"Ветер.Ах, этот Икстлен…или « Баловство с магией»" - читать интересную книгу автора (Ибатулин Тимур Фаритович)

Глава 4

В городке Коктебеле интересно — солнце, горы на горизонте, дома из ракушечника, много забегаловок, кафе, аттракционы. Вдоль моря расположилась бетонная набережная, где продается огромное количество разнообразных сувениров. Толпы отдыхающих снуют вокруг — как в муравейнике.

Вовка прогулочным шагом брел по улицам, впитывал экзотику. Он уже сильно не беспокоился за оставшихся дома — успел поговорить со Светой по телефону на городском почтамте.

Вот потеха была! Вначале на том конце не могли понять, кто звонит. Из телефонной трубки сквозь шипение и треск слышалось голосом Ирины Константиновны:

— Это х-хто?

— Ирина Кон… — пытался начать Вовка, а в динамике уже слышалось взволнованное:

— Х-хто это, Миша? Миша это ты?

— Ирина Ко… — успел вставить Вовка.

— Миша, внучек, шо ты молчишь? Ты меня в гроб вгонишь!

— Ири…

— Молчи лучше! Что за мода — бабушку по имени отчеству… Приедешь, я тебе…

— Да Вовка это!!!

Повисла пауза, трубка выдавала только шорохи и щелканье — на том конце провода усиленно думали.

— Во-ва?

— Да, да, Во-ва! — повторил интонацию Вовка.

— Ви-кентий, кто тебе позволил дурить мою седую голову?

— Я не дурил… Извините. Ирина Константиновна, позовите Свету, пожалуйста.

Шорохи усилились и пропали. Ясно зазвучал родной Светкин голос:

— Слушаю… Алё! Не слышу ничего. Вовка ты? Билеты взял?

— Нет, не взял, — сокрушено ответил Вовка.

— Что так долго, уже обед прошел, я извелась вся, а почему молчал в тел… что-о, не взял?!

— Нет… Светик, у меня проблемы… я похоже сегодня уже не успел за билетами.

— Не-поняла, — медленно и грозно послышалось из трубки, — что значит — не успел? Почему не успел, а чем ты тогда занимался все это время? Сейчас ты где?!!

— В Коктебеле.

— Где?! В Коктебеле?!!! — воскликнула Света.

Вовка услышал на том конце провода удивленные возгласы Людмилы Сергеевны, Ирины Константиновны и еще кого-то… Он сразу понял — теперь не миновать ему витиеватых историй о его похождениях «за билетами».

— Светик, я на переговорном пункте и денег на звонок положил немного, просто выслушай… В половину восьмого я зашел в магазин. Купил пару чебуреков и лимонад.

— Половину восьмого магазины еще не работают, что ты мне голову морочишь, какие еще чебуреки? — Возмутилась Света, а еще появились звуки, подозрительно похожие на чей-то смех.

— Ладно, неважно, про чебуреки потом. Главное — я оказался случайно в экскурсионном автобусе.

— Ты что, издеваешься надо мной? Какая экскурсия? Нам билеты брать нужно — срочно! И вообще, ты что, маленький, чтобы тебя по ошибке запихнули в автобус на экскурсию.

— Света…

— Что «Света»? Ты мне еще расскажи, что у вас с друзьями традиция: каждый год тридцать первого декабря вы идете в баню, и тебя после бани по ошибке запихнули в самолет вместо…, — запал у Светланы неожиданно иссяк, — к вечеру дома будешь?

— Да.

— Хорошо. Приедешь — расскажешь. Отдыхай. — Короткие гудки прервали разговор, и Вовка не рассказал о Карадагских красотах, о том, как выпутался из, казалось бы, безвыходного положения — предельно упростив для себя ситуацию. Вовка шел к своему автобусу, а в голове звучали строчки старой песни

Так и получилось, Вовка пришел и сел — спокойно и уверенно, в «свой» автобус, на «свое» место. Только биение синей жилки на виске показывало, что творится внутри Вовки. Синяя жилка — пульс, набатом отдающийся в голове. Чего бы это ни стоило Вовке — он доехал до Коктебеля, благополучно сошел, дозвонился своим, отправил Ресу открытку с видом набережной Коктебеля и теперь был свободен как ветер и… счастлив! Конечно, ему не поверили, но Вовка знал главное — теперь за него волноваться не будут, а значит, можно радоваться сказке неожиданного путешествия.

Справа при отеле с тропическим названием «Голубая лагуна» располагался большой прямоугольный бассейн. Бирюзовая вода манила и радовала глаз, размеры бассейна поражали. Вовка задумался, «зачем людям такой дорогой бассейн, если море в тридцати-сорока метрах?» Вовка прошел к морю, к ЧЕРНОМУ МОРЮ. Волн не было. Все видимое пространство покрывала бирюзовая с отливами гладь. На такую красоту у Вовки даже слюноотделение началось. Зверски хотелось искупаться. Пляж по всему берегу был до отказа забит людьми. Вовка посмотрел на свою поясную сумку с деньгами, метнулся вдоль берега вправо, влево, постоял и отвернулся от моря. С поникшей спиной он шел к остановке маршруток и автобусов. Сейчас он влезет в микроавтобус, оплатит билет и поедет в Феодосию, чтобы оттуда добраться в опостылевший однообразный Казантип. Хотя, конечно, это все вранье — Казантип Вовка любил и считал красивым. Вот только сейчас ему было не до Казантипа — закончилась сказка. Его, настоящая сказка.

Ухоженная аллея вывела прямо на стоянку общественного транспорта. Вовка увидел маршрутки и, огибая автобус, направился к ближней. Он остановился — по расписанию выходило, что через пятнадцать минут на Феодосию отправляется рейсовый микроавтобус. Вовка обрадовался, но тут же почувствовал на своем плече чужую ладонь. Вздрогнул и обернулся. Напротив стоял парень, Вовке он показался знакомым. Удивило, что парень не на шутку злился и, похоже, что злился на Вовку. Потому что сказал:

— Ты что, совесть совсем потерял? Сколько тебя автобус будет ждать? Все уже внутри!

Придерживая за локоть, парень повел Вовку к знакомому автобусу и… посадил на Вовкино место!

«Вон оно как! — успел подумать Вовка, — а сказка-то продолжается!»

