"Воля павших" - читать интересную книгу автора (Верещагин Олег)

ИНТЕРЛЮДИЯ «БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ ^{32}»

Олег лежал на лавке, забросив руки под голову и мрачно глядя в окно с распахнутыми ставнями. На Вересковую Долину наползала вторая за сутки туча, обещавшая потрясающий ливень. Что вполне соответствовало настроению мальчика. Только внутри него бушевала настоящая гроза.

Олег был обижен.

Нет, он понимал, что Гоймир — водитель племенной молодежи — соберет на совет человек пять-шесть, не больше. Никаких прав там присутствовать у Олега не было. И все-таки…

«И все-таки, черт побери, — Олег зло завозился на лавке, — Гоймир примчался к кому?! К Йерикке, Гостимиру — и ко мне! Черт, черт, черт побери! — повторил он. — Мог бы и разрешить…»

Мысли перескочили на другое. Он как раз вернулся «домой» и собирался бежать в школу (вот интересно, кто занес сюда это словечко?!), когда влетел Гоймир с бешеными глазами и косноязычно от спешки и злости сообщил, что прискакал нарочный от Степаньшина… Гоймир даже позвать не успел — Олег рванул из комнаты, на ходу влезая в ремни: «Скачем!»

Олег ощутил нервный озноб. А ведь, как ни крути — Гоймир прав. Убить должны были их двоих. Он перевел дыхание, вспоминая, что осталось от Брячислава — обугленные кости с остатками скрученных черных мышц. Ему, Олегу, на тех тинэйджеров из Трех Дубов молиться нужно, как на икону!

Страх — запоздалый и резкий — внезапно нахлынул все сметающей лавиной. Олег во всей отчетливости понял, что здесь, в этих холодных и равнодушных местах, смерть ходит под ручку с каждым. И с ним, Олегом Марычевым, Вольгом Марычем… Несколько секунд мальчишкой владел страх — ну, еще смешанный с желанием как можно скорее испариться из этого мира. Домой, и что ему за дело до совета, на котором обсуждают планы мести — еще одного витка круговорота крови в природе…

…Ремень меча вдруг лопнул со щелчком, похожим на щелчок кнута, и тяжелое оружие, на лету выскальзывая из ножен, упало на колени подскочившего Олега. Он подхватил меч у пола и задержал в руке.

— Прости, — вырвалось у него. — Это так… типа нервы. Слово!..

…Он как раз заканчивал чинить ремень, когда в дверь застучали.

— Войдите, — вертанувшись на лавке, откликнулся Олег.

Вошел смущенный Гоймир. Он смотрел на Олега исподлобья, склонив голову к плечу, — и чем-то напоминал нашкодившего щенка.

— Разрешишь ли? — неловко спросил он.

Олег ткнул — не без злорадства — на табурет, а сам встал, отошел к окну и устроился у подоконника.

— Я понимаю, — вздохнул Гоймир. — Не злился бы ты, Вольг — право слово, не надо. Когда б можно было — первым бы тебя кликнул, слово вот!

Самое странное, что утихшая было обида при словах Гоймира вновь вспыхнула, как пожар в торфянике. Олег махом оседлал подоконник, уставился наружу…

— Ха! А ты думаешь, мне интересно слушать, о чем вы базарили?!

— Да не гони ты… — покачал головой Гоймир. Но Олег в самом деле «погнал» в земном смысле этого слова:

— О чем вы там могли договариваться?! Пара налетов на деревни… тьфу ты, блин с икрой, веси!.. все население которых виновато, что у них стоят вражеские гарнизоны?! Да знаешь, где я видал эти ваши набеги?! В гробу в белых тапочках, чеченцы, зас…ные! Я тут остался, чтобы что?! Чтобы воевать (сорвавшиеся слова больше всего удивили самого Олега), а не по ночам на крестьянах отыгрываться! Вы вон давайте найдите тех, кто наших убил — слабо, эй?!

— Нет твоей правды, Вольг, — терпеливо сказал Гоймир, — и не знаешь ты, о чем говоришь…

— Да ну на фиг! Все я знаю и понимаю! Прямо скажи: «Мальчик, ты нам не в кассу!» — Я и это пойму! А не хочешь говорить прямо — стрэбай видсэля, как говорят наши братья-украинцы! Ну, вали отсюда, чего ждешь?!

— Что кричишь, что дуешься, как лягва на коче?! — не выдержал и Гоймир, вскакивая и краснея. — Не тебя одного не кликали! Ты уж наособицу встал, не яснит мне что-то?! Тут полторы ста таких, как ты — один в один!

— А прилупил ко мне!.. — Олег с ужасом осознал, что ляпнул, осекся. Вот так, от нескольких слов, и рухнет сейчас только-только зародившаяся дружба…

Гоймир втянул воздух — так, что только свист пошел по комнате:

— Потому к тебе, что друг ты мне, — открыто сказал он. — Не знал я, не думал, что за дружбу можно особицы себе стребовать. Недобро то. Недобро то, и коли ты так хочешь — гуляй стороной, а мы тебя не дожидаемся!

Они смотрели друг на друга через комнату. Потом Гоймир совсем спокойно продолжил:

— Скажи, что нет твоей правды. Вольг.

— Ага. — Олег устало махнул рукой. — Ты прости, я так глупо обиделся… Это со страху. Я про Брячко думал.

— Ясен день, — просто ответил горец. — А я до тебя скоро так, едва совет кончили. Сказать, что порешили.

— Рассказывай, — Олег указал на лавку. Гоймир присел, на другой конец опустился сам хозяин комнаты.

— Между делом, Йерикка один в один, как и ты, сказал, — заметил Гоймир.

— Йерикка? — удивился Олег. — Да он же этот набег и предложил!

— Да не то думаешь, — отмахнулся Гоймир. — Говорил он — напасть не на веску, а на хрот данванский.

— Ну, это дело! — обрадовался Олег. — А когда?

— Будет день — будет пища, — загадочно ответил Гоймир и неожиданно сморщил нос. — Слушай, есть ли у тебя время свободное?

— Есть, — подумав, ответил Олег.

— Дай что пожевать, — почти умоляюще попросил Гоймир. — Два дня домой нос не казал, а в школе тоже куска не перехватил с этим советом…

— Пошли, — оживился Олег, — чего ж ты сразу не сказал?

— От дома в корчму есть хожу — слышать странно, — усмехнулся Гоймир. — Вот только домой-то я кто знает когда появлюсь. Ночью-то опять дела. Вот тут приходи и ты, коли хочешь… А кто те чеченцы — ты говорил?

Они спустились на кухню нижнего этажа, и по дороге Олег коротко рассказал о проблемах России с независимой Ичкерией. Гоймир надулся:

— Поравнял, как пса с котом повенчал… Детишек да баб хватать, чтоб мужам руки крутить, — то самая данванская навычка и есть, не наша!

