"Белый Харбин: Середина 20-х" - читать интересную книгу автора (Мелихов Георгий Васильевич)

Глава V НА КВЖД Б. В. ОСТРОУМОВ

Признаюсь, что немного горжусь тем, что вырвал имя этого выдающегося русского инженера из забвения, окружавшего его на родине (см. мои работы: Деятельность Б. В. Остроумова на КВЖД (1921 — февраль 1922) в кн.: Культурное наследие русской эмиграции. 1917–1940. Книга первая. М., 1994, с. 153–160; Российская эмиграция в Китае. 1917–1924 гг., V, с. 154–200). Советская родина обошлась с этим своим выдающимся сыном далеко не самым лучшим образом. Не знаю даже, появилось ли его имя на золотой доске окончивших Санкт-Петербургский институт инженеров путей сообщения.

Разумеется, я не стану здесь повторять биографию этого выдающегося питомца столичного института, равно как и писать об исключительно активной производственной и патриотической деятельности Остроумова по подъему работы КВЖД и его борьбе за то, чтобы дорога оставалась в русских руках и служила интересам будущей России. Повторю только, что Остроумов неизменно и последовательно представлял в своем лице КВЖД как русскую дорогу, собственность российской государственной казны, стремился защитить ее от поползновений извне, отстаивал ее интересы, осуществлял свою политику именно в этих интересах — дороги и России. Остроумов был инженером-путейцем, а в Институте путей сообщения, как известно, не учили ни государственному, ни международному праву, ни дипломатии. Но Остроумов оказался тем русским самородком, который в сложных политических условиях проявил настоящее дипломатическое искусство, тонкое дипломатическое чутье и блестяще справился со стоявшими перед ним задачами. Здесь я буду говорить главным образом о личных качествах инженера Остроумова и его влиянии на различные стороны общественной и культурной жизни Харбина и Маньчжурии, о чем ранее душевно написал рано ушедший от нас Пита Фиалковский в статье "Лучший управляющий (к 120-летию со дня рождения Б. В. Остроумова)" // НСМ, 1999, № 70, с. 5.

Внешность?.. Конечно, многие видели его фотографии. Но когда я спросил об этом своего отца, работавшего с Остроумовым с начала и до конца постройки Хухайской железной дороги, он не задумываясь сказал: "Невысокого роста, монгольский тип лица". И тут же добавил как самую неотъемлемую черту облика Остроумова: "Человек исключительной энергии и организаторских способностей, отличный инженер".

Важнейшие черты характера?.. — Трудоголик. Прошел, начиная с низшей, все ступени железнодорожной службы. Смысл своей жизни видел в неустанном труде, не мыслил себя вне работы по железнодорожному делу, вникал в малейшие его детали, подчинял в с е делу, в данном случае — ей — КВЖД. Вместе с тем — личность в полном смысле этого слова — общественная.

Стиль и манера поведения? Штурм и натиск. Стремительное продвижение к поставленной цели. Любимейшее словцо — "Скорей!" Строгость, требовательность, сочетавшиеся с чувством справедливости. Для такого высокого должностного лица, каким являлся в Харбине Управляющий КВЖД, его манера держать себя — может быть определена как раскованная. Создавалось впечатление, что он, Остроумов, одинаково непринужденно чувствует себя и во фраке, и в промасленной тужурке железнодорожного смазчика, за которого иногда себя выдавал при своих инспекциях. Любил использовать эффект неожиданности.

Несколько иллюстраций к сказанному.

Обедая на постройке дороги за одним столом с Остроумовым, папа как-то стал перчить суп.

— О! Мелихов, старая перечница! — воскликнул Остроумов. — Ведь вы — молодой человек, зачем же вам себя возбуждать? Я когда в тюрьме сидел, у меня припадки были! Так они, сволочи, говорили, что это оттого, что я остался без наркотиков. А это потому, что для энергии выхода не было!

А легендарные остроумовские инспекции, когда он, инкогнито, в рабочей одежде, иногда даже "зайцем" на тормозной площадке, носился из конца в конец по всей магистрали, появлялся там, где его вовсе и не ждали, видел все своими глазами, — пушил, наказывал, увольнял, хвалил, повышал в должности.

Известен случай с землячкой моей бабушки Матрены Георгиевны — Верой Малышевой. Муж — дорожный рабочий. Получили новое жилье на ст. Хинган, а мастер не дал ей краски покрасить пол. Недолго думая, она "покрасила" пол дегтем. Приехал Остроумов. Он всегда близко знакомился с жизнью линейцев, заходил в квартиры. Хозяйки уже знали это и всегда особенно тщательно прибирались. Зашел к Малышевым. "Что это такое?!" Объяснила.

— Сейчас же мастера сюда! Асами — в квартиру мастера!.. Самого Федора Малышева спросил:

— Вы в путейской форме, а почему разнорабочий?

— Обстоятельства так сложились.

— Как рассчитать кривую?

Ответил. И сразу был повышен в сложной железнодорожной табели о рангах на несколько позиций.

Отметил в Бухэду хорошую работу инженера Калошина. И перевел его в Харбин, в Управление.

А с Лидией Липковской? Потанцевал и вдруг предложил продать ее песенку с аукциона…

Рассказы о подобных случаях, право же, можно умножить.

Несколько лет гражданской войны крайне отрицательно сказались на общем состоянии такого крупного российского государственного предприятия, каким была Китайская Восточная железная дорога. Наступившая после революции неопределенность ее статуса, нестабильность будущего, продолжавшееся обесценение русских денег привели к тревоге и неуверенности в среде ее многочисленного персонала, что сказалось на качестве его работы. Наконец, огромные долги союзников за железнодорожные перевозки, которых они практически не оплачивали, изношенность парка паровозов и вагонов имели результатом то, что к началу 1921 г. дорога пришла в состояние технического и финансового развала, в котором ее и застал новый управляющий.

Б. В. Остроумов пришел на КВЖД 2 февраля 1921 г.

В кассе дороги к этому времени скопилось 170 млн. русских бумажных денег, но они не представляли собой никакой ценности и не имели обращения.

Остроумов вспоминал:

"И вот, когда я прибыл в Харбин, в кассе дороги не хватало для ближайшего же срочного платежа, предстоявшего, если не изменяет память, 26 февраля прошлого года — ни много, ни мало как 500 тыс. рублей.

Я тотчас поехал по коммерческим банкам и просил открыть лично мне кредит. Я помню, объехал тогда буквально все коммерческие банки".

Придя к управлению дорогой, Остроумов предъявил строгие требования к дисциплине труда. Вместе с тем он сразу же стал принимать всевозможные меры к реальному улучшению условий жизни рабочих и служащих дороги.

За короткий срок, с помощью поистине "пожарных" мер — "административного террора", как точно выразился журналист Виктор Сербский, он поднял дисциплину, установил на КВЖД образцовый порядок. Остроумов просто заставил железнодорожников снова р аб от ат ь, и работать по-настоящему. Результатом было резкое повышение производительности труда.

Остроумов буквально преобразил КВЖД, превратив ее из больного предприятия с огромным дефицитом и погрузившимися в апатию рабочими и служащими в активно работающую и высокодоходную железную дорогу. Уже в 1921 г. дорога дала 2030 тыс. зол. руб. чистой прибыли, в 1922 г. — 5598 тыс., в 1923 г. — 7251 тыс. (см.: Российская эмиграция в Китае, с. 174); за 1924 год пришедшая с 3 октября советская администрация вынуждена была в конце концов опубликовать эту цифру дохода — более 12 млн. зол. руб.

Да и с внешней стороны: как только в кассе дороги появилась при Остроумове первая свободная наличность, стал восстанавливаться нарядный вид всех железнодорожных сооружений — все красилось, прибиралось, озеленялось; на станциях разбивались парки, скверы, цветники. За этими "мелочами" Остроумов лично следил — сурово распекая нерадивых.

Новый управляющий осуществлял поощрительную политику жилищного строительства, предоставляя желающим за минимальную сумму аренды земельные участки и выдавая ссуды на строительство. Это привело к возникновению в Харбине — в Ченхэ — Остроумовского городка, а в Модягоу — Славянского (Гондатьевки).

Когда не захотевшие при новых остроумовских порядках работать на дороге ее служащие, а также пенсионеры стали увольняться, то КВЖД Остроумова, несмотря на финансовые трудности, пошла на выплату им в полном объеме выходных пособий — т. н. заштатных. Это явило собой разительный контраст с поведением в аналогичных обстоятельствах новой советской администрации, создавшей на КВЖД на добрый десяток лет проблему т. н. заштатников. Советская администрация, при огромных получаемых дорогой прибылях, попросту "попридержала" на несколько лет выплату людям законных выходных пособий — по существу их же собственных личных сбережений, хранившихся в Сберегательно-вспомогательной кассе дороги.

Совершенно особой была роль Остроумова в области охраны здоровья населения. КВЖД вела решительную борьбу с эпидемиями и ввела страхование всех принимавших участие в этой борьбе врачей. По указанию управляющего, Врачебно-санитарной частью КВЖД в живописных районах дороги был создан ряд курортов — "климатических станций", как их в то время называли, для отдыха и лечения железнодорожников: Эрценьцзянцзы (минеральные воды), Имяньпо, Чжаланьтунь, Барим (горно-лесные), Хинган, Лаошаогоу, Фуляэрди (легочные, кумысолечение) и другие.

Изданная в это время книга "Климатические станции КВЖД" содержала иллюстрации, детальное описание всех этих курортов.

Реклама призывала:

— пить кумыс в Фуляэрди, играть в лаун-теннис в Чжаланьтуне, ловить форелей в Бариме, вдыхать медвяные запахи на Хингане, любоваться красочными пейзажами в Имяньпо, поохотиться на фазанов на ст. Эхо, погулять по холмистым берегам Лаошаогоу.

Вместе с тем подчеркивалось, что и в Харбине тоже есть уголки, где люди могли бы отдохнуть и поправить свое здоровье.

В газете "Русский голос" в субботу 26 мая 1923 года сообщалось об открытии курорта Чжаланьтуня, названного чудным очаровательным уголком земного шара.

Объявлялась вся обширная программа торжеств:

"Все виды дачных удовольствий: рыбная ловля, игра в крокет, теннис, катание на лодке, прогулки пешком и верхом (а также в экипаже).

Условия поездки: поезд "Люкс" вечером из Харбина, — в Чжаланьтуне он в 9 часов утра.

Открытие климатической станции: молебен, освящение.

Осмотр курорта, парка, рощи, славящейся как одно из живописнейших мест для прогулок.

Вновь отстроенная веранда Международного Общества спальных вагонов.

Общий завтрак. Свободный выбор блюд.

В парке великорусский струнный оркестр в составе 35 музыкантов. 8 час. вечера — обед.

Вечером летний карнавал с блестящим фейерверком и световыми эффектами на воде, иллюминацией окрестностей и т. д. Часть второго дня — рыбная ловля".

На курорте обращал на себя внимание пышный наряд многочисленных клумб и цветников. Работал здесь целый штат лучших харбинских садовников, доставивших сюда около тысячи ящиков с разнообразными растениями. В результате получился настоящий шедевр садоводства.

К жизненно важной области нужно отнести и образование. Заслуги Остроумова в этой сфере также велики.

В этой книге я не могу рассмотреть многие, тоже важные, стороны общественной жизни русских в Маньчжурии, в том числе систему начального, среднего и высшего образования (нельзя объять необъятное), но в связи с деятельностью Б. В. Остроумова должен отметить, что при нем была упорядочена, укреплена и окончательно регламентирована вся система заведования многочисленными образовательными учреждениями дороги (не только железнодорожными школами).

Это заведование было возложено на два комитета: Комитет образовательных учреждений (КОУ) и Комитет по делам высших и специального типа учебных заведений.

По регламенту, все постановления этих комитетов вступали в силу по утверждении их Управляющим КВЖД. Председатели Комитетов: первого — утверждались, а второго — назначались Управляющим дорогой на неопределенный срок и освобождались от занимаемой должности только его распоряжением.

