"...Для того, чтобы жить" - читать интересную книгу автора (Дьяконов Юрий Александрович)

КОНЕЦ ВЕЛИКОГО НЕМОГО

Еще в прошлом году Олег услышал потрясающую весть. В канцелярии молодой физик рассказывал, что где-то в Москве или в Ленинграде появилось звуковое кино!

Олег помчался к друзьям.

— Брешут! — убежденно сказал Ванька. — Кто-то пустил баланду, а ты и уши развесил.

— Как это — звуковое?! — вытаращил глаза Толька. — Это значит, чтобы музыка играла?

— При чем тут музыка! — перебил Сенька. — Музыки хватает. Сидит эта тетка в углу зала и так на пианино наяривает, что аж в ушах звенит. Звуковое — это, наверно, совсем без пианино. Ну, например, даст Чарли полицейскому затрещину — и аж на весь зал слышно. А тот как затурчит и по ступенькам за ним — ду-ду-ду-ду! Аж пол задрожит… Только как же это сделают?!

— А может, как-нибудь радио присобачат? — сказал Олег.

— Куда? — насмешливо скривился Феодал. — Ну, Чарли раскрыл рот, а ему туда радио?.. А если побежит? И радио за ним скакать будет?..

Спорили азартно и в школе и дома, но так ни к чему и не пришли. Спокойным оставался только Алешка Немтырь. Ему звуковое кино никаких выгод не сулило.

Слухи о звуковом кино появлялись снова и снова. Говорили, что самый большой в городе кинотеатр «Рот-фронт» переоборудуется — ставят какую-то новую аппаратуру. Но шел месяц за месяцем, а кино все еще оставалось немым. За другими делами мальчишки постепенно стали об этом забывать.

Под выходной перед уроками они собрались дома у Сеньки, чтобы посмотреть картинки в книге «Три мушкетера», которую Олегу удалось выпросить на несколько дней.

— Ребята! — крикнул Сенька, глянув в окно. — Руль бежит!

В комнату влетел раскрасневшийся Ванька:

— Завтра в «Рот-фронте» кино звуковое! Про беспризорных!:

— Врешь ты! — вскочили ребята.

— Да чтоб я сдох! «Путевка в жизнь». Афиша вот такая!

— А ты говорил — баланда! — ехидно напомнил Феодал.

— Мало ли что я говорил… Откуда ж я знал!

— Ладно, Феодал. Нам бы попасть туда! — сказал Олег.

— Попадешь тут! Билетов, говорят, дешевле трояка нет!

— Тры карбованця! — ахнул Сенька, как всегда в минуты волнения переходя на родной украинский. — Очманиешь!..

Вывернули карманы. Денег не хватало и на два билета.

— Если б цветной металл был, — тихо сказал Сенька.

— Если б да кабы… А где его взять? — фыркнул Иван.

Цветной металл давно был их постоянной статьей дохода. Был да сплыл! Потому что на приемный пункт Цветмета они перетаскали его уже несметное количество. Теперь на свалке у трамвайного депо не отыщешь и куска медного провода. А что касается медных дверных ручек, так они давно уже открутили все, что поддавались отвертке, на три квартала вокруг.

— Может, все-таки свинец… — неуверенно начал Олег.

— Умник!.. С луны свалился?! Шарахнет так, что и костей не соберешь! — накинулись на него все трое.

Олег и сам знал, что за свинцом можно идти только в выходной. Но свинец нужен сегодня. И он повторил:

— Сходим?.. Если нельзя — вернемся и в школу успеем.

— А-а, ладно! Пошли! — согласился Иван.

Немтырь замычал и сунул им под нос хлебные карточки.

— Еще за хлебом не ходил?! — удивился Олег. — Тогда дуй в магазин, а то мать тебе голову оторвет!..

А остальные зашагали по Лермонтовской туда, где виднелась красная кирпичная стена Покровского кладбища.