— Ладно, без обид, — отмахнулся Олег, открывая шкаф. — Понял, отчего я ни к кому переселяться не хочу? Я тут на жратве сижу, как князь на престоле. Вареники холодные будешь?

— А то… Молоко есть?

— Под лавками горшок посмотри. Да осторожней, там уж ночует.

— Не учи… Вареники-то где?

— Оп! — Олег метнул на стол деревянную миску. — Вот.

— Оп! — Гоймир подцепил двузубой вилкой сразу два вареника, кинул в рот и, залив водопадом молока, сообщил: — Вот, — и засмеялся.

— Проглот, — весело ответил Олег. — Ладно, не объешь… Ты отсюда куда?

— В море часом выйдем. — Гоймир отлил молока в кружку. — Рыбку посмотрим. Скоро вернемся.

Олег пробормотал нехорошее ругательство. Вот уже несколько дней данванский вельбот упорно охотился за выходившими в море кочами. Просто чудом было, что не потопил ни одного… пока.

— Я случаем в него топор кину, — угадав мысли друга, обнадежил Гоймир. О чем-то подумал и спросил: — А вот скажи, почему тех разбоев, про которых сказал, смертью не казнят?

— Не по закону, — пожал плечами Олег, присаживаясь напротив.

— Что ж то за закон, что смертоубийцу карать не велит? — нахмурился Гоймир. — Хуже, чем смертоубийцу — татя, ночника трусливого! От таких на всем роде человеческом гниль заводится, что парша по овце — не прирежешь, так все поголовье выморит…

— Закон, — повторил Олег пожав плечами. — У вас лучше?

— Нет у нас тех законов, — ответил Гоймир. — Йерикка про такие много рассказал — что на бумаге лежат. Не на бумаге должен стать закон. Тут он должен быть. — И мальчишка-горец коснулся груди.

— У вас законов не нарушают? — не без иронии спросил Олег.

Гоймир покачал головой:

— Вольг, друже. Прав-бог хранит закон Рода-Сварога, со Сварога Верья наша начало ведет. Закон его — основа естества людского. И что, как не Зло — против естества пойти. Кому в разуме то на сердце ляжет? А коли ляжет — одно Зло им овладело. Нет мочи славянину в разуме закон рушить. Все одно нет мочи… ну… — Гоймир задержался, подыскивая сравнение, потом вскинул вилку с вареником: — Ну, вот, вареник ухом съесть. Безумец одно попробует.

Олег промолчал. Он был парнем начитанным и умным, поэтому всегда с подозрением относился к диким народам Земли, тщательно хранящим свою «самобытность» и право «на свой путь развития». Это всегда оборачивалось хаосом, бандитизмом, войнами — исключений земная история не знала. Все «национально-освободительные движения» Африки, Азии заканчивались после изгнания «угнетателей» одним и тем же — трайбализмом,^{33} клановой враждой, беспределом вплоть до людоедства. Как бы плоха ни была европейская цивилизация (в ее изначальном, неамериканизированном, варианте!) — она все равно оказывалась лучше и гуманнее любого «особого пути», который пытались изобрести что выпускники Университета Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы, что питомцы МВФ, резвившиеся на просторе без присмотра глаз старших наставников. Но здесь… Нет, здесь было что-то другое. Глядя на своего товарища, поглощающего вареники с молоком — и только что высказавшего почти коммунистическую идею о воспитании внутреннего закона в человеке, Олег размышлял, каким бы мог стать ЕГО МИР, ЗЕМЛЯ, не случись на Руси христианства, которое вышибло из-под людей этот самый Закон Рода, а взамен… взамен ничего не давшего. Неужели славяне Земли могли бы сейчас быть похожи на горцев Мира? Не по одежде, не по образу жизни — по образу мышления и поведения?! Это было бы здорово.

— Скажи, — вырвалось у Олега, — а как же Брячко?

— А что Брячко? — нахмурился Гоймир.

Олег сбивчиво начал объяснять:

— Ну вот мы говорим, смеемся, шутим. А он мертв. Совсем недавно умер. Нет его. А мы вроде бы и забыли. Уже.

— Ну так что… — Гоймир вздохнул. — Война. А на войне редко помнят дольше, чем сутки тех, кто сгинул. Иначе и жить не сможешь. И зачем той смерти прятаться? Смерть в бою — слава вечная. Пройдет время — вернется и Брячко, и дед Семик вернется. Первое — чтоб племя жило, племя не сгинуло. Тогда и все жить будут. Даже те, кто на погляд умер.

— Мы на войне? — задумчиво спросил Олег. И сам себе ответил: — Как незаметно…

Часовым на стене оказалось на этот раз скучно. Один напарник все время зевал, другой согласен был говорить только о девушках — эта тема Олега сейчас не вдохновляла. Тоскливо цепляясь ЭмПи и ножнами меча за все выступы, Олег пошел обходом по стене, заглянул в башню… Дождь все-таки полил, и Олег, откопав в одной из школьных комнат словарь с глаголицей, уселся зубрить азбуку. Давалась она на редкость плохо, хотя с языками вообще у Олега никогда не было проблем. Совершенно безаналоговые значки плохо вписывались в память. Листая страницы из хорошей бумаги со значками английской фирмы «Белойт», Олег рассеянно думал, что глаголица была распространена на Балканах — наверное, предки здешних славян пробрались в Мир во время Великого Переселения Народов, когда славяне вторглись в Византию и докатились до Малой Азии…

В башне было сегодня особенно тихо. Через приоткрытую дверь тянуло сквозняком из коридора, и было слышно, как в отдалении бубнит напарник Олега, сумевший, кажется, расшевелить второго разговорами о девчонках — этот бубнеж казался просто частью тишины. Поэтому Олег насторожился, услышав в коридоре чьи-то быстрые и легкие шаги.

Мальчик положил на стол, под раскрытую книгу, наган — просто на всякий случай. Кто-то шел по коридору, дергая все двери и заглядывая в помещения. Кольнувшее было беспокойство испарилось — в башню (если исключить личные помещения князя наверху) заглядывали часто и все, кому не лень. Здание было огромным — находясь в одном его конце, просто трудно сказать, есть ли кто-то в другом.

— Тут ли кто? — звонкий девичий голос раздался за дверью, и она отворилась. — Йой! Вольг, ты? Здоров будь…

Олег поднялся на ноги, чувствуя, что выглядит нелепо — особенно если учесть выглядывающий из-под книги револьвер. Ему показалось, что в каменный сумрак, освещенный лишь одним факелом, заглянуло солнышко.

