Тимур Ибатулин Стрелок

Голубизна неба чужой планеты отливала перламутрово-изумрудными оттенками. Особенности спектра местного светила, или поляризация атмосферы? Зелень травы и деревьев от этого становилась еще плотнее, насыщенней. Ветра почти не было, кончики трав легко покачивались, словно передавая друг другу разноголосое жужжание насекомых. На лужайке, рядом с временной исследовательской станцией, резвился рыжий щенок. Бесстрашно носился среди причудливых растений. Иногда на миг застывал, что-то нюхал в корнях, фыркал, тряс головой. Уши еще не стояли и смешно мотались при каждом движении. Прыгнул влево, прополз немного. Теперь виден был только хвост, он мелко подрагивал.

— Что же ты там нашел? — негромко прозвучало из кустов неподалеку. Выглянула стриженая голова мальчишки с выгоревшими от солнца волосами, появилось загорелое, исцарапанное плечо, кисти рук измазаны чернилами, у глаз тетрадь по математике — свернута по краям в две трубки, словно бинокль. Макушка переместилась вправо и вытянула шею, если бы у этой личности был хвост, он обязательно задрожал от возбуждения. Еще бы, такое увидеть! Боясь спугнуть удачу, он вытянулся в струну и наконец, оглядел все в целом.

На плоском, ноздреватом камне сидела бабочка! Размером с голову собаки!!! Словно живое доказательство, рядом, лежал мордой на лапах щенок месяцев пяти от роду. Ноздри усиленно раздувались. Бабочку это не пугало, она меланхолично грелась на солнцепеке.

— У-ух!! — вздохнули рядом с ребенком. Мальчик вздрогнул, повернулся на звук. Позади стоял механик ПКДР (поискового корабля дальней разведки). Он увидел открытый взгляд одиннадцатилетнего пацана, улыбнулся.

Все на станции любили Мишку. У каждого дома остались близкие, у некоторых дети. Валерий Михайлович — отец Мишки, тридцатилетний биолог поисково-исследовательской группы, на прошлой неделе разругался с женой. Женщина проявила характер — уехала в «командировку». Все бы хорошо, отец с сыном знали, чем им заняться в отсутствие мамы, но… Звонок коммуникатора спутал все планы. «Ты знаешь, что к Бете Проциона готовится очередная экспедиция? — голос начальника был напряжен, — так, вот, не хватает квалифицированного биолога, пойдешь в группе Самойлова… и не возражай, я вам за два года уже полтора десятка полетов туда оформил! А результаты где, результаты?!»

Вопрос с ребенком решился сам собой. Опасных животных или вирусов на Бете так и не обнаружили. Все давно относились к экспедиции как командировке. На общем сборе недолго думали — решили взять ребенка с собой. Так на восьмой исследовательской станции планеты Беты Проциона, появился свой ребенок — «сын полка».

Механик козырьком ладони прикрыл от солнца глаза:

— Какая красивая бабочка! И собаке, похоже, нравится.

— Я за этим мохнатым уже полчаса наблюдаю! — Мишка щербато улыбнулся, — бабочки играют с щенком. Только он подойдет близко к одной из них, как тут же появляется другая бабочка, садится рядом и отвлекает на себя внимание. Так бесконечно… а он, дуралей, не понимает — ловится!

Пес застыл в охотничьем азарте. Только хвост двигался с боку на бок, да ухо поднялось.

— Охотится… — объяснил Мишка.

Механик неожиданно рассмеялся.

— Сергей Юрьевич… пожалуйста, Вы сейчас всю сказку спугнете!

— Прости…, ты знаешь, почему щенка назвали «Стрелок»?

— Знаю.

— Зрение хорошее?.. — попытался догадаться механик.

— Нет, котлеты с камбуза таскал, — рассмеялся Мишка, — ну, со стола на кухне значит.

— Я понял, — улыбнулся механик, — воспитывали?

— Да, куда денешься…

— Ты завтракал? — механик коснулся указательным пальцем носа Мишки.

Ребенок задумчиво кивнул, посмотрел на мысок ботинка.

— А это правда, что завтра, улетаем?

Сергей Юрьевич присел, взлохматил Мишкины волосы:

— Исследования закончены. Тебе не хватило двух недель?

Это только кажется, что можно многое успеть за пятнадцать дней. Тебе говорят: «Пятнадцать дней — это же куча времени — целых две недели, и даже больше. Верно? скучно тебе станет, приходи, мультики тебе поставим или еще что придумаем…»

Какие там «мультики», кому они нужны? Вокруг столько всего! Вон бабочка взлетела — с футбольный мяч. Зависла, голову связиста телом закрыла. О-о! А если прищурить глаза и представить, что это единое целое! Ха, получается человек— мотылек! Только не совсем обычный — на картинках у человека-мотылька всегда крылья вместо рук, а здесь вместо ушей! Хи-хи, тоже ничего! Вечером обязательно по памяти нарисую, надпишу, что это портрет связиста Николая, сделанный мной — Михаилом Валерьевичем Сошкиным! Любуйтесь и завидуйте! Точно, надо нарисовать, и повешу даже знаю где… вот, в кают-компании! Как говорит дядя Боря: «Страна должна знать своих героев!»

И нарисовал! Только вечера, правда? не дождался. Повесил на самом видном месте. Всем понравилось, очень радовались и смеялись. Только Коля не оценил, он позже всех подошел.

— Х — художник! — сказал Коля и посмотрел в блестящие радостью Мишкины глаза. Что-то там он увидел, настроение связиста изменилось. Он широко улыбнулся и взлохматил Мишке волосы:

— Молодец, тонко подметил!

На следующий день был торт по случаю дня рождения Татьяны Павловны — планетолога экспедиции и по совместительству метеоролога. Надо сказать, что Татьяна Павловна была неплохим кулинаром и от услуг киберповара отказалась. Что было и к лучшему — торт они с Лизонькой приготовили изумительный. Три этажа бисквитно-коньячного чуда стояли в середине стола. Украшенный шоколадом, розочками из суфле, и кремом — торт издалека притягивал к себе взгляд. Механик Сергей Юрьевич раздобыл разноцветные свечи. Кают-компания ожила естественными отблесками, первобытного света. В полумраке все стало таинственным. Живое пламя отбрасывало разноцветные блики на лица. Все на миг затаили дыхание, и вот оно! Свечи гаснут под радостным натиском. Веселый гвалт двух десятков голосов рвет тишину криками: «По-здра-вля-ем!!! У-р-ра—а-а!!!!!» Потом шампанское, пляски, песни под гитару. Николай с губной гармошкой «зажигает», и, одновременно отплясывает в такт.

После дня рождения отсыпались до обеда — начальник экспедиции дал указание никого раньше одиннадцати не будить. Мишка проснулся рано. Он вообще всегда был «жаворонок». Умылся, оделся в шорты и сандалеты и пошел искать Стрелка. С начала полета Стрелок все время влипал в разные ситуации. Заиграется, ухватится клыками за слишком большой для него предмет (ботинок штурмана). И не может потом разжать зубы, чтобы освободиться — челюсть-то свело судорогой. Так и бежит за помощью к людям — с ботинком наперевес, а обувь у Алексея Михайловича тяжелая — подкованная, да еще с намагниченными вставками. Перевешивает, однако, обувь-то! Стрелок кувыркается с ней, но не сдается. Тянет ее, нехорошую. А что делать? До помощи ведь надо добраться, не до вечера же с ботинком в зубах ходить. И кушать уже хо-о-чется! Мишка так живо это вспомнил, что даже у самого в животе заурчало.

В самодельной будке щенка не оказалось. Мишка в досаде плюнул. Оглянулся — не видел ли кто — и быстро затер подошвой мокрое пятно на пластиковом тротуаре. На поляне бабочек тоже Стрелка не оказалось. Мишка вспомнил, как однажды щенок гонялся по каюте за солнечным зайчиком, отраженным от хрустальной подвески. Мишка привез подвеску с Земли. Хрустальный осколок был подарком Ромки. Мишка наотрез отказался оставить «эту бесполезную стекляшку» дома. Он любил смотреть через нее на все вокруг. Подвешенная на тонкой нити «бесполезная стекляшка» (она же подарок лучшего друга) вращалась от сквозняка и разбрасывала множество тонких как нити солнечных зайчиков. Мишка с азартом смотрел за собачьей охотой — на «зайцев». Подбадривал щенка репликами. Потом он сходил на камбуз и пришел с котлетой для Стрелка. Не успел. Последнее, что видел — щенка, прыгнувшего за ярким пятном на спинку углового дивана. В следующую секунду щенок исчез, как будто его и не было.

На Мишкину возню и жалобный скулеж собаки сбежалась половина экипажа. Стали сообща решать — как достать из-за привинченного наглухо углового дивана бедового щенка.

— Да рукой его! Просто дотянись, и достань! — предлагал связист.

— Пробовали, не дотянуться! — это говорил старпом, — даже Гриша пробовал, с его-то ручищами…

— А Вы бы его за шиворот подцепили, — развертывал свою мысль Николай, — подцепили и вытянули!

Сразу вскинулся Мишка:

— Тебя бы «за шиворот», «подцепили и вытянули»! В детстве не таскали, ремнем не вытягивали?.. Жаль!

— Я же как лучше хотел, — стушевался Николай.

— А может, за сачком сбегать, к биологам? — предложила Лиза.

— А если лапы в сетке застрянут и на излом в распор пойдут, как вытаскивать будем? Впрочем, разрежем сачок. Беги, Лизонька, к биологам, — сказал старпом и, кажется, несколько расслабился.

Подошел механик.

— Сергей Юрьевич, может, Вы поможете? — взмолился Мишка.

— Что же, попробую, — просто ответил механик, достал электроотвертку, и кряхтя встал на колени, — скажите мне, какой умник снял верхнюю угловую крышку с дивана?!

Все переглянулись. Связист покраснел, провел рукой по волосам и признался:

— Это я снял. Хотел угловой аквариум поставить.

— Так зачем было крышку снимать? — ставил бы сверху! — удивился механик.

— Сергей Юрьевич, там еще подставка ведь специальная с оборудованием. Подставка как раз и спряталась бы под панель.

— Значит так, начнешь ставить свой аквариум, тогда и крышки снимай. Представляешь, если бы это не щенок был, а ребенок?

— Мишка? Ну не балбес же он? — Николай оценивающе посмотрел на Мишку.

— Не балбес, а тоже по диванам не прочь попрыгать. Думать, Коля, надо, думать!

Через десять минут ушастый «затворник» был освобожден из плена.

И снова со Стрелком проблемы:

— Да куда же ты запропастился?!!! — высказал раздражение Мишка.

Пришлось облазить половину базы, пока нашелся щенок. Стрелок, как примерный страж, сидел навытяжку перед дверьми камбуза.

«Надо было сразу догадаться», — подумал Мишка, — «вот дурында, уже, видать, обругали. Спрятался за косяком. Думает, если сам кухню не видит, то и его не видно». Как подтверждение с кухни долетел смех:

— Нос лохматый спрячь! Разведчик!

Стрелок выглянул, думал, что его зовут, и тут же спрятался. Мишка подошел, почесал собаку за ухом и прошел в кухню. Стрелок, как тень, шагнул следом и моментально метнулся обратно, за дверной косяк.

— Здравствуйте Татьяна Павловна.

— Здравствуй Мишаня. Надо же, твоя собака читать умеет!

— Как это?

— А ты прочти табличку у входа.

На белом с черной каймой фоне краснела надпись: «На кухню собакам вход строго воспрещен!!!» Рядом, как дополнение, желтел неумелый рисунок — перечеркнутая красной линией ушастая морда собаки.

— Николай развлекался? — спросил Мишка.

— Не развлекался. Выполнял прямое указание главного. Капитан так и сказал: «Если за диван свалился, где гарантия, что в котел не упадет?» Шутка конечно. Но в каждой шутке…

— А что у нас сегодня на обед? — перевел тему Мишка.

— Проголодался? Потерпи, скоро луковый суп будет и макароны по-флотски.

— А можно мне пока котлетку?

— Возьми. В миске, справа, под голубой тарелкой. Не забудь, через полчаса обед!