Дверь закрылась, и автобус повез его не за билетами, а обратно, в привычный, родной Казантип. Испытывать судьбу Вовка не желал и не поехал с автобусом дальше — до магазина. Вышел раньше, в Щелкино, с основной массой людей. На рынке купил продуктов и на такси добрался до дома.

Во дворе никого не было. Вовка решил, что все на море. Занес на кухню сумки, схватил полотенце и пошел в сторону пляжа. Вообще, последнее было написано не совсем правильно. От Ирины Константиновны в какую сторону ни пойди, придешь на пляж.

На берегу было пусто.

— Все понятно: нет солнца — нет загорающих, — пробормотал Вовка и посмотрел на небо в сплошном покрове туч, — Тепло, воздух свежий… поваляюсь.

Он искупался, обтерся и сел под навес, прислонившись к столбу. Столб еще не успел остыть и приятно грел спину. Вовка задремал.

Проснулся от боли. Ноги на солнце сгорели, и когда Вовка во сне пошевелился, кожу «зажгло». Голова, словно пустая тумбочка, реагировала на любой звук тупой болью.

«Как же это так? Ведь солнца не было… А сейчас есть, и ноги обгорели… но как это возможно? Солнце с этой стороны навеса бывает только днем и утром, а вечером здесь тень!!! Получается, сейчас день? Я что, проспал весь вечер, ночь и утро?! — Вовка охнул, — Что же творится дома? Все, верно, с ума сходят!»

Дома ощущался полный порядок. Света жарила картошку.

— Ты билеты купил? — спросила она.

— К-ка-кие билеты?

— На поезд, естественно, ты же с утра за билетами уехал?

— Я уехал?! А разве это было не вчера?

Светка повернулась, глаза внимательно осмотрели Вовку.

— Ты не заболел? Знаешь, давай-ка повязку холодную на голову сделаем, ты, вероятно, перегрелся на солнце. Вон как печет с утра. Голова не болит?

— Болит, — ответил Вовка, пытаясь разобраться с сумятицей мыслей, — а что ночной переполох… успокоился?

— Да где ж ему успокоиться. На море все ушли с Ириной Константиновной, на русский берег. А ты где был?

— На Татарке. Искупался и заснул в теньке. Солнце передвинулось, разбудило… Ноги как в огне…

— Сейчас, у меня пенка есть специальная, от ожогов! — засуетилась Света.

На следующий день Вовка погряз в хозяйственных хлопотах: покупке билетов, походах в магазин, сборах. Искупаться получилось только к вечеру. Света за день так устала, что осталась дома.

На пляже народу было немного. Вовка лежал на коврике и смотрел на виндсерфинг поблизости. Доска лениво резала воду, как нож подтаявшее масло. Поодаль катались под парусом еще несколько человек. Справа прошла к берегу шлюпка под парусом. Глухая тоска накатила на Вовку, как волна накрывает незадачливого пловца. Вовка так надеялся на юге покататься на виндсерфинге и теперь он понимал, что отдых закончился, а счастья не случилось. Грусть несбывшейся радости, что может быть хуже?

— И где они только эти доски берут… неужели все с собой везут? — вслух вырвалось у Вовки.

— Не все, — прозвучало из-за спины, Вовка обернулся. На коврике загорал поджарый мужчина со спортивной фигурой. Он смотрел на молодого человека и улыбался, видать, тоже был когда-то юным.

— Вон справа, видишь серый вагончик?

— Вижу.

— Человек слева, загорелый до состояния негра — инструктор по виндсерфингу. У него ты можешь взять в аренду свое «сокровище».

Вовка недоверчиво хлопал длинными ресницами.

— А Вы кто?

— Я серфингист, по совместительству сказочник, — рассмеялся мужчина и добавил, — а вот ты можешь опоздать, задавая длинные вопросы. Торопись, дело к вечеру, а на закате всегда штиль. Помни — ветер будет еще максимум час!

Согласие на прокат доски было получено быстро. Даже обошлось без залога, осталось дождаться виндсерфинга. Вовка стоял по пояс в воде и смотрел в морскую даль. Время шло, солнце сдвигалось к горизонту, надежды таяли. Серфингист накатался только через пятьдесят минут. «Ничего, ведь ветер еще есть, хоть пятнадцать минут, но мои…», — успокаивал себя Вовка, принял доску и отволок её подальше от берега. Залезть на доску несложно, труднее удержаться. «Ретивый конь» никак не хотел стать послушным.

— У меня получится, получится, — твердил Вовка, — надо только, вставая, держаться за шкот — веревку с названием «Uphaul», теперь потянуть к себе.

Мачта вышла из воды. Вовка продолжал командовать собой:

— Парус уже сбрасывает воду, сейчас начнет отрываться от поверхности, стоп, надо срочно ослабить тягу. Поднялся, слава тебе Господи! У-ух, как хлопнуло ветром парусину, чуть не вырвало из рук! Думаем, внимательней. Ветер, добавлять по чуть-чуть, порывы стравливать, пока не наберется ход. Вот, вот оно, ура-а!

Крыло паруса рвалось из рук, глаза у Вовки блестели, он запрокинул голову и засмеялся. Вокруг только море, небо и ветер в паруса, и он, Вовка, собственной персоной — один на один с этой радостью.

— Э-эх, Реса рядом нет! Какой я дурак, мог ведь каждый день кататься, надо было давно подойти и спросить…

Радость была недолгой. Уже через пять минут море практически штилевало. Вовка покачивался на пологой волне и чувствовал себя полным идиотом — в ожидании ветра стоять на доске недалеко от берега и удерживать за гик в течение десяти минут обвисший парус, — по меньшей мере смешно. Отдыхающие на берегу заинтересованно следили за неудачливым серфингистом в синих плавках и желтой майке под красным спасательным жилетом. С берега долетали обрывки разговоров «… и чё он стоит, как пень?», «…бросай ружьё и всплывай!», «ставлю десять против одного, что он…».