Бранка стояла у порога в свободной, легкой позе, опираясь поднятой рукой о косяк — совершенно такая же, какой Олег вытащил ее из жуткого подвала в памятную ночь — даже снова босиком, только веселая, еще более загорелая, чем в первую встречу. Она улыбалась Олегу — весело и чуть смущенно улыбалась обветренными губами, никогда не знавшими помады, и все же такими яркими…

— Бранка! — вырвалось у него радостно прежде, чем он успел себя проконтролировать.

— А кто ж, — весело подтвердила она, закусив уголок губы и с любопытством глядя на вытянувшегося перед ней рослого мальчишку с такими же, как у ее соплеменников, светло-русыми волосами и почему-то очень растерянным взглядом.

— А на рисунке ты не такая, как в жизни, — ляпнул Вольг. — Я еще тогда подумал.

— На каком рисунке? — не поняла девчонка, глядя на Олега смеющимися глазами.

— А… Гоймир с собой брал, — пояснил Олег. — Ну, когда мы на охоту плавали. Ходили, в смысле. — Олег подумал и уточнил: — На коче.

— Опять до любого места он тот листок с собой тащит! — фыркнула Бранка. — Я его, между делом, ищу — уговорились встретиться, ан нет его!

— Он не виноват, — поспешил Олег оправдать друга. — У нас тут были кое-какие проблемы… короче, он занят был. Мы были заняты.

— А этим часом он где? — с ядом спросила Бранка. — Обратно занят?

— Да. Нет. Вернее, у него дело. Но он скоро появится, это точно, — заверил Олег. — Короче, он в море вышел. Ненадолго.

Бранка помрачнела. Ее рука сползла по притолке.

— Как чуяла, — беспомощно сказала она. — Все сам. В каждое дело воткнется. Давно ли ушел?

— Давно, — кивнул Олег. — Ты садись… Там дождь, а в дождь данваны их не выследят, и думать нечего.

Бранка села, положила ногу на ногу. Олег примостился обратно на свое место.

— Отбыла наказание? — поинтересовался он, чтобы не молчать.

— Отбыла. — Бранка вдруг зевнула — очень изящно. — Овцы по сю пору перед глазами толпятся. В баню бы сейчас, да и спать подольше. А ты, одно, прижился?

— Вроде так, — солидно согласился Олег. И хотел добавить: «Я часто про тебя думал», — но смолчал, сказав вместо этого: — Так ты будешь ждать? Он, наверное, скоро уже вернется.

— Я тут посплю, — указала Бранка на одну из лавок. — По то время, как он сюда будет. Укрыться найди чем, а?

— Вот. — Олег через голову стащил надетую на его ковбойку местную куртку, — подойдет?

— Чего лучше, — уже сонно ответила Бранка. Она в самом деле очень устала — приняв решение никуда не ходить, начала засыпать сидя и с явным облегчением завалилась на лавку, подложив под голову ладони. Олег накинул ей на ноги куртку и не сразу распрямился, разглядывая профиль горянки — мягкий и совершенный одновременно. Понадобилось сделать физическое усилие над собой, чтобы выпрямиться.

Он отошел в другой конец комнаты. Факел светил неровно, тени прыгали по лицу мгновенно заснувшей Бранки, и Олег, решительно взявшись за рукоятку, отнес факел в коридор и воткнул в крепление у дверей. Постоял — и запретил себе возвращаться обратно в комнату…

…Снаружи по-прежнему лило, и он, решив не мокнуть, вернулся в башню. На нижних этажах шумели — похоже, там начали собираться ребята, и Олег спустился туда, попутно размышляя, до чего быстро он привык к оружию на поясе — словно никогда не ходил без него!

В уже хорошо знакомой комнате, где он вроде бы совсем недавно показывал свое умение обращаться с «сайгой», собралось человек тридцать. Все рассматривали прислоненную к стене большую картину, написанную на липовых досках, собранных в рамку из дубовой резьбы. Автор картины — парнишка одних лет с Олегом по имени Одрин — стоял возле своего творения с хорошо знакомым Олегу скромно-отсутствующим видом: именно так выглядел Вадим, когда Олег или еще кто-то рассматривал его картины. Олег присмотрелся… и невольно тихонько ахнул.

Откуда средневековый мальчишка — пусть даже и знающий, что такое огнестрельное оружие, печатные книги и школа! — мог взять образы, которые положил на дерево отнюдь не средневековой кистью?! Откуда это — тропический лесопарк под куполом, возле которого выстроились северные сосны, любопытно заглядывающие сквозь стекло; стрелы крытых переходов между свободно разбросанными среди скал и ручейков зданиями; легкие, красивые летающие машины над знакомым заливом?! Ему что — во сне все это приснилось? Но в каком сне он мог увидеть ажурную стройную башню, стоящую ногами опор на обоих берегах залива — и аппараты, похожие на дирижабли, причалившие к этой башне на разных уровнях?! Откуда взялись в его фантазиях эти странно одетые мальчишка и девчонка, которые, взявшись за руки, стоят на переднем плане феерии, навалившись грудью на легкое ограждение овальной площадки, венчающей хорошо знакомую скалу с водопадом?! По нижнему обрезу рамки шли буквы, и Олег неожиданно понял, что разбирает их…

«Моя Долина: ПОСЛЕ БЕДЫ», — вот что было написано там.

Почти с ужасом Олег взглянул на Одрина, уверенный что увидит Вадима. Но… нет, Одрин оставался Одрином — рослым парнем с камасом на широком поясе, с повязкой на светлых волосах. У Олега вырвалось — в полной тишине, все остальные рассматривали картину:

— Одрин, что это?!

Все обернулись на голос. А сам Одрин смущенно ответил:

— Во сне привиделось, Вольг… Похоже ли на те города, что в твоем мире?

Олег вспомнил рисунки из старых журналов «Техника — молодежи», которые отец выписывал чуть ли не с начала 70-х. Город походил на рисунки оттуда, а не на города, виденные Олегом на Земле. В нем не было ни суетливости мегаполисов, ни напыщенной погони за этими мегаполисами, характерной для областных центров, ни сонной тишины районных «столиц»… Только простор и бесстрашная открытость.

— Нет. Он в сто раз лучше, — тихо сказал Олег. — Но что это, что?

— Наше Рысье Логово, — пояснил Одрин. — Говорю же: во сне увидел. Что и нет данванов будто, и Беда сгинула, а вокруг — вот так-то.

Он умолк, и остальные молчали. А Олег видел, что они словно примеривают на себя сказку с картины. И внезапно испытал страшный прилив злости — злости на тех, из-за кого никогда, никогда не будет у этих ребят такого города… а их потомков если и ждет что-то — так именно копия мегаполисов Земли. Или здешнего Юга, о которых рассказывал Йерикка.

— Спору нет — красота, — наконец сказал Горд; из его голоса еще не ушло искреннее восхищение. — Так ведь то мечта одна.

— Чем плохо — мечта? — вспыхнул Одрин. — Что за жизнь-то станется, если не мечтать?!

