"Порочный круг" - читать интересную книгу автора (Кэри Майк)

16

Вообще-то «Золотое пламя» строилось как музей, но располагалось в самом неподходящем для музея месте: в середине кольца дороги В455, сразу за Каслбар-хиллом. Так что при общении с куклой направление я угадал без малейшей погрешности: к юго-западу от Харлсдена и точно на запад, ну, почти точно, от Дюкейн-роуд.

Увы, безжалостные законы о соотношении спроса и предложения распространяются и на музеи, поэтому предшественника «Золотого пламени» пришлось закрыть. Каким спросом может пользоваться музей, если, чтобы попасть в него, нужно перебраться через три ряда оживленной лондонской дороги?! Тем более посвящался он местной промышленности, и экспонаты, по сути, были дрянной рекламой пылесосов «Гувер», станков и гражданских самолетов «Хокер-Сиддли».

В итоге здание по дешевке купил Пекам Штайнер, потом оно перешло Бурбону Брайанту, который и превратил его, правда, ненадолго, в «Золотое пламя», а затем паб сгорел дотла. Вот и все известные мне факты, естественно, помимо идиотских теорий преступных заговоров от Никки. Однако сейчас, в два часа ночи, шагая через темнущий Кливленд-парк, я искренне жалел, что не потрудился выяснить подробности.

Поднявшись на вершину холма, я увидел «Золотое пламя», точнее, небольшую возвышенность в центре кольцевой дороги. С этой стороны здание было скрыто зеленой рощицей. Подобравшись ближе, я увидел дорожку, а рядом с ней — указатель «Музей местной промышленности имени Нормана Теббита». Брайант не сменил ее, решив: так смешнее. Что именно смешного, он мне до сих пор не объяснил, а сам я не догадался.

Я пересек пустынную в этот час дорогу и вышел на тропинку. Длиной она была всего метров десять, так что несколько шагов привели меня в центр островка, где стоял изуродованный остов «Золотого пламени». Я не приезжал сюда уже много лет, но сейчас вспоминались даже малейшие подробности. Здание опоясывала насыпь высотой чуть более метра, на нее ушла земля из траншеи, составлявшей внутреннюю часть защитного кольца. По указанию Брайанта (а может, и самого Штайнера) дно траншеи заасфальтировали, а насыпь засадили цветами. Раньше казалось, что это изящный способ отгородиться от уличного шума, истинное же назначение открылось лишь теперь: вот они, бастионы земли и воздуха. Никки попал в яблочко! Однако бастионы не спасли «Золотое пламя» от четвертой стихии: словно злая фея из «Спящей красавицы», огонь не пощадил паб Бурбона Брайанта.

Как я и ожидал, обгоревший остов тонул во мраке. Если Пис там действительно скрывается, афишировать свое присутствие явно не в его интересах. Я шел к двери, которой не видел, потому что передний фасад здания скрывала тьма. Огни кольцевой остались за деревьями, и на островок проникал лишь слабый оранжевый отблеск.

Двери не было вовсе — зияющая брешь в кирпичной кладке. Я осторожно, шаг за шагом пробирался вперед, и внезапно вытянутые руки уперлись в нечто холодное, гладкое и чуть влажное. С опаской его ощупав, я обнаружил: «нечто» тянется и вверх, и вниз, и вправо, и влево. Пластиковый занавес! Такие обычно вешают в ванной; здесь же его натянули в дверном проеме для защиты от ветра, а утренний туман сделал неприятно липким.

Стоит отодвинуть занавес, и скрывающиеся в руинах паба тотчас узнают о моем приходе. Если вспомнить, как Деннис Пис отреагировал на мое появление на борту «Коллектива» и что обещал сделать при следующей встрече, подобная перспектива оптимизма не внушала.

Вместо этого я решил обойти здание и поискать другой вход. Приходилось смотреть под ноги: все, что осталось от внутренних приспособлений и принадлежностей, было брошено где попало, и пепелище превратилось в несанкционированную свалку. Образно выражаясь, у «Золотого пламени» появился дополнительный бастион из ржавеющего металлолома и гниющих матрасов.

Косвенно все это работало на меня, потому как, очутившись у заднего фасада, я обнаружил перспективную лазейку. С той стороны мусора скопилось особенно много — целая гора метра три высотой, вершина которой находилась рядом с окном второго этажа. Как и входная дверь, окно было выбито и теперь, разинув рот, глазело на майскую ночь. Вопрос состоял в том, выдержит ли пирамида из черных мешков, старых холодильников и бесколесных велосипедов мой вес.

