиет выглядела не лучшим образом. Она тоже надышалась серебряного дыма, полезного ей не больше, чем Цукеру. Конечно, другим металлом в виде пуль сорок пятого калибра ее не ранили, поэтому в отличие от loup-garou она до сих пор держалась на ногах. Хотя если присмотреться… Чувственные губы скривила страдальческая гримаса, соблазнительное покачивание бедрами вряд ли было стопроцентно намеренным.

Приблизившись ко мне, она с некоторым любопытством взглянула на связанную Пен.

— У тебя что, новое хобби?

— Черт подери, лучше сделай одолжение, — голос у меня был не хуже чем у мамы, во времена, когда она курила по тридцать сигарет вдень, — скажи, там кто живой остался?

Джулиет оглянулась на дверь, из которой, словно сгустки крови из раны, до сих пор валили комковатые клубы дыма.

— Люди в монашеских одеяниях мертвы, оборотень тоже. Большинство этих, — она кивнула в сторону боевиков Гвиллема, — живы. Кстати, кто они?

— Сестры милосердия, — вяло пошутил я. — Точнее, члены религиозной организации.

Джулиет скривилась в недовольной гримасе: религию она жалует еще меньше, чем я.

По мощеному двору застучали чьи-то шаги, и, подняв голову, я увидел Гвиллема, приближающегося к нам в компании двух автоматчиков. Святой отец подал знак (я едва не принял его за благословение), являвшийся приказом рассредоточиться, чтобы, если начнется стрельба, боевики решетили нас со всевозможных позиций. Они молча повиновались, и вскоре их короткие уродливые стволы сошлись на нас с Джулиет. Похоже, суккуба это не взволновало, а вот я, признаюсь, чувствовал себя весьма неуютно.

Гвиллем подошел к лежащему на холодных камнях Цукеру, опустился на колени перед трупом, который казался маленьким и жалким — впрочем, как и все покойники, — и накрыл серый лоб ладонью. Он что-то прошептал, но совершенно беззвучно, а по губам мне читать не хотелось.

Поднявшись, святой отец повернулся к нам.

— Вы ведь не человек? — спросил он, и я догадался, что вопрос адресован Джулиет.

— Нет, — покачала головой она, — а вы?

— Тогда назовите свое имя и род! — нахмурившись, потребовал Гвиллем. — In nominibus angelorum qui habent potestatum in aere atque…^[56]

Джулиет оборвала его громким вызывающим смехом. Либо она справилась с отравлением куда быстрее, чем я предполагал, либо чертовски хорошо притворялась. Впрочем, это в ее духе.

— Я была старой, когда твоя религия, человек, только зарождалась, — хрипло прошептала она. — Твоего бога я не боюсь, и, хоть знаешь мое имя, хоть нет, не прибегу голодной собакой по первому зову.

— Тогда я прикажу открыть огонь.

— А я пройду сквозь пули, вырву сердца твоих марионеток и съем. Но тебя я убью по-другому, как подобает суккубу и маззиким… Ты полюбишь меня и пропадешь!

Гвиллем побледнел, и я понял: он испугался. Вместе с тем в глаза бросалось, что Джулиет озвучивает угрозу, а не просто исполняет задуманное. Вообще-то хитрой ее не назовешь… Неужели серебряный дым и день, проведенный в рабстве у Асмодея, сделали суккуба слабее, чем кажется на вид?

Медленно, будто с усилием Гвиллем переключил внимание на меня.

— Вы убили девочку? — спросил он. — Изгнали ее дух? Поэтому обряд сорвался?

— А сами как думаете?

Святой отец сощурился и не сводил с меня пристального взгляда, пока я доставал медальон из-под локтя Пен.

— Нет, — проговорил он, — девочка все еще здесь.

— Только полезет за Библией, сразу вырывай ему горло, — попросил я, не поворачиваясь к Джулиет, и обратился к Гвиллему: — Если я докажу, что Эбби Торрингтон больше не представляет опасности, вы уйдете?

— Если докажете, то да, — тут же ответил он. — Слово даю. Я не стану губить невинную душу, не имея на то веских причин.

Я кивнул: решение вполне здравое.

— У Асмодея есть гостевое тело.

— Это нам известно, — парировал Гвиллем. — Два года назад, проанализировав ситуацию, мы решили, что разумнее не вмешиваться: устранение Рафаэля Дитко могло лишь расчистить Асмодею дорогу в мир людей.