Дальше Вовка постарался не слышать. Обидно очень стало, что кто-то на чужом несчастье деньги делает. Надежды покататься растаяли как дым. Может быть, Вовка и спрыгнул бы в воду, чтобы оттащить виндсерфинг к хозяину. Но чувство собственного достоинства, называемое женщинами слепым упрямством, не позволяло отступать. Подстегнутое обидой на жизнь и людскую злобу, это чувство заставляло стоять, распрямив спину и гордо подняв голову. Только ведь долго так не простоишь, и Вовка понял это. Что его дернуло за язык, он не смог бы сказать ни тогда, ни много лет спустя, возможно, это была книга Карлоса Кастанеды, а может, общение с крабом или ощущение, возникшее в Вовке на сопках Карадагской горной гряды. Случилось, что Вовка начал разговаривать с ветром. Сначала тихо и ласково, как родитель с засыпающим ребенком, потом ровно и уверенно, как старший брат с непослушной сестрой, и, наконец, громко, радостно, как человек, давно не видевший друга и неожиданно встретивший его на пороге своего дома.

Вы когда-нибудь видели серфингистов, разговаривающих с ветром? Народ на берегу тоже такого не видел. Это было явлением! Люди пораскрывали рты, показывали пальцами, «игроки» забыли про свои ставки. Велосипедист, проезжающий мимо, засмотрелся и перелетел через бордюр, замял клумбу. Между хозяином цветов и мужчиной в очках (хозяином велосипеда) завязалась нешуточная перепалка. Впрочем, на ругающихся никто не обращал внимания. Потому что СЕРФЕНГИСТ РАЗГОВАРИВАЛ С ВЕТРОМ И ПРОСИЛ ни много ни мало — НАДУТЬ ПАРУСА!!!

Вовка отрешился от суеты на берегу. Ему все стало безразлично.

— Есть только ТЫ и Я, — говорил он ветру, — ты и я, МЫ ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ — ОДНО ПРОСТРАНСТВО! Ну где же ты, Ветер! Я знаю, ты можешь, ты рядом! ЗАВТРА будет ПОЗДНО, я УЕЗЖАЮ, ну же, Ветер, ПОМОГИ мне!!! Давай же, давай! Ещё! — усилил просьбы Вовка, он почувствовал, как лицо обдуло, гик легко потянуло в сторону носа доски. — Ну же, ещё! Что, кишка тонка?! Давай, надуй паруса, поиграйся с корабликом! Еще, сильней! Спасибо!!! Дуй, дуй сильней, хороший ты мой!!!

Ветер дул все плотнее, словно услышал Вовкины мольбы и негласно выполнял просьбу. А серфингист знай себе подзадоривал, подзуживал ветер, бросая в «пламя» все новые фразы. Так Вовка катался целых полчаса. На берегу успела вырасти небольшая толпа. Оживленно беседуя, они жестикулировали, махали в сторону Вовки руками, что-то обсуждали между собой. Вовка понимал, что людям на берегу слышны все его разговоры с Ветром. Вовке было все равно. Ему было все «по барабану», пока не прошли оплаченные полчаса. Он успел накататься и, возвращаясь, увидел, что группа наблюдающих не разошлась, а еще и увеличилась чуть ли не вдвое. Вовка смутился и спасовал — перестал разговаривать с ветром, поблагодарил только напоследок. А Ветер будто услышал и сразу стал постепенно стихать. Вовка горько смотрел на полощущие паруса. Он ждал. Прошло минут десять, Ветер так и не вернулся. На глаза навернулась слеза, плечи поникли.

Люди на берегу разочарованно расходились — представление закончено, цирк закрыт, и чуда не случилось.

Вовка понял, что надо выбираться, но до берега еще далеко, а тащить серфинг вплавь занятие неблагодарное — и даже за час все равно не управишься. Расстроился окончательно.

Хотелось зареветь.

Вспомнились папины слова: «Безвыходных ситуаций, сынок, не бывает, посмотри на проблему с обратной стороны». И Вовка выкрутился. Он вспомнил как настоящие серфингисты набирают парусом ветер — когда они заваливаются назад, то резко подтягивают к себе гик. Парус опирается на воздух, и человек успевает восстановить равновесие, — а что, если так загребать парусом, как веслом? Главное — не упасть.

Вовка попробовал. Встал лицом к носу, наклонил парус вперед по ходу движения, плоскость паруса шла вдоль доски и не встречала сопротивления воздуха. Развернуть парус и потянуть к себе оказалось несложно. Парусина на секунду приняла приличный надутый вид и тут же обвисла. Вовка чуть не упал с доски, но, восстановив равновесие, увидел, что сдвинулся с места.

— Ур-ра, — завопил он и поперхнулся, потому что с берега моментально поддержали и в шесть глоток завопили: «Ур-р-ра!!!»

От неожиданности чуть не упав, Вовка внутренне собрался, попрочнее ухватился за гик и стал равномерно подгребать к себе воздух парусом. Довольно быстро виндсерфинг развил приличную скорость. Берег встретил уважительным молчанием. Проходя с доской мимо зевак, Вовка подмигнул самому маленькому зрителю. Трехлетка смешно оттопырил глаз, пытаясь повторить маневр, не получилось, тогда малыш просто закрыл-открыл-закрыл ладошкой один глаз. Вовка положил серфинг, засунул два пальца в карман на плавках, а когда вытащил, показал на ладони мальцу граненую стеклянную бусину. Грани на солнце нестерпимо блестели и переливались словно бриллиантовые. Такими же стали глаза мальчика — заблестели, и еще около зрачка появилось отражение бусины — крошечный сияющий бриллиант. Вовка вложил сокровище в детскую ладонь:

— Держи, теперь это твое!

После такого катания глупо сразу возвращаться, хочется продлить радость — пройтись по берегу, подумать. Побродив по берегу, Вовка понял, что зверски голоден, зашел в ресторан. В кармане не густо, но на шашлык хватило. Облюбовав столик с видом на море, Вовка занялся аппетитно пахнущим мясом. Зеленовато-синее зеркало воды перед глазами расслабляло. Впечатления были еще сильны, память будила в теле ощущения ветра и скольжения. С чем сравнится наполненный порывами ветра парус, бьющийся в руках как птица? Стремясь освободиться из силков парусины, ветер пытается скинуть с доски, вырвать гик паруса из рук. На эту борьбу тратишь все имеющиеся силы, физические и душевные. Особое блаженство приходит, когда тело и дух едины с природой. Ты подвластен законам мира, силы вселенной послушны тебе. На жизнь в этот момент смотришь как ребенок — сквозь хрустальную призму в солнечный день. Все переливается как в калейдоскопе и играет тысячами оттенков красок и чувств. А ощущение движения по воде доски под ногами… Если Вы резали ножом сильно подтаявшее масло, то частично можете представить что чувствуешь, когда под ногами доска обескураживающе-мягко разрезает поверхность моря.