Взбираясь на подножие мусорной горы, я сто раз пожалел, что не взял с собой фонарь: с ним хоть увидел бы, на что наступаю. Мешки продавливались и хлюпали, но не скользили, позволяя мне удерживать равновесие. Медленно, очень медленно, чуть боком, чтобы хоть как-то опираться на вытянутую ногу, я штурмовал склон. Примерно на полпути случилась неприятность: гора просела на пару сантиметров под моим весом, и я чуть не скатился вниз. Однако к тому времени я подобрался достаточно близко к стене, поэтому, сделав резкий выпад, оперся на нее, ожидая, пока мусорная масса придет в состояние покоя.

После этого я без особых приключений добрался до вершины, сел на подоконник и по очереди перекинул через него ноги. Только хотел спрыгнуть в непроглядный мрак комнаты, но природная осторожность заставила проверить наличие пола. Решение оказалось на редкость мудрым, потому что никакого пола не было. Вероятно, он рухнул во время пожара, и сейчас подо мной не осталось ничего, кроме четырех метров свободного полета на первый этаж, наверняка закончившегося бы сломанной лодыжкой, а то и двумя.

Я сидел на подоконнике, и глаза постепенно привыкали к темноте, которая, естественно, не была абсолютной. На высоте второго этажа сквозь листву проникало больше огней с улицы, и примерно через секунду комнату озарила полоска желтоватого света. Мне ее вполне хватило, чтобы разглядеть: доски пола сгорели, а вот балки остались. По одной из них я, подобно эквилибристу, мог добраться до двери и посмотреть, нет ли за ней лестницы.

Затея довольно опасная, но ничего лучшего в голову не приходило. Перенеся вес на балку, я осторожно отпустил подоконник и расправил плечи. Только бы не потерять равновесие, иначе маленькое путешествие превратится в настоящий цирк.

Слава богу, хоть комната небольшая — всего три шага привели бы меня к двери и таящемуся за ней мраку. Первый шаг получился весьма уверенным, второй — тоже, а вот с третьим вышло сложнее, потому что балка подо мной хрустнула и чуть заметно шевельнулась. Плюнув на план А, я сделал выпад и крепко вцепился в дверь. Секундой позже балка прогнулась, потом треснула, и в непроглядную пустоту посыпался град закопченных обломков.

Пола по ту сторону двери не оказалось, поэтому я ухватился руками за толстую балку, обугленную посредине, но на вид прочную. Ноги повисли в пустоте.

— Отпусти балку, — посоветовал снизу хриплый голос. — Метрах в двух с половиной под тобой бетонный пол. Если приземлишься удачно, все кончится хорошо, а потеряешь равновесие — в лучшем случае сломаешь ногу, но, думаю, это станет разумным наказанием за взлом и проникновение.

— Может… подстрахуете? — сдавленно прохрипел я.

Стоящий внизу издал звук: то ли усмехнулся, то ли горло прочистил.

— Делай, как говорят! Будешь висеть китайским фонариком — придется проделать в тебе дыры, чтобы свет лучше проходил.

— Какой еще… свет? — выдавил я, крепко цепляясь за балку.

Я услышал вздох — долгий, тяжелый, свистящий, и второй голос, от которого по спине побежали мурашки.

— Папа, посвети ему!

Голос детский, слабенький, далекий, но звучал отчетливо. Голос Эбби… Я повернул голову, чтобы глянуть через плечо, но в комнате было слишком темно и разобрать ничего не удалось.

Раздался скрежет, и черную пустоту вспорола неоновая линия, резко превратившаяся в пламя горящей спички. Пламя нырнуло вниз, мигнуло и через секунду разделилось на два бело-желтых глаза. Когда свеча занялась, озарив комнату слабым сиянием, Пис бросил спичку на пол. Упав, она тут же погасла.

Итак, Деннис Пис, накрывшись одеялом, лежал на полу в каком-то метре слева и чертовым пистолетом целился мне в голову! Наверное, свечка озаряла еще какие-то детали находящейся внизу комнаты, но мое внимание полностью захватил пистолет.

— Прыгай! — снова велел Деннис. — Прыгай, пока у меня не кончилось терпение!

Я прыгнул, вернее, упал, как с вышки солдатиком, и, приземлившись, умудрился удержать равновесие. Дуло пистолета сопровождало меня на протяжении всего «полета», по крайней мере так казалось. Во всяком случае, когда я выпрямился и повернулся к Пису, оно смотрело мне в грудь.

Похоже, после нашей встречи на борту «Коллектива» ему пришлось несладко. На лице появилась рваная рана: от левого виска через переносицу к правой щеке, как левая перевязь^[45] в геральдике — не красная, а какая-то багровая, при таком освещении почти черная. Зато кожа, обрамляющая жуткие темные коросты, казалась белее полотна. Сжимающая пистолет рука чуть заметно дрожала, словно Пису даже целиться было трудно.