Йерикка, которого Олег не сразу заметил у стены, сказал под одобрительный шумок:

— Ты на Горда внимания не обращай. Его только рыба интересует. А нарисовал ты красиво… — Он умолк, словно бы что-то не договорив. И Олег мог бы поклясться, что удержал он на языке те же горькие слова, что думал про себя Олег.

Ребята столпились около картины, обсуждая ее. Олег тоже хотел подойти… но подумал, что ему станут задавать вопросы про его мир, на которые не хочется отвечать, и, сунув руки в карманы джинсов, вышел обратно в сумрачный коридор.

За щелями бойниц лупил красноватый в свете Ока Ночи дождь. На стене масляно поблескивал зачехленный ДШК. Кто-то пробежал, накрыв голову курткой, из ворот к дверям башни.

— Вольг!

Голос Гоймира вывел мальчишку из задумчивого состояния. Гоймир шел по коридору, улыбаясь и обняв за плечо Бранку. Вольг улыбнулся в ответ, вскинув ладонь в салюте, который все еще определял для себя, как «фашистский»:

— Вернулся? И уже успел ее разбудить?

— Это ты ее укрыл? — поинтересовался Гоймир. — Благо… Что Одрин — показал дело?

— Показал, — подтвердил Олег. — А Бранка твоя спать хотела. Раздумала?

— Так он меня развлечь клялся, — насмешливо заметила Бранка. — Так развлекай, коли говорил.

Гоймирово лицо стало слегка растерянным. Он покосился на Олега, и тот, мысленно усмехнувшись, сказал:

— Пойду-ка я, пожалуй.

— Поспешаешь? — с явным облегчением спросил Гоймир. Ясно было, какого ответа он ждет, и Олег совершенно серьезно подтвердил:

— Оченно. Падаю от поспешности.

— А постой, — отчеканила Бранка. — Желается мне-е… — Она посмотрела на обоих мальчишек и закончила: — Желается мне, чтобы вы подрались. Вот и будет мне развлечение.

— Как? — поперхнулся вопросом Гоймир.

— Куда проще, — задрала она нос. — Вы драться станете, а я — смотреть. В любой комнате.

— Тебе повезло с девчонкой, — от души веселясь про себя, задумчиво сказал Олег вслух. Непонятно почему, но ему одновременно хотелось плакать и смеяться. Гоймир покачал головой:

— Йой, слепила…

— Трудно ли подраться? — изобразила возмущение Бранка. — А клятвой клялся, что развлечешь… Одно я спать иду.

— Да не трудно, не трудно, — поспешно сказал Олег. — Гоймир?

Тот двинул плечом:

— Будь по ее… Устроим ей скомрашье глядение. Ой и жадны до крови длиннокосые! — Он шутливо дернул Бранку за косу…

…Нелепость положения Олег ощущал совершенно отчетливо. Ни черта себе — ни с того ни с сего драться, пусть даже и не всерьез, со своим лучшим другом ради прихоти девчонки… но в том-то и было все дело! Скорее всего, Бранка решила приколоться над Гоймиром за то, что он не встретил ее — для девчонок в таких случаях не существует объяснений «не мог», «был занят». Это, скорее всего, общее правило для всей Галактики.

В первой же пустой комнате они отодвинули к стене большой стол и две скамьи. Гоймир, ни слова не говоря, начал вылезать из своей рубахи с капюшоном. Олег стащил ковбойку, бросил ее на стол, ткнул для разминки кулаками в воздух. Он помнил, как дрался Гоймир на тропе, и сейчас мысленно приноравливался к манере нежданного противника.

Бранка отошла к окну, с интересом разглядывая обоих мальчишек. Олег был великолепно развит, с выпуклыми мышцами под загорелой, чистой кожей. Гоймир — шире в кости, с многочисленными шрамами; когда он двигался, рысья морда на груди вскидывалась и смыкала клыки. Но оба одного роста, стройные, быстрые… Девушка затруднилась бы сказать с первого взгляда, кто из них сильней. Да она и не задумывалась над этим — просто смотрела, испытывая ей самой не до конца понятное волнение… Единственное, что она подумала связно, — это что землянин, пожалуй, очень красив — не меньше, чем горцы…

Олег легко затанцевал в боксерской стойке. Гоймир пошел вокруг него по дуге — неровными, припадающими движениями… Бранка не уловила, когда землянин начал атаку — быструю, как бросок гадюки — свингом^{34} левой. Бранка не знала, что это называется «свинг», — она видела только, что Гоймир пригнулся, ныряя под удар, а Олег отскочил, как резиновый, и нанес хук^{35} правой в пригнутое лицо Гоймира. Тот уклонился, но неудачно — кулак врезался ему в плечо, горца развернуло, и Олег впечатал апперкот^{36} в удобно подставленную спину. Гоймир упал на колено, но тут же вскочил лицом к противнику.

— Ловко, — признал он, отступая перед перемещающимся скользящим шагом и ныряющим вправо-влево Олегом. — Только что же ты так слабо? Ровно муху бьешь.

— Могу и сильней, — улыбнулся Олег и ударил обманный панч^{37} в корпус правой, а на самом деле провел хук левой в челюсть. Вернее… думал, что провел, потому что Гоймир закрылся от панча локтем, а сам поймал хук рубящим ударом по запястью… и вскинул брови. Олег только на миг скривился, отскочив, но руки не опустил. И тут же снова атаковал. Гоймир закрылся от апперкота в челюсть скрещенными руками, крутнулся на пятке, подсекая ноги Олега, но тот, упав на спину, перекатился назад и снова оказался в стойке!

Гоймир вдруг взмыл в воздух — и Олега шмякнуло в стену, удар ногой пришелся в лоб. Он устоял на ногах, но кулаки опустились сами собой, ноги стали ватными…

— Х-ха! — выдохнул Гоймир, ударяя ногой в колено.

Он поспешил — Олег подсек его бьющую ногу зацепом вверх, и Гоймир вынужден был отскочить, чтобы удержаться на ногах, а Олег выиграл время для того, чтобы прийти в себя.

Если бы мальчишки приглядывались, то заметили бы, что Бранка давно сбросила маску скучающей королевы. Она следила за схваткой с неподдельной, все возрастающей тревогой. И как раз когда противники изготовились ко встречному броску, прозвенел ее голос:

— Будет! Довольно!

Ребята опустили руки, все еще по-боевому дыша. Гоймир поморщился:

— Не ко времени крикнула. Я едва разнесся…

Олег подставил ладонь и засмеялся, когда Гоймир неумело хлопнул по ней.

— Красивая схватка, — оценил Олег. — Давай одеваться. И… — он украдкой взглянул на Бранку, — …я все-таки пойду по своим делам. А вы сходите посмотреть на картину Одрина.