КОУ был органом распорядительным. На него возлагалось заведование образовательными учреждениями, содержащимися на средства КВЖД, и наблюдение за общим состоянием дела в учебных заведениях, пользующихся дотацией или какой-либо поддержкой от дороги. Председателем КОУ был проф. Г. К. Гинс, секретарем — проф. Н. И. Никифоров.

Исполнительным органом КОУ был Учебный отдел КВЖД, ответственный за текущую деятельность школ. Начальником его являлся Н. В. Борзов.

При сильном и великолепно организованном Учебном отделе находились: Центральная справочная учительская библиотека, Библиотека-читальня служащих 8-го участка Службы пути, подвижные вагоны-библиотеки (числом три), Библиотека-читальня для служащих китайской национальности при депо Харбин, Склад учебников и учебных пособий, Подвижной кинематограф и при нем Комиссия по подбору и систематизации картин (контрагент Учебного отдела фирма "Кино-Атлас"), Школа кройки и шитья, летние детские площадки, летние детские колонии Учебного отдела.

На полном иждивении КВЖД (по смете Учебного отдела, т. е. бесплатными для учащихся) состояли железнодорожные школы 1-й и 2-й ступени (высшие начальные училища). На 1 января 1924 г. в школах КВЖД получали бесплатное образование свыше 12 тыс. детей. К открытым 4 китайским школам прибавлялись еще 6. Дорога содержала также и китайскую гимназию. Ее кредиты на просвещение на 1924 г. составили 635 тыс. руб. Специальное прибавление было сделано на открытие китайских школ (Воротников В. Полмиллиона на просвещение // Заря, 1924, 5 января).

В ведении отдела (т. е. субсидировавшиеся частично или получавшие поддержку от дороги в виде бесплатного помещения, отопления, освещения и пр.) находились: Гимназия им. ген. — лейтенанта Д. Л. Хорвата, Харбинская Вторая мужская гимназия Я. А. Дризуля, Новая смешанная гимназия, Харбинские ремесленные курсы, Технические курсы при ГММ, Курсы русского языка (организованы для служащих и мастеровых китайской национальности), Курсы китайского языка для подготовки к службе на КВЖД, районные школьные комитеты.

Председателем Комитета по делам высших и специального типа учебных заведений был Н. Л. Гондатти. В ведении комитета состояли: Русско-китайский политехнический институт (РКПИ позднее — ХПИ), Юридический факультет, Высшая медицинская школа (она была создана на базе Центральной больницы КВЖД), Восточно-коммерческий институт профессора К. Апелля, Мужское и Женское Коммерческие училища, Подготовительная школа родительского комитета этих училищ, Техническое железнодорожное училище и Мастерские РКПИ.

Совершенно очевидно, что дорога несла значительную долю расходов по начальному, среднему и высшему образованию для российской эмиграции и местного китайского населения. Что же касается лично Остроумова, то он является одним из прямых создателей РКПИ, разработчиков студенческой формы и наплечников. Он же распорядился сшить в магазине И. Я. Чурина бесплатно форму для малоимущих студентов для первого, прогремевшего на весь Харбин Студенческого бала, на котором юноши-студенты впервые в Маньчжурии были в красивой форме и с блестящими "золотыми" наплечниками с вензелями на плечах.

Остроумов же вручал и дипломы первому выпуску инженеров РКПИ в 1924 году.

На молниеносном чествовании Остроумова по случаю двухлетия его деятельности на дороге профессор Н. И. Никифоров отметил, в частности: "Остроумов поднял на образцовую высоту школы дороги — не только низшие, средние, но и высшую".

Сам Остроумов сказал:

"Позвольте и мне помечтать вслух, дорогие друзья! Вся моя жизнь отдана делу служения русскому транспорту. Но то, что достигнуто на Китайской дороге за эти два года, — дело не моих, а ваших рук…

Я уже сейчас могу предугадать грядущую судьбу Китайской дороги.

Я вижу вторую колею на главной магистрали, вижу маньчжурские равнины, зацветшие новые города, вижу Харбин, каким он будет через десяток-другой лет.

Думаю, что общая у нас всех мечта — закончить работу здесь, вернуться в Россию и отдать Родине наши силы!.."

С улучшением своего финансового положения КВЖД не только заботилась о дальнейшем (и значительном!) укреплении своего хозяйства, но и щедро финансировала удовлетворение духовных потребностей и железнодорожников, и всего многонационального населения Харбина и линии в целом. В книге "Великая Маньчжурская империя" автор, обозначивший себя инициалами Н. К., справедливо пишет об этом так (с. 279–280):

"Официально дорога продолжала управляться Международным техническим комитетом, в составе Правления Общества КВЖД была половина китайцев, сам председатель Правления был китаец, но огромная энергия Управляющего дорогой приводила к тому, что административные железнодорожные дела все велись через него, и вся инициатива в улучшении железнодорожного хозяйства исходила опять-таки от Управляющего дорогой. Все с Остроумова начиналось, и все на Остроумове кончалось.

Никаких административных прав над населением полосы отчуждения КВЖД Остроумов не имел и не мог иметь. Тем не менее его личное влияние в общественной жизни русской колонии в Маньчжурии было огромным. Под его непосредственным покровительством блестяще преуспевало, например, русское театральное дело. Оживилась клубная жизнь. Железнодорожное собрание приобрело значение крупного общественного центра, причем у Остроумова нашлось время и желание заняться переустройством внутренних апартаментов собрания. Банкеты, балы, сделались в руках Остроумова средствами ближайшего общения с деловыми и культурными кругами русского общества. Даже дачные курорты не ускользнули из круга наблюдений и внимания Остроумова, который много сделал для благоустройства Чжаланьтуня, покровительствуя и другим дачным местностям. Создавая бодрое настроение среди русского населения, Остроумов поддерживал живейший контакт с коммерсантами экспортерами, с лесными концессионерами, проектировал новые торговые организации".

Дополню сказанное тем, что при Остроумове в Харбинском Железнодорожном собрании оформилась постоянная русская опера, постоянный драматический коллектив; собрание взяло на себя организацию симфонического оркестра в составе 70 музыкантов (под управлением дирижера А. Ю. Слуцкого).

При Остроумове было осуществлено значительное улучшение Библиотеки-читальни Главных механических мастерских КВЖД (ставших, по иронии судьбы, позднее в Харбине главным центром советского влияния); начали работать передвижные (поездные) библиотеки рабочих и служащих КВЖД, а также вагоны-кинематографы.

В Управлении КВЖД был Церковный отдел, активно поддерживавший строительство православных храмов в Харбине и на Линии. Сама же дорога оказывала материальную поддержку католическому костелу и строительству Новой синагоги, предоставив для нее участок. Когда главноначальствующий Особого района ген. Чжу Цинлань собирал в марте 1923 г. средства для строительства буддистского храма Цзилэсы (в конце Большого проспекта), КВЖД пожертвовала на это дело 25 тыс. руб.

Субсидия Правления Общества КВЖД Обществу изучения Маньчжурского края (ОИМК) на 1923 г. составила 5 тыс. руб. золотом, плюс к этому ему было предоставлено помещение в здании Московских Торговых рядов, ставшее позднее Музеем ОИМК.

Оказал большое влияние Остроумов и на развитие спортивной жизни. У него была одна из лучших в городе конюшен.

Можно, безусловно, согласиться, что влияние Б. В. Остроумова на хозяйственно-экономическую, на общественную и культурную жизнь полосы отчуждения КВЖД было действительно громадным, и поэтому я говорю о нем не только здесь, но и в других частях книги.

Выше я уже писал о том, какое внимание Б. В. Остроумов уделял развитию Хайлара и Западной линии, где проживало большое число татар. Он поддерживал тесные деловые и дружеские отношения со многими местными татарскими предпринимателями в Харбине и Хайларе, а также и с монгольскими правителями Барги, часто даже приезжавшими к нему по делам в Харбин.

Пришло время рассказать о татарской колонии в Маньчжурии.

Но прежде чем приступить к этому обстоятельному разговору — о богатейшей общественно-экономической и культурной жизни татар в Харбине и Хайларе, надо сказать несколько слов о том, какими путями попадали татары на Дальний Восток и в Маньчжурию.

А начать следует с того, что татарский народ проявил себя в истории многими важными географическими открытиями и высокими культурными достижениями, прославился занятием торговлей и предпринимательством. Для нас важны именно путешествия и географические открытия татар, которые в конечном счете и привели их на Дальний Восток.

Главным стимулом, побуждавшим татар к движению на Восток, была торговля. Татарский народ выдвинул из своей среды много именитых купцов и дипломатов, сыгравших важную роль в установлении торговых, экономических и культурных контактов Русского государства со странами и народами Востока — Бухарой, Монголией, Китаем и другими — еще со времен раннего средневековья.

Татарские купцы из Казани издавна вели обширную торговлю со своими соседями на Западе и Востоке. Здесь на Востоке их путь лежал в Среднюю Азию, в Туркестан, в монгольские кочевья, которые еще с глубокой древности были связаны Великим Шелковым путем с далеким Китаем. Уже в начале XII века они установили опосредованные (т. е. через другие страны и народы) торговые связи с Китаем и первыми стали привозить отсюда чай, ставший вскоре столь популярным в России и Европе. В странах Средней Азии — в Бухаре, Хиве, Самарканде — татары не только торговали, но и селились, создавая свои общины, открывали постоялые дворы, лавки, кустарные предприятия и пр., и в некоторых местах составляли даже значительную часть населения.

Они легко входили в гущу местного мусульманского населения, свободно жили в его среде, заключали смешанные браки. В исторических летописях широко известны такие названия татар, как узбекские татары, бухарские татары ("бухарцы") и другие, и Казань с незапамятных времен стала признанным центром, важным перекрестком торговых путей, ведущих из России в Азию, в Персию, Монголию и Китай. И важнейшим товаром, передвигавшимся по этим путям, был чай. Чайные пути из Китая вели через всю Сибирь в Ирбит, на знаменитую Ирбитскую ярмарку, отсюда через Пермь в Казань и через Казань в Москву. Татарской столице было суждено стать одним из немногих главных городов большой чайной торговли. Здесь в Казани сложились целые семьи — торговые дома, специализировавшиеся исключительно на торговле чаем.

Но через Казань вели пути не только торговые. Именно отсюда, а позднее из Тобольска, начинались пути в монгольские кочевья и в Китай послов Московского государства и его торговых караванов. Обратный их путь в Россию тоже пролегал через Казань. Состав многих из этих посольств и караванов часто формировался из местных казанских жителей. Это обстоятельство способствовало еще более широкому ознакомлению татар с Восточной Сибирью и Китаем.

Освоение русскими людьми Восточной Сибири вызвало к жизни не только оживление торговых связей Русского государства со Средней Азией и Монголией, но и поставило на повестку дня необходимость установления торговых и дипломатических отношений с другой крупнейшей империей Восточной Азии — Китаем. Торговля с такой большой страной, как Китай, привлекала русское правительство ожиданием крупных выгод, которые она могла принести. И именно татары дали ранней истории русско-китайских отношений много славных имен участников посольств, торговых караванов, именитых купцов и даже государственных российских послов. Среди них надо прежде всего назвать имена Петра Ярыжкина и, особенно, Сеиткула Аблина.

Когда в Китай, а точнее, в Цинскую империю, как он тогда назывался, был направлен русский торговый караван, общее руководство которым было поручено назначенному первым русским послом в эту страну московскому дворянину Федору Ивановичу Байкову, то во главе каравана были поставлены служилый татарин Петр Ярыжкин и торговый "бухарец" — С. Аблин.

Им принадлежит выдающаяся роль в развитии русско-китайских связей этого раннего периода. Торговый караван Аблина и Ярыжкина прибыл в Пекин в начале лета 1654 г. и пробыл здесь почти год, принеся русской казне огромную прибыль.

Позднее (в 1666–1669 гг.) Русское государство вновь направило в Цинскую империю большую торговую миссию во главе с С. Аблиным и тоже очень удачную.