— Устранить Рафи было бы непросто, — напомнил я, слегка задетый его высокомерным тоном. — Убийство человека, с которым духовно и физически связан Асмодей, по зубам далеко не каждому.

Гвиллем отмахнулся, нехотя признавая мою правоту.

— Я отрезал его локон… — Мой голос звучал нерешительно, ведь рассказывать совершенно не хотелось, не хотелось облекать содеянное в словесную форму и выставлять на всеобщее обозрение. — Отрезал локон Рафи и обмотал вокруг пальца. Когда Фанке прочитал заклинание, когда вызвал Асмодея проглотить находящуюся в круге жертву, я оказался проворнее. В пламени свечи сгорели волосы Рафаэля Дитко, а не Эбби Торрингтон. Душу Рафи торжественно принесли в жертву. Души Рафи отведал спустившийся за угощением Асмодей.

Гвиллем молча смотрел на меня, явно ожидая продолжения, равно как и Джулиет, только ее лицо осталось непроницаемым.

— Полностью от Рафи Асмодей не отказывался ни на секунду. Какая-то часть демона томилась здесь в ожидании дня, когда его освободят, скормив душу Эбби, но другая по-прежнему находилась там, где он жил последние два года: осколком жуткого снаряда терзала тело и душу Рафи Дитко.

На лице Гвиллема отразился неподдельный шок.

— Значит, демон…

— Демон начал есть себя. Наверное, это как брать себя за шиворот, только намного ужаснее. Если бы вместо души Эбби Асмодей проглотил душу Рафи полностью, ритуал, справлявшийся, чтобы его освободить, привел бы к самоуничтожению. Ему не оставалось другого выхода, кроме как отступить, хотя уход со сцены посредине спектакля сводил на нет все усилия Фанке. Поэтому обряд и сорвался. Поэтому дух Эбби уже не важен, по крайней мере как оружие в вашей гребаной войне. Асмодей оборвал связь и, поджав хвост, удрал в темницу, из которой так мечтал вырваться.

— В Рафаэля Дитко.

— Да, в Рафи Дитко, моего друга. Сегодня я предал его во второй раз…

Как назло, именно тут я заметил, что Пен открыла глаза и внимательно слушает. Кляп мешал прокомментировать мое последнее заявление, но ее глаза говорили красноречивее любых слов.

Зато Гвиллем был явно впечатлен.

— Кастор, мне следует воздать вам по заслугам. Вне сомнений, вы достаточно решительны, чтобы служить ордену Anathematha, если, конечно, придете к Богу. Тем не менее… — Святой отец замялся, растирая кончик носа, словно деликатная тема требовала максимальной тактичности. — Почему это должно изменить мое отношение к Эбби Торрингтон? Душа этой девочки посвящена Асмодею. Что помешает другому человеку с оккультными способностями, такому же пропащему и безжалостному, как Фанке, завершить начатое?

Вопрос застал меня врасплох, поэтому пришлось импровизировать.

— Про Эбби больше никому неизвестно. Последователи Фанке перебиты, а самого Антона уничтожил Цукер.

— Верно. А его сайты и форум? А другие последователи? Что придет в голову этим… прихожанам сатанистской церкви, когда они узнают, что обряд сорвался? Да, вы очень умело разобрались с непосредственной опасностью, но в более широком плане проблема еще не решена. Душа девочки по-прежнему является детонатором, ожидающим подходящей бомбы. Поэтому Богу — богово, кесарю — кесарево.

«А высокопарным говнюкам — говно», — подумал я и собрался озвучить, но оказалось, что Гвиллем еще не закончил.

— Иехошуа, всем людям брат, всем людям король, — нараспев начал он. — Пою хвалу Тебе и живу в глазах Твоих! И вина царского было множество, по богатству царя.^[57] Как поступить по закону с царицею за то, что она не сделала по слову царя?^[58] Когда же настал день, Он, выйдя из дома, пошел в пустынное место.^[59] Из синагоги вошел в дом Симона…^[60]

Господи, ну я и тормоз! Догадался, в чем дело, только когда, искоса взглянув на Джулиет, заметил в ее позе что-то странное. Она стояла неестественно прямо, без единого движения, хотя мышцы на алебастровой шее так и бугрились.

— Это было связывающее заклинание, — объявил Гвиллем. — Уничтожающее прочитать?

Механически, совершенно бездумно я шагнул к нему. Дула автоматов уставились на меня, словно глаза готовых к броску кобр. Я тут же остановился, сообразив: живым мне до него не добраться.