Уже со следующего утра Олег окунулся в донельзя привычный ритм спортивного лагеря — могло показаться, что он все-таки очутился там, куда не мог попасть на Земле из-за переезда. Три десятка подростков постарше все свое время посвящали теперь практически исключительно военной подготовке — от пробежек с камнем на плечах до боевых стрельб. Племя Рыси начало всерьез" готовиться к мести за предательски убитых в Зеленых Садах.

До начала этих тренировок Олег самонадеянно считал, что его классное умение спортивного фехтования даст ему преимущество перед местными. Так было во всех книжках, которые он читал — в «Дипломированном чародее» Спрэг деКампа, в «Дороге Славы» Хайнлайна, у того же пресветлой памяти Крапивина… Но тут с первых же секунд первой же учебной схватки он пожалел о том, что не записался в клуб, когда Юрка звал. Мечом — на треть короче и в два с лишним раза тяжелее спортивной шпаги — фехтовать в привычном смысле слова было нельзя, невозможно. Кроме того, у него просто отсутствовало острие — он предназначался только для мощных рубящих ударов. Плюс к этому, дрались обеими руками, держа в левой камас и используя щит на левом локте… Короче говоря, Олег попал в аутсайдеры, что больно ударило по самолюбию — и в любую свободную минуту он занимался с Гоймиром или с Йериккой. Со вторым это получалось лучше — Гоймир был никуда не годным учителем и быстро начинал горячиться.

Реванш взять удавалось по стрельбе — тут уже Олег выступал в роли инструктора. Жаль только, что патронов было очень мало и на тренировки их выделяли более чем скупо…

…В этот раз Олег сражался с Йериккой. Тот был, пожалуй, лучшим бойцом на мечах во всем племени, что в немалой степени воодушевляло Олега — ведь и Йерикка родился и рос в городе. Кроме того, рыжий горец обладал непробиваемым терпением и вкусом к обучению — умел повторять без срывов снова и снова одно и то же, никогда не ленился показать подробно любое, пусть и самое сложное, движение. Кроме того, он еще и ухитрялся разговаривать во время схватки.

— Запомни, — Йерикка наступал, парируя встречные удары Олега щитом, — то, чему я тебя учу, это не данванский гессадрер, не искусство. Наша цель — за минимальное количество времени максимально изрубить как можно больше противников с наименьшими потерями. Что угодно для того, чтобы вывести врага из строя! Даже не убить — главное, чтобы он перестал сражаться. Ты его обезвредил — и сразу к другому! Вот так!

Меч вырвался из руки Олега и с длинным гулким лязгом ударился о стену дома, за которым они фехтовали. Клинок Йерикки, свистнув, оставил на шее Олега угольную отметку от обматывавшей его тряпки — землянин схватился за чувствительно ушибленное место.

— Ладно, пока хватит. — Йерикка прокрутил в воздухе свое оружие. Олег, ворочая шеей, пошел за мечом; Йерикка уселся у стены и хлопнул рядом по вереску, доставая из сумки на поясе пару яблок. — Посидим немного.

— А что такое гессадрер? — спросил Олег, опускаясь рядом. Йерикка протянул ему яблоко, хрустнул своим, прожевал кусок и только тогда ответил:

— Данванское развлечение. Похоже на твое фехтование. У них многие этим увлекаются.

Подушка вереска приятно пружинила. Тут, за домом, не было здешнего постоянного ветра, пригревало спокойное солнце, и Олег, щурясь на него, глубоко вздохнул, расслабляясь. Йерикка искоса посматривал, поглаживая лезвие меча. Оба мальчика молчали, постепенно задремывая.

— Так мы уснем. — Йерикка зевнул, лязгнул зубами. — Пошли, вставай. — Он ткнул локтем Олега в бок. — И помни, что человеку боги дали две руки, одну — чтобы нападать, другую — чтобы защищаться! Это не бог моей матери Дьяус Однорукий.

— Почему он однорукий? — осведомился Олег, становясь перед Йериккой.

— Вторую руку ему оторвал Астовидату Расчленитель, когда они боролись. Правда, Дьяус все равно связал его и посадил на цепь…

— Оторвал этот… Астовидату? — поинтересовался Олег. — А не волшебный волк откусил? — ему вспомнились скандинавские саги.

— Нет, при чем тут волк, — пожал плечами Йерикка.

— А народ твоей матери, анласы — они какие? — спросил Олег.

— Я же их редко видел, да и не жил с ними никогда… — признался Йерикка. — Дикие даже по сравнению со здешними горцами… Вот, может, когда поедем на ярмарку — увидишь их. Они иногда добираются в эти места. Последнее время — чаще, потому что со своих земель за проливами начали уходить… Готов?

— Готов, — кивнул Олег, но тут же спросил: — Йерикка, а почему у вас нет волхвов?

Йерикка посмотрел на Олега расширившимися глазами, словно очень и очень удивился вопросу. Потом дернул плечо, отвернулся и несколько раз воткнул кончик меча в землю, как будто очищал его от чего-то.

— Почему ты спросил об этом? — Голос Йерикки был безмятежен и равнодушен.

— Ну… мне всегда казалось, что, если есть боги, то должны быть и эти… — Олег взялся за камень в кладке фундамента, покачал. — Служители культа.

— Кто?! — на этот раз Йерикка на самом деле изумился и не пытался этого скрыть. — Какие служители?!

— Культа, — растерянно промямлил Олег. — Это…

— Не, я понял, — поспешил Йерикка. — Я только не понял, волхвы-то тут при чем?

— Ну, разве не они типа там с богами говорят? — у Олега внезапно возникло ощущение, что они с Йериккой внезапно переключились на разные языки; он говорит по-португальски, а Йерикка отвечает ему на кечуа.

— Каждый может сам говорить с богами, если захочет, — покачал головой Йерикка. — Мы не христиане, нам не нужны посредники и специальные места для беседы со своими родичами… Так в вашем мире волхвы говорили с богами? Не может быть.

— Так в истории сказано, — возразил Олег.

Йерикка засмеялся:

— А я читал историю, где сказано, что до прихода всех благ с Невзгляда в Мире процветали скотоложество, кровосмешение и людоедство. Ее написали для нас верные слуги данванов… А кто писал историю для ваших школ?

— Фонд Сороса, — буркнул Олег. Он чувствовал себя глупо. — Ладно. Ты смешал меня с грязью. Но кто же тогда волхвы?