Но это, так сказать, только предыстория проникновения татар на Дальний Восток.

В конце XIX — начале ХХ вв. татарские купцы завязывают уже прочные торговые связи с Монголией, Китаем и Маньчжурией. Толчок к развитию этих связей дало открытие Великого Сибирского пути и постройка его завершающего отрезка на пути во Владивосток — Китайской Восточной железной дороги. Эти два грандиозных строительства открыли, в частности, и новый этап в продвижении татар на Дальний Восток и в Маньчжурию и в их торговой деятельности в этих обширных районах. Многие представители татарского народа стали прибывать в Маньчжурию и прочно обосновываться тут с первых же дней постройки КВЖД и Харбина.

Они приезжали из Забайкалья, Читы, Благовещенска — на телегах с товарами, обычно через китайский Цицикар. Ехали вдоль строившейся линии железной дороги и торговали — часто просто в палатках и шалашах.

Именно такой путь проделали из Нерчинска в Харбин отец и дед известного инженера-политехника Махмуда Хакимовича Таирова. Найдя себе компаньона — Шамшадина Агеева, они нагрузили товарами две телеги и открыли торговлю в Харбине. Выбрали себе хороший участок — на углу Китайской и 10-й Старо-Пристанской (будущей Страховой) ул. (рядом был построен "Модерн", недалеко расположился пристанской Чурин) и открыли в собственном доме магазин. В последующем дед и старший сын перешли на торговлю пушниной, упрочив таким образом благосостояние своей семьи.

Махмуд, из семьи харбинских старожилов, автор интереснейших статей и воспоминаний о прошлом Харбина, его людях, постройках, музыкальной и общественной жизни, — материалов, которые могут служить источниками.

Окончательно избравшие Маньчжурию полем своей торговой и хозяйственной деятельности татарские коммерсанты с развертыванием постройки КВЖД стали селиться именно здесь — на станциях и поселках ее Западной линии — Маньчжурии, Хайларе, Чжалайноре и, конечно, в Харбине. Постепенно наиболее крупные татарские колонии сложились в двух центрах КВЖД — городах Харбине и Хайларе, но многие представители этого предприимчивого и хозяйственного народа расселились и по другим крупным городам, в том числе и Застенного Китая.

Благодаря коммерческим способностям, сметке, трезвости, национальной и религиозной сплоченности татары быстро добивались успехов. Они обзаводились собственными домами, торговыми и промышленными предприятиями и очень скоро заняли видное положение в таких отраслях, как торговля пушниной, шерстью, шкурами, мануфактурой, готовым платьем и других. Своим трудом они, работая в тесном контакте с представителями других национальностей, при взаимной помощи и поддержке, характерных для освоения россиянами Маньчжурии, содействовали быстрому развитию торговли и промышленности страны, завоевав всеобщее уважение.

В Харбине одним из первых торговых предприятий в городе на главной — Китайской улице — был открытый в 1899 г. магазин братьев Агишевых — готовое платье, мануфактура, обувь, а вскоре число магазинов и лавок, принадлежавших владельцам-татарам, возросло до 10 — все в собственных помещениях, на собственных участках, купленных у дороги, — татары были и в числе первых домовладельцев Харбина. На одной Китайской ул., когда она только еще начинала складываться, а было это более ста лет назад, участки и дома имели И. Х. Байчурин, А. А. Таиров, Т. Х. Деушев, Ш. Агеев, У. Н. Агишев и другие, вошедшие в качестве членов и руководителей во многие общественные и культурные организации Харбина.

Мусульманская духовная община в Харбине — Тюрко-татарская духовная и национальная община — как она стала называться позднее, была старейшей в Восточной Азии (основана в 1906 г.). Она и возглавляла всю духовную и общественную жизнь харбинских татар.

В том же 1906 г. в городе была построена мечеть (тогда еще одноэтажная и деревянная). Примерно в то же время возникли первые мечети в городах Маньчжурия и Хайлар; в местах массового проживания татар образовывались общины и различные национальные культурно-просветительские общества. В 1908 г. была открыта первая в Маньчжурии тюрко-татарская смешанная школа "Гинаят", названная так в честь духовного руководителя и неутомимого общественного деятеля общины ахуна Гинаятуллы (Иниятуллы) Садыковича Селехметова (Селихмето-ва). По его инициативе в том же году при общине была открыта бесплатная библиотека и читальня с книгами на татарском, арабском и русском языках. Библиотека постоянно пополнялась новинками, и ее читателями были многие жители Пристани — без различия национальности. Работала она до последних лет существования тюрко-татарской общины, и ее образовательную и культурную роль в жизни татарской эмиграции и воспитании ее молодого поколения трудно переоценить.

Таким образом, после Гражданской войны в Сибири и на Дальнем Востоке татарские эмигранты, среди которых было много офицеров и солдат Белой армии, нашли в Северной Маньчжурии уже налаженную жизнь своих единоверцев, школы, мечети и пр. и имели возможность получать материальную поддержку от своих земляков. Революция же вынудила эмигрировать из России и многих состоятельных татар, часть которых сразу же уехала и в собственно Китай.

Общественная жизнь татар в этот период повсеместно значительно оживилась. В Харбине на Биржевой (№ 55/8, угол Артиллерийской) было построено каменное двухэтажное здание, в котором разместилось правление общины, школа, библиотека, приют для престарелых и неимущих и интернат для школьников. Деятельность общины сосредоточилась на религиозном, культурно-просветительном и благотворительном направлениях. Был создан Женский союз, целью которого стала защита прав и интересов татарских женщин, их взаимопомощь. Председательницей Союза была Э. Кудякова, секретарем — Г. Газизова, она же и секретарь Кружка молодежи тюрко-татар (Артиллерийская, 33/8), председателем которого являлся Ханафи Кудяков. Кружок имел четыре секции — спортивную, культурно-просветительную, музыкальную и театральную. Последние две поставили на своей сцене несколько национальных спектаклей, имевших большой успех в среде татарской общины. Впрочем, их зрителями были и многие другие харбинцы, жители Пристани.

Помимо харбинской, большой по численности, как уже говорилось выше, была и хайларская татарская колония. Купцы-татары вели здесь крупные торговые операции с монголами. В Хайларе имелись начальная и высшая начальная школы. При общине работали также Общество призрения стариков и сирот, Женское общество.

В 1923 г., опять же по инициативе Г. Селехметова, было принято решение о строительстве в Харбине двухэтажной соборной мечети — в честь 1000-летия принятия ислама предками тюрко-татар. Когда я был в Харбине в 1990 г., я сразу же посетил участок бывшей татарской общины на родной Биржевой улице: на мечети висела доска с надписью о том, что она охраняется как памятник культуры города Харбина; однако участок и все постройки на нем находились в крайне запущенном состоянии.

К декабрю 2001 г., когда я снова побывал в этих местах, положение радикально изменилось. Мечеть была отреставрирована, покрашена светлой краской, двор — очищен, дворовые постройки стояли как новенькие… Изменилось и окружение: исчез знаменитый в харбинской истории бетонный трек соседнего стадиона, на котором было в свое время поставлено столько рекордов нашими велосипедистами… Вместо него сегодня — небольшая пустынная площадка.

На углу Биржевой и Артиллерийской, на "краю" бывшего стадиона, во второй половине 20-х годов называвшегося "Первым общественным стадионом ОРВП" и являвшегося центром харбинского спорта, занимая часть его площади, поднялось высокое жилое здание. Мы снимали в это время документальный кинофильм о моей семье и русском Харбине и запечатлели эти изменения, новую бывшую Биржевую улицу на кинопленку…

В заключение рассказа о тюрко-татарской общине Харбина и Маньчжурии следует отметить, что за всю историю ее существования не было ее национальной замкнутости, изолированности от общей культурной и общественной жизни эмигрантских Харбина и Маньчжурии.

Харбинские татары не чуждались широкого участия в этой жизни, татарские коммерсанты делали щедрые пожертвования на общественные, культурные и благотворительные нужды города, не забывая при этом и внутриобщинной благотворительной работы. То же самое можно сказать и о татарских общинах в городах Хайларе и Маньчжурия.

Приход на Китайскую дорогу Остроумова с его подчас крутыми административными мерами вызвал много шума и разговоров в Харбине и на Линии, не заслонивших, впрочем, обсуждения в городе драматических событий, происходивших с последним выпускным классом Коммерческих училищ в том же 1921 г.

"Большая программа — в училищах изучался 31 предмет, и строгие во всех отношениях требования, повлекли за собой то, что к 6-му классу у нас, — пишет папа, — из 41 ученика осталось 28.

Шестой же класс стал настоящим "чистилищем" в мужском училище, и после него в седьмой класс нас перешло только 16 человек! В таком числе стали мы и восьмиклассниками. Без особых событий закончилось первое полугодие и началось второе. В феврале мы отметили традиционную "стодневку" — сотый день, который отсчитывался ото дня выпускного акта, а сам акт обычно бывал в последние дни мая.

В "стодневку" в стенах училища устраивался в складчину ужин (с вином), ребята пели, танцевали и т. д. На ужине обычно бывали некоторые преподаватели. Многие члены родительского комитета были против устройства "стодневок", считая, что они "не к лицу" такому учебному заведению, как наше. Но традиция была крепкой, "стодневки" проходили спокойно и корректно, и наша строгая, но прогрессивная администрация их не запрещала.

С 1917 г. все переходные и выпускные экзамены в школах были отменены, и мы знали, что закончим занятия 16 апреля, а все остальные классы будут продолжать заниматься. Все шло хорошо. Но вот наступил роковой для нашего 8-го "Б" класса день: вторник, 5 апреля 1921 года! Этот день запомнился на всю жизнь!

В классе отсутствовали трое, и нас было 13 человек. Прошли два первых урока, и выяснилось, что 3-й, 4-й и 5-й уроки будут свободными из-за болезни преподавателей, а 6-й урок — английская литература — состоится. Как водится, обратились к классному наставнику с просьбой переместить или отменить шестой урок. Сам он сделать этого не смог и вскоре сказал, что к нам придет инспектор. Пришедший Н. Ф. Волонцевич сообщил нам, что переместить урок не представляется возможным, а отменить его он не может потому, что преподаватель сказал, что урок ему необходим для окончания курса. "Поэтому делайте, что хотите в это время, но шестой урок должен быть", — закончил инспектор.

Мы посидели, потолковали: "Идти играть в футбол или лапту? Не хочется! Идти домой, а потом прийти к уроку? Пожалуй, не стоит!" Так и решили: к уроку не возвращаться, пропуск одного занятия как-нибудь обойдется!

Наутро пришли в училище, а швейцар, пропуская всех учеников, нас не пропускает. "Что такое, что случилось?" — "Не могу знать, приказано не пропускать!" Подошел взволнованный Э. М. Ренц и схватился за голову: "Что вы наделали! Вчера было созвано экстренное заседание Педагогического совета, и вас всех исключили!"

Мы стояли потрясенные неожиданностью, а потом посыпались вопросы: "Но как же так?" — "Что делать?.. " Эдгар Мартынович сказал: "Не все еще потеряно, мне кажется, что окончательно участь ваша решится позже. Не делайте опрометчивых шагов. Советую обратиться в Родительский комитет; может, он сумеет чем-нибудь помочь вам!"

В родкоме случай с нами был уже известен, весь город говорил об этом. Наметились следующие предложения:

— продолжить занятия с нами до конца мая;

— держать выпускные экзамены кому-нибудь одному за весь класс.

Через два дня мы узнали, что предложения администрацией училища не приняты. Нового для нас ничего не было, что делать дальше мы не знали. Собрались мы в воскресенье 10 числа, и тогда впервые кто-то робко сказал: "Так что же, может быть, держать экстерном в какой-нибудь гимназии?" Эта мысль, которая, вероятно, мелькала у каждого из нас, а теперь высказанная вслух, прозвучала, как удар хлыста. Стало больно и горько: неужели придется сделать это?.. Решили: отложить принятие какого-либо решения этого вопроса — время еще терпит!