— Мне прочитать…

— Нет, пожалуй, не надо…

В жизни бы не поверил, что он так быстро раскусит Джулиет! Ее сила состоит в умении заполнять своим существом обоняние, зрение и другие органы чувств, что при контакте с изгоняющим нечисть — весьма опасная тактика. Моментально отпечатываясь в сознании, она тем самым предоставляет необходимое оружие.

— Тогда отдайте медальон, — потребовал Гвиллем.

Я никак не отреагировал, продолжая молча смотреть на зажатое в ладони сердечко.

— Кастор! — нетерпеливо окликнул святой отец.

— Вы заберете его и уйдете?

— Вообще-то убить вас и эту шалаву из ада не составит ни малейшего труда, но да, пожалуй. По-моему, предложение отличное, соглашайтесь!

А ведь он совершенно прав! Я швырнул медальон, и Гвиллем поймал его одной рукой. Глаза Джулиет сузились, но это было единственным движением, которое она сделала. Более того, единственным движением, которое она могла сделать.

Гвиллем тут же дал знак боевикам: покрутил указательным пальцем против часовой стрелки, что явно означало «свернуть лагерь». Послушные автоматчики начали растворяться во тьме (последняя пара захватила Цукера), когда витражные окна по обе стороны церкви взорвались разноцветными осколками, изрыгнув в ночное небо дым и пламя.

Гвиллем задержался во дворике, будто хотел сказать что-то еще.

— Как я уже упомянул, мы интенсивно занимались Рафаэлем Дитко два года назад. Вскоре после того, как вы определили его в больницу Чарльза Стенджера.

— Да, вы уже говорили…

— Думаю, я сумею немного исправить вам настроение, если поделюсь тем, что мы выяснили.

С моих губ не слетело ничего похожего на «Пожалуйста, расскажите!», но Гвиллем, смерив меня задумчивым взглядом, все равно продолжил:

— В ту пору у Фанке была любовница, ныне уже мертвая. Для сексуальных утех он всегда выбирал молодых и глупых. Похоже, ему доставляет, вернее, доставляло особое удовольствие подчинять своей воле слабых и бесхарактерных. Звали ее Джейн, серая мышка Джейн, но, примкнув к сатанистам, она перекрестилась в Джиневру. Не знаю, наверное, так казалось романтичнее. Вопреки стараниям бедняжки, знакомые продолжали звать ее Джейн. Рафаэлю Дитко ее представили как Джиневру, а он переиначил имя в Джинни.

Воспоминания налетели, словно грузовик из-за поворота. «Джинни… Джинни все это видела? Где она? Ждет на улице?»

— Боже милостивый! — выпалил я.

Заметив, что я разобрался в ситуации, Гвиллем кивнул:

— В ночь, когда Дитко вызвал Асмодея, Фанке предпринял ход. Ход в игре против Господа. Следующим ходом стала Эбби Торрингтон. Возможно, первоначально эту девочку готовили для другого алтаря и другого бога. Но у Дитко ничего не вышло, а вы… вы сделали то, что сделали. Естественно, он принимал решения самостоятельно, ваши же были давным-давно приняты за вас. Хотите — верьте, хотите — нет, но вы тоже солдат Господа. Вы палица, которую Он вынимает из костра, дабы разогнать врагов. Надеюсь, после такой палицы в мире еще останется что спасать…

— Да катись ты! — прорычал я.

Нужно признать, как нередко случается с остроумными ответами, моему чего-то не хватало. Вообще-то ему не хватало почти всего.

Гвиллем отвернулся и пошел вслед за боевиками. Холодные булыжники гулким эхом разносили его шаги до тех пор, пока их не заглушил вой приближающейся сирены. Похоже, детектив-сержант Баскиат все-таки проверила сообщения.

Вистла при себе не было, впрочем, он и не понадобился. Просвистев несколько дребезжаще резких тактов, я оборвал путы, которыми Гвиллем связал Джулиет. Мгновенно оправившись от последствий заклинания, она вопросительно посмотрела на меня.

— Полеты разберем чуть позже, — заявил я. — Нет, дело тут не в пошлых намеках, просто сейчас я бы на твоем месте поскорее смотал удочки.

Джулиет взглянула на первую из машин с мигалками, что, свернув за угол, во весь опор мчалась к церкви. Затем в слепящем свете фар она повернулась ко мне и коротко кивнула, словно показывая, мол, обязательно заставит ответить на некоторые вопросы.

Когда справа и слева от меня раздался скрип тормозов, Джулиет уже исчезла.