Эбби стояла рядом с отцом, почти теряясь в тени. Да она сама практически была тенью: просвечивая ее насквозь, неверное пламя свечи озаряло грубую кирпичную стену, выхватывая белые и угольно-черные полосы. Девочка смотрела на меня с любопытством, но спокойно, без тени страха. Весьма впечатляюще, если учесть обстоятельства ее смерти: большинство призраков не могут абстрагироваться от эмоций, которые они испытывали, переходя в мир иной. Момент смерти становится их судьбой и источником вечного покоя. Или его отсутствия.

На запястье Денниса блеснул золотой ободок. Точную форму разглядеть не удалось, но я не сомневался: это цепочка с медальоном Эбби, и Пис носит ее как браслет. Понятно: он ни за что не разлучится с любимой дочерью и ее украшением.

Пожар оставил от комнаты обгоревший остов, почерневшие от копоти пол и стены. Из убранства — лишь грубый бивак, который устроил в ней Пис: газовая плита «Калор», чемодан и ведро, используемое вместо уборной. В воздухе пахло кислятиной, потом, сильной болью и страданиями. Поверх них, но отдельно, совершенно не маскируя, витал сладковатый аромат сандалового фимиама.

Я поднял руки и растопырил пальцы: смотри, мол, оружия нет.

— Знаешь, кто меня нанял? — отбросив церемонии, спросил я.

— Гораздо лучше, чем ты сам, — жестко ответил Пис.

Пожалуй, тут он прав…

— Я на них больше не работаю.

Пистолет и сжимающая его рука чуть заметно дрожали, как толстая ветка в ветреный день, но дуло по-прежнему смотрело мне в сердце.

— На твоем месте, наверное, я сказал бы то же самое. Кстати, о месте… Нечего стоять, садись. Руки не опускать! Нет, сначала сними плащ и брось к стене. Не хочу во время разговора получить от тебя какой-нибудь сюрприз.

Медленно, не делая резких движений, я скинул тренч. О Писе мне было известно достаточно, чтобы сделать вывод: с ним лучше не шутить. Эбби беззвучно наблюдала за происходящим. Так тихо могут стоять лишь мертвые, ведь они не дышат и не ерзают. Темные глаза смотрели внимательно и серьезно. Да, она весьма необычный призрак. Еще сильнее захотелось остаться в живых и познакомиться с ней поближе.

— Думаешь, участвуй я в охоте, явился бы один? — спросил я, опустил тренч на пол и подтолкнул к стене ногой. — Впрочем, и приходить-то зачем? Просто объяснил бы, где тебя искать, забрал гонорар и умыл руки.

— Да, пожалуй. — Лицо Писа передернулось от боли, которую он всеми силами скрывал. — Только для этого требовалась бы абсолютная уверенность, во-первых, в том, что ты нас нашел, а во-вторых, в том, что они выполнят свою часть договора.

— Я не заключаю договоров ни с демонами, ни с их представителями.

— Извини, приятель, — невесело улыбнулся Пис, — но имеющиеся у меня доказательства свидетельствуют об обратном. Давай садись.

Пришлось изобразить безоговорочное послушание. Теперь я не сомневался: одеяло у Писа не для тепла, а чтобы скрыть рану посерьезнее, чем на лице. Как он поступит, почувствовав, что теряет сознание? Меня наверняка в живых не оставит, зачем ему потенциальная угроза? Тем скорее нужно его разговорить.

— Послушай, я ведь не шутил, когда в том, другом «Золотом пламени» передавал сообщение через твою дилершу. Мне действительно хотелось встретиться.

— Ты о Карле? Очень трогательный жест! Только когда она позвонила, я уже знал: у меня на хвосте сидит изгоняющий нечисть. Не забывай, я тебя видел! Ты пытался запеленговать Эбби, но получил по носу!

— Да, и причем трижды! — согласился я. — Браво! Во второй раз у меня чуть мозги не вылетели… Слушай, как ты это делаешь?

— У нас тут не мастер-класс! — мрачно напомнил Пис. — В моем понимании, ты просто ищешь причины, чтобы я тебя не прикончил. Извини, но ни одной серьезной ты пока не назвал.

— Хорошо, — кивнул я. — Попробую открыть счет. Во-первых, ты сильно ранен, вероятно, пострадал в схватке с теми двумя оборотнями, и нуждаешься в помощи. К тому же, думаю, ты не спал с субботнего вечера, мобилизовав все защитные психоэмоциональные механизмы, дабы никто не отыскал Эбби тем способом, каким пытался я. Для этого и понадобились колеса от Карлы. Рано или поздно ты сломаешься, причем капитально, и я готов поставить деньги на «рано». Короче, если не доверяешь мне, стоит найти того, кому доверяешь, причем срочно. Во-вторых, даже попытавшись использовать меня в качестве батута, — ну, помнишь, на «Коллективе»? — ты видел, какие проблемы я создал loup-garous. Видел джип, который снес забор и сбил с ног здорового оборотня? За рулем сидел я! Разве враги так поступают? Сказать правду, едва взявшись за это дело, я почуял недоброе и с тех самых пор стараюсь разобраться, что к чему.