Во вторник 12-го мне передали вызов к Н. В. Борзову.

Я смело мог говорить от имени всей группы — мысли-то у нас были общие. И вот я во второй раз в кабинете директора и опять, как провинившийся!

— Я вызвал вас потому, что мне передали — ваш класс собирается держать экстерном в какой-то гимназии, это так?

— Мы говорили об этом, но решили, что это самая крайняя мера.

— Что заставило вас поднять этот вопрос вообще?

— С нами никто не говорит о нашей судьбе, мы находимся в полной неизвестности, что-то нужно предпринимать.

— Совершив тяжелый проступок, вы, по-видимому, все же ищете легкого выхода?

— Нет, для нас это очень тяжелый выход, мы не можем примириться с мыслью получить аттестат гимназии, а не училища, которое очень дорого нам.

— Очень хорошо! Но вы понимаете, что, желая даже помочь вам, мы не можем оставить ваш проступок без наказания. Ведь после вас у нас останутся сотни учащихся, а каким примером будет для них случай с вами?

— Мы готовы к любому наказанию.

— Рад слышать это! Мы решили дать вам возможность получить аттестат нашего училища на следующих условиях: 1) публичный выговор перед всем училищем, 2) выпускные экзамены по всем предметам.

— Большое спасибо, я уверен, что мои товарищи будут согласны на это.

Конечно, в тот же день наши ребята приняли условия, а на следующий день весь класс подтвердил свое согласие администрации училища.

Выговор был назначен на 15 апреля. На нем были все 13 человек… Не буду говорить о деталях этой процедуры… В тот же день мы получили расписание экзаменов и часть программ. Первый экзамен был назначен на 20 апреля — на четвертый день Пасхи. От экзаменов были освобождены трое, которые отсутствовали на уроках 5 апреля; в их числе был и Володя Швецов, для которого золотая медаль теперь была уже реальностью. Кроме того, перед экзаменами выяснилось, что ученик Плохов отказался держать экзамены. — "Плохов сплоховал," — шутили мы, а нам самим было не очень весело.

Итак, к "старту" оказались готовы 12 человек, предстоял напряженный труд! Еще две недели назад и моя золотая медаль была несомненной, а теперь "ставка" на нее казалась очень высокой и неверной! Об экзаменах скажу, что они были "настоящие" — безо всяких скидок, но в общем проходили успешно для нас. Экзамены принесли мне огромную пользу и позволили сделать два вывода, ставшие девизами в моей будущей жизни. Первый: даже при отличном знании темы, не торопись излагать ее со скоростью курьерского поезда, правда, я не страдал этим недостатком и раньше, но не придавал ему большого значения. Второй: распределяй время подготовки к экзамену так, чтобы его хватило для прочтения курса, его повторения и нормального отдыха.

Сделать эти выводы мне помогли два экзамена: по законоведению и истории. На первом я более чем отлично знал 21-й билет — "Условное осуждение и досрочное освобождение" — тема очень интересная и выигрышная. И на экзамене я вынул билет № 21! Это поразило меня и очень взволновало. Захотелось "блеснуть" и рассказать все быстро! Начал отвечать, сбился, заволновался и только ценой большого усилия "взял себя в руки" и ответил успешно.

На экзамене по истории нужно было сдавать: Русскую историю XIX—ХХ вв., Всеобщую историю тоже этого же периода, Историю торговли. На подготовку было дано два с половиной дня (считая полдня от предыдущего экзамена).

"Русская история" всегда очень интересовала меня, и я решил прочитать "Историю" профессора Ключевского. Уникальный труд, написанный чудеснейшим языком! Я читал эту замечательную книгу, почти не отрываясь, с увлечением, как интереснейший роман! И когда закончил ее и спохватился — шел девятый час вечера перед экзаменом! Немедленно принялся за "Всеобщую историю". Ее я прочитал к двум с половиной часам утра. Попросив разбудить меня в пять тридцать, я только к уходу на экзамен успел прочитать "Историю торговли". Голова была ясная, но настроение подавленное!

В экзаменационной комиссии состояло пять человек. В билете у меня было: Александр I, Освободительная война, 1813 год, Венский конгресс; Французская революция 1830 г.; Торговые связи Финикии, Вавилона. Уверенно начинаю отвечать, говорю минут пять, все четко представляю себе, чувствую, что отвечаю хорошо.

Вдруг наш историк М. К. Дунаевский прерывает меня:

— Простите, каким пособием Вы пользовались?

— "Историей" профессора Ключевского.

Михаил Ксенофонтович как-то победоносно посмотрел на членов комиссии, а мне: "Продолжайте!"

Продолжаю, подхожу к Венскому конгрессу, говорю о нем уже минуты три и слышу председателя комиссии Н. Ф. Волонцевича:

— Господа, достаточно, не так ли?

— Да, да, конечно.

Ответ был признан блестящим, отвечал я 12 минут!

Так, постепенно и закончились экзамены, я выдержал их все на "5". Наш 12-й выпуск Харбинских Коммерческих училищ оказался "урожайным" на медали: каждый из трех классов получил их по две золотых и по две серебряных.

31 мая состоялся выпускной акт. Закончилась чудесная пора!

Начиналась совсем неизвестная жизнь, но и в ней знания, полученные в дорогом мне училище, всегда были мне надежной опорой и огромной помощью!"

Теперь о впечатлениях отца, уже студента второго курса Русско-китайского техникума — будущего Харбинского политехнического института, о начале в Харбине постановок постоянной оперы, об его впечатлениях о них, о любимце харбинской публики премьере Николае Антоновиче Оржельском.

Продолжая свои мемуары, папа пишет: "Выше я уже упоминал, что до осени 1922 г. о полноценных оперных постановках не могло быть и речи. А стало это возможным после приезда в мае 1922 г. нескольких артистов.

В один из майских дней я, возвращаясь после очередного урока с одним из своих учеников (я подрабатывал репетиторством), увидел афишу, извещавшую о концерте артистов: Альперт-Розановой (колоратурное сопрано), Оржельского (драматический тенор), Луканина (бас). Возбужденный этой интереснейшей новостью, я поспешил домой, чтобы порадовать музыкальную молодежь, часто у нас собиравшуюся. Очередное музыкальное собрание уже началось, и среди собравшихся был и полковник В. Н. Лазарев. О приезде артистов пока никто не знал, но мое сообщение вызвало очень большой интерес у Лазарева. "Вы не помните инициалы имени и отчества Оржельского?" — спросил он меня. Я ответил, что не помню, но его вопрос сразу насторожил нас, и мы просто набросились на В.Н., прося рассказать, почему он задал этот вопрос, что он знает об этих артистах? И вот что он рассказал:

— Оржельский? Хорист Мариинского театра (жена была там же кассиршей). Был произведен в солисты и вскоре ушел добровольцем на войну. Попал ко мне в полк, правофланговый. В затишье между боями пел. "Браво!" — кричали ему немцы. Дослужился до чина капитана и получил золотое георгиевское оружие. О дальнейшей судьбе не знаю…

После таких романтических сообщений мы уже еле-еле могли дождаться первого концерта артистов, тем более что имя и отчество Ор-жельского оказались такими, какие они были у певца, знакомого Лазареву.

Май 1922 г. Первый концерт. Сидела рядом профессор пения Плотницкая.

Пел Луканин — бас. После его выступления Плотницкая говорит:

— Голос прекрасный, но сырой материал, сырой…

Наконец, выходит Оржельский — высокий, стройный. Лазарев говорит:

— Да, это он!

Оржельский начинает, поет "Нитка корольков" и вторую вещь — арию с цветком из Кармен. Спел эти две вещи, и зал был покорен им полностью. Поет арию из "Паяцев" — "Нет, я больше не паяц!.. " и в этот момент у аккомпаниатора рассыпались нотные листы. Тот совершенно растерялся.

Оржельский бросился поднимать ноты, успокаивает аккомпаниатора и этим как бы успокаивает весь взволнованный зал.

Опять начинает эту арию.

Триумф…

Плотницкая говорит:

— Законченный певец, законченный и блестящий!

В антракте В. Н. Лазарев пошел за кулисы к Оржельскому. Вернулся взволнованный, — встретились, успели поговорить, — но и огорченный:

— Оржельсий простужен, глотает какое-то лекарство… Начинается второе отделение. Оржельский по программе должен петь "Рахиль, ты мне дана… " из "Дочери кардинала". Он еще не вышел на сцену, а аккомпаниатор, смотря в зал, берет несколько начальных аккордов арии. Уже покоренная Оржельским публика скандирует: "Просим, просим!" Выходит Оржельский, начинает арию. Спел он ее просто изумительно! Свое триумфальное знакомство с харбинской публикой он закончил арией Рауля из "Гугенотов".

Харбин был, буквально, проходным двором для знаменитых и известных музыкантов, певцов, актеров. О некоторых из них я уже упоминал выше. В период же с 1921 по 1925 гг. в Харбине побывали знаменитые скрипачи Миша Эльман и Яша Хейфец. Певцы — Сибиряков — бас, артист б. Императорского театра, артист с великолепной благородной осанкой и таким же голосом; известный бас Касторский, — он был уже совсем седым, но покорял и прекрасным голосом, и такою же внешностью; Илья Мозжухин (брат известного киноактера Ивана Мозжухина), бас, постановщик интересного спектакля "Фауст", в котором он пел Мефистофеля, одетый во все черное; Лабинский, известный всей России тенор, покорявший всех исполнением знаменитой в свое время "Тишины" композитора Кошеварова; Лидия Липковская — одна из блестящих звезд нашей оперной сцены — колоратурное сопрано; помимо концертов, где ей аккомпанировал и также выступал известный пианист Скляревский, она сыграла в двух операх — "Фаусте" и "Богеме". В 1927 г. в Харбине был С. Я. Лемешев и пел в опере целый сезон; в то время им было напето много пластинок. Понятно, что в то время он был еще молодым артистом, но Харбин распознал в нем будущую знаменитость. В 1936 г. Харбин посетил Ф. И. Шаляпин. В 1924 г. в Харбине побывал изумительнейший тенор Словцов, ему ниже я уделяю особое внимание.

Как видите, несмотря на обилие певцов и музыкантов, посещавших Харбин, и на наличие их постоянно в Харбине, организовать регулярные оперные постановки долго не удавалось: нужно было ко многому приложить руки, знания, энергию. Организатором, и притом блестящим, оказался Николай Антонович Оржельский. Он создал Товарищество оперных артистов на паях. С Желсобом была достигнута договоренность о льготных условиях предоставления театрального зала. Были приглашены к работе вторые персонажи: Александров (Чикин), Найдович, Лидарова, премьер — лирический тенор Черненко; позже в коллектив вступил молодой, не очень в себе уверенный, но, несомненно, талантливый, "металлический" баритон Сергей Эдвинович Торгуд.

Коллектив начал работу и провел сезон в довольно трудных материальных условиях: вся его жизнь велась на "свежую копейку" — на выручки от билетов; дотаций не было, их оперное товарищество начало получать от КВЖД только с сезона 1923/1924 гг. В это время КВЖД жила на золотой рубль, а весь край на "даян" — китайский доллар. Один золотой рубль приравнивался примерно (в зависимости от курса) к двум даянам. Н. А. Оржельский, который нес на себе всю тяжесть основного репертуара, получал 300 "марок" (ведь это было Товарищество!), что в среднем давало ему 90 даянов в месяц. Много это или мало?

Для сравнения приведу несколько цифр заработков того времени. Я, занимаясь с учеником по полтора часа ежедневно, получал в месяц 30 даянов; средний служащий различных частных предприятий зарабатывал 80—150 даянов; начальник участка службы пути КВЖД — 300–350 золотых рублей; начальники Служб КВЖД — 600–900 зол. руб.; Управляющий КВЖД (в то время инженер Б. В. Остроумов) — 3000 зол. руб.

Неудивительно, что, несмотря на суровую харбинскую зиму, Оржельский ходил в тот сезон в легком, драповом пальто, что повергало нас, студентов, его почитателей, в смятение!