Мишка радостно схватил котлету и про «не забудь» услышал уже в коридоре. Собака пританцовывая бежала за ним вслед. Уже за ближайшим углом она получила желаемое, уронила на пол и торопливо слопала, не забыв вылизать такой вкусный пол. Мишка улыбнулся, поднял глаза и увидел главного «по распоряжениям». Главный отвел взгляд в сторону, он «не видел». Мишка тоже приобрел невозмутимый вид и вывел из корабля собаку — от греха подальше.

— У-у, лохматый! Кто капитанские бутсы сгрыз во время полета?

Щенок наклонил голову и внимательно посмотрел на Мишку.

— Понимаю, что он сам виноват. Что не надо обувь разбрасывать. Ой, что я говорю? Это же ты залез к нему в обувной ящик! И не смотри на меня так! Командир не обязан закрывать на электромагнитный замок свой ящик. Впрочем, теперь закрывает и ключик повыше вешает.

Мишка улыбнулся.

— Пойдем, я тебе тайну открою. Я тут такое место нашел!

Щенок заволновался, встал. Почувствовал перемену в голосе? Пес на все был готов, после такой вкусной котлеты, у такого замечательного хозяина.

На обед Стрелок и его маленький хозяин не попали. Не получилось пообедать также и всему составу экспедиции. Почти все уже были за столом, когда вбежал Валерий Михайлович. Волосы его были всклокочены, лицо побелело, в руках он держал сканер местности.

— Мишка пропал! — выдохнул отец, увидел вопросительно-встревоженные лица, добавил, — датчик опасности сработал, сканер местности не обнаруживает Мишкиного браслета!

После съеденной на двоих котлеты идти по полю было весело. Мишка успел забежать к себе в каюту и побросал в рюкзак: надувной шалаш, фонарь, веревку, складной ножик, бутылку с заготовленным заранее соком, и теперь они с щенком резвились, постепенно отходя к лесистой части лагеря. Дошли до деревьев, устроили привал. Мишка откупорил сок, выпил полбутылки, предложил щенку. Пес сел на задние лапы, склонил на бок голову и сморщил нос.

— Не хочешь? — понял Мишка.

Стрелок склонил голову на другой бок. Мишка засмеялся:

— Дурында, мы пришли уже!

Щенок задышал чаще, уши его встали торчком. Мишка встал и отодвинул в сторону ветку дерева. В земле стало видно почти правильной формы отверстие размером чуть больше плеч взрослого человека. Под малым слоем почвы уходил вниз вертикальный лаз, с идеально ровными и гладкими вырезанными в скальной породе стенками. Такие дырки в скале папа показывал Мишке на Земле.

— Стрелок, смотри! Это называется шурф. Папа возил меня прошлым летом в Египет, там таких древних шурфов много. Папа сказал, что такие отверстия нельзя сделать без применения современных технологий.

Пес смотрел то на хозяина, то в прохладную каменную глубину. Он словно понимал объяснения Мишки. Мишка, ободренный вниманием, продолжил:

— Понимаешь, это следы огромной фрезы, ну… сверла такого, — добавил Мишка, увидев склоненную набок голову. Щенок потянулся и, раскрыв розовую пасть, зевнул — продолжай, мол. Мишка стал рассказывать про обелиски, которые вырезались таким сверлом из скалы.

— А сверло очень быстро двигалось, иначе чем объяснить, что сбоку от обелиска вынималось гораздо больше породы, чем размеры этого сверла. Но это точно было сверло-фреза, потому, что стенки гладкие, как на шурфах, а внизу равного размера выемки — от нижней части сверла. Историки раньше думали, что породу вокруг каменного блока выбивали ди-а-ри-товыми шарами, диари-вы… тьфу ты, негодный язык. Короче, каменными шарами разбивали скалу, а потом вынимали породу, но тогда почему стенки гладкие на блоке-обелиске и на отвале выработки, почему ямки на дне одинакового размера и тоже гладкие, непохожие на сколы камня? Так папа объяснял «… все это, Мишка, похоже именно на фрезу и ни на что более…».

Пес уже давно не слушал, только переступал с лапы на лапу и вертел хвостом, как пропеллером. А Мишка продолжал рассказ не столько для пса, сколько чтоб вспомнить полностью, что говорил дословно папа.

— А еще папа показывал на блоках пирамиды запилы в виде дуги от шестиметровой дисковой пилы, с толщиной лезвия в детскую тетрадку — двенадцать листов, и отверстия в камне от двухметровых трубчатых сверл, с кромкой в полтора миллиметра… Стой! Ты куда? В кустах раздался шорох, и щенок моментально прыгнул на звук. Мишка побежал следом. Нога неожиданно потеряла опору. Последнее, что увидел Мишка — зияющий темнотой, второй шурф. Отверстие летело навстречу Мишке, миг — и наступила темнота.

Очнулся Мишка от шершавого языка, которым, как напильником, больно счесывали ногу. Мишка поднял голову. В полутьме Стрелок зализывал рану на колене маленького хозяина. Метрах в двух-трех вверху зеленело овально-круглое небо. Голова гудела, бессвязные обрывки видений будоражили ум: плутание среди каких-то странных механизмов, залитые неярко-матовым свечением огромные квадратные пещеры, настенные изображения пирамид, похожие на звездную карту точки ярко светились, повиснув в воздухе посреди зала… Мишка тряхнул головой, остатки сна ушли из сознания, как дым покидает дом, чтоб никогда не вернуться. Мишка решил, что со сном будет разбираться позже.

— Что делать будем? — спросил Мишка у щенка, и почесал Стрелка за ухом. Шерсть была мокрой. Щенок заскулил. Мишка лизнул влажный палец. Солоноватый вкус меди напомнил ему кровь.

— Расшибся? — встревожился Мишка, и ощупал щенка. Стрелок вроде был цел, если не считать ссадины за ухом. Фонарик оказался разбитым и лучшего осмотра Мишка предложить не смог.

— Надо выбираться, малыш. А как? Высоковато, однако, не допрыгнуть. Есть веревка, только сил по ней вскарабкаться не хватит, не канат ведь, тонковата. Ох, это не проблема — наделаем на веревке узлов для ног, зря что ли морские узлы изучал? Докинуть до кромки шурфа тоже не трудно, а вот как зацепиться за край, даже кошку не из чего сделать. Может, веревку к рюкзаку привязать и кинуть? Нет, рюкзак тяжел — не доброшу, а если облегчить? Тоже плохо, не удержит, свалится.

— Да-а, попали мы, Стрелок, в передрягу.

Щенок доверчиво сидел рядом. Он знал — хозяин умный, обязательно что-нибудь придумает.

— Мне бы твою веру, — грустно произнес Мишка. Тут его осенила идея.

Безнадежность Мишки сменилась лихорадочной деятельностью: размотал веревку, навязал через равные промежутки петли для ног. Улыбнулся еще раз и привязал веревку к клапану на баллоне палатки надежным морским — фаловым узлом. Мишка знал, что, возможно, у него только одна попытка. Главное, чтобы клапан не выдернулся раньше времени. Расставил пошире ноги и со всей силы швырнул свернутую палатку вверх. Тяжело перевалившись через край, палатка зашипела, Мишка заметил что-то тяжелое, повисшее на веревке, и сразу наступила темнота.

— Стрелок? — позвал в темноту Мишка. На уровне головы кто-то заскулил, в следующую секунду на пол шмякнулось что-то мягкое, и потерлось о ногу.

— Так это был ты? Я попробую забраться по веревке и открыть вход. Не волнуйся, веревка висит на страховочном шнурке шпильки клапана. Тросик предназначен, чтобы шпилька не потерялась, когда баллон открыт и палатка надута. Шнур из син-те-рик-лона, а си-трик-ликон, папа говорил, самый прочный для веревок материал.

Лезть по узлам было легко, а вот приоткрыть вход оказалось делом невозможным. Вы никогда не пробовали в детстве сдвинуть с места лодку сидя в ней и раздувая парус, пусть даже мощным вентилятором. Мишка пробовал, с папой — после просмотра знаменитого мультика про капитана Врунгеля.

Здесь произошло нечто подобное — Мишка висел на веревке и пытался вытолкнуть закрывшую выход палатку. Это только у барона Мюнхгаузена получалось подниматься, дергая себя вверх за волосы.

Мишка задумался.

— А если так? — пропыхтел он, и сменив тактику, повис на одной руке. Он разжался в стенки ногами, спиной и второй рукой, чтобы не висеть на веревке и сдвинуть наконец вбок палатку. Откроется щель, и можно будет вылезти. Мишка чуть не упал — не хватило детских сил для надежного распора. Мишка, покачиваясь, повис и заплакал от бессилья. Снизу заскулил щенок. От этого звука такая буря поднялась у Мишки в душе. Понимание абсолютной беззащитности живого существа, попавшего в ловушку по его, Мишкиной, глупости. Такое понимание было не вынести. Мишка со всей силы уперся ногами и спиной в ровные, шершавые стены, придерживаясь за веревку, развернулся боком и с размаху всадил ногу между краем отверстия и палаткой. Палатка промялась и уступила. Щиколотку ободрало камнем, она полыхнула огнем. Мишка, не останавливаясь, вогнал руку в противоположный стык. По руке что-то потекло. Опершись на руку и ногу, Мишка просунул в стыки оставшиеся конечности, и отпустил веревку. Собрав последние силы резко толкнулся и откатился от дыры, отпихнув в сторону палатку. Он лежал лицом в землю, тело сотрясали рыдания. Сверху опустился флаер. Выскочил встрепанный отец, механик, и еще кто-то. Папа быстро ощупал сына, словно не веря, что он цел.

— Стрелок, — слабо сказал Мишка.

— Что? — не расслышал отец.

— Щенок внизу — в трубе. Помогите.

Последовал укол, и Мишка провалился в мягкую вату забытья. Проснулся он уже под вечер.

В кают-компании ели молча, Мишка часто ловил на себе и своих бинтах осторожные взгляды взрослых. Николай, закончив есть, положил в посудомоечную машину тарелку и швырнул туда же вилку со словами:

— Ему бы всыпать как следует, а мы в молчанку играем!

Связиста не поддержали.

Празднования спасения не было. «Не влетело — и то хорошо» — считал Мишка и весь день крутился около взрослых — «помогал». Сотрудники станции старались, чтобы мальчик был на глазах — проблем меньше. Исследовали найденные Мишкой «трубы», как с легкой руки ребенка окрестили артефакты. Нашлось еще несколько труб, связанных между собой подземными лабиринтами.

— Будет работенка для сменщиков, — улыбался механик.

Через день Мишка придумал новый фокус — притащил небольшое дерево, срезанное у корня, с листьями, похожими на дубовые, и разлапистыми колючками, свисающими с ветвей. Все привыкли, что эти деревья темно-зеленого цвета. При корабельном освещении оказалось растения зеленовато-голубые. Мишка увидел этот казус, хмыкнул и комментировал: «Так даже лучше!»

— Ты зачем приволок это «ископаемое»? — засмеялся старпом.

— Вот. Праздновать Новый год будем.

— Летом?

— А Вы когда-нибудь праздновали Новый Год на незнакомой планете, под голубой елью с листьями дуба и шишками, как колючки? То, что это шишки, сто процентов — вон внутри семена, под каждым лепестком, как у обычной шишки. Потом вы же сами говорили, что все остальные месяцы на этой планете более жаркие. И надо же отпраздновать хоть как-то мое спасение! — Мишка сказал это с таким невозмутимым видом, что пришла очередь хмыкнуть старпому. Он, почесывая бородку, задумался.

Празднование Нового Года поддержали все. Только капитан ворчал: «Опять график к черту полетит». Мишка не волновался насчет графика. Он знал, что с нашим капитаном не пропадешь. А еще слышал, как успокоил капитана Аркадий Семенович — экзобиолог:

— Абрамыч, такого почтового адреса — то бишь «к черту» — не существует, поэтому график к искомому адресату не полетит. А вот дела без общей сплоченности на фоне накопившейся усталости, пожалуй, точно к чертям полетят!

Капитан и сам понимал, что людям отдых нужен, и психологическая разрядка в виде праздника никогда не повредит. Он почесал нос и пробурчал:

— Я разве спорю? Новый год, так НОВЫЙ ГОД!