— Любой наш воин способен на многое в бою, — сказал Йерикка и замолк, уставившись куда-то мимо Олега. На фоне неба его профиль казался отчеканенным из вороненой стали, а волосы вспыхивали, как медная проволока. Казалось, он превратился в памятник. — Но волхв — это… — Ладони Йерикки сделали жест, словно в них лег какой-то хрупкий шар. — Это все. Начало и конец. Свет и тьма. Вопрос и ответ. Жизнь и смерть. Да и нет. Я не видел ни одного волхва. Их и во все-то времена было немного. А последние, наверное, погибли во время восстания. Понимаешь, Вольг, волхв может НИЧЕГО НЕ ХОТЕТЬ. Есть, пить, спать. Он может сутками лежать на льду или раскаленном песке. Может остановить кровь из любой раны… кроме самых уж страшных. Может не ощущать боли. Проходить сквозь крепостные стены, превращаться в волка или орла, читать мысли врагов на расстоянии. И многое, многое другое. Волхв — совершенный воин, лекарь, ученый. Он воплощенная справедливость, которая не осознает факта своей воплощенности, не задумывается над своим воплощением, потому что оно — часть сущности. Волхв ближе к богам, чем остальные люди. Говорят, до Беды волхвов было относительно немало. И становилось с каждым поколением все больше. Они боролись с междуусобицами, учили детей, изгоняли болезни. Так было, пока не пришли данваны. И теперь есть только мы… — Йерикка посмотрел наконец на Олега и печально продолжал: — Да ты ведь, наверное, заметил, что мы, молодые, живем как бы одни? Старики устали. Они смелые, гордые, но… утомленные и больше ни во что не верящие. Они проиграли свою войну. А наш проигрыш еще впереди.

— Проигрыш впереди… — повторил Олег и передернул плечами. — Я бы не смог рассуждать с таким спокойствием о том, что меня наверняка убьют. Понимаю, воплощение, Верья и все такое… но жить-то все равно очень хочется.

— А тебе не хотелось, когда ты приказал Бранке бежать, а сам остался задерживать хангаров с одним револьвером? — напомнил Йерикка.

Олег смутился:

— Ну, это дело такое… Она девчонка. Я и не думал особо.

— Правильно, потому что кроме жизни есть еще и честь. Высшая ценность в мире! Смерти не хотят все. Но смерть — это миг. А жизнь без чести — смерть длиною в жизнь. И негодяям часто жизнь отпущена долгая — не как награда, а как мучение! Вечная, свинцовая, непреодолимая мука. Снова и снова вспоминать свою трусость, свое предательство, свою мерзость — вот это настоящий христианский ад на земле… Ладно, берись наконец за меч! Легендарные герои прошлых дней за нас клинками работать не станут…

На протяжении дней, заполненных тренировками, Олег часто видел Бранку — как правило, с Гоймиром. Но она всякий раз махала мальчишке рукой и улыбалась. Олега уже и это страшно смущало… впрочем, горские девчонки сердечно относились не только к «своим» парням. У них находились хорошие слова и внимание для любого — да и удивительно оказалось бы, случись здесь, на краю земли, в немногочисленном, обескровленном племени иные отношения между людьми.

Гоймир относился к этому совершенно спокойно, хотя частенько отпускал в адрес Олега грубоватые шуточки — но именно шуточки. На близкое общение с какой-либо девушкой у Олега просто не оставалось времени…

…Олег жарил сам себе оладьи на кухне. Настроение у него было отличное, и, пока оладьи, шкворча, подрумянивались, он напевал:

Ничего, кроме этого куска, он не помнил, поэтому повторял его снова и снова. Олег как раз снял последнюю оладью и полез за медом и маслом, когда в кухню вломился Гостимир:

— Ты… чего тут?.. — почему-то косноязычно спросил он, что было для певца отнюдь не характерно.

— Оладьи жарю, — невозмутимо пояснил Олег. — Буш?

— Зачем оладьи?! — выпучил глаза Гостимир. — Тебе что, ум застило туманом Мораниным?! Подхватывайся, коней седлают! Приспело!

Вот оно. С треском захлопнув дверцы шкафа, Олег помчался наверх, в свою комнату. Его трясло от нетерпения. Гостимир мчался по пятам, комментируя ситуацию:

— А мы тебя спохватились… глядь — нету… ну, двое потекли в школу… а Гоймир-то и скажи — да он, станется, в корчме… я и сюда… ты собирай там все, как есть…

Снаряжение было давным-давно готово. Олег перепоясался поверх спешно накинутой местной рубашки поясом с мечом и камасом, закрепил на локте щит. Привычный местным топор он так и не научился использовать, зато сунул в кобуру наган, а через оба плеча перекинул рыжие трехмагазинные подсумки из вытертой свиной кожи. Седьмой магазин вставил в ЭмПи, передернул затвор и поставил его в предохранительный вырез. Забросил оружие на правый бок, под руку.

— Готов, пошли.

Проскакивая у выхода мимо зеркала из полированной бронзы, Олег на секунду пораженно застыл. Из зеркала на него глянул персонаж дедовых фотографий.

— Он сказал «поехали!» — сообщил Олег своему отражению.

И махнул рукой.

…Около коновязи пахло металлом, кожей, лошадьми и возбуждением. Гоймир, метавшийся вдоль бревна, набросился на Олега — и заодно на Гостимира:

— Кровь Перунова! Да где вас носит — Кащей с собой уволок, что ли?! А ты его еще какое время искать не мог?!

Гостимир хмыкнул и вспрыгнул в седло своего конька, уцепившись за луку седла соседа. Тот замахнулся на него:

— Лапаешь, ну?!

— А ты что стал, своей задохлей все пути сгородил?! — огрызнулся Гостимир, удобнее устраивая за спиной АКМС со смотанными пластырем магазинами. Его конь подал назад, кого-то брыкнул, сзади заорали:

— Еще, еще! Прешь куда?! Держи коня! Носилку перекинешь!

— А куда ты со своей волокушей, калечный, что ли?!

— Брось сухарями хрумкать, хомяк об двух ногах-то! Дыру в брюхе сделают — повысыплются!

Короче, лаялись все. Олег, принимая из чьих-то рук повод, поинтересовался, сдерживая странный озноб:

— Куда едем?

— Йой! — парень, к которому он обратился, поправил головную повязку. — Вытропили тех гнусливцев, что Брячко умучили. Тут они, недалече сидят, пивко яблочное заливают… Теперь и порежем их.

Олег ловко вскочил в седло, тронул конька, чтобы занять место в строю. Его встретили руганью, он огрызался весело, пиная чужие «сапоги», лезущие в брюхо его «транспорта», пока не втиснулся на свое место. Слева от него оказался Йерикка, справа, справа — тот мальчишка, с которым плавали на север, — Морок. Гоймир верхом прорысил вдоль строя и, пришпорив коня пятками, махнул рукой:

— Вперед! Свет Дажьбогов с нами!

…На перевале один за другим шли снеговые заряды. Белые вихри снова и снова в плавном красивом танце проходили вокруг упрямо пробивающегося вперед отряда.