Зато в следующий зимний сезон мы имели удовольствие видеть Николая Антоновича в великолепной дохе. Как удалось выяснить из расспросов артистов, доха была подарена Оржельскому известным на Дальнем Востоке оперным басом В. Воиновым. Во время болезни Воинова, когда оказалась необходимой поездка в Японию, сопровождавший его Николай Антонович во всех случаях, когда это было нужно, переносил его на руках. К началу сезона певцы вернулись — Воинов поправился, а у Оржельского появилась действительно великолепная доха.

Н. А. Оржельский покорил меня после первых же его выступлений, а окончательно — после того, как я узнал о нем многое, как о человеке".

Папа не пишет, что именно он узнал, а когда я захотел восполнить этот пробел в его воспоминаниях, то начал искать… И ни в одной изданной в СССР энциклопедии, ни в одном справочнике я не нашел ни слова об этом выдающемся оперном артисте… Ни строчки — полное забвение… Из которого имя Оржельского вырывают воспоминания моего отца и тот материал, который позднее мне все-таки удалось разыскать в эмигрантской прессе. Итак, добавлю:

Оржельский был крупной величиной на российской оперной сцене. В 1910 г. он поступает в тогда еще Императорский Мариинский театр и в 1912 г. получает от Дягилева приглашение отправиться вместе с Ф. И. Шаляпиным в заграничное турне. Оржельский поет в Париже, поет в Лондоне, возвращается вновь на мариинскую сцену. Начинается великая война…

Оржельский — не подлежал воинской повинности как артист Императорских театров. Но он уходит на фронт добровольцем, вместе со своими пятью братьями, причем два отправились по призыву, а трое тоже добровольно. Всю войну Оржельский — в окопах; действительно, получил золотое Георгиевское оружие. По демобилизации в 1918 г. возвращается в Мариинский Государственный театр. Но в начале 1919-го покидает Петроград. Поет в Екатеринбурге, поет в Омске, в Иркутске, Чите и добирается до Харбина…

Папа во что бы то ни стало решил познакомиться с артистом и при первом же удобном случае представился ему. "Умные глаза вначале внимательно и строго смотрели на меня, но уже через несколько минут я почувствовал, что "экзамен" сдан и Николай Антонович стал тем милым человеком, каким я представлял его себе…

Я пользовался любым случаем, чтобы поговорить с ним, посмотреть его на репетиции.

В Политехническом институте около 12 часов дня (между 3-й и 4-й лекцией) была большая перемена. Наскоро поев, я спешил в Железнодорожное собрание на репетиции оперных артистов. Желсоб был от института в двух кварталах, и мне удавалось провести на репетиции 15–20 минут. В собрании меня уже хорошо знали и на репетиции пропускали беспрепятственно. Смотрел, слушал, иногда разговаривал с хористами, с некоторыми из них у меня сложились хорошие отношения. Кстати, следует сказать, что хор оперы в 40 человек состоял из очень опытных певцов, если и не полных профессионалов, то хорошо знакомых с музыкой, певших много лет в харбинских церковных хорах. Из разговоров с ними, а разговор, каким бы он ни был, неизменно переходил на Николая Антоновича, я много раз убеждался, что Оржельский был не только отличным певцом и актером, но и очень хорошим человеком. Все очень его любили, восторженно говорили о его выступлениях и сокрушались, когда Николай Антонович выпивал! Нет, он не был алкоголиком и, вероятно, пил не больше нормального человека, любящего выпить в компании… Но это переживалось нами очень болезненно, наши требования к нему были очень высокими!

Однажды я набрался наглости (иначе и не определить мое поведение!) и в разговоре с Николаем Антоновичем начал просить его не пить! Можно было ожидать, что он просто пошлет меня, мальчишку, к черту со всеми моими советами. Но Оржельский был серьезен, внимательно слушал мои, по-видимому, взволнованные просьбы, а затем, блеснув своею доброй улыбкой, сказал, что пьет он не так уж много, голос его так или иначе через несколько лет все равно изменится, и тогда он перейдет в драматический театр, а вообще-то он очень тронут таким вниманием к нему с моей стороны. Вспоминая этот разговор, я еще раз удивляюсь, каким простым, сердечным человеком он был, сколько у него было мягкости и мудрости!..

На сцене же, в своей темпераментной, всех захватывающей игре, Н. А. Оржельский никому из своих партнеров не делал скидки, были ли это мужчины или женщины. Поэтому, как говорили все артисты, — Мамонова после "Паяцев" и Зырянова (как позднее и Кравченко, после "Кармен") ходили с синяками на руках, но нисколько не были в обиде на Николая Антоновича. Его изумительная игра безоговорочно увлекала всех его партнеров.

Н. А. Оржельский выступал в Харбине в 24 операх. Каждое его выступление было событием, о котором можно было бы рассказать что-то характерное. Но особенно хочется отметить оперу "Паяцы", проходившую к тому же и в постановке этого артиста. Что же касается его непосредственного участия в опере в роли Канио, то достаточно будет привести часть газетной рецензии на первый спектакль. А в рецензии говорилось: "Исполнение господином Оржельским роли Канио сделало бы честь любой столичной сцене.

Сама же постановка поразила своей новизной, логичностью и реализмом. В зале погас свет, как обычно, началась увертюра, затем пролог.

Сейчас должен раздвинуться занавес и увидим артистов труппы Канио, в их театральных несуразных костюмах, увидим жителей селений в их кургузых курточках, увидим театр на сцене — ряды скамеек для зрителей и бутафорский помост, его изображающий!..

Но что это?! В зале вспыхивает свет, раскрываются двери, и в зал с возгласами, барабанным боем, веселым шумом вливается толпа артистов — труппы Канио. Они пляшут, весело смеются и, продвигаясь по залу, поднимаются затем по помосту (а мы и не заметили его!) на сцену. Артисты в современных костюмах, и когда они поднялись на сцену, все зрители почувствовали себя действительно непосредственными участниками всего того, что будет происходить далее, — артисты таким необычным появлением уже создали в зале атмосферу чего-то захватывающего, волнующего, тревожного!

И дальше зритель все время непосредственно связан с артистами, судьба которых оказалась столь трагичной.

Потрясающей была сцена, когда Недда, погибающая от ножа обезумевшего Канио, зовет:

— Сильвио, на помощь!

В ответ на это из зала по помосту, на сцену бежит Сильвио и умирает на помосте, сраженный ударом Канио. Все это нужно было видеть, слышать и перечувствовать! Каждому, потрясенному таким реализмом, зрителю казалось, что несчастный Сильвио был вырван из среды зрителей, что на месте Сильвио мог оказаться любой из зрителей, находившихся в зале. Незабываемый, потрясающий спектакль!"

Меня всегда поражала изумительная легкость движений Н. А., несмотря на его рост и вес! Так было в "Богеме", "Кармен", "Паяцах" и т. д. В "Паяцах" сцена погони Канио за Сильвио, только что расставшегося с Неддой, поражала своею простотой и реализмом! Канио не ищет калитки в почти метровом заборе, а с необычайной легкостью перепрыгивает через него и устремляется за Сильвио, не теряя ни секунды!

Исполнение Оржельским роли Баяна в "Руслане и Людмиле" поразило и в то же время вызвало некоторое недоумение. Дело было в том, что старика Баяна он пел в полный голос. В особенности хорошо — мощно и красиво звучали последние строки песни Баяна. Но признаюсь, как-то трудно было увязать такой красивый сильный голос с образом старика Баяна. Я решил поговорить об этом с Николаем Антоновичем, выяснить — каковы его мотивы такой интерпретации роли Баяна.

То, что он мне сказал, было и достаточно, и совершенно убедительно:

— Каждый певец, — объяснил Оржельский, — если он будет только механическим передатчиком слов романса или арии — обречен на провал! Певец, больше чем обычный актер, должен своим исполнением, своим голосом воздействовать на слушателей и убеждать их в том, о чем он поет. Во все времена певец Баян, независимо от его возраста, был выразителем всех лучших чаяний и устремлений людей. И если у людей могли быть какие-то сомнения в правильности того или иного, то Баян должен был убедить и убеждал их в торжестве правды и справедливости, в бессмертии лучших сыновей своей страны. Аубеждать, заставлять во что-то верить, может, конечно, тот, кто не просто говорит правду, а говорит ее в полный голос, а это не должен быть дрожащий голос, хоть и очень доброго и мудрого, но старика!

Может быть, кто-нибудь и не согласится с этим, но я еще раз был поражен тонкостью понимания Оржельским каждой своей, даже небольшой роли!"

Здесь разрешите мне прервать воспоминания папы о сценическом мастерстве Н. А. Оржельского, о харбинской опере и различных городских развлечениях. У нас в Харбине, да и вообще у русских людей в Маньчжурии каждый год наступало время, когда все эти развлечения, балы, все светские удовольствия, даже опера — замирали, отходили на задний план или даже вовсе исчезали на время из жизни.

Наступали семь недель Великого Поста…

После шумной и разгульной Масленицы переход этот был особенно заметен. В меню ресторанов и столовых начинали преобладать постные блюда; дома — тоже — каши и постные супы, рыба воспринималась как праздник… Происходила перемена во всех сторонах жизни каждой православной харбинской семьи, если даже она не очень строго соблюдала пост. Менялось настроение, душевный настрой всех ее членов, и его можно определить как умиротворение и покой, какое-то всеобщее примирение.

И не вдруг. Начиналось все с русского православного, истово соблюдавшегося в харбинских семьях обычая просить друг у друга, у всех членов семьи, прощения за причиненные ранее обиды — с Прощеного воскресенья. Вечером, перед уходом домой с последнего дня Масленицы родственники-гости падали на колени перед хозяевами, совершали земной поклон и просили у них прощения… То же совершали деды и родители перед внуками и детьми, и дети перед старшими. Звучало умиротворяющее "Бог простит", следовали объятия и поцелуи. Так бывало из года в год, и теперь понятно, почему наступавший понедельник назывался Чистым.

А на улице? Привычные с раннего детства, сопровождавшие нас всю жизнь колокольные звоны, всегда вызывавшие подъем духа и ощущение какой-то радости, сегодня уже совсем другие. Перезвон колоколов — спокойный и протяжный и оттого чуть печальный. Менялось облачение священников и все внутреннее убранство церквей. Все становилось темным, приглушенным. Иконы убирались в черные покрывала, что придавало добрым ликам святых и даже мягкому образу Божией Матери непривычную строгость.

Великий Пост, как и Рождественский, — это время больших духовных концертов объединенных хоров харбинских церквей — о которых так хорошо написала их участница, ныне регент хора русской православной церкви в Сиднее — Вера Троицкая (см. ее статью "Харбинские духовные концерты" // НСМ, март 2000, № 73).

Одним, возможно, наиболее ранним, по крайней мере, из известных мне, был такой концерт трех хоров — Св. — Николаевского собора, Софийской церкви и церкви Коммерческих училищ под управлением И. П. Райского 30 марта 1921 г. В нем принимала участие известная в то время певица — сопрано Каплунова, т. е. уже существовала традиция привлечения к выступлению церковного хора светских певцов.

Что касается церковных хоров, то каждая из 23 харбинских церквей имела свой, зачастую вполне профессиональный хор. Особой известностью и славой пользовались три архиерейских хора и среди них, конечно, прежде всего хор Свято-Николаевского кафедрального собора, певчие которого работали, отчасти, на профессиональной основе, т. е. получали за свою (нелегкую!) работу в хоре небольшое жалованье.

Широко известными старейшими регентами харбинских хоров были упоминавшийся П. Н. Машин, Ипполит Петрович Райский, Валериан Степанович Лукша, Иван Андреевич Колчин, Иван Максимович Воротников. Из более молодого поколения В. Троицкая называет следующих: Петр Филиппович Распопов, Виталий Иулианович Сумневич, М. Н. Троицкий, Н. М. Беневоленский, А. В. Приклонский, Константин Павлючик, Д. Н. Немчинов, Георгий Ефимович Черемушкин, Игорь Баранов. Прекрасным организатором школьных хоров Лицея Св. Николая и обоих Конвентов являлся и популярный Николай Иванович Бабайлов. Уже в Австралии регентами местных церковных хоров стали харбинцы Вадим Лаптев, Л. А. Приклонская, В. Троицкая.