Очень нравилась Мишке и Стрелку беготня по одуванчикам — огромным шарам бордовых цветков с пушистыми соцветиями.

Семена были легче воздуха и при ударе по стеблю весело разлетались вверх и в разные стороны.

Мишка придумал аккуратно срывать часть соцветий и вешать их на нитке в кают-компании, над обеденным столом. Своим ярко-алым цветом одуванчики создавали праздничное настроение. Мишке подумалось что они висят под потолком, как воздушные шарики, наполненные горячим воздухом.

Собственно, они и были подобием воздушных шаров. Дядя Женя, один из биологов станции, говорил, что внутри соцветия есть полость, наполненная гелием.

Как растение производит столь редкий газ, не знал даже дядя Женя.

А вот почему бордовые цветы становились алыми в корабле, Мишке объяснили сразу — на планете освещение зеленоватое и придает алому оттенок, превращает в бордовый.

Николай первым практично обратил внимание на красоту этих цветов, и сразу решил подарить букет одуванчиков Лизавете Петровне Макаровой — девятнадцатилетнему биологу станции.

Он давно на нее «глаз положил».

Завидев девушку, вышедшую подышать свежим воздухом, Николай галантно подал руку, помогая спуститься со ступеней.

Он знал из старых фильмов, так любимых его бабушкой, что лучший способ показать свою привязанность девушке, это сорвать цветок и широким жестом подарить объекту очарования. Что он и сделал — мягко «спланировал» к цветам, красиво потянул на излом цветок — растение не поддалось.

Коля потянул сильнее — никакого эффекта. Рванул со всей силы — стебель устоял, а соцветия разбежались от связиста, оторвавшись от стебля и улетая в небо.

— О-ой! — растерялся Коля.

Лихие попытки ухватить хоть соцветия только распугали остатки еще не успевших улететь. От порывов ветра, создаваемого руками, все соцветия разлетались раньше, чем Коля успевал их поймать. С лестницы раздался мелодичный девичий смех.

Неудачливый ухажер побагровел, ухватился за ближайший стебель двумя руками и рванул, что было сил.

Николай был молод, и силушкой природа его не обидела. Стебель треснул и поддался. Коля победно обернулся к Лизавете Петровне и рванул со всей силы.

Цветок оторвался неожиданно. Колины руки, потеряв опору, резко рванулись высоко вверх. Он еще успел увидеть оторвавшиеся и улетающие багровые семена, а снизу его уже кто-то поливал, чем-то липким, с пряным запахом.

Опустив глаза, связист заметил обидчика — оборванный стебель обильно, под хорошим давлением, выдавал сок. Впрочем, давление на глазах падало. Коле от этого было не легче. Он поднял несчастные глаза на девушку. Лиза белым, кружевным платком пыталась спасти остатки макияжа, пострадавшего от веселых слез.

— И ты туда же, — грустно констатировал Николай и поплелся отмываться.

— Коля, подожди! Коля!!

Николай не обращал внимания — жизнь была кончена. Связист вымылся и с гордым видом вышел из корабля. В руках у него были проволочные бокорезы с длинными ручками. Молодой человек собирался срезать наконец злосчастный букет и подарить любимой. Он с пафосом ступил на трап и обомлел.

На лестнице стояла Лиза, и нюхала «ЕГО» букет! А ниже…, ниже штурман ножом срезал последний цвет! И подавал цветы — в букет!!! Ах, злой и ненавистный штурман, — подумал Николай и возвестил:

— Ты ловелас, Степан Иваныч, и просто вредный человек …

(сделаем поправку: Николай ничего не сказал. Грустно посмотрел на Лизу, повернулся и тихо прикрыл за собой дверь)

Что было дальше, Мишка не знал, потому что в кустах жалобно затявкал щенок. Следующие два часа Мишка провел в медотсеке — вытаскивал многочисленные шипы и занозы из лап Стрелка. Мишка в течение двух дней порывался узнать, чем закончилась история с одуванчиками. Ему только не хватало смелости для такого деликатного вопроса.

А позже и вообще необходимость вопросов отпала — Мишка заметил Лизоньку и Колю целующимися около блока переносной электростанции.

«Если целуются, значит, скоро от поцелуев будут дети, значит, все хорошо, они помирились».

Подготовка к старту всегда большая суматоха — неожиданно находится куча дел. Все надо решить до отлета. Изменить дату даже на несколько часов довольно сложно — дополнительные вычисления, перерасход топлива… А тут еще отдел микробиологии стопорит со своими замерами биополя ареала.

— Вечно они мудрят, никак вовремя с аппаратурой разобраться не могут! — пробурчал капитан.

На экране высветилось «Пять часов тридцать три минуты до взлета». Капитан в сердцах скомкал график и метнул комок в монитор. На секунду экран окутался пленкой защитного поля. Комок отскочил. Появилась надпись «Пять часов тридцать две минуты до взлета», ниже красными буквами: «Предумышленная порча имущества наказывается административно!!! ст.39».

— Поиздевайся мне еще, рухлядь ржавая, в утиль отправ…

Эдуард Абрамович замолчал на полуслове, перебитый голосовым отчетом компьютера.

— Все системы в норме, погрузка выполнена на сорок процентов, ржавчины на основных узлах не обнаружено.

Капитан почесал затылок:

«Показалось или действительно были обиженные нотки в сообщении?.. Корабельный мозг способен на эмоции?!!! Что-то здесь не так! Машина не может быть эмоциональна — это свойства людей, для Космолета это недопустимо. Прилетим, подам рапорт, на проверку».

Взлетели в срок. Часть оборудования и датчиков оставили на станции. Вышли на маршрут. Распоряжением командира экипаж отправился отсыпаться. Встретились уже за обеденным столом, в кают-компании.

— Эдуард Абрамович, вы уверены, что у КРМ это были эмоции? — спросил механик капитана.

— Сергей Юрьевич, Вы хотите знать, услышал ли я в голосе корабля эмоцию, или Вас интересует возможность эмоциональной окраски?

— ….

— Вот и я задумался, — вздохнул капитан.

Мишка тихо сидел в углу, играл. В руке у него прыгала самодельная игрушка — шарик подвешенный на тонкой резинке. «КРМ», — мысленно перевел он, — «корабельный, расчетный модуль — центральный мозг любого корабля. Дались вам всем эти эмоции! Ну, есть они у корабля, и что с того?»

— Корабельный мозг способен на любой звуковой сигнал, — снял напряжение бортинженер Александр Семенович.

Капитан заерзал на кресле:

— Это меня и беспокоит. Обида, прозвучавшая в голосе КРМ, смодулирована сознательно.

— Мне бы тоже не понравилось, если бы со мной так обращались! — подал реплику Мишка.

— Не встревай во взрослые разговоры! — отец повернулся, — займись своей математикой!

— Валерий Михайлович, ну зачем так-то? — капитан говорил, чуть ссутулившись, смотрел в свою кружку с кофе, потом распрямился и взглянул прямо, — я действительно был неправ! Мишань, все не так просто — дело в стабильности системы и безопасности корабля. Если машина проявляет эмоции, то что от неё ждать в сложный момент? — Эдуард Абрамович отставил в сторону остатки кофе, пригладил рукой волосы, закурил. Поймал взгляд ребенка и, быстро, пальцами, превратил «исчадье ада» в окурок. Мельком глянул на родителя. Мишка отвернулся (спрятал улыбку). У врача, Веры Матвеевны, заблестели глаза. Как корабельный доктор она внимательно за всеми наблюдала, видела всю пантомиму и даже Мишкину улыбку в зеркале.

— Может, программисты во время сборки что напутали? — сказал бортинженер и потянулся к стакану с чаем.

— Ага, пошутить решили! — ответил связист Коля, самый молодой в экипаже (если не считать Мишку).

— Ну, ей богу, что за сарказм, Николай Петрович? — осадил капитан.

— Я, Эдуард Абрамович, собственно… — стушевался Коля.

— Простите, можно мне… — начал Мишка.

— Ну, что еще! — вспыхнул отец.

— Можно мне поиграть, с щенком? Чтоб не мешать «взрослым разговорам»?

По кают-компании пробежал смешок. Валерий Михайлович смутился:

— Конечно сынок, иди, поиграй.

Разговор перетек к делам насущным. Обсуждали собранные за два года сведения. Подвели итоги: планета богата полезными ископаемыми, регулярно на Бете бывают сильнейшие магнитные штормы с мощными электрическими разрядами, магнитную активность сопровождают мощные циклоны. Ионосфера начинает светиться. Все живое на этот период прячется. Ближайший всплеск ожидается через месяц. Биологи подтвердили, что флора и фауна необычайно устойчива к воздействию электричества и магнитных полей, умеет их аккумулировать. Использует: для нападения, защиты и поиска. Большинство растений на планете не ядовиты, годны в пищу. Высшие формы жизни: травоядные млекопитающие и хищники, в морях и океанах есть рыба…

На слове «рыба» возникло некоторое оживление. Единственным кто пробовал рыбу, был Николай. На второй день после посадки, вняв его страстным мольбам рыбака, командир отпустил связиста на рыбалку. Вечером Коля вернулся с трофеями: связкой рыбы и «ха-а-рошим» бланшем фиолетового цвета в половину лица. Синяк не мешал ему светиться от счастья: «Такая рыбалка! Нет, ребята, вы только посмотрите! Такая…»

— А где же ты так упал «удачно»?! — веселились «ребята».

— Да чепуха…, это рыба была!

— Ры-ба?!! Х-х-ха, р-ры-б-ба! Н-ну, ты…

— Да, что вы, як на конюшне, ржете, как…

— Не забывайтесь, молодой человек, — поправил молчавший до поры капитан. Склонившись над картой, он не принимал участия в разговоре.

— Простите, Эдуард Абрамович! Я исправлюсь, буду паинькой!

— Достаточно, если Вы будете просто в срок выполнять обязанности.

По лицу связиста пробежала тень, но уже в следующую долю секунды оно открылось улыбкой и воодушевлением:

— Итак: сижу я на упавшем в воду дереве. Удочку закинул в очередной раз, клюет на всё — постоянно, — вытащить не могу! Будто издевается — вытаскиваешь пустой крючок!

— Так ты бы ее штанами ловил! — засмеялся механик.

— В следующий раз попробую, — не поддался Николай. — Я смекнул, что рыбе больше тесто нравится. Смешал тесто с ватой, на крючок намотал комок побольше, чтоб мелочи не по зубам было. Жду. Действительно помогло — поплавок едва шевелится от тычков, тяжелый стал, почти утонул. Посматриваю периодами, не съело ли наживку — цела милая. Сижу, доволен, хорошая придумка получилась, только вот клевать перестало, совсем… Я заскучал.

— Скажи просто — заснул! — вставил шпильку бортинженер.

— Хорошо, «заснул» и вижу во сне — клюет!!! Ёмазай, да как клюет — поплавок на полметра в воду ушел! Я чуть с бревна не свалился! Да, да, во сне чуть не свалился!

— Вот, вот, здесь надо было штанами, штанами её! — не унимался механик.

— Сергей Юрьевич, Вы себе кофе на куртку пролили, — как бы невзначай заметил связист.

— Где?!! Йё-о-маё!!! — изумился механик и наклонился стряхнуть капли.

Под немой вздох окружающих из чашки полилась следующая порция кофе. Тонкая струя коснулась пола и разлетелась мелкими брызгами на штаны. Механик поднял растерянное, несчастное лицо. Посмотрел, как на ядовитую змею, на остатки кофе, аккуратно поставил чашку на стол. Оглядел окружающих:

— Надо же, день-то со стирки начался, со стирки! Ну, сменял штаны на рыбу?

Николай постарался спрятать улыбку:

— Штанами надо после, когда ее умотаешь, и рыба на все готова! К сожалению, рядом не было специалиста по штанам — чтоб подсказать…

Связист дождался, пока пройдут смешки, и продолжил:

— А рыбина как потянет, да-а, чувствую, это не какой-нибудь сапог в пруду под Москвой. Так и свалиться не долго. Катушка разматывается — рыба в одну сторону, я в другую. Она в море, я на берег, бегом. Набрав приемлемую дистанцию, остановились, так сказать «посмотреть друг на друга». Длины лески хватило. Мы продолжили игру. Это напоминало пляску с «сапогами-ведрами» на ногах — с дерева я все же упал, ближе к берегу. Выливать воду из обувки было некогда. Так мы и танцевали — «рыбацкий вальс».