Я выдержал паузу, чтобы отдышаться. Пис мою тираду выслушал совершенно невозмутимо: его явно не проняло.

— Третий пункт будет? — надменно осведомился он.

— Обязательно! В-третьих, у тебя отвратительная репутация. Все как один называют Денниса Писа смутьяном, у которого то и дело сносит крышу. Даже Бурбон Брайант посоветовал: мол, не зли его, а уж Бурбон ни о ком слова дурного не скажет! — Пис пронзил меня суровым взглядом, но я бесстрашно его встретил. — Только признайся, — тихо попросил я, — ты действительно готов убить безоружного на глазах у Эбби и позволить ей смотреть, как он истекает кровью? Если да, я зря перед тобой распинаюсь!

Мы еще пару секунд поиграли в гляделки, и, так как сказать мне больше было нечего, я позволил ему победить. Настал ход Писа. Подняв глаза, я смотрел в черную, недосягаемую для слабого пламени свечи пустоту и ждал, когда он его сделает. Воцарилась тишина. Деннис вытянул руку и опустил пистолет на пол. Я отважился на него взглянуть и увидел, как по лицу расползается вымученная улыбка, настолько безрадостная, что у меня сердце екнуло.

— Кастор, а ты не трус! — заметил Деннис и подтолкнул пистолет ко мне. На щербатом, запачканном копотью полу скольжение практически отсутствовало, однако смертоносный ствол пересек волшебный экватор, после которого я мог дотянуться до него быстрее, чем Пис, при условии, что он вообще в состоянии двигаться.

Встав, я перешагнул через пистолет и склонился над Деннисом. Вот она, Эбби, совсем рядом, по другую сторону от массивного тела отца. Казалось, я физически чувствую ее серьезный внимательный взгляд: к затылку будто прикасались холодные детские пальчики.

Пис испытующе смотрел на мое лицо — боюсь, в неровном пламени свечи оно выглядело зловеще.

— У тебя самого та еще репутация, — проговорил он, опуская голову на свернутый рулоном пиджак, который использовался в качестве подушки. — Проверим, насколько ты ей соответствуешь.

Вблизи Деннис казался еще изможденнее и бледнее, или, может, просто перестал геройствовать. Лоб и щеки покрывал пот, тускло мерцавший в свете свечи.

— Что с тобой случилось? — не удержавшись, спросил я.

— Все, как ты сказал. Едва слез с забора — на меня снова напали ублюдки-оборотни, извини за грубость, Эбби. Одного я чиркнул ножом, классной такой штукой, с посеребренным лезвием, в Алжире купил. Теперь он долго танцевать не сможет! Вот только для этого пришлось подойти вплотную, и та тварь… — Деннис показал на изуродованное лицо.

— Эта рана самая страшная? — спросил я.

— Нет, — пробормотал Пис, — самая страшная здесь. Эбби, отвернись!

Призрак Эбби покачал головой, но скорее в знак протеста, а не отказа послушаться. Доля секунды — и она отвернулась, опять-таки без малейшего звука. Как только девочка встала лицом к стене, Деннис откинул одеяло. Сначала я даже не сообразил, что передо мной — неужели футболка а-ля семидесятые со сложным орнаментом? Господи, нет, это голая плоть! Хотя не такая уж и голая: вся грудь в колеях и рытвинах полузатянувшихся порезов и шелушащихся корост. Основным цветом был ярко-красный, хотя желтый тоже присутствовал: в некоторых ранах вовсю шел сепсис.

— Боже милостивый! — выпалил я.

— Верно, прочитай молитву! Вдруг поможет?

Нечего выдавать желаемое за действительное: религиозные лекарства обладают определенным эффектом против демонов и воскресших, но лишь в том случае, если применяются с искренней верой. А молитвы от Феликса Кастора похожи на марки с ликом Иисуса, которые нам выдавали в воскресной школе: на почте их не принимали, так что письма никогда не доходили.

— Нужна не молитва, а хороший врач.

Отвернувшись, Пис взглянул на призрак дочери.

— Эбби! — рявкнул он. — Не смей подглядывать! Мы тут не в игрушки играем!

Затем усталые глаза снова сосредоточились на мне.

— Никаких врачей! — отрезал Деннис, тщетно попытавшись сесть. — Ты не представляешь, с кем связался. Все звонки в «скорую помощь» отслеживаются, в приемные частных больниц — тоже. Даже если найдешь кого-нибудь, кто согласится приехать и не задавать лишних вопросов, этот дьявол узнает раньше, чем мы отоварим гребаный рецепт! — Повисла небольшая пауза, а затем Пис бессильно уронил голову на свернутый пиджак. — Еще раз извини за грубость, Эбби…

Он снова натянул одеяло до подбородка, поспешно закрывая ужасные раны.