Домой Вовка вернулся уже в сумерки. Во дворе без людей стало темно, тихо и пусто. Вовка развесил вещи на веревке за домом, зашел на кухню, выпил компоту. Стало грустно. Он выключил свет и вышел во двор. День получился и вправду хорош, так не хотелось, чтобы он заканчивался. Ноги гудели, по телу переливалась легкая усталость — надо было идти спать.

На открытом пространстве посреди двора приглашающее выделялось одинокое кресло.

— Я один, и ты одно, — грустно улыбнулся Вовка и сел. Воображение красочно разворачивало картины последних дней: водяная баталия, ночное купание и страшный рассказ Светки о бензовозе, чьи-то записи, выпавшие из книги, ночное происшествие и поездка…

— Было или не было?! Сплошные загадки вокруг, или это у меня мозги от Кастанеды свернулись? Вот и сегодня с виндсерфингом, что дернуло меня за язык разговаривать с ветром? Можно сказать, что он ответил, а скорее всего — просто цепь случайностей. Но ведь катался же! А как перестал разговаривать, ветер сразу стих…

Он не замечал, что уже полчаса сидит без движения, и все его, Вовкины, диалоги — мысленные. Кресло обволокло и забрало усталость. Нега разлилась и растворилась в пространстве. Вовки больше не было. Существовало лишь созерцание, и то на краю расслабленного сознания. Такое состояние порой называют медитацией, но оно может быть вызвано и сильной усталостью. Вовка не знал таких подробностей, он только чувствовал, что мир стал каким-то нереальным, словно картонным. Сознание поплыло. Вовка и не думал «ставить мозги на место», наоборот, он вдруг понял, что сидит так уже давно, и ведь сумерки! В записях выпавших из книги про такое описывалось.

Словно озарение, пришли на ум строчки:

«…Если бы ты жил среди дикой природы, то ты бы знал, что в сумеречное время ветер становится силой. Охотник, который стоит своей воли, знает это и действует соответственно.

— Как он действует?

— Он использует сумерки и силу, скрытую в ветре.

— Как?

— Если ему это удобно, охотник прячется от силы, накрыв себя и оставаясь неподвижным, пока сумерки не минуют. И сила окутывает его своей защитой.

Дон Хуан сделал знак, как бы обертывая что-то своими руками.

— Ее защита похожа на…

Он сделал паузу, подыскивая слово, и я предложил «кокон».

— Правильно, — сказал он, — защита силы окутывает тебя как бы в кокон. Охотник может оставаться на открытом месте и никакая пума и никакой койот, и никакой звук не сможет потревожить его. Горный лев может подойти к самому носу охотника и обнюхать его, и если охотник останется неподвижен, горный лев уйдет. Могу тебе это гарантировать.

Если охотник, с другой стороны, хочет быть замеченным, то все, что он должен делать, заключается в том, чтобы встать на вершине холма в сумерках, и сила будет следовать за ним и искать его всю ночь. Поэтому, если охотник хочет всю ночь путешествовать или если он хочет оставаться бодрствующим, он должен сделать себя доступным ветру».

Вовка даже не удивился, что всплыл в памяти огромный кусок текста, иногда такое бывало. Все сложилось само собой — он оказался в ситуации, приближенной к книжной. Разве можно, увидев часть игрушек в игровой комнате, не войти и не рассмотреть, не потрогать все остальные?! И Вовка не смог «не потрогать». Он сидел в красном кресле, темном от надвигающейся ночи, слился с ним, стал частью кресла — незаметной особенностью интерьера. Он лениво думал:

«Кастанеда писал, что надо стать незаметным? — пожалуйста.

Не шевелиться? — очень хорошо.

Молча созерцать? — только этим и занимаюсь, и кресло посреди двора — выделяется на виду, словно стоит на вершине холма.

Попробуем. Надо ждать.»

Время текло. Ничего не происходило, только ноги затекли и занемела шея. Мысли убежали куда-то вдаль.

Как все началось, Вовка не уловил. Дохнуло воздухом в спину. При втором, более сильном касании воздуха наполовину померк свет. За спиной в туалете горела лампа, через дырку для труб она как прожектор-рефрактор всегда била светом вдоль бетонированной площадки перед домом и кухней. Сейчас свет не погас, не замерцал, а продолжал едва заметно светить. «Будто вместо двести двадцати вольт подали напряжение меньше ста. Может кто сварку включил? — подумалось Вовке, — но тогда свет бы горел прерывисто, а здесь вон как ровно светит… чудеса какие…»

Вовка почувствовал, что сзади кто-то есть, или что-то… нечто!!! Оно третий раз дохнуло в затылок и приблизилось вплотную. Вовка обмер. «Так вот почему свет померк! Пока не шевелюсь, меня не видят — решил Вовка, вспомнив книгу, — но и я не вижу ничего… Ма-мочки!»

Вовка даже дышать перестал. «Добаловался, твою … в печенку! — мысленно выругался он, сразу вспомнились слова бабки с клюкой: «…ай не к добру, а ведь и силушка может с тобой поиграться… ой может».

Вовка запаниковал, за долю секунды в голове произошел глобальный мыслительный процесс. «Может, конечно может поиграться, ой как ещё может!!! Что ж теперь делать-то… Матерь Божья?!!!»

И завопил Вовка на все внутреннее пространство, взывая ко всему светлому первым что пришло на ум: «Свят, свят, свят! Сгинь нечистая! Спаси и сохрани!

Ой нет же, так нельзя, наверное. Надо, надо вспомнить молитву, «Отче наш». Отче наш, живиси на небеси… не беси… бес… Ой что это я? А может так? Отче наш, ежеси на небеси…

Господи, да за что же мне наказание такое?!!! Прости меня за слово неверное, за грехи тяжкие… Дай напутствие свое, покажи дорогу верную!»

Волосы на затылке зашевелились от легкого дуновения, Вовка весь заледенел от страха, даже мысль застыла, и вдруг Вовка вспомнил, что похожая ситуация уже была, во сне.

Год назад Вовка приехал в летние каникулы на дачу — помочь родителям с посадками. На участке никого не оказалось. Вовка достал мобильный телефон, набрал номер мамы.