Не было другого места в округе, где бы мальчишки так привольно себя чувствовали, как на Покровском кладбище. Часами играли они тут в разведчиков и в буденовцев. Совершали лихие атаки, рубились деревянными саблями, фехтовали на шпагах.

С весны до глубокой осени кладбище — как огромный зеленый сад. За кустами и деревьями, в зарослях трав почти не видно могил. Можно целыми днями бегать босиком по мягкой траве — и нигде не напорешься на стекляшку или гвоздь. Можно кричать и петь во все горло — и никто не прогонит. Можно, улегшись кружком, голова к голове, читать какие угодно книжки, рассказывать любые истории — и никто не потревожит, не позовет домой. Можно охотиться за воробьями и дикими голубями, а потом сварить на костре такой суп, что только пальчики оближешь!.. Чего только там нельзя делать!.. Но сейчас мальчишек интересовало совсем другое.

К южной стороне кладбища примыкают огромные владения двадцать седьмого стрелкового полка. Военные нарастили тут кладбищенскую стену вдвое, а по ту сторону ее вырыли широченный ров длиной метров триста. В этом рву с первого по пятый день шестидневки грохочут винтовочные выстрелы, гремят пулеметные очереди. Тут стрельбище.

Красноармейцы располагаются на огневом рубеже в западном конце рва, а в восточном установлены большие деревянные щиты. На них прикалывают бумажные мишени с черным яблочком и белой цифрой «10» посередине.

Перед щитами вырыты окопчик и блиндаж, где прячутся телефонисты, которые в перерывах осматривают мишени и передают на огневой рубеж результаты стрельбы.

Когда стреляют с короткой дистанции, со ста метров, в окопчике никто не сидит, и красноармейцы сами ходят смотреть результаты. Станут в двух шагах от мишеней и, вытянув шеи, смотрят, как командир красным карандашом отмечает пробоины. Ни один к щиту рукой не притронется. Дисциплина!

За деревянными щитами — мешки с песком и глинистая насыпь. Это не насыпь, а золотое дно: пробивая доски за мишенями, пули заседают в глине. Тут свинца этого!..

Четырехметровая стена только с виду кажется неприступной. Мальчишки бывали тут столько раз, что успели, где надо, отбить кусок кирпича, чтобы образовалась крохотная ступенька, а где вогнать в щель старую подкову или чугунный колосник от печки — тоже неплохая опора для ноги.

Подошли. Прислушались. За стеной, на стрельбище, тихо. Взобрались наверх. Во рву никого.

— Красота! — обрадовался Сенька. — Ты, Олег, как знал!

— Погодь! Не ори, — остановил его Иван. — А в окопчике?

Олег, цепляясь за выступы, спустился. Крадучись, подошел к окопчику перед мишенями. Пусто. И замахал кепкой.

Друзья, как спелые груши с дерева, посыпались с забора и мигом оказались на насыпи за мишенями.

— Явор! Ты копайся у щитов и следи за огневым рубежом! — тоном приказа сказал Иван.

— А что ж я тут насобираю? — обиженно начал Сенька.

— Не ной! А если застукают? — поддержал Ивана Феодал.

— Сень, ведь надо кому-то, — жалея младшего друга, просительно подтвердил Олег, — ты же сам понимаешь.

— Как что — сразу Явор! — прогудел Сенька, но подчинился.

Работа шла любо-дорого! Лопатой без черенка, старым косарём и железками, припрятанными тут же, ребята прокапывали в насыпи маленькие траншейки и выбирали пули. Целенькие, в блестящих мельхиоровых оболочках, и изуродованные, сплющенные о попавшийся на пути камень.

Вместительные карманы разбухли. Штаны под тяжестью свинца стали сползать. Пришлось подтянуть ремешки.

— Тут мы не только на кино, а черт те сколько насобираем! — обрадованно сказал Толька. И будто сглазил.

Бах! Бах! Бах — захлопали винтовочные выстрелы. Из мешков, что за мишенями, потекли струйки песка. Фью-у-у-у! — взвыла и прошла где-то над головами отрикошетившая пуля.