— Все, милая, можешь обернуться, — пробормотал он.

Эбби будто не слышала. Ее эфемерная, едва различимая во мраке фигурка так и стояла лицом к самому мрачному углу комнаты. Что она там видела, выяснять не хотелось.

Тут же вспомнилась рана у меня на плече. Царапинка-то вроде небольшая, а вырубила не хуже, чем набитый мелочью носок. Чудо, что Пис до сих пор в сознании! Интересно, почему loup-garous не выслеживают его по запаху, как выслеживали меня? Вероятно, это было связано со слабым ароматом фимиама, но я был готов поспорить: Деннис сумел спутать им карты так же, как и мне. Он парень ушлый, в этом нет ни малейшего сомнения, но сейчас одной ногой стоял в ловушке, и шансы на спасение стремительно таяли.

— Пис, насчет отслеживания звонков ты абсолютно прав, но, поверь, медлить нельзя! Боюсь, без помощи врача ты просто-напросто погибнешь.

Деннис задумался.

— Карла… — наконец пробормотал он. — Найди Карлу и раздобудь колеса… Колеса из любой беды вывезут!

Пис закрыл глаза — неужели сознание теряет? — но буквально через секунду оскалился и судорожно вздохнул.

— Нет, нет, ни за что! — Он пронзил меня свирепым взглядом. — Кастор, мне нельзя умирать, ни в коем случае нельзя! Если умру, они… — Деннис осекся и кивнул на Эбби. — Я не могу ее оставить!

— Понятно, — кивнул я. — Слушай, я знаю, как тебе помочь, не обращаясь напрямую ни в больницу, ни к частному врачу. Можно сотовым воспользуюсь?

— Кому собрался звонить? — Пис стиснул кулаки. Даже без оружия и серьезно раненый он представлял собой силу, с которой приходилось считаться. Ссориться с ним очень не хотелось.

— Подруге, — отозвался я. — Очень давней подруге и домовладелице в одном лице, весьма кстати закрутившей роман с доктором. В принципе она и сама лечит наложением рук и использует холистическую медицину… Иначе говоря, одним звонком ты получишь сразу двух докторов.

Эта фраза неожиданно напомнила Сьюзен Бук, которая говорила нечто подобное о нас с Джулиет, и дурное предчувствие на миг спутало все мои мысли.

С другой стороны, Деннис, увидев выход из непростой ситуации, немного расслабился.

— Ей можно доверять?

— Целиком и полностью. Пен физически не способна лгать. Это противоречит ее религиозным убеждениям!

— Святоша, значит, праведница! — неприязненно поморщился Деннис. — Это, — он показал на растерзанную, прикрытую одеялом грудь, — мне сделали чертовы католики!

— Нет, Пен придерживается более современных взглядов и не выдаст тебя ордену Anathemata.

Пис чуть заметно кивнул: ладно, мол, как хочешь, словно продолжать спор не хватало сил.

— Ну хорошо, звони. Только пусть будет внимательна и не приведет за собой хвост. Если вы настолько близки, вполне возможно, что и за ней тоже следят.

Я набрал домашний номер. Гудок… Второй… Третий… После шестого включился автоответчик: «Привет, вы позвонили Памеле Бракнер. Сейчас меня нет дома…» Сообщение еще не кончилось, когда, к своему облегчению, я услышал Пен.

— Алло! — сонным заплетающимся голосом проговорила она.

— Пен, это я. Извини, что разбудил, но дело срочное.

— Фикс? Ты где? Сейчас ведь…

— Знаю, знаю, два часа ночи. Слушай, помнишь, в каком состоянии нашла меня вчера на пороге? Так вот, одному человеку досталось еще сильнее, и он очень-очень плох. Тот шотландский коротышка случайно антибиотиков не оставил?

— По-моему, нет… Но я могу позвонить Дилану. Где ты сейчас находишься?

— На западе. Свяжись с ним прямо сейчас, а потом перезвони мне.

— Хорошо, — сказала Пен и отсоединилась.

Хвала небесам, она схватывает все на лету и попусту не болтает!

Я повернулся к Деннису.

— Может, нам с Пен встретиться в другом месте? — предложил я. — Тогда она передаст лекарства, а где прячетесь вы с Эбби, не узнает.

— Ты же вроде назвал ее хорошей целительницей? — напомнил Пис.

— Да, верно.

— Тогда пусть приходит сюда… — Деннис снова закрыл глаза, дыхание стало частым и неглубоким. Понятно, за жизнь он цеплялся лишь благодаря исключительной силе воли, но, доверившись мне, немного расслабился, и это тут же сказалось. Тревожный сигнал, ох, какой тревожный!