— Да тут зима! — вырвалось у Олега, когда первый холодный порыв обжег лицо, а его конек бодро ступил в снег, доходивший до края бабок.

— Тут все зима, — коротко ответил Гоймир, кутаясь в плащ.

— И это просто здорово, — откликнулся сбоку Йерикка, надевая на ствол «дегтяря» чехол. — Хэй-хоп! Держись за мой хвост, Вольг, а то познакомишься с пропастью!

— У тебя есть хвост? — невинно осведомился Олег, но тут же прикусил язык — кони стали прыгать с камня на камень, ухитряясь не поскользнуться на тающем снегу — буран уходил вверх, а отряд спускался вниз еле приметной тропкой. Олега прошиб пот — зависеть от лошади было для него совершенно новым ощущением. Но коняшки, потряхивая мокрыми гривами, очень ловко пробирались вниз, словно на копытах у них были скалолазные шипы. Потом сами по себе перешли на рысь — высохшим руслом реки между огромных валунов, по воде ручья, дальше — березовой рощей… остановились они тоже словно бы сами собой — у спуска вниз, в долины, но совсем не там, где попал в Вересковую Олег. Внизу кипело настоящее лето — вовсе не такое, как в горах. Отсюда, сверху, были видны зеленые поля на росчистях, домики веси в окружении садов, стоящие вдоль текущей с гор речки. Сосен и берез там не было — дубы, тополя… Именно к такой природе привык Олег — и сейчас он буквально с наслаждением вглядывался в раскинувшийся у его ног летний пейзаж.

Отряд спешился. Несколько человек, у которых были бинокли, подошли, скрываясь за камнями, к краю обрыва левее уводившей вниз тропы. Олег последовал за ними — и тут же Йерикка протянул ему мощный, хотя и помятый, «цейсс».

— Посмотри.

Улочки веси, сады и огороды приблизились сразу. Пустынные, ночные… Но — у явно наскоро сколоченной коновязи стояли кони. Много коней, украшенных многоцветьем сбруи — хангарские! За домами виднелся вельбот. Над крайним зданием лениво хлопало по ветру полотнище с Грифоном Данвэ.

— Они там? — тихо спросил Олег.

Йерикка ответил из-за плеча.

— Да. Там.

— А то что за скомрашье хороводье? — удивленно спросил Гоймир.

Олег повел биноклем наудачу — и тоже удивился. Около десятка солдат — мальчишка уже научился узнавать горных стрелков — с винтовками наперевес вели по улице полдюжины гражданских (так определил их Олег), непрестанно избивая их прикладами и поднимая упавших за волосы и вывернутые руки. Большинство из конвоируемых уже потеряло даже подобие человеческого облика — в рваной одежде, окровавленные… Дальше хангары — четверо, с саблями наголо — конвоировали еще двоих, вроде бы целых и невредимых.

— Да нет, на скомрахов это похоже, как я на упыря, — медленно сказал Йерикка, глядя в бинокль, который отдал ему Олег. — Слушай, водитель, они их ведь расстреливать ведут, честное слово. Наверняка во-он к тем скалам.

— Кажет на то, — согласился Гоймир.

Олег переводил взгляд с одного на другого — и выпалил, сам того не ожидая:

— Надо их отбить!

Оба горца разом уставились на Олега, потом — переглянулись:

— Из человеколюбия? — задумчиво спросил Йерикка.

Гоймир недоуменно сказал:

— Но они ж лесовики… да и не готовы мы, все дело загубим!

— А те двое кто? — запальчиво спросил Олег.

Йерикка молча пристукнул о камни неуклюжим прикладом ДП. Заметил:

— Все равно нам язык нужен.

— Случись, заболтают нас четырнадцать языков-то, — подал голос кто-то.

Гоймир, размышлявший еще несколько мгновений, тряхнул головой:

— Добро. Йерикка, сам-шесть сделай все путем. Без огня!

Йерикка кивнул. Олег тут же вцепился ему в плечо:

— Возьми меня! Честное слово, не подведу!

Тот даже не задумался — кивнул, потом ткнул еще в пятерых, явно наугад. Все поднялись сразу, а рыжий горец вскинул руку:

— Побежали!

— Хоть своими ногами, — вздохнул Олег.

Йерикка оказался прав — всю эту компанию явно вели на расстрел, и именно туда, куда он указал. Горцы добрались до места вовремя — стрелки как раз выстраивали свои жертвы у большущей, с хороший дом, отвесной каменной плиты. Один из избитых — пожилой мужчина, борода которого была наполовину выдрана с мясом, а наполовину запеклась сосулькой — уже не мог стоять сам, его поддерживали двое мужиков средних лет. Еще один бородач — помладше первого — обнимал, прижимая лицом к груди, плачущего мальчишку. Последний из смертников — подросток лет 14 — тот, сжав кулаки, тоже стоял сам, лицо оплыло от побоев, но глаза сверкали злобой.

Двое, которых конвоировали отдельно, оказались одеты по-городскому. Олег снова удивился, насколько эта одежда похожа на одежду его мира: жилеты с кармашками поверх серых рубах, мешковатые штаны из чего-то, похожего на вельвет, крепкие высокие ботинки. Оба были молоды, лет по 25, хорошо выбритые. Спешившиеся хангары поволокли их к камню и толкнули в общий строй. Тот, что пониже, схватил своего товарища за рукав и затряс, истерично-громко выкрикивая:

— Да скажи же им, Виктор! Скажи им, что мы журналисты!

Виктор, медленно скрестив руки на груди, поднял голову и ответил очень четким голосом, спокойно и презрительно:

— Сказать? Я не умею разговаривать со зверями.

— Кон-во-о-ой!.. — протяжно скомандовал один из стрелков. — Заря-жай!

Послышался слитный лязг затворов. Линия стрелков выровнялась. Хангары отошли в сторону, предоставив славянам расстреливать славян.

Избитый мальчишка, перекосив лицо в последнем напряжении, в отчаянье шагнул вперед и высоким, нездешним голосом закричал-запел:

— Слава, слава славная.

Славная слава славянская…

И остальные подхватили — сперва недружно, а потом — все более слитно…

— Целься! — выкрикнул старший. И… рухнул с изумленным лицом, выплевывая кровь — в горле торчал метательный нож. Следом, не успев опомниться, повалились еще четверо — ножи летели точно.

— Рысь! Руби! — с каким-то сухим треском рявкнул Йерикка, сваливаясь с расстрельной глыбы едва не на головы убийцам. Двое горцев отсекли хангаров от лошадей. Противников осталось одиннадцать, и они были растеряны до столбняка.

Олег соскочил вниз вместе со всеми, держа меч и камас в руках. Никогда в жизни он никого не убивал холодным оружием. И, если честно, сейчас совершенно забыл, что надо делать.

АБСОЛЮТНО.