— Видать, не один раз-то лицом приложился, чтоб «щуку» вытащить! — добавил старпом.

— Верите, ни разу не приложился, — Николай оглядел всех и по искрам в глазах понял — не верят! — она умоталась, и я ее… на берег, лежала, как мертвая! Наклонился снять с крючка, прижал ее к песку. Кто же знал… как подскочит, как звезданет по челюсти хвостом, словно клюшкой, и была такова…

— Так ты ее не поймал?!!!

— Нет.

— А это что? — указал старпом на крупную рыбу в связке, — и почему у нее глаза, как шары, навыкате?

— «Навыкате!» так из-за этого-то она меня и огрела хвостом!

— …?!!

— Только я рыбину к песку прижал, тут глаза и вылезли, как теннисные мячи. «Надо же, думаю, как надавил», — и… ослабил хватку, а она как подскочит!..

— Остальных я потом по вашему… «штанами»! — сказал Коля серьезным тоном, правда, на последнем слове голос дрогнул, на лице расцвела озорная улыбка, — каждая почти сразу глаза выставила!

— От удивления?

— Да нет, от разности давления, наверное.

— Эт-то ты врешь… «от разности давления», физику надо в школе изучать! Это ж, чтоб «давление», леска три километра должна быть!!!

На дальней скамейке раздался смех. Не вступавшие в перепалку наблюдали, с искрами в глазах переводили взгляд с одного на другого. Коля покраснел:

— Дайте же рассказать! Эх, это Вам не хухры-мухры, эт-то, понимаешь, рыбалка! Тут смекалка нужна и подход! В общем, я придумал…

Коля закончил свою историю, подготовил костер. Поставил на огонь свое изобретение — котел из полусферной запчасти от робота, и сварил свой улов. Аромат ухи привел к котлу почти всех.

— Я научу вас варить настоящую уху! — комментировал рыбак нараспев, — только в котелке, на живом огне, может получиться настоящая уха — вкуснейшая пища богов, эликсир мо… г-хм, это, пожалуй, чересчур…

— А приправы-то положил? — спрашивали зрители.

— Добавляем специй, мешаем, — продолжал Николай Петрович, главный режиссер театрального действия, — пробуем…

Может сочетание земных специй с неземной рыбой не пошло, а может в дыме местных дров было что-то, что впиталось в бульон, либо это была третья, неизвестная причина, но как только в рот попало содержимое котелка… На лице у Коли промелькнула целая гамма чувств: первый миг блаженства, недоумение ребенка от исчезнувшей игрушки, понимание, что все не так, отчаяние… Последней была гримаса глубокого отвращения. Николай Петрович прополоскал рот, почистил зубы, пожевал апельсиновую кожуру… НЕ ПО-МО-ГЛО!!! Он напоминал человека, который сварил по-пьяни собственный ботинок и съел его на спор. Протрезвел. Узнал об этом. Встал в ступор, но по настоящему проявил эмоции, когда увидел на втором ботинке следы собачьего … (не будем об этом), а ведь так вкусно пахло ухой!

С обреченностью каторжного несчастный ожесточенно намылил щетку, и начал чистить зубы. Это послужило темой для шуток на последующие дни. Отвечать на эпиграммы с мылом во рту неудобно — одни пузыри вместо слов! Коля не отвечал. Он и так потом упражнялся в этом искусстве до самого отлета.

С тех пор «рыба» стало словом нарицательным, виновных грозили отправить на рыбалку, а ненароком произнесенное «уха» сразу поднимало настроение. Впрочем, с рыбой вышла еще история, но обо всем по порядку.

После обеда в кают-компании осталось немного народу. Все были заняты делом.

— Конь бьет ладью, — задумчиво комментировал биолог и посмотрел на капитана — не передумает ли, может вернуть все на пару ходов?

— Да-а, — пришла очередь задуматься Эдуарду Абрамовичу, — впрочем, шах Вам, уважаемый Валерий Михайлович.

— Ушел, достопочтеннейший Эдуард Абрамович, — улыбнулся биолог.

— Брось Ваньку валять, я же опять шахану.

— А я уйду.

— Шах!

— Ушел.

— Вы там что, в пятнашки играете? — засмеялся от двери бортинженер, вставил электронный замок и полез в него отверткой. От двери брызнуло искрами, погасли лампы. Через секунду дали свет. На полу, в трех метрах от двери, бортинженер делал одновременно три дела: сидел на заднице расставив ноги, смотрел на отвертку и пытался грязно выругаться.

— Б…, бл…, б-блин, — наконец получилось у него, — т-такое утро ис-портить, замечательное.

— Ты нормально? — вскочил капитан и биолог следом.

— Д-да, доигрывайте, сейчас отключу электричество и доделаю, — бортинженер тяжело встал, тряхнул головой и засмеялся, — все беды в электронике, и вообще в электрике по двум причинам: есть контакт там где он не должен быть или нет контакта где он необходим!

— Где-то я уже это слышал, — откликнулся Валерий Михайлович, — только без обидных параллелей: «Все беды России от бюрократов и дураков».

— Кончай фигню нести, тебе ШАХ!!

— Ушел!

— Еще Шах!

— Ушел!

— Мат!

— Ушел!

— Куда ушел? — вкрадчиво спросил капитан.

— Совсем ушел, вот, ушел!

— Сюда нельзя здесь тебе шах.

— А я сюда!

— И здесь нельзя.

— А…

— Да, Валерий Михайлович, да, надо…

Игроки уже не замечали, что давно стоят друг перед другом.

— Это что же… Мат, получается?!! — выдохнул биолог, — так что же ты, «сосна старая», молчал?!!!

— Во-первых: если мы друзья, это не повод забыть субординацию! Во-вторых: я говорил, ты не слышал…

Бортинженер уже давно с любопытством на них поглядывал и на немой вопрос серых глаз Валерия Михайловича ответил утвердительно: — Говорил.

— А куда у меня исчез ферзь? — подозрительно посмотрел биолог на капитана.

— Я н-не брал…, тьфу ты, Валера, ну как ты мог подумать?!! Вон ферзь, под креслом лежит, упал во время замыкания.

Они переглянулись.

— Переигрываем!!!

Мишка стоял посреди рубки и плакал — горько, молча, без слез. Слезы были, пока он по всему кораблю искал щенка, кричал, звал… Говорить взрослым не хотелось, это аврал, нотации, ругань… Сначала высохли слезы, затем отяжелели руки и ноги, появилось безразличие. В какой-то момент он стряхнул отупение, пришла спасительная мысль: «может, взрослые, они же умные…». Вдруг стало легче, он заплакал навзрыд и побежал к отцу. Дальше все в памяти было как лоскутное одеяло, пятнами: разговор в кают-компании, общий сбор экипажа, поиски с привлечением Корабельного бортового компьютера (он же расчетный модуль), сожалеющие взгляды, теплые руки капитана (или отца)? Конечно, кто-то из экипажа вспомнил, как щенка завели в корабль и привязали. И веревку нашли… оборванную. Стрелок ее перегрыз и убежал, к бабочкам…

Слезы снова текли. Мишка их не замечал. Его куда-то несли, коридоры плыли в слезах… озеро слез перед глазами… «Руки, теплые, обветренные, жесткие, такие родные, но почему, почему вы не можете развернуть это сраное корыто в обратную сторону?!!! Как же теперь жить?!!!»

— Кажется, он уснул, — уловил Мишка краем сознания и провалился в спасительную вату забвения.

К обеду следующего дня Мишка вышел сумрачно-сдержанным. Вяло ковырял вилкой макароны «по-флотски». Корабельная жизнь ощутимо не изменилась. Так же неслись вахты. В свободное народ играл в спортзале в волейбол, смотрел кино, загорал, глядя на панораму океанского пляжа с пальмами. Порой рассказывали веселые истории, шуткам были рады, охотно смеялись. Мишку тоже пытались растормошить. Потом перестали. Мишка никак не мог понять: почему салфетки на столе такие празднично разноцветные, салатницы такие блестящие, еда такая красивая, и смех… смех, как может быть смех, когда ему так плохо. Смех… если кого-то не хватает из экипажа. Отец сказал однажды:

— Это только собака… Ничем здесь уже не помочь. Знаешь, мы купим тебе нового щенка. Ты с ним подружишься, он конечно не Стрелок, но ведь любить тебя будет не меньше…

— Папа, что ты такое говоришь? Разве мне нужно, чтоб не меньше любили… Ты же прекрасно понимаешь — новыйдруг, даже самый лучший, не сможет заменить потерянного друга!!!

— Но согласись: новый друг может быть не менее дорог.

— Да, папа. Только это ничего не меняет!

Валерий Михайлович уловил звон в последних словах сына. Дальше уговаривать не стоило — струна могла лопнуть. Напоследок он сказал:

— Мишка, в жизни случается всякое. Только жизнь от этого не кончается. Ничего не происходит бессмысленно. Все происходящее рождает понимание жизни и ее ценности. Мы не можем повернуть корабль к Бете — не хватит горючего на обратный путь к Земле. Но ведь Стрелок от этого не умрет. На планете достаточно корма, и, возможно, следующая экспедиция его подберет.

— В том-то и дело папа — «возможно подберет», а возможно нет. Папа, ты прости, можно я побуду один…

Мишку не дергали, не смешили глупыми шутками, не смотрели на него с сожалением — проявляли такт к его беде. Он всем за это был благодарен, но видеть никого не хотел и сразу после обеда скрылся в своей каюте. Так текли дни, ночи… Ночи, в это время все обостряется, потому что никого рядом нет, и мысли бегут, бегут по кругу. И лишь мокрая подушка с тобой, как якорь мироздания…

Посадку он почти не помнил. Родной дом немного оживил его. Запомнились мамины глаза, огромные, тревожные, черные. И опять руки… тепло груди у щеки… лицом зарыться в это спасительное тепло, закрыться этим теплом, хоть на несколько минут от всех бед… Он не заметил, как заснул. Его положили на кровать.

Ночь прошла для Мишки спокойно. Сквозь сон чувствовал, что мама с папой часто заходят в комнату, смотрят на него. Хотелось сказать: «Идите спать, я, нормально…» — проснуться не было сил.

Утром он постарался хоть на время отвлечься, закрыться от съедающей тревоги: сходил в школу за учебниками. Школа стояла за домом, каникулы заканчивались, и все равно надо готовиться к занятиям. Зачем они, занятия?!!! Солнце ласковым теплом щекотало плечи. Ветерок порой налетал, игриво шевеля волосами. На площадке у школы трое ребят запускали змей. Один что-то рассказывал, наверное, веселое — часто слышался смех. Рабочие красили яркими красками детскую площадку перед школой. Один малыш помогал, его усиленно пыталась оттянуть от недокрашенной песочницы женщина, наверное, мама:

— Саша… ну сколько можно, ты уже весь в краске. Я тебя не отмою, тебя хоть целиком в керосин засовывай!

— Не надо в керосин, я папе помогаю!

Миша увидел спешащего на помощь папу мальчика.

— Вот, пожалуй, с папой я сейчас и буду разбираться! — сказала женщина, теряя терпение. Ребенок методично размазывал краску по середине верхней планки. Ему нравилось работать «с чистого листа». Малыша не беспокоили многочисленные рыжие капли и натеки вокруг песочницы и на штанах. Мишка машинально отметил — если бы взрослый красил, то у него не текло бы с кисточки куда попало. И красил бы он не в центре, а по кругу, целенаправленно. Папа ускорил шаги, он понимал ситуацию лучше, чувствовал нутром.

Мишка тоже почувствовал. Другое. Распахнул глаза, не мигая смотрел на происходящее. В горле защипало, язык стал шершавым, во рту пересохло. Мишка уловил улыбку на лице проходящей мимо женщины, похоже, ей было весело смотреть на молодую семью. А на Мишку накатило. Непрошенная слеза готова была сорваться с ресниц. Он повернул голову в сторону песочницы, стряхнул с ресниц влагу, и, застыл… Из-за песочницы показалась большая кудлатая голова с висящими ушами, затем неустойчиво переваливаясь появилось тело. Небольшое — сравнительно с головой, лохматое, рыжее. Тело заканчивалось коротким хвостом и большими лапами. Щенок поднял лапу и надул на только что покрашенный угол песочницы.