Выдающимися голосами обладали два знаменитых харбинских протодиакона, служившие в соборе, — о. Николай Иванович Овчинкин (могучий бас-октава) и о. Семен (Симеон) Никитич Коростелев (красивый лирический тенор).

Все поколения харбинцев любили хоровое пение, и эта любовь прививалась нам с детства — с участия в школьных хорах, которые тоже были в каждой школе и часто выступали в школьных и даже городских концертах.

Каким-то чудесным, фантастическим праздником искусства, дивной сказкой представляется мне в наши дни один такой концерт, посвященный старинной русской песне, на музыкальном вечере в Гимназии им. Ф. М. Достоевского в начале февраля 1936 г. Чтобы не быть голословным, предоставлю слово газетному отчету.

Перед началом концерта директор гимназии В. С. Фролов сделал доклад, посвященный народной песне, отметив исключительное значение в жизни русского человека песни, сопровождавшей его от колыбели до могилы.

Далее начались выступления хора, которым дирижировал И. П. Райский. Были исполнены "Поминальные", "Заздравные" песни, вещая "Голубиная книга" и полные неподдельной, чисто русской скорби песни о "Плакун-траве" и "Прекрасном царевиче Иосифе".

После перерыва зазвучали изумительные, воссоздающие атмосферу старины "гуслярские песни", из которых наибольшее восхищение зала вызвала песня "Плач Ярославны", исполненная вместе с хором абитуриенткой гимназии Л. П. Саяпиной.

Во втором отделении прозвучали хороводные песни — "Ой утушка моя луговая", "Девки звали молодца", "Стой, мой милый хоровод". Исключительное впечатление на зрителей произвели "Свадебные песни", из которых были исполнены "Сидит наша гостинька" — ученицей Г. Стрельчик, а также "На море лебедушка" и "Не летай мой сокол". Интересны были и старинные "Беседные песни" — "Чернобровый черноокий", "Калинка моя", исполненные ученицей С. Ворониной.

Отдельную часть программы составили бытовые песни — "Снится мне младешенке" в исполнении ученицы Васюковой, веселая игровая песня "Я золото хороню, хороню" — ученицы Недзвецкой, с хором.

Завершали концерт шуточные и скоморошьи песни.

И в заключение рецензии сообщается, что хор гимназии готовится к большому масленичному вечеру народной песни под названием "Русское раздолье".

А ведь это — всего лишь ученический хор одной, пусть и лучшей, гимназии города!

А вот еще один анонс, свидетельствующий о любви харбинцев к хоровому пению, о том внимании и заботе, которые уделялись в эмиграции русской песне.

14 февраля того же года, пятница:

"В воскресенье в Желсобе состоится светский концерт хора И. А. Колчина, организованный правлением Общественного реального училища при модягоуском храме.

Концерт посвящен русской песне и заключает в программу [так в тексте. — Г. М.] ряд красивых, не исполнявшихся в других концертах хоровых произведений русских композиторов.

Талантливый руководитель хора, к сожалению, очень редко появляющийся на эстраде, выбрал для своего концерта шедевры русской песни, которые делают понятным то почетное положение, которое занимает эта песня во всем культурном мире.

"Ковыль" Сахновского, сюита Пащенко с красивой народной песней "В темном лесе", с ее причудливыми модуляциями, "Лес" Речкунова, "Соловушка" Чайковского, "Ах, не одна во поле дороженька" Александрова, эффектная "Канава" Чеснокова и его же тонкое "Теплится зорька"…

Хор состоит из 30 мужских и женских голосов; имея в каждой партии лучших певцов харбинских хоров, отличается большой спетостью".

И. А. Колчин назван глубоким знатоком своего дела, художником-музыкантом.

Концерт состоялся при полном зале и имел большой успех.

…Но понемногу и все более властно начинает вступать в свои права весна. Сильнее припекает весеннее солнце. Заметно теплеет, но еще стоят морозцы. С крыш свисают длинные сосульки. И вот наступает день весеннего равноденствия — 22 марта — Жаворонков день. Зиме приходит конец.

В этот день в русских семьях пекли "жаворонки".

Вот как об этом пишет русская писательница, хайларка, Надежда Перминова:

"Бабушка, перекрестившись, разбила шероховатую, словно из снега слепленную скорлупу о край глиняной миски-глечика, полила постного масла и молока, взбила деревянной лопаточкой и, подсыпая муку, замесила тесто. Она наделала из него ровных шаров, а потом каждый из них раскатала в длинные полосочки, которые перевила: один посередине, другие ближе к одному из концов. Уложив первые на смазанный лист, стала класть поперек их вторые так, чтобы длинный конец раскатанной полоски был хвостом. Для большего сходства бабушка разрезала его ножом еще на несколько полосочек. Короткую часть, головку жаворонка, она поручила оформлять мне. Я вытягивала из теста носик, а там, где тесто заворачивалось, пристраивала — вминала две черных горошины — припасенную с лета сушеную черемуху".

А если уже прилетели к этому времени настоящие жаворонки, испеченную сдобу надо было обязательно показать им и попросить:

Жаворонок, жаворонок! На тебе зиму, а нам дай лето! Возьми себе сани, а нам дай телегу!

Надежда Ильинична Перминова, проживающая ныне в Вятке, — автор трех сборников стихов, двух работ о народных ремеслах, книги для детей и двух книг прозы. Отрывок процитирован мною из ее сборника "Соловьиная ветка" (Вятка, 1991, с. 111–112).

И вот уже наступает шестая — Вербная — неделя Великого Поста.

Это несколько дней веселого и шумного праздника среди скорбного Великого Поста перед завершающей его Страстной седмицей. Для людей это была как бы разрядка, короткая отдушина в череде скромных и тихих недель… В Москве дни Вербной недели проходили особенно шумно и весело. Местом гуляний всегда была Красная площадь.

Харбинский журналист М. Ш(мидт) в статье "Бей до слез!.. Вербные дни в Первопрестольной" называет эти дни "волшебной неделей весенней радости, красок и веселья". Он пишет о красочных развалах ярмарки на древней площади, центре Москвы и всей России, — о палатках и дощатых лавках в три ряда, сотнях торговцев с лотками, о наваленных грудами на земле "вербных товарах", о "сборе здесь букинистов всей Москвы".

"Свист, писк, треск — стоном стоят над площадью. Купцы, офицеры, чиновники, няньки с детьми, гимназисты и гимназистки, студенты, инженеры, кухарки, горничные, дворники, мастеровые — все за неделю, хоть день-два толкались в эти буйные весной и жизнью дни на Красной площади…". Вечером через площадь вереницей проходили щегольские выезды московской знати и именитого купечества. Ав московском Манеже традиционно на "Вербу" устраивались "конкур-гиппик" — известные на всю Россию состязания лучших наездников императорских кавалерийских полков.

"Пела и звенела старая Москва в вербную неделю. Смеялось весеннее солнце, смеялся радостный народ…" — заключает журналист.

А в Харбине? То же!

Оживление наступало уже примерно с четверга — открывались традиционные вербные базары: по всей Мостовой улице, в Доме милосердия, у всех храмов. С утра устанавливались деревянные прилавки, лотки, на которых располагались груды искусственных цветов, живые цветы, ветки багульника. На тротуаре — в ведрах, в корзинах — пучки красных веточек с пушистыми светло-серыми "барашками" — свежесрезанная верба. Продавцы — русские женщины, китайцы. Верба и в руках у многочисленных китайских разносчиков.

Вербный базар в Доме милосердия — это, по установившейся традиции, и выставка-продажа рукоделий воспитанниц: разные изящные поделки-подарки, вышитые скатерти и салфетки, аппликации, детские платья, фартучки-нагрудники… Харбинцев призывали посетить выставку, купить работы, помочь таким образом материально этому приюту милосердия.

Пик праздника — суббота. На базарах многолюдье: взрослые, школьники (школы и предприятия закрыты), гул, оживление, праздничное настроение, у всех в руках верба и цветы. Мальчишки бьют девочек по ножкам, приговаривая "Верба хлес, бей до слез!" Визги, шум…

Но все заканчивается к вечернему богослужению. В храмах служат две всенощные. Раннюю (Детскую) — для детей — святят вербу, подходят под Помазание. Позднюю — тоже с освящением вербы — для взрослых. Какая-то особенно светлая, праздничная литургия в воскресенье: вход Господень в Иерусалим…

Но быстро проходит этот короткий праздник, и с понедельника — наиболее строгий пост. Говеют школьники. Ходят в церковь на службы; в среду после утреннего богослужения исповедуются в своих детских грехах у священника, получают под епитрахилью их отпущение; приходят на всенощную; и в Великий четверг, в праздничной школьной форме, причащаются Святых Тайн. Говеет и причащается перед Праздником Пасхи и большинство русского населения…

Но кто мне скажет, когда именно, еще задолго до Пасхальной Заутрени в душе начинает жить ощущение, предвкушение Праздника? Когда начинается Пасха?

Я имею в виду, конечно, не фактический момент, не вечер в Светлую Великую субботу, не крестный ход вокруг церкви и ликующие возгласы с паперти — "Христос Воскресе!" Не домашнее разговление и пасхальные визиты в Первый день… Я говорю о том первоощущении, предчувствии приближающегося с каждым часом великого радостного события — Праздника праздников и Торжества из торжеств, о многочисленных п р из н аках наступающей Пасхи… Когда?

Пока я не дам ответа на этот вопрос, остановлюсь на сказанном, а продолжение будет в следующей главе.

Начиная теперь разговор о развитии в российской колонии в Маньчжурии и Китае изобразительного искусства, хочу прежде всего сказать, что, хотя в области искусств труднее всего проводить какие-либо сравнения, тем не менее берусь утверждать, что уровень международных контактов русских художников здесь с их китайскими и японскими коллегами был, пожалуй, наиболее высоким и уступал, быть может, только связям в области музыкального искусства. Да и российская общественность в целом интересовалась традиционным китайским и японским искусством.

Не странно ли? При таком различии европейской и восточной живописи, используемых ими форм и средств, изображения и понимания функций пейзажа и прочем, и прочем…?

Да, все-таки! Именно так.

В среде русской интеллигенции, воспитанной на изящном вкусе, на традициях национальной терпимости, искусство Востока всегда привлекало к себе внимание. При всей его непохожести на европейское — в изобразительных средствах и приемах мы ощущали подлинность этого искусства — скрывающего, а может быть, наоборот, раскрывающего таинственный мир чувств и ощущений людей Востока, позволяющего приподнять невидимую завесу над их тайнами.

Попав в Китай, русские люди соприкоснулись с самыми различными формами восточного искусства в непосредственной близости. История русско-китайских и русско-японских связей в области изобразительного искусства еще ждет своего исследователя. Здесь ниже только отдельные эпизоды, отражающие, однако, подлинный высокий дух этой важной области культурных связей русского и дальневосточных народов, демонстрирующий настоящее межцивилизационное взаимодействие в подлинном смысле этого слова.

Я имею в виду не только встречи русских в Китае непосредственно с китайской и японской живописью на выставках и вернисажах. Разве к сфере высокого народного искусства не относится неповторимая китайская и японская архитектура пагод и храмов (не говоря уж об изображениях сонма их "страшных" богов, поражающих воображение), различные предметы искусства, в том числе всевозможные художественные китайские и японские "безделушки", имевшиеся в изобилии в каждой русской семье, нарядные и оригинальные атрибуты одежды, наконец, просто праздничный китайский лубок, китайские и японские художественные панно? Разве не сталкивались со всем этим харбинцы и жители других городов Китая буквально на каждом шагу?

Но я буду пока говорить только о выставках.

Огромный успех у русской общественности Харбина имела в описываемый период выставка картин молодой китайской художницы Ян Мэйлин, отмеченная несколькими восторженными рецензиями.