Кожу будто закололо иголочками. Подняв глаза, я увидел рядом с собой призрак Эбби.

— Мой папа выздоровеет? — услышал я, хотя воздух даже не шелохнулся.

— Трудно сказать, — признался я. — Он очень плох, и дело не столько в ранах, сколько в инфекции.

— Помоги ему! — шепнула Эбби. По голосу она куда моложе своих четырнадцати, и старше теперь уже не станет.

— Постараюсь, — отозвался я, причем мой собственный голос звучал не громче, чем у девочки.

Зазвонил телефон, вырвав меня из плена неприятных мыслей. На дисплее высветился номер Пен, и я отвернулся от Эбби и Денниса, чтобы с ней поговорить.

— Дилан хочет приехать сам, — заявила моя подруга. — Он сейчас дома. Сказал, ванкомицин у него с собой, но, не видя больного, оптимальную дозу не назначишь. В общем, если объяснишь, где тебя найти, он подъедет.

Испорченный телефон — дурацкая игра. Пис разрешил привести Пен, а про третью сторону разговора не было. Глянув через плечо, я увидел: глаза он так и не открыл.

— Деннис! — позвал я.

Никакой реакции. Позвал снова, но он, видимо, спал — по крайней мере веки даже не шевельнулись.

Быстро взвесив все «за» и «против», я понял: выхода нет. Без антибиотиков до утра Пис не протянет. Я нехотя поднес трубку к уху:

— Ладно… Знаешь, где Каслбар-хилл?

— Нет.

— Может, Дилан знает?

— В случае чего на карте посмотрит. Где именно на Каслбар-хилл?

— На кольцевой…

— Ты стоишь прямо на ней?

— Да. Кольцо довольно большое. Машину нужно оставить в одном из переулков и пройти в центр. Там есть здание, вернее, остов здания. Оно сгорело несколько лет назад.

— И ты сейчас там?! В два часа ночи?

— Слушай, только не заводи снова…

— Ладно, скажу ему, дело срочное. Дилан приедет, как только сможет.

— Мы никуда не уйдем. Спасибо, Пен.

— В счет долга расскажешь мне все от начала до конца.

— Если выживу, обязательно расскажу.

Пен отсоединилась, а я спрятал сотовый в карман и опустился на пол рядом с Писом. Оставалось только ждать. Ступая по воздуху над грязным полом, мертвая девочка подошла ко мне. Воспоминания и заведенный порядок для призраков очень важны: они ведут себя так, будто у них по-прежнему есть телесная оболочка, хотя на деле сохраняется только набор привычек. Эбби смотрела на отца, балансирующего на краю смертельной пропасти, и на эфемерном лице читалась невыносимая боль.

— Помощь уже идет, — сообщил я.

Девочка кивнула.

— Я не хочу, чтобы он умирал, — шепнула она, — и чтобы страдал от боли, не хочу.

Ну что тут скажешь? Настала моя очередь кивать.

Очнувшись от неглубокого забытья, Пис зашевелился и удивленно взглянул на меня. Правая рука потянулась было к пистолету, но он вовремя вспомнил, кто я такой.

— Там есть кофе, — просипел он, показывая на стоящие рядом с газовой плитой пакеты, — и питьевая вода.

Что же, приготовим кофе, нужно же чем-то заняться. Пока вода закипала, я поднял с пола тренч. Вообще-то ночь стояла теплая, просто мне как-то спокойнее, если вистл под рукой. Я машинально ощупал карманы — все вроде бы лежало на месте. Нашелся даже неизвестный предмет, который удалось опознать, лишь поднеся к свету: фарфоровая голова куклы, чуть потрескавшаяся, но чудом не разбившаяся. Лучше поскорее ее спрятать: я не знал, какие чувства она вызовет у Эбби, и выяснять в тот момент совершенно не хотел.

Кофе был, естественно, растворимый, но я сдобрил его бренди из своей фляги, щедро плеснув в обе кружки. Одну я пододвинул Деннису, и он кивнул, спасибо, мол.

— Может, расскажешь свою историю? — предложил я, опустившись на чемодан, который из всего убранства комнаты больше всего напоминал стул.

Тяжело вздохнув, Пис покачал головой.

— Никакой истории нет. Вернее, в историях должна присутствовать логика, а моя жизнь… Моя жизнь — лишь цепочка событий. Разрозненных событий. Я никогда не знал, что случится завтра.

Похоже, раны выжали из Денниса все силы, превратив в старика, хотя, думаю, разница между нами была года в два, не больше.

А что, если спросить без обиняков?

— Я имел в виду Эбби. Она зовет тебя папой… Это образное выражение, или ты действительно участвовал в ее создании?