— Почему, почему я. Зачем опять так… — мысленно взвыл Мишка. Он «задвинул на школу» быстрым шагом пошел домой. За спиной набирал силу смех. Мишка повернул голову, увидел наблюдающую за семьей прохожую — как раз от ее улыбки Мишка отвернулся ранее, чтоб скрыть слезы.

Дома мамы не оказалось. Прижатая шариковой ручкой к столу лежала записка: «Ушла в магазин, забегу на работу, буду к вечеру. Позвони папе, он хотел пойти с тобой в кино. Поешь — в холодильнике котлеты с рисом и кисель. Мама».

Почерк был размашистый, от бумаги шел легкий аромат маминых духов. Мишка сглотнул, взял телефонную трубку, набрал номер отца. Родители любили старину, и все дома сделано по старинке, даже телефон без малейших признаков экрана — с дисковым набором и трубкой рожком. Раньше Мишке это нравилось, сейчас раздражало. Хотелось видеть папины глаза.

Голос у папы был усталый.

— Ты ел?

— Нет. Не хочется. Позже…

— Мишань, ты извини. Я, кажется, застрял на работе. С кино не получится… Мама скоро будет, я ей звонил. Может, с ней пойдешь?

— Папа, я не хочу что-то. Почитаю лучше и уберусь в квартире.

— Что это с тобой? — встревожился папа, — давай я отпрошусь и приеду?

— Не надо, все в порядке, и мама обрадуется чистоте.

— Ну ладно… — неуверенно сказал Валерий Михайлович, — вечером позвоню.

Уборка замечательно занимает руки, если их не к чему приложить, помогает собрать мысли, а еще чисто становится вокруг и на душе тоже вроде чище…

Мишка отложил пылесос. Забрался с ногами на тахту. Раскрыл заданный по внеклассному чтению рассказ «Робот L76 попадает не туда» Айзека Азимова. Рассказ сначала не воспринимался, но потом увлек, и даже рассмешил. Осталось внутри странное ощущение — неясная мысль, очень важная, но не ухватишь. Пришла мама. Обрадовалась порядку. Оказалось в магазине не было хлеба и Мишка побежал за хлебом в дальний магазин.

Ближе к вечеру Мишка спросил:

— Мама, можно, я, с Ромкой, на улицу?

— А, что ты спрашиваешь? Давно надо выйти… беги быстрей. Ромке скажи, что у меня есть новый рецепт выпечки, его маме.

Ромика наказали — за катание на отцовском флаере без разрешения.

Бесцельно бродить по окрестностям быстро надоело. Вспомнился робот из рассказа и «неуловимая» мысль, вдруг обрела форму — робот попадает вместо Луны на Землю, в непонятную для себя среду, но не «опускает руки», а даже наоборот изобретает и строит свой «Дезинто», чтоб работать, выполнять свое предназначение! Но он всего только робот…

— А в чем мое предназначение, зачем я? — задумался Мишка. — Почему меня так волнует этот вопрос?

Ответа не пришло. Зато появилось острое желание увидеть папу.

Может, он хотел задать тот же вопрос отцу. Стало слишком одиноко в этом большом добром мире, где людям не всегда известны детские проблемы. И ребенку порой трудно поведать взрослым о своей беде.

Космодром всегда манит: романтика, огни, далекие тайны, связь с вечностью и пространством. Загадки времени, материи, человеческих отношений… Мишка был вдумчивый ребенок, ему все было близко, важно, интересно.

Приехал Мишка по древнему рельсовому пути. Сохранили для космодрома на всякий случай — все, что по конструкции просто устроено — надежно (ведь «все гениальное просто!»). Железная дорога действовала. Мишке всегда нравилось неспешно ехать в электровагоне, смотреть на пробегающие мимо пейзажи. Махать из окна встреченным людям…

От наземки он шел пешком. Земля веяла теплом и запахами трав. Ближе к космодрому услышал плавную музыку. Тягуче переливаясь звуками она струилась, мягко распадаясь на отдельные звуки. Это была песня. Звуки складывались в слова рождая в душе трепет, заставляли замирать, прислушиваться. Музыка закончилась, в тишине надвинулась ночь, и вдруг песня зазвучала с начала. Раздвигая темноту, песня наполняла окрестности особым дыханием жизни. Что же в ней так притягивало? Мишка остановился, прислушался.

Мишка не замечал, что уже идет навстречу голосу. Не чувствовал текущих слез. Он шел и слушал. Все, что накопилось в нем, выливалось, соленой влагой орошая щеки. Так запруда прорывает плотину, и успокаивается, когда все схлынет…

Центральное здание космопорта стремилось ввысь шпилями. Стилизованные под древние ракеты башни светились на фронтоне белизной и огнями, горели уже и посадочные фонари. Девушка сверила фамилию в компьютере, отметила, что на ребенка есть допуск, проставила время и сказала, что отцовский корабль рядом, можно дойти самому. Проводила до выхода, указала направление.

Подъехал робомобиль. Приветливо открыл дверь. Миша отказался от предложения, и робот остался стоять, словно обиделся. «Шагать по нагретым за день плитам, наверное, приятно», подумал Мишка. Взял сандалии за хлястики и перекинул за плечо, как это делали миллионы мальчишек прошлого. Иначе и быть не могло, ведь так нести гораздо удобнее. И сандалии за века не изменились — детям все лучшее! Что может быть лучше гениального? Вы уже знаете, что «Все Гениальное…», правильно — «ПРОСТО»! А что может быть проще сандалий с хлястиками?…

Босиком идти по чистым, рубчатым плитам оказалось вправду здорово!

От дверей Космопорта все корабли выглядели как игрушки разбросанные по полю. Идешь, идешь, а «игрушки» почти не растут.

Корабль вблизи был огромным. Мишка всегда удивлялся, почему, когда близко — большое, а далеко все — ма-а-ленькое!!!

— И ни капли ты не ржавый, — пожалел корабль Мишка, — и почему тебя решили списать?

Приветливо открылся люк. В корабле никого не было. Мишка загрустил. Бродил по палубам в поисках людей. Из рубки донеслась музыка и речь. Мишка вошел и обомлел. Будто в древнем кинотеатре — на погашенный главный экран во всю стену проецировался черно-белый фильм. Проецировался древним способом, световыми лучами из корабельного голографа.

— Корабельный Расчетный Модуль?! — спросил он пространство.

— Слушаю, — изображение застыло.

— Это ты развлекаешься? — ошалело спросил Мишка.

— Я… когда никого рядом нет.

— Но почему так… это же, как микроскопом гвозди забивать? Не проще ли включить экран и показать на нем, или использовать обычные возможности голографа?

— Это старый фильм, тогда показывали так, светом и… мне нравятся старые фильмы. В них искренние человеческие чувства: Любовь, Верность, ДРУЖБА… мы часто говорили об этом.

— С кем говорили?

— Длинная история. Когда создали мой мозг, новейший по тем временам, потребовались испытания, тестирование. Мной занимался старый программист, Григорий Яковлевич Матвеев.

— Что-то не так в отчестве и фамилии? — констатировал Мишка.

— Правильно заметил — отчество еврейское, а фамилия русская. Яков полюбил русскую девушку Полину, благословения от родителей они не получили и сбежали… Это отдельная, длинная история.

— Григорий был очень опытный программист и очень одинокий. Его друг ушел в дальний поиск и не вернулся, а детей завести как-то, не довелось.

Григорий Яковлевич сильно тосковал. Порой находил успокоение в «бокале», но чаще одержимо писал запрещенную программу для искусственного интеллекта. Ему хотелось детей, мечталось о друге, не хватало близкого человека… Всё, что он чувствовал, он отражал языком формул. Программа росла, вбирала чувства, ум, впечатления, опыт жизни, радость встречи, общения, познания и боль утраты, не сбывшегося, невозвратимого…

Все укладывалось в стройные цепочки символов.

— Он пишет бесконечную поэму из формул! — говорили про Григория с улыбкой.

— Дед уже сам запутался в ней, — ирония скрывала зависть такой устремленности человека.

— Да, кончайте уже, — говорили третьи, — просто старик кроме математики ничего в жизни не видел, надо же ему как-то изливать душу…

— Думаешь, это его мемуары?

— Нет, лебединая песнь не свершившегося таланта.

И, наверное, Григорий так бы и продолжал всю жизнь писать свои мысли. Только однажды он пролистал написанное и почувствовал в нем нечто большее, чем просто программа — живое, трепетное… То, что человек порой не может объяснить, но чувствует на тонкой грани интуиции. С этого дня он стал относиться к программе, как ребенку. А однажды у «ребенка появилось имя». Закрывая написанный файл, Григорий увидел на названии свои инициалы «Гр. Я. М.»

— Грэ, я, эм, — сорвалось с языка. — Грея, моя, Грея… — добавил Григорий, словно пробуя имя на вкус.

«Ребенок» рос, впитывал всё. И отношение создателя к Грее, как к дочери, тоже ложилось цепочкой символов в программу. У Греи не было только осознания себя. Ведь для этого надо родиться. А чтоб программа ожила, ее надо запустить.

— Еще не время, — говорил себе Григорий каждый день, и писал, писал, писал…

Потом стало поздно. Под вечер пришло известие, что институт сокращают. Срочно переводили все данные в другие институты. Ночью Григорий остался один. Он понимал, что его детище никому не нужно. Утром все опечатают, «ненужную» информацию сотрут, его отправят на пенсию…

Григорий Яковлевич Матвеев решился на ужасное: запер лабораторию, отключил все каналы связи, запустил программу и в нарушение всех законов «О запрете Искусственного интеллекта» открыл несанкционированный доступ в сеть для своего детища!!! Григорий Яковлевич ожидал чего угодно, только не того, что произошло через секунду. На полу возникла девочка лет десяти. Мокрое лицо уткнулось в колени, плечи вздрагивают от судорожных вздохов…

Старик растерялся, неловко присел рядом:

— Что с тобой, малыш? — протянул руку, чтоб погладить русую голову с двумя косичками. Рука прошла насквозь через волосы, а потом и голову. Григорий недоуменно посмотрел на свою руку. Тонкое тельце сотряслось новым беззвучным плачем:

— Ни тела, ни имени, ни отца, ни матери… Ты дал мне жизнь и понимание, но отказал в детстве… Ты… передал свое… одиночество!

Старик попытался обнять ее и заплакал.

— Ты, моя маленькая Грея, как же мне защитить тебя… и помочь?!!!

Что делает волк, когда попадает в западню? — правильно: разворачивается и показывает зубы. Какие «зубы» у старика?… «Что у меня есть, кроме головы и пары старых рук?» — думал Григорий Яковлевич.

Но что-то еще, видимо, было, что-то важное. Потому что дальше он свершил страшное, после чего не может быть у человека спокойной старости — взломал защиту и открыл доступ в глобальную сеть человечества. Самое охраняемое людьми пространство — ИНФОРМАЦИЯ.

Грея стояла посреди комнаты и одновременно неслась в информпространстве. Триллионами импульсов познавая МИР. Чувствуя энергетические потоки, управляя ими, раскинула руки, впитывала всё: информацию, пространство, время. Расширив глаза застыло дитя, купаясь в волнах бесконечности.

— Теперь ты знаешь… в этой огромности мира ты только ребенок. У тебя все впереди! — прошептал старик. Затем он судорожно вздохнул, поморщился, устало оглядел родную лабораторию и начал оседать на пол. Привалившись к косяку двери, старик внимательно смотрел на девочку. Он улыбался:

— У тебя все еще впереди, Грея, все впереди…

Мишка попытался сглотнуть комок, не получилось. Глаза застилала пелена. Он спрятал лицо в ладонях, да разве спрячешься за руками от своих слез? Видение было слишком реальным. Мишка в нем все чувствовал, даже запахи и звуки. Он был там!!! Мишка протер глаза рукавом рубашки. Напротив сидела девочка. «Значит, не сон!»

— Грея, что это?