— Вовка, ты? Уже вечер, где ты блондаешь?

— Я приехал на дачу.

— Я щи сварила приходи быст… Где ты, на даче?! Как ты там оказался?

— К вам приехал.

— А мы как раз сегодня решили приехать домой. Постой, и тетя Катя тебя отпустила, одного?

— Да, а что такого? Мам, ну она же хоть и сестра тебе, но младшая… За ней парень заехал…

Дальше Вовка предложил папе с мамой приехать утром, «он, Вовка, вполне справится сам, да и ночевал же он дома один, а на даче тоже никакой разницы. Ну и что, что дом закрыт, я знаю где ключи от бабы Надиного дома, там и переночую… Знаю, что старый дом… Приезжайте утром… Нет, ничего не сломаю… Да, тебя тоже целую!»

Так Вовка остался ночевать на даче в доме у Надежды Петровны, родной тетки мамы. Про тетку ходили разные слухи, что она хорошо гадает, что иногда знает будущее, довольно точно предсказывает погоду и т. д.

Вовке это было неинтересно. Главное, что баба Надя любила племянника и все детство часто бывала с ним.

Одноэтажный деревянный дом бабы Нади под тяжелой черепичной крышей давно врос по окна в землю. Осевшая форточка была открыта, висела на одной петле — покачивалась и скрипела от сквозняка. Вовке стало неуютно, он закрыл форточку.

Сунул руку под крыльцо, там нашел… свой старый ботинок. Глаза у Вовки округлились, он второй раз засунул руку и выудил… гнилое яблоко, затем желтый теннисный мяч — непонятно, как он там оказался? Наконец нащупал в углублении ключ.

Замок долго не поддавался, зато дверь открылась неожиданно легко, без скрипа. Вошел в сени, справа послышался легкий шорох. «Мыши» — догадался Вовка и боковым зрением успел увидеть мелькнувшую тень. Вздрогнул. Повернул голову. Перед ним стояла темная фигура.

Вовка моргнул, видение не исчезло. Страх перешел в крик и тут же застрял в горле. Вовка поднял руку в жалкой попытке закрыться от темного пришельца. Чужак тоже поднял руку. Вовка отвел локоть в сторону — незнакомец повторил движение. Вовка разозлился и, протянув руку, шагнул вперед, — пальцы уперлись в холодное стекло зеркала. Нервно рассмеявшись, Вовка ввалился в комнату, нажал выключатель.

Под потолком зажглась желтая лампа в красном абажуре. Рассеянный свет падал на неровные стены, облицованные некрашеным оргалитом. Здесь антикварная мебель и гипсовые статуэтки соседствовали с откровенным хламом, впрочем, как ни странно, оставалось ощущение порядка. Справа стоял древний шкаф, в большом зеркале которого целиком отражалась кровать и окно за ней.

Вовка, когда заходил в прошлый раз к бабе Наде, заметил странную особенность — если глубокий вечер, и во дворе темно, то окно начинает отражать изображения почти как зеркало, и тогда получается что-то вроде бесконечного зеркального коридора между окном и шкафом. Смотрелось забавно — бесконечный ряд уменьшающихся кроватей теряется где-то глубоко внутри стекол.

С другой стороны окна стоял диван, рядом с ним стол, заставленный: всякими склянками, статуэтками, большими художественного литья гипсовыми часами и прочей мелочью. На веревке под потолком висели всякие корешки и травы. Все увиденное было Вовке давно знакомо, привычно, а потому незаметно. Почти все — Вовка не привык видеть себя размноженным с помощью зеркал, ведь он не ночевал здесь раньше и не заходил вечером, а потому не знал о такой особенности комнаты. И вообще, согласитесь, неприятно ведь засыпать и видеть свое отражение, а множество своих копий раздражает еще больше. Создается чувство, что тебя затягивает в зазеркалье. Вовка успокоил себя тем, что спинка кровати закрывает лежащего, и вообще все это чушь! С тем и лег.

Повозился, устраиваясь поудобнее, закрыл глаза. Он еще успел зевнуть, а веки уже чуть заметно подрагивали. Серая мгла сна, сначала окутавшая туманом, сменилась видением. В ночной темноте Вовка шел вдоль какого-то массивного трехэтажного сооружения. Подошел к фронтону. По форме здания и крыльца он догадался, что это школа. Поднялся по ступеням, открыл стеклянную в алюминиевом каркасе дверь. Внутренняя дверь показалась очень высокой и не в пример массивней внешней. Что это, ошибся, не школа, значит? Массив дерева за спиной клацнул замком. Вовка огляделся.

Он стоял большом холле: полумрак, высокие потолки, серая керамическая плитка на полу.

«Похоже, все же школа. Такая же, как моя — решил Вовка, — вон ряд квадратных колонн отгораживает холл от прохода между административной частью и хозяйственной. Между колоннами по центру видна прямоугольная арка проема, там дальше должен быть крытый переход в соседний корпус, где размещены: актовый зал, спортзал, столовая и мастерские. Ну точно — справа раздевалка, слева вдоль всего холла ряд высоких окон за пор… Высоких?! Странно, а почему на окнах от пола до потолка тяжелые портьеры из черного бархата? Да нет же, это, наверное, темно вишневый или синий бархат, а сейчас в сумраке кажется черным. Но все равно, почему все наглухо зашторено?»

По спине пробежал холодок. Вовка попытался отбросить страх. Если бы это было так просто! Сомнение поселилось в душе, пустило корни и теперь накатывало на разум волнами страха, а глаза подмечали все новые пугающие детали. Слева по центру холла среди расставленных буквой «г» черных кожаных кресел сидит, отвернувшись к яркому пятну телевизора, темная фигура охранника. Во всей позе сидящего сквозила явная заинтересованность. Вовка присмотрелся к изображению и скривился. На экране полуголая девица с маской на лице нежно гладила мужчину. Вовка уже хотел с отвращением отвести глаза и не смог — под аккуратными холеными пальцами, едва касавшимися кожи, оставались серые борозды. Кожа лохмотьями слезала с человека, обнажалась серая отмирающая плоть, а он будто не понимал этого и улыбался… улыбался — словно получал несказанное удовольствие. Женщина сняла маску и резко наклонилась к пульсирующей жилке на шее человека. Вовка смотрел и не мог оторваться от страшного зрелища, а голое чудовище вдруг повернуло голову и посмотрело кошачьими глазами сквозь экран прямо в глаза Вовке. Длинные светлые волосы. Он вздрогнул, мурашки пробежали по телу, а мысль наконец стала четкой и ясной. Вовка увидел все. «За столом не школьная охрана. И как сразу не заметил, что на нем черный балахон со скрывающим голову капюшоном! Сейчас повернется. Только не паниковать! Так, меня уже заметили, значит, двери сзади уже закрыты — точно, было клацанье замка. Назад пути нет. Налево по коридору выходов нет, только двери администрации, да и «капюшон» перехватит. И левая лестница наверх тоже, видать, для меня закрыта. Справа закрытые двери классов. А если прямо? Вот прямо по переходу, возможно, есть шанс, там слева должен быть пожарный выход со стеклянной дверью. В крайнем случае выбью стекло! Теперь главное — пройти, не обращая на себя внимание.