— Тикай! Стреляют! — заорал Толька, вскакивая.

— Ой, лышечко! — тонким голосом вскрикнул Сенька.

— Ложись!.. — еще громче их закричали Олег с Иваном.

Но Феодал и Сенька продолжали метаться, ища укрытия.

Tax! Tax! Tax! — щелкали пули в доски щитов и, разбрызгивая щепки, взметнув рыжие фонтанчики пыли, впивались в глину. Справа! Слева! У самых ног!..

Сколько это продолжалось? Наверно, несколько секунд. Но мальчишкам показалось; что прошла вечность, пока там, на огневом рубеже, заметили мечущиеся между щитами фигуры и. приглушенная расстоянием, до их ушей долетела команда:

— Пре-кра-тить огонь!..

Наступившая вдруг тишина означала: «Всё! Спасены!» Но в то же время мелькнула и вторая мысль: «Бежать!» Она мигом поставила их на ноги, толкнула вперед, на штурм стены.

Скорей! Скорей!.. Первым забрался наверх Феодал, за ним — Иван с Олегом. И тут с середины стены сорвался Сенька.

По рву, топая сапогами, приближались красноармейцы.

Чувство опасности снова вскинуло Явора вверх. — Давай, Сенька! Давай! — закричали Олег и Ванька и, свесившись насколько возможно, схватили его за ворот тужурки.

И вовремя. Потому что нагруженные пулями карманы выпирали вперед, не давали Сеньке вплотную прижаться к стене, и он вот-вот снова сорвался бы вниз…

— Что вы принесли?.. Думаете себе, я с этим горохом возиться буду?! — поправив на тонком носу очки, ошарашил их приемщик ларька Цветмета. — Так нет. Я не буду!

— Почему?! Вы же сколько раз у нас пули принимали! — возмутились мальчишки.

— Ха! Принимал. А теперь НЕ принимаю! — отрезал приемщик. — Сдавайте целым куском.

— Значит, все нужно переплавить?! — ахнул Олег. — Но ведь на это сколько времени надо! А в четыре вы закрываете.

— Не в четыре, а в три, — уточнил приемщик, отворачиваясь. — Перед выходным мы работаем без перерыва. До трех!

— А после выходного можно? — спросил Явор.

— Мальчик. Ты же грамотный. Читай объявление!

На листке, приколотом кнопкой, печатными буквами было написано: «С 25-го ларек будет закрыт на переучет».

Как побитые собаки, возвращались мальчишки на Лермонтовскую. Сенька нырнул во двор. Оказалось, все в порядке. Мать еще не вернулась с дежурства в больнице.

Молча высыпали из карманов пули в чугунный котелок. Сенька хотел разжечь примус. Олег остановил его:

— Не надо. Все равно переплавить не успеем…

Олега настойчиво толкали в бок.

— Ну чего ты, Мишка? — не открывая глаз, спросил он.

— Лёль, почему ты всю ночь ворочался и кричал?

Сон сразу слетел с Олега, как шелуха с луковицы. Вспомнил вчерашний такой неудачный день.

— Ничего я не кричал. Приснилось тебе. Спи.

— А вот и не приснилось! — Мишка подмигнул ему темным лукавым глазом. — Ты кричал: «Ложитесь, дураки! Всех перестреляют, как куропаток!» А кто это — куропатки, Лель?

— Птицы такие, маленькие. Да спи ты!

— Не в куропаток стреляли, а в людей! — не унимался Мишка.

— Каких еще людей?! — испугался Олег: а вдруг маме скажет? — Если не перестанешь болтать — дам по шее!

— По шее, — обиделся Мишка. — Сам врет, а мне по шее!.. «Сенька! — ты кричал. — Толька!..» Я слышал. И про пули…

Олега так и подбросило на кровати: «Вот паршивец! Все знает». Он улыбнулся, похлопал братишку по плечу:

— Молодец, Мишка! Тебя не обманешь. Ладно уж. Расскажу. Кино мы такое видели. — И сочинил такую удивительную историю, что Мишка только восторженно ахал.