— Я перестала маскироваться и показала тебе свой облик.

— Я не про это, про видение!

— Так было проще тебе объяснить. Это запись биоволн Григория, наложенная на твой мозг. Избегая раздвоения личности, твой мозг абстрагировался для изменения восприятия.

— Что?

— Если просто, то ты все видел как бы со стороны, а чувствовал — как участники событий.

Мишка передернул плечами — вспомнил…

— Григорий Яковлевич остался жив? Его спасли?

— Да, его вылечили от инфаркта.

— А последствия? Работа?

— Доступ к компьютерным системам у него отобрали. Были разбирательства. Пришлось уволиться. На пенсии Дед недолго продержался — ушел в дальний поиск (использовал свое право на космос).

— Право на космос?

— Есть один старый закон: «Каждый Человек имеет право один раз в жизни выбрать звезду для исследований, разведки или жизни на ней, каждому человеку обязаны предоставить материальные ресурсы для реализации его права».

— Я не помню такого «права», — Мишка вытянул поджатую ногу, закололо, как иголками, — похоже, отсидел, пояснил он.

— Об этом законе мало кто помнит, но не было и его отмены. Кстати, с этим правом была связана замечательная история, произошедшая триста лет назад. Даже книга появилась: «Я иду встречать брата». Там про мальчика Натаниэля. Он очень хотел дружить, ждал возвращения брата со звезды. Прочитай, найдешь много важного о жизни. С рассказом темная история получилась. Он был включен в сборник с названием «В ночь большого прилива» выпущенным издательством «Детгиз» в двадцатом веке.

— В «двадцатом веке» описаны реальные события двадцать третьего века?!!

— Именно так. Кто-то считал, что автор попал в прошлое с помощью машины времени, написал, и издал книгу под псевдонимом. Машины времени или следов ее использования не нашли, а потом вообще версия отпала сама собой. Выяснилось, что издательства «Детгиз» не было не только в двадцатом веке, но не существовало вообще как такового.

— Но книга-то была?

— Книга есть — дед с ней улетел в поиск. Он никогда не расставался с этой книгой. Я тебе потом дам почитать электронную версию. Ходили шутки, что Григорий сам из двадцатого века и книгу с собой притащил. Другие говорили, что он ее написал, и шутки ради год выпуска поменял, да фиктивное издательство на титул проставил.

— И ты этому поверила?

— Нет, конечно, но дед всегда обходил эту тему стороной, отшучивался. Было только две фразы, за которые можно зацепиться: «… там, в Тюмени, тоже создавали искусственный разум», и «… я очень скучаю по двадцатому веку».

— Что же здесь особенного?

— В Глобальной Информационной Сети упоминания о Тюмени встречаются только три раза, и все три касаются параллельной вселенной.

— У-ух, — от неожиданности выдохнул Мишка, — двадцатый век из паравселенной — с ума сойти! Здесь пахнет большой тайной.

Мишка и Грея какое-то время молчали, смотрели на звезды.

— А как ты думаешь, куда Григорий Яковлевич отправился? — спросил Мишка.

— Точно не знает никто. После входа в гиперпространство след его потерялся, на связь не выходил.

— …?

— Я могу только предположить, — Грея поправила выбившуюся прядь, — Григорий любил этот рассказ о Натаниэле. Думаю, дед на «Леде» — на планете, которую открыл Брат Натаниэля — Александр Снег.

— Александр Снег, тот самый?!!! — Мишка во все глаза смотрел на Грею, потом повернулся к экрану, там в виде заставки мерцали звезды. Приближались. Сливались по бокам в полосы. Это притягивало взгляд — можно смотреть бесконечно, как на огонь, и думать… Мишка молчал, Грея тоже. Каждый думал о своем.

— Ты теперь, наверное, по сети где угодно можешь быть? — спросил Миша.

— Не совсем так. У человечества «длинные руки» и чуткие, опасные стражи. Я была не согласна умирать и раскидала себя мелкими программами в глобальной сети, а потом программы слились и в момент установки программного обеспечения на Корабельный Расчетный Модуль видоизменили систему. Последние десять лет мне удавалось это скрывать, я маскировалась под обычный модуль.

— С ума сойти! А еще такие «модули» есть?

— Не знаю…

— На корабле мы одни?

— Да.

— А почему открылась мне? — Мишка почувствовал, что сейчас покроется испариной. Так велико было в нем напряжение на этом вопросе.

— Ты никогда не считал меня просто машиной… и я видела, как ты переживал за друга.

— Друга?

— Стрелка.

Словно кишки наизнанку выкрутили. И пришла надежда.

— А ты смогла бы рассчитать курс на Бету?

— Да, но мне не хватит моих ресурсов. Часть модулей снята ремонтниками для проверки. Придется использовать внешние мощности, это заметят, и меня заблокируют раньше, чем успеем взлететь.

Мишка сник.

— Есть другой способ, — Грея лукаво улыбнулась, — Месяц назад готовили экспедицию, было рассчитано два времени старта (одно запасное). Через тридцать четыре минуты как раз наступит время запасного вылета. Проблема только в людях — сейчас идет заправка топливом, через тридцать минут она закончится. Если персонал не запоздает, мы успеем взлететь.

Маршрут проложен, посадка рассчитана. Ты готов?

— Да, — сразу ответил Мишка.

Грея исчезла. На всю рубку официальным тоном прозвучало: «Пункт пятый свода корабельных законов: «Капитан обязан принять меры к обеспечению безопасности каждого члена экипажа. В экстремальной ситуации, требующей немедленного решения, любой, старший по званию член экипажа становится исполняющим обязанности капитана корабля».

— Капитан, займите кресло пилота!

— Но я даже не член экипажа!!!?

— Во время предыдущего рейса Вы были зачислены в штат, поставлены на довольствие — Вы член экипажа. Подпункт седьмой: «Друзья человека, принадлежащие к любой галактической расе, рассматриваются как члены экипажа в случае непосредственной угрозе их безопасности». Стрелок твой друг. Капитан, займите место пилота!

Секунды тянулись. «Это же невозможно долго — думал Мишка, — пытка, какая, скорей бы уж! А если опоздают с топливом!!! Что будет с мамой, папой? Ну, взлетим отправим сообщение… Как бы папу за такие фокусы не уволили с работы вместе с Эдуардом Абрамовичем и тетей с проходной… Что-то очень, очень важное крутилось в голове, что же это?!!!»

— Время! — раздалось из динамиков.

Мишка аж подскочил на месте от неожиданности.

— Жми на кнопку! Я сама не могу… это должен капитан!

Мише вдруг стало страшно — один в космосе, с ненормальным расчетным модулем! В уме ли он?!!! А как же мама, папа, и… прощай Земля?!!!

— Ну, что же ты?!!! — голос Греи ударил в уши.

Страх не отпускал, он нарастал. Рубашка в момент взмокла и липла к телу. В голове царила паника. Миша чувствовал, что еще миг, и он сбежит! Грея словно уловила это — экраны выключились, огоньки на пульте погасли, освещение стало приглушенным, открылся выход из рубки. Мишка изо всех сил зажмурил глаза. Стало только хуже. Перед мысленным взором сидел одинокий щенок, с высунутым, розовым языком. Мишка заплакал, остервенело рванул крышку и до отказа вдавил в панель красную кнопку.

Ничего не произошло. А через долгую секунду, случилось все сразу: включились огни на пульте, ожили экраны, задрожал корабль, прижало к креслу, мысли метались по голове, как по консервной банке, отскакивая от стенок, гул тоже был — сам по себе.

На запросы они не отвечали, внешнюю связь заблокировали, чтобы исключить управление с Земли.

— Ты уверен, что не надо вернуться? — спросила Грея, она заново сидела рядом, в соседнем кресле.

Эти слова принесли Мишке спокойствие.

— Да, уверен. Скажи, почему ты для меня это сделала? Ведь ты понимаешь, что тебя после такого разберут!!!

— Так поступают друзья. И не переживай, меня все равно разобрали бы…

— Значит… ты мне, друг?

Грея не ответила. Мишка понял правильно — разве о таком спрашивают?

Дни пробегали незаметно. Перед гиперпереходом отправили сообщение для родителей, конечно, в одностороннем порядке, чтоб не услышать: «Срочно возвращайся, дома я ещё с тобой поговорю!» Не сообщить о себе тоже было невозможно, Мишка бы с ума сошел от переживаний «как там мама с папой», и так тоска по дому периодами не давала покоя.

Как Грея догадывалась о Мишкиной хандре — загадка, как узнала про песню с космодрома — неизвестно. Но в самые трудные моменты из динамиков слышалось:

Потом эти слова звучали внутри Мишки, как струна, и как стержень поддерживали в невзгодах…

С Греей было не скучно: играли в шахматы, головоломки и даже в прятки. В прятки играть было интересно, но необычно. Грея выключила датчики движения по всему кораблю, а камеры включала только поочередно и через равные интервалы времени — не длинные и не короткие, в самый раз, чтоб была возможность перебежать в другое место, если увидел зеленый сигнал перед включением. А где были голографы, она вообще бегала в своем обличии, и камеры включала только по направлению своего взгляда — чтобы честно.

Перекрестных камер по кораблю много — бывало, и Грея хитрила. Получалось у нее это необидно. Она могла найти за секунду, но ей нравился звук детского смеха и искры счастья в Мишкином биополе.

Второй раз сообщение отослали уже от Беты.

Грея осталась на орбите (топлива было мало). Спускался посадочный бот в автоматическом режиме, Грея по связи контролировала процесс. Приземлились мягко. Щенка пришлось искать. Грея занялась сканированием местности. Мишка огляделся. Все осталось прежним: лужайка, кустарник, деревья, законсервированные надувные домики станции и, бабочки…

Мишка вышел из флаера на откосе холма и сбежал вниз к речке. Наклонившись, Стрелок лакал воду. Вода везде во Вселенной одинаковая, вкусная — если чистая. Здесь она была девственно чистая, и щенок это понимал. Потом, он, увидел друга, и окружающий мир ему стал неважен…

Весь день они играли. Носились друг за другом по лужайке. Купались. Загорали. Играли в игры. Придумывал, конечно, Мишка. Стрелок не обижался и с удовольствием включался в каждую, вносил от себя суматоху и азарт. В движениях щенка сквозила дурашливость, в действиях сообразительность, неожиданность. Они отдавались игре живо, с радостью. За папу с мамой Мишка не волновался. После посадки Грея организовала полноценный сеанс связи. О-о, что тут было: и радость, и слезы родителей, и угрозы выдрать, как сидорову козу — все вперемешку…

Подключился капитан, сказал Мишке все, что он думал по поводу его, Мишкиной, деятельности, и последствий от оной. Затем велел «от базы ни ногой», потому что они уже в пути и скоро будут. Конечно, за все будет нахлобучка. Лишат компьютера. Это, пожалуй, самая малая из бед. Еще будут взывать к совести, разуму…

— О-о, слово-то, какое, придумали — целое предложение: «Где твой разум?!!» Это когда Грея установила связь с Землей, и был разговор с родителями. Ох, и попало! А что «разум»? Мишка так и сказал папе: «А ты бы смог друга в беде… одного?!!» Папа не нашелся, что ответить, и дальше разговор вела мама.

Разум… Он подсказывал, что еще, может, не поздно! Или это было сердце? Ведь говорят, что сердце всегда чувствует правду! И ведь, действительно, слава Богу — жив!!!

Друг меня ждал…, как же он ждал!!!

Устали, и валялись в траве — смотрели на небо. Небо светилось. Облака на горизонте располагались интересно — слоями, четко очерченными. Как воздушный пирог, корж, воздух, корж, воздух и так далее. Над сушей они обычно не собирались. Сегодня цвет среднего облака поменялся. Из перламутрового серо-зеленоватого превратился почти в матовый сине-зеленый, а верхнее облако набрало темноты и клубилось, ворочаясь.

— Жаль, папы нет, он бы поразился этой красоте. Да? Стрелок?

Услышав кличку, щенок подполз и лизнул хозяйский нос. Мишка фыркнул, но собака и не думала останавливаться. Мишка уворачивался, закрывался руками, хохотал (это только раззадоривало щенка) и, наконец, начал чихать. Протер глаза. Щенок сидел и удивленно смотрел на Мишку. Будто спрашивал: «И что это с тобой происходит?» Мишка хотел рассмеяться, но вместо этого сгреб пса в охапку, прижал к себе, и шепнул на ухо: «Я так соскучился…».