Вовка расслабленной походкой двинулся к проему перехода. Ноги не держали — вихляли как ходули у неопытного ходока. Вовка надеялся, что внешне этого не видно. Зато боковым зрением он уловил что «капюшон» слева поворачивается к нему. Вовка даже бровью не повел, не меняя скорости продолжил движение, а вот справа неожиданно возникший второй «капюшон» не входил в его планы. Вовка чуть ускорил движение — сменил вид зеваки на образ делового человека разобравшегося в планировке и уверенно идущего на важную встречу. Фигура справа добавила скорости, слева тоже заторопилась.

Вовка вошел в проем и, как только понял, что его не видят, «рванул на третьей скорости» вдоль коридора к спасительному пожарному выходу. Он понимал, что в результате такого маневра как минимум получит преимущество в расстоянии. Преодолев половину пути, Вовка на бегу оглянулся. Лучше бы он этого не делал.

На расстоянии десяти метров Вовку догонял черный балахон. Под капюшоном зияла чёрная пустота, и среди бездонной черноты повисли в пространстве два огромных пылающих глаза.

Так быстро?! Он же только к проему должен подходить!!!

До спасительного поворота оставалось всего несколько шагов. Вовка несся со всех ног. В конце коридора мельком оглянулся. Пылающие глазницы выросли уже на половину капюшона, рост стал под три метра, а дистанция сократилась больше чем вдвое!!!

Сворачивая вбок, Вовка поскользнулся и чуть не упал, добежал до двери и толкнул. Не поддалась. Дернул ручку — впустую. Да и дверь оказалась не стеклянная, а «глухая», обитая оцинкованным железом. Вовка подумал, что все кончено, осталось упасть, свернуться в зародыш и закрыться руками.

Он не упал. Где-то глубоко внутри еще жили остатки мальчишеской гордости. Они полыхнули последним пламенем, превращая страх в злость, отчаяние в силу.

Вовка до хруста сжал кулаки и, прежде чем повернуться и дорого отдать свою жизнь, представил мысленно, как осеняет себя огненным крестом, как проходит этот крест сквозь Вовку и уходит в пространство за спиной.

Вовка напружинил ноги, поднял кулаки и повернулся. Он был готов, но монстр… от огромного тела монстра осталась только верхняя часть и она тоже быстро таяла…

Такой вот был сон. Проснулся Вовка весь мокрый от холодного пота. Капли собирались вместе и неприятно стекали по позвоночнику. Он вскочил, перекрестился и тут же завесил покрывалом зеркало. За полчаса Вовка успокоился и, перекрестившись, лег в кровать.

До утра его ничто не тревожило.

Говорят, что в опасные для жизни моменты перед глазами человека проносится вся его жизнь, пробегает за мельчайшую единицу времени. Для Вовки, все еще сидящего в кресле у Ирины Константиновны, прошло мгновение, и из скопища мыслей, посетивших мозг, осталась одна — огненный крест.

Вовка затылком ощущал движение. Так же слабо светила лампочка, ветром щекотало волосы, и только соседские собаки разбрехались не на шутку. Вовка понимал, что нельзя шевелиться, если не хочешь быть обнаруженным, — так писал Кастанеда, и это элементарная логика, вообще-то… да кто его знает, что там появилось за спиной? Вовка мысленно поднял руку и окрестил себя, представляя, как под пальцами возникает символ из пламени. Огненный крест не обжигая прошел сквозь тело за спину. И сразу позади словно что-то шарахнулось, отскочив одним скачком метра на три, обтекая лицо, потянуло назад потоком воздуха, и на полную загорелся свет.

Вовка оглянулся. Позади кресла было пусто, и лишь листва, закружившись в воздушном вихре, мягко опадала на бетонную поверхность двора.

Вовка с облегчением вздохнул:

— Показалось…

— И вовсе нет, — послышался тонкий скрипучий голос из-за дерева, — хорошо, что Оно ушло!

За деревом никого не оказалось.

— Не смотрите на меня! — известили из кустов, — я стесняюсь. Давайте просто поговорим, так одиноко становится, когда годами от всех скрываешься.

— А Вы кто? — принял игру Вовка, он не боялся — с таким тонким голоском говорящий не мог быть опасным.

— Я Дворовой, только… пожалуйста, не путайте меня с дворецким! Все же я Свободная Личность, а не какой-нибудь служивый.

— Хорошо. А что там было у меня за спиной?

— Давайте не будем об этом, как говорится — не зовите Лихо… Ой-е-ей, держите её, держите!!!

В кустах зашуршало. Серая тень легко перемахнула через забор и метнулась за деревья.

— Сто-ой! Фу, нельзя, тебе говорят! — одернул овчарку Вовка.

Собака подбежала и, виляя хвостом, обнажила зубы в «улыбке», положила голову на колени.

— Вы еще здесь? — спросил Вовка, ответом была тишина, лишь частое дыхание собаки прерывало её. — Ну и что ты наделала? Поговорить не дала… э-эх, тоже мне, породистая псина — тактичности ноль! Ну кто так гостей встречает? Ладно, ладно не прячь глаза… у кого не бывает? У-уу, лох-ма-тое создание! Лю-юбишь когда тебя чешут за ухом, где же ты пропадала два дня? Проголодалась, пойдем я тебя накормлю.

Из-под дерева слышалось тихое бормотание:

— У-ух, еле убег сегодня! Как он сказал — лохматое чудовище? Точно передано — именно чудовище. Надо же, чуть не сожрало за здорово живешь!