— Котики-братики! А ну-ка вставайте да мойте лапы! — весело крикнула из коридора мама. — Завтракать будем.

Олег быстро прибрал кровать, на которой спал вместе с Мишкой. Умылся до пояса холодной водой в коридоре и, фыркая, вбежал в комнату. Мишка и мама уже сидели за столом.

Олег окинул взглядом стол. Ого! Завтрак-то ради выходного дня праздничный. Не какой-нибудь свекольник или осточертевший жидкий супчик из сушеной картошки, который почему-то всегда пахнет старым деревом. Отварная рассыпчатая картошка с горьковатым сурепным маслом, солью и луком. На селедочнице — крупные куски отсвечивающей оранжевым рыбы.

— Откуда рыба? — удивился он. — И картошка такая мировая!

— Ты же позавчера сам ее принес. Я вымочила, распарила. А на одну рыбину у Филипповны картошки выменяла.

Ну и ну! Олег всю дорогу ругался, когда в магазине получил на талон № 16 эту рыбу. Такая сухая да костлявая, хоть гвозди забивай. А теперь одно удовольствие. Чуть солененькая. И кости мама вынула.

Картошку Олег ел как следует. Рыбу экономил. Может, еще на обед останется. А хлеб откусывал маленькими кусочками. Не то что Мишка. «Надо будет ему так объяснить, чтоб навек запомнил, — думал Олег, наблюдая за младшим братом. — Свои триста граммов готов в один присест умять. А потом что? Мамин же хлеб есть будет. И не подавится. А ей работать целый день на фабрике. Да дома: то стирать, то готовить, то в очереди стоять. Пора Мишке понимать уже… А как чай пьет! Сахар зубами так и крушит, как мельница. Будто у нас еще про запас два килограмма спрятано. — Всерьез разозлиться на Мишку он никогда не мог. Всегда находил для него оправдание. — Да ладно. Маленький все-таки. Пусть мою долю сахара лопает…»

После завтрака Мишка хотел сразу бежать на улицу.

— А посуда? А вилки? — остановил его Олег.

— Ну, Ле-оль! — капризно протянул Мишка. — Ребята зовут.

Мама подмигнула: пусть бежит. Но Олег был неумолим:

— У всех свое дело есть! Ты, мама, его не балуй. Мы же не заставляем его что-нибудь тяжелое. А это он прекрасно сделает… Мишка! И примус неделю не чищенный…

Олег заглянул в двадцативедерный бак для воды и увидел, что он почти пуст. Схватил ведра, коромысло и пошел к бассейну — громадной шестиугольной башне на перекрестке Покровского и Красноармейской улицы.

Мишка, вымыв посуду и почистив ножи с вилками, забыл уже свои огорчения, жеребенком скакал рядом. Пока Олег наполнял из трубы ведра, он с гордым видом отдавал в окошечко плату: одну копейку за два ведра воды. Обрадованный вниманием старшего брата, он рассказывал о делах своих сверстников и порой задавал такие вопросы, что Олегу приходилось, призывать на помощь все свои знания, чтобы не потерять, авторитет.

С каждым разом ведра с водой становились все тяжелей. Коромысло больно впивалось в плечо. Путь в полтора квартала от бассейна до дома казался бесконечно длинным.

— Отдохнул бы, Олежек, — предложила мама, оторвавшись, от корыта, где стирала его и Мишкины вещи.

— Не-е, мам! Если сядешь — после идти не захочется.

Он присел лишь тогда, когда бак наполнился до краев. Потом они с Мишкой натерли кирпичной пыли и так надраили примус, что в нем заиграло солнце и отразились их физиономии, став маленькими и уродливо растянутыми. Мишка корчил рожи: и смеялся.

За воротами послышался свист. «Это Сенька!» — узнал Олег.

— Давай живей! Немтырь проведет нас в «Рот-фронт».