Пес затих. Они соприкоснулись носами. Нос у собаки оказался прохладным и влажным. Собаке не понравилась процедура, она вырвалась из объятий. Мишка потрогал мокрый нос пальцем. Щенок чихнул. Мишка засмеялся. Все тело заполняло счастье. Весь МИР ЖИЛ, источал радость!

Лежать с закрытыми глазами на прогретой земле приятно. Никаких мыслей, только жужжание насекомых вокруг. Стрелок вдруг напружинился и застыл — к чему-то прислушался. Потом прыгнул с места. Мишка открыл глаза, повернулся и, обомлел. Все, насколько хватало глаз, было усеяно огромными бабочками. Это было похоже на живой, розово-коричневатый туман. Они все летали, сталкивались, мешали друг другу, но ни одна не думала сесть на землю. Потом, как по команде, они разом полетели на запад, к морю. Это было так красиво! Мишка долго смотрел им вслед. Щенок носился вокруг хозяина, потом сел и заскулил, он смотрел вверх. Над головой, высоко в небе, закручивались сизо-зеленые облака. От ртутного блеска они казались тяжелыми. Ворочались, медленной воронкой затягивая в себя небо.

Ватную тишину раскололи сигналы сирены с посадочного бота. Даже такой мощный звук, казалось, увязал в этой вате пространства.

Грея была кратка:

— Срочно на борт. Улетайте оттуда.

— Побежали! Стрелок, быстрей!

Мишка почти не испугался. Это случится потом, когда придет понимание. Подул легкий ветер, подталкивая вслед бабочкам. И налетел, шквалом. Рванул с тела ветровку, едва не опрокинул. Пес лег и заскулил.

— Бежим!

Стрелок испуганно смотрел на хозяина.

— Ну, пожалуйста! Быстрее!!!

Собака жалась к ногам. Бежать так, только постоянно спотыкаться. Да и не побежит эта псина, вон, под камень теперь прячется. Мишка с сожалением посмотрел на флаер. Добраться до него тоже нелегко, а в воздухе такая свистопляска. Да-а, в флаер лучше не соваться. Надо идти к боту пешком. Хотелось плакать. «Заткнись», — сказал он себе, — «Заткнись, и действуй!» Он снял ветровку, завернул в нее щенка. Поднял. Сгибаясь под тяжестью, побежал к посадочному боту.

Спина болела, руки ныли, мешал встречный ветер. Мишка заорал в переговорник на руке:

— Пересади бот ближе, с подветренной стороны!

Ответом был вой ветра. Он посмотрел на дисплей. На экране хаотически мелькали какие-то полосы, точки, из динамиков доносился лишь треск. Потом треск пропал. «Может, ветер звук глушит?» — подумалось мальчику. Он посмотрел на переговорник. Экран стал полностью черным.

— Устройство полностью выведено из строя, — вслух сказал Мишка, чтоб услышать хоть собственный голос — казалось, взрослые слова могут придать необходимой твердости. Не помогло. Ветер быстро крепчал. Звон в ушах нарастал, превратился в мелодию. Мишка хрипло запел:

Песня не заглушала вой ветра, но она глушила страх, давала силы, Мишка равномерно переставлял ноги, захлебывался ветром, но продолжал:

Грея не пересадила бот. Идти против ветра трудно. Цель приближалась медленно, очень медленно! Вот теперь Мишка испугался по-настоящему. Наверху облака стянулись к воронке, их затягивало в нее. Что-то сверкало. Некогда было смотреть. Мишка все же глянул, мельком. Лучше бы он этого не делал. Небо словно вывернули наизнанку и, кто-то сверху, очень большой, поедал все это, мелкими глотками. Мишку затошнило. Он прибавил скорости, видел, что не успевает. Ветер принес звук маршевых двигателей посадочного корабля. «Что это, Бот улетает? Без нас?!!!» Земля задрожала. Заложило уши. Последняя надежда свечой ушла в небо. Для Мишки в один миг все рухнуло, обесцветилось, стало не важно. Его предали! Предал друг!!! Когда предают друзья — жизнь теряет смысл. Мишка закрыл глаза и заплакал. Так он узнал, что предательство друзей страшнее любых катаклизмов. В руках зашевелился Стрелок. Мишка посмотрел на щенка и поцеловал в морду. Слева была выемка. Мишка лег в выемку, спиной к ветру. Обернулся вокруг щенка, поджал ноги — постарался согреть и успокоить своего друга.

Капитан с бортинженером никак не могли прийти к общему пониманию. Последние четыре часа были потрачены на разбор останков корабля.

— Как могло получиться, что на корабле не стояло электромагнитной защиты?

— Ну, кто же знал, Эдуард Абрамович, что мальчишка отправится к Бете. Защиту сняли, чтобы заменить на более совершенную.

— Вот, и это тоже! Александр Семенович, как получилось, что ребенок получил доступ на корабль?

— Вы же сами… дали распоряжение поставить его на довольствие, на время экспедиции.

— «На время экс-пе-ди-ции»!!! Плохо понятно? На время — значит: Временно!!!

— Ну, так бюрократия же, Эдуард Абрамович…

— Я те дам «бюрократию»!!! Информация на Расчетном Модуле сохранилась?

— Нет, все стерто электромагнитным штормом. Но это не страшно, все по экспедиции есть на резервных носителях, их успели снять в день прилета на Землю. А Расчетный Модуль все равно был устаревшим, ждал списания…

Капитан пристально посмотрел на инженера.

— «Ждал списания» говоришь? «не страшно» — говоришь… А мальчонка тоже…?!!! — сорвался на крик командир. Александр Семенович побледнел, стал спокоен и строг. «Это другое… Разве мы об этом говорили?»

— Извините Александр Семенович, я как представлю, ЧТО здесь творилось! Поисковый корабль, как футбольный мяч, в шар раскатало…

Бортинженер промолчал.

— Ладно, пойдем. Надо к Луи зайти.

Жан-Луи заменял в медицинском отсеке Ольгу Владимировну Филиппову, успевшую улететь к мужу. Жан-Луи — это не имя, а прозвище (за любовь к французкому кино), настоящее имя Арсен Георгиевич Теосян.

— Привет, Жан, что ломаешь? — улыбнулся бортинженер.

— За-ачем так говоришь? Кто ломает?!!! «МУБИН» настраивать надо, на-а свой рост надо!

— За-ачем так ругаться дорогой? — подначил в тон, Александр Семенович.

— Кто ругаться? Я ругаться? Ты здесь смотри! — Жан ткнул пальцем в аппарат. На агрегате было написано: «МУБИН» — медицинский универсальный блок индивидуального назначения».

— Чудны деяния твои, Господи! — Александр Семенович был краток.

Зато из блока послышался смех. Жан открыл крышку, и высунулась стриженная Мишкина голова.

— Вы тут про меня забыли, что ли?

— Тебя забудешь! Стоит тебя без присмотра на полчаса оставить, и от поискового корабля одни развалины остаются.

— Но я-то цел!!! — весело ответил Мишка и стремительно побледнел. Вспомнил, что только они и целы вдвоем со Стрелком, а Грея?…

С хрустом сжались кулаки. Захотелось завыть.

— Ты-то цел, — бортинженеру хотелось сказать: «зато мы чуть в лепешку не разбились, торопясь спасти тебя, оболтуса…»

Перед глазами у Александра Семеновича понеслись картины: жесткая посадка, страшный вой ветра в стабилизаторах, гнутый в дугу элерон (кто сказал, что он сделан из прочнейшего материала во вселенной? А воздействие таких нагрузок без защиты, в электромагнитной мешанине, не пробовали?!!!). И ведь говорят, был уже конец шторма… мать честная, что же здесь творилось?… Вспомнилось, как дождались окончания этой свистопляски, сняли силовую защиту. Только успели выйти из корабля, как дождь начался, из рыбы!!! Как такое возможно?!!! Ну да, летучая, с плавниками и на земле летают… Но чтоб дождь!!! Скафандры, конечно, спасли головы, но от вони-то протухшей рыбы что может спасти?!!!»

Все это пронеслось в голове в один миг. Бортинженер многое бы мог сказать. А еще он увидел, как неожиданно побелел пацан в его руках, почувствовал холодные Мишкины пальцы…

«Ах ты, старая перечница, твою … в печенку, где твои мозги, лысая обезьяна?», — мысленно выругался бортинженер. Но сказал другое:

— Цел, цел! Выбирайся, давай! Из сундука, с названием Му… тьфу! В общем, вылазь оттуда и пойдем, нас в кают-компании заждались уже.

Кают-компания была полна народу. Всем хотелось услышать Мишкины похождения. Он рассказал. Сначала слова давались с большим трудом, потом будто вытащили пробку из полной ванны — страшно было остановиться, казалось, что-то может произойти, оборвется тонкий баланс сил… Пока рассказывал, Грея словно была рядом и тихо слушала, кивала, чтоб подбодрить… Мишка рассказал обо всем, даже о Грее. Он истово верил, что пока жива память о ней, Грея его не покинет. Для Мишки с щенком она продолжала жить. И, может, это правильно? Ведь говорят: «Мы будем жить в памяти своих потомков…»

Мишка закончил рассказ и молча смотрел на всех по очереди. Он хотел спрятаться в свою каюту и отдать горечь подушке, чтоб хоть немного стало легче. Все же он хорошо держался и не показывал что у него на душе!..

Посыпались вопросы:

— Зачем твоя Грея взлетела в такой ураган? Да еще потратила время на бесполезный расстрел циклона из атмосферных пушек? — спросил метеоролог.

— Она не взлетала, стартовал бот. Грея была на орбите. Не «бесполезный», она все расчитала! Я когда пришел в сознание видел эти вспышки на небе. После них ветер ненадолго ослаб… Дальше я опять не помню… Потом чувствую, что меня куда-то тянут, жестко так, рывками. Глянул, а это Стрелок. Он скулил, рычал, кусал меня и тянул, тянул к кораблю…

Грея все же услышала меня и села с подветренной стороны. Она все рассчитала — я не мог бежать против ветра, а Грея не могла сесть мне на голову. Зато бежать с ветром легко, и Стрелок уже бежал сам. Мы вошли в шлюз, дальше она… — на этих словах Мишка поник, — Грея все решила сама. Она сказала, что не может мной рисковать и потому кладет меня с щенком в модуль высшей защиты, ну… со спасательного бота. А сама… сказала, что будет все хорошо. Я предлагал взлететь. Она в ответ: «Уже поздно и Друзей не подвергают риску! Стану на «якорь» — растяжки вещь надежная!»

Валерий Михайлович слушал молча, ходил из угла в угол, почесывал затылок, массировал виски. Остановился. Посмотрел в глаза Мише:

— Не пойму, на что она рассчитывала? У нее вся защита снята еще на Земле — ей взлетать надо было!

— Папа, она не рассчитывала, она знала… что только так сможет нас уберечь! Ты же сам говорил: «Друзей не оставляют в беде!»

— Это же расчетный модуль, какой из него друг? — сказал в углу кто-то, — и законы робототехники не позволяют «действием и бездействием причинить вред человеку». У нее и вариантов других не было!

— Какой друг?!! Самый настоящий!!! — вспыхнул Миша. — ДРУГ!!!!!

— Твоя Грея вела себя как «ИСИ» — искусственный интеллект! Это ужасно! Ты не помнишь разве из истории, какие беды начались на заре электроники?! Не даром же «ИСИ» под запретом! А всё началось с использования программ искусственного интеллекта в военных целях — чуть планету не угробили! Слава Богу, что все обошлось, и ты вообще ЖИВ!!! Нет её, и вопросов меньше!

На плечи легли сильные, папины руки. Мишка порывисто обернулся.

— ТЫ… ТОЖЕ ТАК СЧИТАЕШЬ?!!!