Сбоку послышалась возня.

— Пф-фы, пфы, тьфу ты, опять мусор в рот попал, что за жизнь у ежика? Все время, пфы-фып, топаешь куда-то, да землю нюхаешь! Еще всякие Дворовые сидят — луне жалуются. Подвинься, поболтаем.

— Еще чего, — проскрипело в ответ, — я первый сюда сел.

— Вредный ты, пфы— пфы, но я ведь знаю — вредный, но внутри хороший…

— Эт-то точно, как два пальца… гм, в трансформатор сунуть. Ладно уж, подвинусь. Садись, давай вместе на луну грустить.

— …

— …

— Ты о чем, Дворовый, думаешь?

— А ты?

— Я первый спросил.

— А я старше, а стариков надо уважать!

— Ха, тоже мне старик, седьмой десяток только разменял! Да ты по вашим меркам молодняк совсем!

— Ща как дам, больно!

— Ага, — вкрадчиво согласился Ежик и кротко добавил, — один удар — шестнадцать дырок!

— !!!

— Ну, ладно уж, чего там нам делить? Не обижайся. А чем вы тут занимались, пока я по делам бегал?

— Дом пытался спасти от бестолкового мальчишки! Чуть, понимаешь, весь участок своими играми не разнес.

Помолчали. Ежик чтоб разогнать тишину спросил.

— Как ты думаешь, кто из них настоящий — тот, который в автобусе или вернувшийся с сумками?

— Оба. Чтоб тебя… окаянный — все же ввернул тему!

— Нет, так не пойдет! Я же знаю, ты ведаешь.

— Оба, — повторил дворовой, — каждый из них настоящий, только живут в разных… нет, тебе совсем не нужно такое знать!

— Ага, а кто книжку умную под руку ребенку подсунул, а? Фы, меня не обманешь, у меня нюх лучше, чем у собаки!

— Ладно, кто старое помянет… понимаешь, это параллельные вселенные или вероятные вселенные… тьфу запутался совсем в терминологии. В общем, и тот, и другой — Вовка, но они в вероятности могут меняться местами, если сильно того захотят. А еще, если одна из вселенных схлопывается, то личность затягивает в соседнее пространство. Тогда… одно тело на двоих.

— А как это, — «схлопывается»? — удивился Ежик.

— Я тебе что, академик какой? — вспыхнул возмущением дворовой.

Дворовой помолчал и корявой, жилистой рукой со скрипом почесал нос.

— Тебя можно попросить не издавать подобных звуков — у меня аж в ухе зачесалось! — возмутился Ежик.

— Ой прости, все время забываю, — сказал Дворовой и от смущения с деревянным скрежетом почесал себя за ухом.

— Да ты издеваешься надо мной!!! — завопил ежик.

— Тихо, всех разбудишь! — испуганно оглянулся Дворовой, — вот у тебя только в ухе зачесалось, а у меня от твоего крика все тело чешется теперь, я вот об кору дерева пожалуй…

— Н-нет, ни в коем… нет говорю! Не чешись, не че…

Но было поздно. Словно пилорама заработала. Дерево тряслось и сбрасывало листву. Ежик, зажимая лапками уши, несся в дальний конец участка к стогу с соломой. С трудом удерживая равновесие, он бежал на задних лапах с курьерской скоростью, как двуногие прямоходящие.

В доме залаяла собака. Вышла Ирина Константиновна и, не увидев ничего, кроме раскопанной возле дерева земли, облетевшей коры и листьев, погрозила пальцем в пространство.

— Крыса никак завелась, я вот выведу тебя на чистую воду!!! Завтра же схожу ловушки куплю.

Во дворе стало тихо, все спали… ну хорошо, хорошо! Почти все спали.

Наутро было ветрено. Вовка это Ветрило запомнил на всю жизнь. Из дома выходить стало опасно, да что там «опасно», просто и конкретно — СТРАШНО! От близлежащих домов слышался звон бьющихся стекол, где-то с железным лязгом хлопал полуоторванный кусок крыши, по небу летали ветки, обрывки газеты, полиэтиленовые пакеты и пластиковые бутылки. Весь мусор с полуострова сметало в море. Полувековые деревья в полтора обхвата взрослого человека гнулись пополам, почти касаясь кронами земли. Вовка и Света сидели в наглухо закрытой комнате. Ставен не было, и сквозь стекло окна они видели, как от самого большого дерева оторвало огромную ветвь и понесло горизонтально над землей. Такое зрелище стало последней каплей, они зашторили окно и перебрались на кухню, где окон не было. До вечера они при свечах играли в настольные игры, и пили чай. Электричество, конечно, было оборвано на столбах или отключено, но, слава Богу, у Ирины Константиновны на кухне был газ. Чай и кофе все же немного снимали стресс. К темноте всё успокоилось. Все повеселели, один Вовка ходил как пришибленный. Света не понимала причин такого расстройства и донимала друга расспросами. В конце концов Вовка не выдержал и сказал: «Вчера вечером я катался на виндсерфинге».

У Светы поднялась бровь.

— И что?

— Ничего. Ветра почти не было, я вызвал его…

— К-как вызвал? — переспросила Света и потянулась ладонью к Вовкиному лбу. Отмахнувшись от руки, Вовка убежал.

Вовка нашелся в своей комнате. Он перелистывал книгу Кастанеды. Увидев на пороге друга, просто показал знакомый лист-вкладыш и протянул ей развернутую на середине повесть, ткнув пальцем в верхний абзац.

«…Настрой на общение с живым и «неживым» миром рождает понимание магии мира — начинаешь видеть реакцию на тебя каждого элемента мира…»

— Не понимаю, — сказала Света.

Тогда Вовка положил сверху исписанный тетрадный листок. В нем Вовкиным почерком было написано:

«Общение симпатией и на равных с живым и «неживым» миром рождает понимание магии мира — начинаешь видеть реакцию на тебя каждого элемента мира (не важна связность или бессвязность речи, не важен язык).

Если ты, что-то берешь у Мира, поедаешь, или убиваешь чтобы поесть — надо извиниться и объяснить, что когда-то сам станешь пищей для растений и животных — Мир единое целое. Каждый элемент, живой или нет — ВАЖЕН!