— Немтырь? — удивился Олег. Но мешкать не стал и, крикнув в калитку: — Мам, я скоро! — поспешил за Сенькой.

Все уже были в сборе. Немтырь с помощью ручной азбуки и знаков объяснил, что его знакомая билетерша тетя Люба из клуба «Медработник» перешла в «Рот-фронт». Алешка уже был там и уговорил тетю Любу пропустить его с товарищами из школы глухонемых на сеанс в шестнадцать ноль ноль.

— Разве мы глухонемые? — удивился Сенька.

— Не хочешь — можешь оставаться! — прикрикнул на него Феодал. — Подумаешь, глухонемым прикинуться! Спросят — мычи. Или шпарь на пальцах по азбуке.

До начала сеанса оставалось чуть больше часа. Они немного потренировались в разговоре с Немтырем и пошли.

У кинотеатра народу, как на демонстрации. Особенно много мальчишек. На кассах объявления: «Все билеты проданы».

Тетя Люба у входа была не одна. Рядом стоял высокий мужчина, который все время повторял:

— Не напирайте, граждане!.. Не напирайте… Все успеете пройти… Предъявите ваши билетики!..

Они стали сбоку почти у самой двери. Тетя Люба узнала Алешку. Олег видел ее испуганный жест: подожди! Не до тебя! Но нахальный Немтырь ничего не хотел понимать. Расталкивая людей, он лез вперед, пока Олег с Иваном не оттащили его за полу тужурки и не объяснили, в чем дело.

Когда народу у двери поубавилось, мужчина, сказав билетерше: «Я на минутку», исчез.

— Быстро, быстро… Ой, как вас много! Ты же говорил, трое! — упрекнула Немтыря тетя Люба, пропуская их в фойе.

Но Алешка замычал, заулыбался. Остальные поддержали его, как могли. Билетерша безнадежно махнула рукой:

— А ну вас! Разве я что пойму…

«У-ух! Прошли! Теперь главное — остаться незамеченными, пока начнут пускать в кинозал», — подумал Олег и стал тянуть друзей в тень, за пальмы в громадных кадушках. Но Немтырь уперся. Издавая гортанные, нечленораздельные звуки, размахивая руками, стал объяснять, какой он молодец и что без него в кино они ни за что бы не попали.

На них стали обращать внимание.

— Перестань, дурак! Нас же выгонят! — просигналил Олег ручной азбукой и потянул Немтыря за рукав.

Алешка обозлился и стал ругать Олега. Отвечая ему, Олегу пришлось тоже жестикулировать, мычать. И вдруг в нескольких шагах от себя от увидел круглые от удивления глаза их учительницы по литературе Марии Дмитриевны. Стало ужасно стыдно, душно. Он отвернулся, зажмурился. Хотелось стать маленьким-маленьким или провалиться сквозь землю, чтобы никто уже не смог его увидеть…

Тем временем Иван, надеясь образумить Немтыря, тихонько ткнул его в спину. Алешка так и взвился, полез на него с кулаками. Семен и Толька пытались оттянуть Немтыря за пальму, подальше от людских глаз.

— Они, кажется, ссорятся! — вскрикнула пожилая женщина.

— Хулиганьё! Добычу не поделили! — тотчас откликнулся толстяк и вдруг пронзительно закричал: — Ми-ли-ци-я-а!

Откуда-то появились два милиционера.

— Безбилетники! — безошибочно определили они. Схватили Алешку с Иваном и Тольку с Сенькой за воротники курток и сквозь расступающуюся толпу повели к выходу.

Олег, хоть его никто не вел, пошел следом, нагнув голову, чтобы не видеть удивленных, вопрошающих людских глаз…

Всю шестидневку во время уроков русского языка и литературы, чтобы не видеть Марии Дмитриевны, Олег отсиживался на подоконнике в туалете. Когда под конвоем Ильи Андреевича он появился в классе, Мария Дмитриевна, ничего не спросив, посадила его на место. И на этом, и на последующих уроках она вела себя так, будто и не видела его там, в кинотеатре.