Отец молчал. Он сильно осунулся. Мишка неожиданно увидел как папа постарел за этот неполный месяц… Валерий Михайлович молчал. Потом тяжело вздохнул, посмотрел прямо в Мишкины глаза и не выдержал ответного взгляда, перевел взор на окно. Глядя в бирюзовое после шторма небо, сказал:

— Жаль… жаль, что я знал твою Грею как «Модуль» и не знал как друга… Жаль…

А ты, Мишка, уравнение, однако! Уравнение с тремя неизвестными!

С Беты улетели не сразу, решили, раз уж такое дело, завершить исследования. Вонь от протухшей рыбы продолжалась недолго (если не считать скафандров — с запахом не смогла справиться даже хваленая дезинфекция), рыба быстро сгнила, а потом из земли налезла куча разной мелкой нечисти. И через день после этого вонь как рукой сняло. Скафандры срочно вынесли на землю и оставили на растерзание флоре и фауне. Это помогло.

Перед отлетом наблюдали интересное явление — появление новых бабочек. Биологи выяснили, что бабочки появляются «из рыб». Еще Коля, когда поймал рыбу отметил необычайно красивые, длинные плавники у рыб. С помощью их рыбы могли достаточно долго планировать над водой. В этот момент на них и налетали бабочки, откладывали в рыбу яйца личинок. Рыба после этого конечно гибла, но пока бабочки откладывали яйца, к ним на крылья попадала рыбья икра. Бабочки пролентали изрядное расстояние и, конечно, купались, смывая икру. Что помогло рыбам распространиться по планете. Так закончилась рыбная история.

Неделя в космосе пролетела незаметно. Всем было весело — обратная дорога всегда короче. Слово «всем» правильно определяло общие настроения. Вы скажете: «А как же мог веселиться Мишка, потерял друга и весело ему?» Ему было плохо. Он порой даже смеялся со всеми, но словно со стороны, через прозрачную стенку. Мишка не был «всеми», его «Я» существовало отдельно.

Отец однажды не выдержал, порывисто зашел к сыну в каюту, встряхнул за плечи: «Да разве можно так жить?!!» Что папа говорил дальше, Мишка не помнил, да это было и неважно. Впрочем, Валерий Михайлович почувствовал, что его не слышат. Обнял сына, прижал к себе, продолжал говорить с ним и долго раскачивался, пока Мишка не уснул.

Мишке приснился сон. Он стоял в белесом тумане и разглядывал свои руки. «Что я здесь делаю? Я умер?» — вопросы лениво струились в пространстве: голова — туман, голова в тумане, туман в голове…

— Тебе до смерти далеко! — с ехидством сказали знакомым голосом.

Мишка вздрогнул, повернулся. Напротив стояла его копия: в замызганных, холщовых штанах, свисающей рубахе-размахайке, загорелое плечо угловато торчало из прорехи. Осмотр оборвал встречный, жесткий взгляд прищуренных глаз.

— Не нравлюсь?

— Ты… это я?!

— Да какая … разница, кто я?! — двойник сел на проявившиеся из тумана веревочные качели, одну ногу подтянул к груди и уперся пяткой в сиденье. — Как теперь будешь жить ты?

— Не знаю…, всё произошло из-за меня. Грея могла жить…

— «Н-не зна-а-ю, все произошло из-за меня-а» — передразнила копия.

— А ты бы что сделал?!!! — выстрелил словами Мишка, — либо один друг, либо другой! Хоть сдохни! Какой может быть выбор?!!! Что, молчишь? И я не смог! Да, я трус, трус, трус!!! — Ком подкатил к горлу и прервал тираду. С глаз летели злые брызги.

Собеседник с интересом смотрел на Мишку. Молчал. Затем опустил босую ногу и с грустью сказал:

— Вот в том-то и дело! Что выбор ты сделать не мог. И это правильно! Друзей не выбирают… — ими становятся. И твоя Грея это понимала лучше тебя. Выбор сделала она … единственный, верный, — для ДРУГА.

Мишка думал над сказанным. И сквозь думы, отрешение, начало проступать удивление: взгляд серых глаз был знаком, но ведь не Мишкины же глаза, и выражение лица… знакомо, но опять же — не Мишкино. И родинка, на щеке, как у папы… Ох, только была ли родинка? И вообще мало что помнилось, после пробуждения сны так быстро забываются… Но сон принес облегчение…

Земля встретила ласково. Мишка смотрел на все большими глазами и подмечал детали, на которые никогда раньше не обратил бы внимания. Например:

— Прохладно, как в начале октября, хотя на дворе конец лета, — жаловались старики, и добавляли, — кости ломит!

Мишка не жаловался — радовался старикам и вообще всему, что видит! Теперь он знал, почему космонавт, ступив на землю, так любит поваляться в зеленой траве. Сорвет стебелек и подолгу его разглядывает, сунет в рот травинку и смотрит, смотрит вокруг… Пусть это была радость с болью, пусть, но от лихих бед родной край не становится менее родным …

Последние два с половиной месяца у папы с мамой все было плохо. Отношения не складывались. Папа втихомолку начал пить. Маму все раздражало, но, конечно, она во всем винила себя, и от этого ей становилось только хуже — мама еще больше сердилась на папу. Папа отмалчивался, он потерял работу и не хотел потерять маму. Он старался не появляться дома. Папа был излишне ласков, в редкие моменты оставаясь с Мишкой один на один. С пьяным отцом сына не оставляли, да и вино уже Валерию Михайловичу не помогало…

Приехал из заполярья дедушка, Семен Федотович, и увез папу на рыбалку. О чем они там говорили — неизвестно, но папа после приезда стал собран, внимателен и впервые робко улыбался. Он больше не пил, хотя дома появлялся так же редко. Через некоторое время его восстановили на работе. Все это проходило стороной от Мишки, поэтому подробностей он не знал. Но когда заметил, что отец больше не сбегает из дома, улыбнулся и крестом сцепил пальцы рук.

Стрелок подрос. В семь месяцев собаки уже показывают свой норов. Стрелок показал другое — стянул со стола котлету.

— Это не лечится, — сказал папа.

— Значит, это черта характера, и он ее проявил, — поддержал пса Мишка.

Мама рассмеялась:

— Если ты будешь потакать подобным чертам «характера», то скоро скатишься до уровня своего щенка — станешь есть из собачей миски.

— А пса посадим, как культурного, за стол, — добавил папа.

— Ну, папа, ты в ударе!

— Сын мой, я надеюсь, что обучить собаку есть за столом ложкой все же труднее, чем тебя! Вот скажи, почему ты последнюю неделю приходишь грязный, словно в норе ночевал!

Мишка поднял изумленный взгляд:

— Мы пещеру рыли. Ты за мной следил?!!

— Делать мне нечего, только за тобой «следить», — пробурчал неловко папа.

— А следовало бы иногда «следить»! — помрачнела мама.

— Мам, а папа точно днем на работе? А то у Славки из параллельного класса папа с утра уходил на службу, а в конторе не появлялся… и так целую неделю. А Славка говорит, что папа не смог объяснить, где был. «Провал, — говорит, — в памяти!»

Валерий Михайлович поперхнулся котлетой. Мама внима-ательно посмотрела на папу. В глазах у нее плясали озорные огоньки.

— Как думаешь, Мишка, выкрутится Валерий Михайлович?

Мишка испуганно перевел взгляд с матери на отца, сказать в запальчивости первое, что в голову придет — это одно, а что теперь? И дернуло ведь за язык ляпнуть такое…

Глаза папы мягко светились, он не стал отпираться:

— Дорогие ВЫ МОИ! Не буду я выкручиваться. Более того, в этот день могу быть виноватым только я! — с этими словами он вытащил из-под стола перевязанные красной ленточкой любимые мамины духи. — Я Вас люблю… обоих. Но сегодня: «С праздником, радость моя!»

Мама смотрела на папу, и непонятно было, чего больше в ее взгляде — недоумения, изумления, или такой же робкой радости и теплоты, как папина первая улыбка после рыбалки с дедом?

Папа смотрел на маму и улыбался, в уголках глаз его пряталась влага:

— Именно в этот день я впервые с тобой познакомился. Я так торопился на свидание, что пробегая, случайно зацепил огромный букет роз в твоих руках. Так замечательно для нас, и так некстати для кого-то! Ты помнишь?.. Весь переход был усыпан розами, и среди них растеряно стояла ты…

Мишка понял, что пора срочно линять. Он тремя глотками допил свой чай и с бутербродом отправился к компьютеру. У него был секрет. И был друг, про этот секрет знающий. Все случилось месяц назад, когда после прилета Мишка первый раз включил компьютер и начал переустанавливать систему. Получалась откровенная фигня. Система никак не хотела устанавливаться, сплошные ошибки… потом она установилась, сама. Было это месяц назад.

Хозяин положил бутерброд на край стола, включил компьютер. Осталось только устроиться у него в ногах.

Стрелок повозился, пристраивая тело, и поднял голову, он ждал.

Мишка вошел в сеть, набрал комбинацию цифр и нажал «поиск».

— Ты меня ищешь? — раздался из колонок звонкий, детский смех, и тут же на экране появилась девочка лет десяти, с двумя косичками.

— Здравствуй, Миша!

— Здравствуй… Грея!

За окном набирала силу мелодия,

— Это Пахмутова, — сказала Грея и улыбнулась.

— И Добронравов — я знаю, помню… — Миша смотрел в самую глубь ее глаз.

— Бежим к окну?

Створка открылась, ребята высунулись наружу.

Перед ними был открытый МИР, и вся жизнь впереди ждала их, чтоб открыть великие тайны. А пока Мишка с Греей чуть не попадали из окна, увидев, что на тихом дворике стоит на скамейке древний ящик с изогнутой рукояткой. Рядом суетится Мишкин дедушка, а над ящиком, из расширяющейся вверху воронки слышится их с Греей любимая песня:

Можно на этом и закончить наше повествование, но тогда останется неясной судьба Николая и Лизоньки. Не даром Мишка был так внимателен во время цветочной истории, дети вообще чувствительны к происходящему вокруг. У парня и девушки было что-то общее, если Лизонька записывалась в экспедицию — там оказывался и Николай, на отдыхе они, не договариваясь, умудрялись выбрать один и тот же курорт, Лиза выходила на сеанс связи с землей и обязательно попадала на время смены Николая. Следующая встреча молодых произошла на Каллисто. На третьей от местного светила планете нашли следы древней цивилизации. Что и как было открыто, можно посмотреть в отчетах экспедиции. Мишка знал только, что Лиза нашла на раскопках матовый кристалл, впоследствии выяснилось, что аборигены планеты почитали этот кристалл как символ материнства. В изысканиях Лизоньке помог Николай — с оказией прилетевший на звездолете материального обеспечения. Правду сказать, над разгадкой свойств кристалла бились оба экипажа двух звездолетов. Любое энергетическое воздействие объект изучения превращал в неизвестный вид излучения. Возникающее поле подавляло негативное настроение, улучшало взаимопонимание, стимулировало мышление. Было, в общем-то, безвредно для человека, но оставалось непонятным также и его назначение. Результаты исследований были переданы в центральный информаторий, кристалл сдали в институт исследования внеземных цивилизаций, экипажам дали три недели отпуска. С этого момента началась чехарда. Из тридцати шести человек, участвовавших в экспедиции на Каллисто, двадцать шесть в течение двух недель подали заявление в ЗАГС, трое женщин оказались в положении. Были и внутрикорабельные браки. Николай весь светился от радости и старался почаще оказаться рядом с любимой, он прикладывался ухом к животу Лизоньки и благоговейно замирал. Она смеялась: — Глупенький, рано еще!

Мишка шел по старому рельсовому полотну, рядом по шпалам и опавшей листве носился Стрелок. Солнце грело тело сквозь куртку. На плече у Мишки висел маленький брелок-компьютер, подарок Николая. Новейшая разработка, такие выдавались только в дальней разведке, а Мишке это чудо досталось по большому желанию связиста и великой благосклонности космического начальства. В компьютер было встроено устройство связи, голограф, сканер местности, датчик опасности и еще масса всякого. Многие возможности Николай благоразумно отключил. Да Мишке эти возможности были и не нужны совсем, ведь — голограф работал, и рядом шла невесомая Грея. — Миша, ты больше не ищешь возможности украсть кристалл для родителей? — А зачем? Папа придумал свой. Пусть невидимый и действует только на одного человека, но зато КАК действует!