Пис смерил меня мрачным взглядом.

— А сам как думаешь? — наконец спросил он.

— Я думаю, в каком-то архиве Буркина-Фасо хранится документ, по которому ты — отец малышки Эбигейл. Однако, согласно официальным данным, девочка, несколько дней назад погибшая в Хендоне, — дочь Стивена Торрингтона.

— Правда? Тогда не лучше ли спросить об этом самого мистера Торрингтона? Боюсь только, понадобится вистл: он теперь неразговорчивый, без музыки и слова не вымолвит.

— Матерью ребенка значится женщина по имени Мелани. Точнее не скажешь, потому что фамилии она меняла почти также часто, как обычные девушки — белье.

— На момент нашего знакомства она была Мелани Джефферс.

Я уже собрался сменить тему, но потом решил: разговор Деннису не повредит, а уж мне точно не помешает во всем разобраться.

— Пис, — как можно мягче начал я, — в последние три дня моя жизнь превратилась в уайтхолльский фарс:^[46] в каждом шкафу скрывается не только по скелету, но и по копу, католику или безумному сектанту. Еще немного — и получу десять лет только потому, что узнал о смерти Эбби раньше полиции. Как говорится, краткость — сестра таланта, но не единственная его родственница.

— Кастор, это мое дело.

— И мое тоже.

Снова пришлось играть в гляделки, и на этот раз победителем вышел я.

— Ладно, — буркнул Деннис. — Почему бы и нет? Только дай сначала еще глотнуть твоего бренди. Ненавижу перелопачивать это дерьмо и ненавижу ублюдка, каким я был, когда в него влез.

Ну вот, перестал сдерживаться и в открытую ругается при дочери. Впрочем, Эбби даже не поморщилась: видимо, подобные выражения она слышала далеко не впервые. Я протянул флягу, предполагая, что Деннис подольет бренди в кофе, однако он поднес ее ко рту, жадно осушил и, довольно крякнув, вернул мне.

— Вот так дрянь! — просипел он.

— Зачем же тогда пил?

— Дрянь то, о чем я сейчас расскажу. Эбби!

— Да, папа.

— Это и твоя история, так что ты имеешь полное право слушать. Но когда дойдем до середины, я отошлю тебя спать: там есть вещи, которые девочке твоего возраста знать не полагается. Договорились?

Эбби молча кивнула. Как он отошлет ее спать? Посмотрю с удовольствием! Если Пис умеет вызывать призраков и отсылать прочь, не изгоняя полностью, значит, его внутренние настройки куда тоньше моих. Вспомнился психоэмоциональный нокдаун, который он мне нанес, когда я пытался запеленговать Эбби во второй раз. Пожалуй, здесь есть чему поучиться, если, конечно, учитель не умрет раньше времени.

— Думаю, обо мне ты уже наслышан, — начал Пис. — Поясню сразу: большинство этих историй — правда, но далеко не вся. Болтливостью я никогда не отличался и самое страшное утаил. В детали вдаваться не стану, да ты и так поймешь, о чем речь. Короче, я всегда был довольно крупным: в пятнадцать казался здоровее большинства взрослых мужчин и рано научился самой разной дряни. Нет, я совершенно не оправдываюсь: дурные поступки совершал из-за незрелости, по глупости, а о последствиях не задумывался. А то, что бедовому мальчишке элементарно не хватало жизненного опыта, с моей точки зрения ничего не меняет, и ты, наверное, считаешь так же.

Пис замялся, словно вычисляя оптимальную степень откровенности.

— Я сам не святой, — надеясь подтолкнуть его в верном направлении, проговорил я, — и даже не исповедник.

Пис кивнул, но заговорил далеко не сразу.

— Я… я хватался за все подряд только из желания выяснить, какие бонусы получу в результате. Без особых колебаний шел на обман, твердо веря: тех, кто позволяет водить себя за нос, щадить не стоит. Дескать, в мире заведено именно так. К двенадцати годам стало ясно, что у меня есть дар. В смысле, дар к изгнанию нечисти. Я всегда любил азартные игры: скачки, собачьи бега, игральные автоматы, но больше всего — покер. Никто не мог меня одолеть. Бывало, сидел за столом с четырьмя-пятью приятелями, оглядывал всех по очереди и угадывал, у кого какая комбинация. «Ага, у этого две восьмерки, нужна третья; у того старший туз, у того валет и тройки, а у того умника вообще вил, значит, я выиграю». Чуть позже выяснилось: я способен на большее. Вместо того, чтобы угадывать комбинации карт на руках у людей, я начал видеть их самих как карты. Мертвый человек или живой, значения не имело, в моем сознании он ассоциировался с определенной комбинацией. Так я и обездвиживаю призраков: раздаю нужные карты, потом бросаю обратно в колоду, тасую и бац! — дело сделано! Я считал средством для достижения определенной цели абсолютно все. Нечисть уничтожал исключительно ради денег, в азартные игры тоже играл ради денег. А иногда, отыскав свежий и более или менее вменяемый призрак, я начинал его пытать на предмет того, не оставил ли он чего ценного. Например, требовал назвать номер банковского счета, или неизвестные жене тайники в доме, куда откладывались заначки «на черный день».