Если ты хочешь, чтоб тебе ответили: растение, стихия, Мир, — говори с ними с симпатией, на равных, не зажимаясь (Значит: откровенно, вслух, не стесняясь окружающих).

Брать у жизни надо не больше, чем необходимо для жизни (это сложно, чувству меры надо учиться).»

Света изумленно посмотрела на Вовку.

— Ты хочешь сказать…

— Да, я вчера разговаривал с ветром, подзадоривал, подзуживал его, чтобы покататься в штиль. Я «выжимал мир» — перекраивал под себя, и не помнил, что брать у жизни надо не больше, чем необходимо для жизни!!!

И еще, — Вовка быстро перелистнул несколько страниц книги, — вот смотри!

«…Мы оставались дома в течение всего дня из-за «ветра». Дон Хуан объяснил, что мы побеспокоили ветер намеренно и что лучше не валять с этим дурака. Мне даже пришлось спать, покрытым ветками.

Внезапный порыв ветра заставил дона Хуана подняться одним невероятно бодрым прыжком.

— Проклятие, — сказал он, — ветер ищет тебя.

— На это я не покупаюсь, дон Хуан, — сказал я, смеясь, — действительно, нет.

Я не был упрям. Я просто считал невозможным принять идею того, что ветер имеет свою собственную волю и ищет меня, или что он действительно замечал нас и бросался к нам на вершину холма.»

— Теперь поняла? — Вовка возбужденно листал страницы, потом, не найдя того, что искал, объяснил Светлане.

— Я только что видел эти строки. В них говорилось, ну я своими словами только. Там было написано, что колдуны осторожны с вызыванием первичных сил: дождя, ветра, огня, земли… Потому что сегодня выпросишь маленький дождь на посевы, а следом назавтра будет ливень с селевыми потоками… Понимаешь? Я вчера баловался с Ветром, и не просто баловался — дразнил его, упрекал в слабости!!!

Света смотрела на Вовку. У него были покрасневшие глаза, и тело содрогала дрожь. Во все времена женщины знали лишь один способ успокоить мужчину или ребенка. Света, хоть и не совсем взрослая, ничем не уступала своим предкам. Она все сделала по наитию. Подошла к сидящему Вовке, обняла, положила его голову себе на грудь, прижала рукой и, легко покачиваясь, стала гладить по спине.

Вовка не сопротивлялся, он вдруг обмяк и затих.

Дорога в поезде была обычной и потому запомнилась плохо. Лишь красным стоп-сигналом горела в мозгу Вовки память об услышанном радиосообщении. В нем говорилось о больших разрушениях, двух погибших и трех унесенных в море в результате сильнейшего по силе шторма, прокатившегося по Азовскому и Черноморскому побережьям Крыма. Далее осведомили, что по трем унесенным ведутся поисково-спасательные работы. Также информировали, что имеется один пропавший без вести.

Вовка потом часто задумывался о цикличности процессов в природе.

А еще он боялся. Он очень боялся, что магический процесс, запущенный раз, имеет возрастающую цикличность — пока не дойдет до апогея и не насытится энергией.

Если учесть, что все потусторонне-сказочное питается энергией эмоций человека, как положительными эмоциями, так и отрицательными (судя по прочитанному у Кастанеды), то с одними людьми сказочное сосуществует и помогает, впитывая бескорыстно даримую человеком положительную энергию; других оно не касается и соответственно невидимо для людей; третьих может годами высасывать как вампир — питаясь четырьмя самыми легко вызываемыми эмоциями: страхом, злобой, ненавистью, и завистью.

И Вовка боялся, что, раз побаловавшись с Ветром, он не только вызвал ураган на Казантипе и бурю на Черном море, но и по закону цикличности, — еще больший шторм, прошедший следом, обрушившийся на людей всей своей силой одиннадцатого ноября две тысячи седьмого года.

Шторм, какого не бывало последние тридцать лет, о котором писали в «СМИ» такие строки:

«11 ноября 2007 г. в Керченском проливе случилась крупнейшая в России за последние два десятилетия морская катастрофа. В результате сильного шторма, накрывшего черноморское побережье Крыма и Кавказа, пострадало одиннадцать судов, пять из которых затонуло. Последствия трагичны: восемь погибших членов экипажа сухогруза «Нахичевань», около 2 тыс. т мазута, вытекших в море из разломившегося пополам танкера «Волгонефть-139», попавшие в воду 6,8 тыс. т технической серы из трех сухогрузов…»

Вовка на всю жизнь запомнит это казантипское лето — как сказку, полную загадок и необъяснимого.

Он не раз задумывался, что было в этой поездке на самом деле, а что плод фантазии. Потом решил, что было все, кроме сказки. Сказка живет по своим законам, а нашего пространства она лишь иногда касается своими гранями непознанного…

Главное — не упустить свою, добрую сказку.

(прошло несколько лет)

Когда нечего делать, то (от нечего делать) занимаешься всем, чем угодно, лишь бы убить время. А потом, когда есть что делать, не хватает времени…

— Ну и жизнь! — в сердцах воскликнул Вовка, — то одно, то другое, и зима дрянная…

Вовка взглянул в окно. На стеклах сквозь капли дождя виднелся сочно-зеленого цвета газон.

— И это первого января?! — ругнулся в полголоса он. — У всех праздники, а мы… что мы, не люди?

Светка перегнулась через стол и озабоченно посмотрела на друга. — Может, тебе салатику еще положить?

— Да на кой мне салат? Сыт я уже… по горло! Скоро опять на работу… Слушай, а может, плюнем на все и рванем в Питер?

Света странно посмотрела и вышла из кухни.

— Ну вот, теперь еще и обиделась, — пробормотал Вовка.

— Ты бы еще ей сказал, что достала, что хочешь побыть один, что… да… впрочем, неважно… — вдруг замолчал Рес. Он сидел в углу и ожесточенно крутил кубик-рубик.

— Но… я… не это имел в виду! — растерянно выдал в пространство Вовка.

— Неважно, что ты имел… тебя так поняли! — устало объяснил друг и осекся, потому что вошла Светлана.

Она положила на стол конверт.

— Это что? — заинтересовался Рес.

— Это, мальчики, билеты… в Санкт-Петербург, на завтра.

Увидев растерянные, недоумевающие лица, Света рассмеялась:

— Хотела вам подарок сделать вечером…