А харбинские русские художники?..

Большинство их являлись питомцами высших и средних художественных школ императорской России: В. Е. Панов и Н. А.В ьюнов — С.-Петербургской Академии художеств; П. Ф. Федоровский окончил ее курс по архитектурному отделению; М. М. Лобанов не окончил курса из-за начавшейся революции. А. Е. Степанов, М. М. Пьянышев и В. П. Казанов окончили Московскую школу ваяния и живописи. А. К. Холодилов являлся питомцем Екатеринбургского художественного училища, а Н. С. Задорожный — Читинской художественно-промышленной школы. А. Н. Клементьев, преподаватель Лицея Св. Николая, закончил курс Одесского художественного училища, после чего совершенствовался за границей. А также С. С. Шешминцев, Ю. В. Смирнов, художник-китаевед А. И. Сунгуров… Всех я просто не имею возможности здесь перечислить!

В Шанхае работали В. С. Подгурский, М. А. Кичигин, Н. А. Пикулевич, Л. Н. Пашков, Я. Л.Л ихонос, другие. Талантливыми карикатуристами были Вита Загибалова, Руф Ананьев, в Шанхае — Г. Н. Сапожников (Сапажу).

Широко известны были и театральные художники, творившие прекрасные декорации к многочисленным и разножанровым харбинским постановкам, начиная с оперных и кончая яркими кафешантанными. В этой области были известны такие имена, как В. А. Засыпкин, М. Ф. Домрачев, А. Д. Сафронов, В. Д. Шилоносов, Покровский, Алин, Смирнов; позднее — Слюсарь, Лобачев (Коренева О. Живопись // Политехник, 1979, № 10, с. 165).

Добавлю еще одно имя — художника Ф. Тэдди, ярко работавшего в кабаре "Альказар" и вызвавшего восхищение журналиста Коли Шило, который посвятил ему следующие строчки:

В этой книге я не ставлю своей задачей рассказывать о харбинских художниках подробно — это дело будущего. Здесь речь пойдет только о начале 20-х годов, о нескольких художниках и их выставках и о Художественной студии "Лотос".

Мне известно, что в 1920 г. в Гимназии Оксаковской проходила выставка работ художника-портретиста Николая Алексеевича Кованцева. Выставлялись: сделанный им в Астапове первый посмертный портрет Л. Н. Толстого, портреты Д. Бурлюка, Владимира Степного, артистов Бравина, Дальгейма, Доброхотова, артистки Черкасской. Внимание публики привлекала картина, названная художником "Довольно крови" — с изображением прекрасного ангела.

В 1921 г. в Харбине побывал уехавший отсюда в Америку глава футуристов Давид Бурлюк, "поражавший общество откровениями нового искусства", — как писали о нем местные газеты. Устроенная им выставка имела успех, хотя харбинцы и посмеивались над такого рода искусством. Но Бурлюк, как личность, им понравился, и они, воспользовавшись теми неологизмами русского языка, которые художник привез с собой из России, в шутку говорили: "Харбинцы обилечиваются, а Бурлюк огалошивается" (воспоминания В. Г. Мелихова).

В то же время был в Харбине и М. А. Кичигин, и в мае 1922 г. прошла его выставка. Но о его творчестве, расцветшем позднее в Шанхае, конечно, надо говорить особо.

В этом же году была устроена выставка художника Н. Гущина. На выставку дал рецензию Сергей Алымов, назвав художника с присущей автору образностью "Коробейником красок"

Теперь о студии "Лотос".

У истоков Художественной студии "Лотос" — заметного явления в культурной жизни Харбина — стоял художник и скульптор Александр Кузьмич Холодилов, ставший позднее бессменным секретарем этой студии.

Родился он 7 октября 1896 г. в Висимо-Уткинском заводе Верхотурского уезда Пермской губернии — одном из первых возникших на Урале. По окончании начального училища поступил в ремесленное, которое окончил в 1912 г. В 1917 г. завершил учебу в Художественном училище Екатеринбурга. Работал преподавателем рисования и черчения в Екатеринбургском высшем начальном училище.

От училища Александр Кузьмич должен был ехать в Таганрог художником-декоратором, но школа была в 1919 г. эвакуирована в Читу, и он был прикомандирован к Читинской художественной школе. Был мобилизован и работал в качестве художника по оформлению фотографических альбомов и театральных декораций.

В это трудное время велось много разговоров о Китайской Восточной железной дороге и о Харбине; возникло желание от всех происходивших вокруг потрясений уехать туда и пожить спокойной жизнью. Желание это удалось осуществить осенью 1920 года.

Несколько художников — голодные, оборванные — приехали в Харбин.

Витрины и прилавки магазинов Чурина ломились от изобилия продуктов, город жил сытой, спокойной жизнью. Остро встал вопрос: как быть? что делать?

По рассказу дочери — Татьяны Александровны Ивановой (Холодиловой):

Подошел к группе молодых людей какой-то солидный, прилично одетый мужчина.

— Вы художники?

— Да…

— Не возьметесь ли писать вывески?..

Работа таким образом нашлась, и молодые художники Екатеринбургской и Читинской школ, приехавшие в Харбин, объединились вокруг нее. Коммуна сложилась на Кавказской улице Пристани на квартире Холодилова, где все и стали жить вместе.

У талантливой молодежи возникла мысль о создании в Харбине собственной художественной школы. Ее открыли — тут же и назвали "Лотос". Ученики появились сразу, и постепенно их становилось все больше и больше.

Школа практически выполняла чрезвычайно важную задачу: пробуждать у детей эмиграции, уже в это трудное время начала 20-х годов, художественные способности.

Деятельность расширялась. Встала задача подыскать новое, более просторное помещение. В коллектив вступил старший коллега, директор Екатеринбургского художественного училища, энергичный В. М. Анастасьев.

Он-то и нашел новое пристанище для "Лотоса" — в только что отстроенном доме Мееровича — Большой проспект, 24а, угол Таможенной, — в просторной, пустующей и заваленной хламом мансарде, которая скоро стала знаменитой. Соглашение было достигнуто. Всю необходимую работу художники взяли на себя: собственными руками очистили помещение, оборудовали студию, художественно оформили ее, создали павильон, начали работать…

5 февраля 1922 года харбинская газета "Рупор" сообщила, что в доме Мееровича "приспособилась художественная студия под названием "Лотос". Группа художников объединилась под руководством Анастасьева, бывшего хранителя столичной художественной галереи, и художника-архитектора Бернардацци. Большая светлая комната заставлена мольбертами и декоративными аксессуарами. Представители богемы здесь же и живут. Спят под мольбертами в приятном соседстве масок, черепов и гипсовых торсов.

Начались занятия с группой учеников по рисованию. По вечерам устраиваются "кроки" — наброски с живой натуры в несколько минут".

— Нет рисовальной школы в Харбине, — заключал журналист. — Может быть, "Лотос" восполнит этот пробел?

Автору заметки, несмотря на ее язык и некоторые неточности, нельзя отказать в присутствии здравого смысла и умении правильно оценить конъюнктуру. Студия, действительно, была очень нужна и открылась как раз вовремя. Потребность горожан в художественном — так скажем — образовании оставалась совершенно неудовлетворенной и определила успех "Лотоса". Художники же были вознаграждены за инициативу. Им удалось быстро развернуть свою деятельность в широких масштабах.

Не прошло и двух месяцев, как Студия искусств "Лотос" объявила об организации регулярных занятий по живописи, рисованию и скульптуре, создав для этого группы: Первую — обучающихся рисованию, живописи и скульптуре; Вторую — для детей дошкольного возраста от 5 до 8 лет (эстетическое воспитание); Третью — сеансы набросков и этюдов и живой модели для художников; Четвертую — уроки технического рисования и черчения для ремесленников.

В 1920–1923 гг. рисование, живопись и лепку здесь вел А. К. Холодилов. В последующем художник перешел на преподавательскую работу, которая стала делом его жизни. Он преподавал рисование и черчение в Первом Высшем начальном училище (на Артиллерийской ул., угол Пекарной), в правительственной гимназии, в школах в Затоне и Ченхэ; а в 1945–1955 гг. — в Первой советской средней школе.

О дальнейшей судьбе Александра Кузьмича пишет его дочь Татьяна Александровна (Иванова Т. А. Несколько слов об отце // НСМ, февраль 1998 г., № 50). В 1955 г. семья выехала на Родину, на целину. Получила назначение в один из совхозов Хакасии (Красноярский край). Приехав со всем своим, невиданным в здешних краях, "арсеналом" художника — набором холстов, красок, кистей и пр., А. К. Холодилов расписывал помещение местного клуба, писал декорации для постановок, плакаты, числясь по должности… маляром (места художника в штате совхоза предусмотрено не было).

Но слух о появлении здесь талантливого живописца-оформителя быстро достиг областного центра — г. Абакан, и Александра Кузьмича пригласили преподавателем рисования, черчения и художественного ремесла в Абаканское педагогическое училище. Здесь он оформлял студенческие спектакли, вел кружок гальванопластики, которой стал серьезно увлекаться, участвовал в краевой выставке самодеятельного искусства в Красноярске. Так он бессменно проработал в училище десять лет, неоднократно получая за честный труд, как тогда было принято, почетные грамоты, премии и благодарности.

Скончался А. К. Холодилов 9 февраля 1967 г. в Абакане и похоронен на местном кладбище на высоком холме при впадении р. Абакан в Енисей, с прекрасным видом на Саянские горы…

Но вернусь к студии "Лотос".

Еще через некоторое время студия перешла на более высокую ступень обучения, введя классы: рояля, пения и оперного пения (пианист Б. М. Лазарев, класс скрипки — В. Д. Трахтенберг, начальное пение, постановка голоса — Н. А. Оржельский); теории музыки и сольфеджио (К. А. Лазарева); мелодрамы и мелодекламации (З. И. Казакова).

Художник М. А. Кичигин организовал новую группу по рисованию. Все эти классы и группы имели успех и активно посещались. После 1923 г. художники стали постепенно разъезжаться — и из мансарды, и из Харбина. Позднее, по инициативе Анастасьева, в студии появился А. Е. Степанов, поселившийся здесь со своей семьей.

Мы видим, что "Лотос" легко и свободно, имея такие превосходные кадры, вышел далеко за рамки только изобразительного искусства (за что ему честь и хвала), хотя последнее оставалось для него главным.

Пора немного рассказать о людях, фамилии которых упоминались выше.

Владимир Михайлович Анастасьев (род. в 1878 г.) был личностью даже для Харбина совершенно незаурядной. "Столичная художественная галерея", как назвал ее журналист, хранителем которой он был, — это Санкт-Петербургский Музей императора Александра II. В. М. Анастасьев, его директор, окончил таганрогскую гимназию, где одновременно с ним учились А. П. Чехов и В. Г. Тан-Богораз — люди известные всей России. Посвятив себя изучению естественных наук и искусства, Анас-тасьев выбрал область прикладного искусства и поступил в Строгановское училище в Москве, пройдя за два года четыре курса. Высшее образование он получил позднее в Университете Шанявского.

Окончив с отличием училище, в том же 1901 г. выехал с организованной им артелью художников-прикладников в Шотландию, в Глазго, для сооружения Русского отдела Всемирной выставки, строившегося по проекту учителя Владимира Михайловича — академика Шехтеля.

По возвращении в Москву был приглашен сначала на должность заместителя директора вышеназванного музея, а затем стал и его директором. Одновременно преподавал в Строгановском училище рисование. В 1908 г. ему на выбор был предложен пост директора художественно-промышленных училищ в ряде крупных городов России. Интересуясь народным искусством и кустарной промышленностью, Анастасьев избирает село Красное Костромской губернии — центр кустарных промыслов. Вместе с тем, в качестве сотрудника учебного отдела министерства торговли, он почти ежегодно командировался в Западную Европу и собирал там материалы для своей будущей научной работы.