Пис смотрел на меня жестко, с вызовом, хотя, наверное, в моих глазах тоже читалось нечто подобное.

— В ту пору я не щадил никого: мужчина, женщина, ребенок — мне было плевать. Я «доил» и уничтожал их ради денег, потому что тратился направо и налево, а еще ради спортивного интереса: уничтожал, потому что мог.

Деннис явно ожидал какой-то реакции: вероятно, гнева или возмущения, но после разговоров с Никки я уже ничему не удивлялся и лишь пожал плечами.

— Ладно, ты был плохим человеком, пусть даже одним из самых худших. Давай примем это без обсуждений и пойдем дальше!

Пис невесело рассмеялся и покачал головой.

— Побойся бога, Кастор! Худшим я никогда не был, даже с огромнейшей натяжкой! Может, мне нравилось считать себя худшим, но по сравнению с некоторыми я был сущим младенцем. Итак, я отправился путешествовать, сначала с сорок пятым артиллерийским полком, затем сам по себе. Хотелось увидеть мир. Мне еще двадцать не исполнилось, а родной Уортфорд уже горел под ногами. Я побывал в Европе, Юго-Восточной Азии и на Ближнем Востоке, жил за счет новых знакомых, хватался за любой заработок. После армии подался в наемники, но долго не выдержал: понял, что такая грязь не для меня. Затем связался с наркоторговцами: в основном предлагал себя в качестве «мула» и изредка торговал. Так я и попал в Уагадугу: привез небольшую партию одному крутышу. Тот сказал, что уже заплатил, а когда я отказался передать товар, свистнул дружков, которые избили меня до полусмерти. Короче, я очутился на улице совершенно без денег. Да еще приходилось прятаться: хозяев бы вряд ли заинтересовало, при каких обстоятельствах у меня отняли дурь, их интересовала лишь выручка, а ее я отдать не мог, так как не получил. Хотя в принципе мне еще даже повезло! В то время Буркина-Фасо была настоящим концом света, последним рубежом. Они только что свергли чертова ублюдка Санкара,^[47] и никто не брался предсказать, случится ли там новый переворот или начнется гражданская война. Поэтому люди шли на неоправданный риск, тратили деньги, пока они совсем не обесценились, и порядок особо не соблюдали. В общем, местечко подходило мне идеально, если не считать тот факт, что почти все население обнищало, а развернувший на улице долларовую купюру подвергался смертельной опасности.

Деннис вздохнул и продолжал:

— Столица Буркина-Фасо — Уагадугу, вот только столицу город напоминает меньше всего. Несколько приличных зданий в центре, но стоит завернуть за угол, и снова видишь грязные лачуги и хибары. Вот такие контрасты… Однажды вечером я убивал время в баре, и трое пьяных отморозков начали приставать к белой девушке, которая сидела одна. Странная особа: ее наряд был слишком хорош даже для центральной улицы Уагадугу, а бар-то находился в сущей дыре. Платье для коктейля, тонны совершено ненужного макияжа, высокая прическа, ожерелье — за такое мне года два пахать бы пришлось! Естественно, отморозки полезли к красавице, но, услышав, куда им следует идти, обозлились. Я бросился на помощь. Вопреки собственному убеждению, крутыми отморозки не выглядели, а вот от девушки за километр пахло большими деньгами, ну и красоты тоже хватало: высокая, стройная, изящная. Разве только не слишком темпераментная… Вообще-то голубоглазые блондинки не мой тип, но я подумал: почему бы и нет? Если помочь этой цыпочке, в долгу она вряд ли останется, как минимум приятная ночь мне обеспечена, а дальше кто знает… Однако моя помощь не понадобилась. Пока я шел к ее столику, девушка велела самому наглому из хлыщей не распускать руки, а он в ответ начал лапать ее грудь. Дружки покатывались от смеха, а тот ублюдок балдел от счастья, но недолго, секунды три-четыре. Потом блондинка достала из сумочки пистолет и прострелила ему горло…

Речь Денниса потекла медленно, взгляд стал рассеянным: он явно перенесся в жаркую африканскую ночь пятнадцатилетней давности, а потом изумленно покачал головой и буквально за шиворот вернул себя к реальности.

— Эбби, это была твоя мама. — Он поднял глаза на бледный призрак дочери, словно умоляя простить. — Это была Мел.