Литература всегда была любимым предметом Олега. Других отметок, кроме «оч. хор.», у Марии Дмитриевны он никогда не зарабатывал. А теперь, переполненный благодарностью к учительнице, он старался вовсю…

Феодал спрашивал в школе у каждого встречного:

— Звуковое кино видел?.. Ну и слабак! А я два раза!

Деньги он у отца выклянчил. Немтыря пропустила-таки на сеанс тетя Люба. Через неделю Сенька и Иван попали в кино вместе с матерями по коллективным заявкам с производства. Только Олег с Абдулом не видели «Путевку в жизнь».

Неожиданно выручил Валя. Зашел вечером к Олегу:

— Тут такое дело. Завком сеанс закупил. Ну и я три билета взял. А Катюшка с Тоней не могут: во второй смене работают. Так что бери с собой одного кореша и пойдем. Только быстро. Сеанс в девять!..

Олег сбегал за Абдулом, и в половине девятого они уже были в «Рот-фронте». Народу в фойе полно. И все с Ростсельмаша. Со многими Валя здоровался, а ребятам говорил:

— Это знаменитый монтажник… Это Герой труда…

— Что у вас, все герои да знаменитые? — спросил Олег.

— Не все, конечно, но многие. — Валя улыбнулся и предложил: — Выбери сам, о ком рассказать.

— Вон про того армянина, с усиками, что у колонны.

— Знаменитый токарь Симонян, — с готовностью разъяснил Валя. — На станке недельную норму в одну смену дает!

— Да разве это можно?!

— Можно. Если сердце горячее, а голова шурупит, как надо!

— А тот, высокий, в кожаной фуражке? — спросил Абдул.

— Это Петр Васильевич, мастер из кузнечно-прессового. С ним такой случай вышел. Представитель немецкой фирмы Шварц готовил восьмисоттонный пресс «Вейгартен» к сдаче. Но видит Петр, что немец резину тянет. Нам тракторные плуги выпускать надо. Колхозам они позарез нужны! А пресс стоит. Вроде что-то еще в нем не налажено. Ну, один раз пошел Шварц обедать. Петр Васильевич и решился. Включил пресс и с помощником за час отштамповал больше двух десятков железных колес! Вернулся Шварц и глаза выпучил: «Колоссаль! О, колоссаль!» А теперь Петр Васильевич приспособление такое придумал, что один, без помощника, этим прессом управляет!

— Здорово! — восхитился Олег. — Ну а вон тот старичок, что стоит под фикусом? Тоже Герой?

— Павел Трофимович? Ого! Когда зимой в нашем цехе устанавливали тяжелое оборудование, вдруг отказал кран «Штольберг». Что делать? «Детальки» в двести — триста пудов на руках не поднимешь!.. А Павел Трофимович говорит: «Ишь ты, мороз ему русский не понравился! Врешь, «Штольберг»! Заставим тебя работать!» И что ты думаешь? Сшил он своими руками ватную шубу для двигателя. И кран пошел!..

Едва потух свет и заиграла громкая музыка, Олег с Абдулом напряглись: вот сейчас начнется. И началось. На экране появилась квартира. Но что это? Как будто послышались звуки шагов. Мальчишка подошел к женщине и вдруг сказал: «Мама!..».

— Говорит!.. Как человек, говорит! — выкрикнул Абдул. Впервые в жизни они не только увидели, но и услышали с экрана, как цокают копыта лошадей, звенят трамваи, разговаривают люди, поют птицы… Великий Немой заговорил!

Ребята забыли о времени, о том, где находятся. Они были там, в той жизни, что разворачивалась на экране. Вместе с бывшими беспризорниками учились ремеслу, строили железную дорогу. И когда Мустафа сошелся в последней смертельной схватке с Жиганом, вскочили, чтобы помочь ему, отбросить финку от ищущей руки бандита.