Эту деятельность исследователя прервала Первая мировая война. В этот период Владимир Михайлович, по поручению министерства, создает сеть профессиональных школ в европейской части России. На посту директора Художественно-промышленного училища в Екатеринбурге его и застает революция. В период Уральского правительства Анастасьев — управляющий министерством народного просвещения. С созданием Омского правительства он особоуполномоченный министерства просвещения в Уральском крае.

В 1920 г. выехал в Харбин, где занял должность инспектора Учебного отдела Харбинского общественного управления (ХОУ). С того времени постоянно работал на ниве народного образования. Известен как замечательный лектор по истории искусств, педагогики и эстетическому воспитанию. Выезжал с лекциями в города Китая, в частности в Шанхай.

Отметил в 1928 г. в Харбине 25-летие своей педагогической деятельности.

Об Александре Александровиче Бернардацци мне пока известно мало: только то, что он был преподавателем Харбинского политехнического института.

Борис Матвеевич Лазарев — крупный русский пианист, педагог; его ученик Г. Зингер добился международного признания. Его жена — Кириена Александровна Лазарева — тоже из известной музыкальной семьи, дочь пианиста и педагога А. И. Зилоти, внучка российского мецената, создателя Третьяковской галереи — П. М. Третьякова.

Владимир Давидович Трахтенберг (1889–1963, Сидней) — крупный музыкант и педагог, ученик С. Рахманинова и А. Глазунова. Николай Антонович Оржельский нам уже знаком. Все они, кроме Трахтенберга, жившего неподалеку на Правленской, и Оржельского, проживали при Студии.

Перенесемся в атмосферу одного из праздников художественной школы.

Дом Мееровича на Большом проспекте. Мансарда…

Вы поднимаетесь наверх и попадаете в обстановку — сказочную — иного слова не подберешь, необычную, изысканную. Весь "Лотос" — как волшебный замок. Невозможно поверить, что это мансарда под крышей обычного харбинского дома, пусть и многоэтажного… Стены увешаны работами учеников студии: масло, акварель, сангина, тут же — шкуры, гобелены, лепные работы. Студия — это ряд "углов", ярких, красочных, каждый в своем духе и стиле; отделены они друг от друга колоннами. Тут же сооружена балюстрада. Пол в коврах. С потолка свисает оригинальная люстра. В оформлении каждой детали видна опытная рука А. К. Холодилова.

Что же здесь сегодня происходит? Первый в истории студии камерный концерт.

"Битковый" сбор. Нарядно одетая публика. Все исполнители во фраках. Это Н. А. Шифферблат, В. Д. Трахтенберг, И. Э. Кениг и И. М. Ступель.

"Лотос" регулярно проводил музыкальные вечера, устраивал художественные выставки. В том числе — Передвижную художественную выставку. Ее каталог включал в себя 161 художественное полотно. 38 полотен выставил Н. А. Вьюнов, в том числе: "Владивостокские этюды", "Озеро Байкал", "Озеро Метино", "Тальменье". Далее среди участников такие имена: П. М. Поговский, Ф. П. Соболев, М. А. Кичигин, Я. Л. Лихонос, И. П. Сверкунов, С. Р. Бирнбаум, А. К. Х., Я. М. Яругский-Эруга, Ф. М. Суворовцев, М. Н. Аветов, П. М. Доброгаев, М. С. Пилецкий, А. Д. Зайцев, М. М. Горев, Альберт Бенуа, Чарданьев, Ин. Н. Жуков, К. А. Татз.

Также постоянно устраивались выставки ученических работ. Вторая такая выставка была проведена в январе 1924 г. На фотографии ее обратите внимание на виньетку "Лотоса".

Художники Харбина периодически устраивали свои балы. На Масленой неделе 15 февраля 1923 г. один такой бал-карнавал был устроен в Коммерческом собрании.

В собрании на этом балу не осталось не декорированной ни одной стены; все вертикальные поверхности верхнего и нижнего этажей и даже подвального помещения были завешаны специально для этого бала написанными художественными полотнами и светящимися панно, разнообразными шаржами в стиле настенных "помпейских" фресок. Для этих декораций художники разрисовали более трех тысяч аршин полотна…

Главная площадка бала — зрительный зал и сцена были превращены в знойно-синюю "тропическую ночь" Южной Африки… В фойе нижнего этажа (красивейшее место собрания!) была устроена "Галерея Трианон". В верхнем фойе — "Альгамбра" — павильон в мавританском стиле — и бар; в подвальном помещении Комсоба, куда для доступа публики на этот вечер даже специально пробили ход в полу вестибюля, были устроены "Кабачок Смерти" и "Комната ужасов", которые, по мнению рецензента, "не удались совершенно" и "напрасно пол прорубали".

Была обширная музыкально-вокальная программа. Но главным развлечением гостей были, конечно, танцы, "королем" которых все уверенней становился подвергнутый вначале поруганию и даже запрещению, но, несмотря ни на что, постепенно "завоевывавший" Харбин… фокстрот. Сколько о нем и об увлекавшихся этим танцем харбинцах было написано фельетонов, сколько сломано копий в спорах о том, танцевать ли его или нет, приличен он или неприличен… Сегодня все это, как и происходившее когда-то жесткое противостояние между собой на харбинских пляжах "трусофилов" и "трусофобов" (а речь идет всего-навсего о купальных трусиках), трудно себе и представить. Но все это в истории Харбина действительно было. Еще о бале художников.

Как признавали все, бал был исключительным по художественному оформлению. О нем потом долго и много говорили в городе — о "неузнаваемом Комсобе", о костюмах гостей: "Жемчуге" — на М. П. Соскиной, "Индейца" — на художнике Покровском, "Клеопатры" г-жи Коре-невской, вообще о многих "восточных" костюмах, поражавших отделкой и стилевым решением.

Харбинцы любили общаться, веселиться — с музыкой, застольными песнями, танцами. Очень любили они, конечно, и балы. Наряду с оперой, опереттой и драмой чрезвычайно популярными в городе, неотъемлемым элементом общественной жизни были балы — традиционные, устраивавшиеся из года в год еще со времен прежних, далеких, и отдельные, по частному поводу, посвященные какому-нибудь торжественному событию или дате.

Традицию устройства регулярных балов в харбинском в Железнодорожном собрании возродил в послереволюционные годы Управляющий КВЖД Б. В. Остроумов. Присутствуя на каждом таком балу в собрании, довольно-таки грозный в рабочей обстановке, управляющий всегда осведомлялся: "А где же инженер Х? Почему же сегодня я не вижу коллегу У?.." И этот интерес "начальства", определенно, являлся для старших служащих дороги стимулом для посещения балов.

Расскажу о грандиозном тематическом вечере-бале в Железнодорожном собрании "Пути сообщения" 11 января 1923 г., устроителями которого были М. В. Данилевская и Б. В. Остроумов. Бал проводился для пополнения Кассы взаимопомощи при Союзе инженеров полосы отчуждения и для Общества вспомоществования недостаточным студентам Русско-китайского политехнического института.

Фраки, смокинги, прекрасные дамские туалеты, строгие мундиры железнодорожников, формы с золотыми наплечниками студентов-политехников — все перемешалось в шумной толпе. Дополнительное оживление внесло присутствие пекинских гостей — банкиров, приехавших в Харбин по приглашению Остроумова. Обширная художественная программа… И вот просторный зрительный зал уже подготовлен для танцев. А на сцене — еще художественный номер: "сибирские бродяги" с кандалами на ногах, под охраной "стражников" — и с пением каторжных песен… Танцы.

В это время в Харбине гастролировала звезда русской оперной сцены певица Лидия Липковская, Остроумов, потанцевав с нею вальс, неожиданно для гостей предложил:

— Давайте попросим Лидию Яковлевну спеть! Но сначала — продадим ее песню с американского аукциона. Споет она тому, кто дороже заплатит за ее песенку… А весь сбор пойдет на внесение платы за обучение малоимущих студентов.

При общем оживлении начался аукцион. Победа досталась местному богачу, бобовому экспортеру И. Х. Соскину, предложившему за песню Липковской одну тысячу 200 иен. Победитель просит певицу исполнить ее популярную "My Little Baby".

Липковская исполняет три песни из своего репертуара…

Наиболее любимым для нас, молодых, был традиционный студенческий бал в ХПИ — Татьянинский, 25 января.

Праздник ведет свою историю еще с тех времен, когда в середине XVIII века, с созданием Московского университета, при нем была построена домовая церковь во имя Св. Татьяны. Эта Святая стала считаться небесной покровительницей студентов университета. Ее День — 25 января, бывший поначалу праздником только студентов Московского университета, постепенно превратился в праздник студенчества всей России и отмечался радостно и шумно.

Студенты устраивали гуляния, татьянинские балы — с обязательным избранием на них самых красивых студенток королевой бала и принцессами.

И этот старинный русский обычай, равно как и все другие, был сохранен, неуклонно соблюдался и дальневосточной эмиграцией. Устраивали Татьянинский бал ежегодно студенты русских харбинских вузов — и часто сообща, например — вместе студенты Политехникума и Юридического факультета.

Да и не только в День Св. Татьяны. Об одном из таких балов рассказывает статья в газете "Заря", которую я привожу ниже (это 1924 год, декабрь):

Но каких только еще традиционных ежегодных балов, кроме Татья-нинского, бала художников и политехников, "белых балов" выпускников харбинских средних школ, не знал Харбин!

Традиционный бал инвалидов 8 декабря, бал Георгиевских кавалеров (в День Св. Георгия 9 декабря), Рождественские балы молодежи, Журбалины (балы Харбинского союза журналистов), Розовые балы Христианского союза молодых людей, "Бал Белых косынок" (традиционный бал Мариинской общины Российского общества Красного Креста)…

А ведь я не перечислил и половины!

Не верите? Пожалуйста — дополню.

Бал польской колонии "Господа Польска", Еврейский бал, традиционные Масленичные балы различных организаций, балы Общества изучения Маньчжурского края, балы-маскарады ориенталистов, балы судоходцев, железнодорожников, спортсменов, воткинцев, Охотничий, "Беженский бал", Эмигрантский (этот стал проводиться позднее — с 1935 г.), бал Общества врачей Центральной больницы КВЖД, бал Школы языкознания, Старостата студентов Юридического факультета в городе Харбине, бал Заамурцев — в пользу заамурцев-инвалидов, вдов и сирот…

Как я уже говорил, 1923 год ознаменовался в Харбине победной поступью фокстрота.

Еще год назад Железнодорожное собрание было категорически против того, чтобы фокстрот танцевали в его стенах. Фокстроту была объявлена форменная обструкция… Но в ноябре ресторан Желсоба уже рекламировал "5-часовой чай и фокстрот". В газетах еще продолжалась критика "ресторанчиков с фокстротом", а Студия танцев и пластики Б. Г. Новикова распространяла свои рекламные листки по обучению фокстроту и новых танцев — тапса и танго.

Рассказывать о том, как красочно и весело проходили в Харбине балы, можно долго.

Но здесь-то и надо подчеркнуть важную функцию многочисленных харбинских балов: это был не только повод и возможность повеселиться, но (всегда!) и сбор средств (и немалых) в пользу нуждающихся: "недостаточных" ли студентов политехникума или учащихся учебных заведений харбинского ХСМЛ, инвалидов ли, нуждающихся художников, журналистов… То есть харбинские балы выполняли важнейшую благотворительную функцию, проводились, как правило, в русле развитой в русском Харбине благотворительной деятельности — как "внутренней", так и международной, о которой следующая глава.

Русский голос, 1920, 26 сентября.

С. Алымов. Пожелание на новый 1922 год:

Рупор, 1922, 1 января.

Заря, 1922, 31 марта.

Вывески

На Диагональной: "Цивилизованная дешевая распродажа игрушек". Сквозная ул.: "Орел Вася". "Московская харчевка": Сыт, пьян и нос в табаке. Сегодня на деньги, а завтра в кредит. Новогородняя ул.: Азиатская шашлычная и буфет "Самарканд". Новогородняя, 75, против Городского Сада. Шашлык 5 коп., Мороженое 5 коп.

Град

Заря, 1922, 29 августа, № 190.