Мелькнули растерянные лица стрелков. Кто-то выметнулся вперед слева от Олега, тонко и зло свистнула сталь, и молодого стрелка, стоявшего ближе остальных с разинутым ртом, как-то перекосило… он начал падать… или нет! Олег понял, что стрелок стоит, а падают его ГОЛОВА, ПРАВОЕ ПЛЕЧО И ПРАВАЯ РУКА. Олег бросился в сторону, отворачиваясь, чтобы не видеть этого; внезапно ему стало очень плохо, физически плохо, а на него бежал плечистый стрелок, отводя винтовку со штыком для удара, и лицо стрелка было бешеным, нечеловеческим… Олегу было совершенно все равно, что сейчас его заколют, но тело оказалось умнее и быстрее оцепеневшего мозга. Олег метнулся влево перед самым штыком — и обрушил удар сплеча. Он услышал хриплое «а-а-х!», и в ноздри ударил запах… страшный запах крови, парного мяса — СМЕРТИ. Стрелок, повернувшись, повалился под ноги Олегу, зачем-то закрывая грудь винтовкой. Ни лица, ни нормальной человеческой головы у него не было… а из этой жути текла бурлящая кровь и торчало что-то розовое, влажно блестящее. Мальчик застыл, не в силах отвести глаз от зарубленного им человека — и очнулся, лишь когда Йерикка дотронулся до его спины и сказал весело:

— Йой, как ты его!.. Меч-то вытри, все кончено.

— Уже? — спросил Олег. Просто чтобы что-то сказать. И огляделся.

Все горцы были на ногах. Скрутили стрелка и хангара, заткнув им рты и накинул на шеи удавки. Пленных развязывали, и те выглядели не менее обалдевшими, чем их палачи.

— Меня сейчас вырвет, — тихо и задумчиво сообщил Олег, не сводя глаз с убитого.

Йерикка увидел, что землянин быстро зеленеет, а вокруг глаз ложатся черные круги, и, приобняв его за плечи, силой повернул в сторону:

— Сначала всегда так. Дыши глубже. И смотри вон туда, в горы…

…Двое журналистов оппозиционной газеты «Глас Мира» оказались там, где не надо, не вовремя. Они засняли сцену избиения схваченных лесовиков, вся вина которых была в том, что они возмутились хангарским постоем в их домах. Комментатор Виктор больше всего сожалел не о том, что их едва не расстреляли, а об утраченной записи. Однако, похоже, считал, что набрел на еще один потенциальный сюжет — мальчишки-партизаны, отважно и гордо ведущие борьбу за право жить по законам предков на своей земле! Разубеждать его не стали, и Олег (он один мог оценить красоту момента!) с восхищением наблюдал, как Йерикка (знакомый с повадками журналистской братии, обожающей объяснять все не так, как есть, а как им кажется, причем выдавая личное мнение за истину в последней инстанции!) забивает баки восторженно кивающему Виктору. Тот, кстати, выглядел неплохим мужиком, и Олег с трудом удержался от того, чтобы подкатиться к нему со своими проблемами — да и то лишь после предостерегающего жеста Йерикки.

Палачи, превратившиеся в пленных, находились в шоковом состоянии от быстрой смены декораций. Их приволокли на стоянку, очень спеша — счет теперь пошел на минуты, не заметить исчезновение шестнадцати бойцов в веси не могли, — и Гоймир с пулеметной скоростью выдал им серию вопросов, на которые ни стрелок, ни хангар отвечать не пожелали. Горцев это ничуть не обескуражило.

— Да пусть молчат, — махнул рукой «развязавшийся» с журналистами Йерикка. — Лично я и по руке правду узнавать умею.

— Делай, — предложил Гоймир.

Двое мальчишек, повинуясь знаку Йерикки, схватили правую руку хангара и протянули ее вперед ладонью вверх. Рыжий горец извлек из-за пазухи металлическую зажигалку из патронной гильзы и, выбив огонь, поднес его длинный язык к коже хангара, ласково сказав:

— Говори правду. А то по другим местам узнавать начну.

При этом лицо у него было такое, словно он делал что-то очень-очень доброе и гуманное.

Страшное лицо, если честно. Олег даже вздрогнул — ему показалось, что Йерикка исчез, а вместо него появилось какое-то страшное существо. Смотреть дальше он не мог — отвернулся. Но не слушать было труднее.

— Что с этими-то будем? — поинтересовался кто-то, когда пленные подтвердили данные разведки — в веси действительно находились те, кто был нужен. Гоймир провел большим пальцем по горлу — и расправа была совершена тут же с хладнокровной жестокостью. Пленным просто отрубили головы.

Виктор и пятеро из шести освобожденных потребовали себе оружие, но Гоймир начисто игнорировал эти просьбы…

…К околице вески подобрались, скрываясь за камнями и деревьями. Гоймир, явно волнуясь, отдавал последние распоряжения:

— Их там две ста, впятеро перед нами. Огненного боя хватает. Вон те дома. Бросаемся сразу, оконца, двери — под огонь. Готовы? — Он еще раз огляделся. — Почали. Боги с нами.

Двумя цепочками горцы побежали в улицу, продвигаясь вдоль стен домов и плетней перебежками, прикрывая друг друга. Странно и жутковато было идти по молчаливой, призрачной в белой ночи, улице, поднимая теплую придорожную пыль, мимо молчащих окон, слепо глядящих на нежданных гостей.

Олег присел у калитки, подняв к плечу ЭмПи с откинутым прикладом. Напротив перебежал Йерикка, упал в пыль, выставив воронку пулеметного ствола.

Позади скрипнула дверь.

Олег обернулся сразу, вскидывая оружие. Его взгляд встретился со взглядом мальчика, вышедшего на крыльцо.

Несколько секунд двое мальчишек смотрели друг на друга. Олег качнул стволом в сторону двери, прижал указательный палец к губам. Мальчик кивнул и исчез; вновь скрипнула дверь. Олег перевел дух, скользнул взглядом по окнам дома и отвернулся. Горцы вновь задвигались, теперь уже выбирая позиции для стрельбы. Их никто не заметил — скорее всего, часовые присоединились к развлекаловке с расстрелом.

Отряд врага был обречен.

Над спящей весью прокричала сова. Раз. Другой. Третий.

— Рысь! Рысь! Рысь!

Утренняя тишина развалилась, словно стеклянная витрина, в которую угодил камень. Посыпались ее осколки, разрываясь треском очередей и тугими раскатами гранат.

Дверь дома под флагом распахнулась. С хрустом срывались ставни, но люди, появлявшиеся в оконных проемах, не успевали выпрыгнуть — очереди швыряли их обратно. Несколько человек, пригибаясь и стреляя, все-таки вырвались из одного дома, прыгали по ступенькам лестницы… но сбоку от крыльца разорвалась ручная граната, положив конец попытке бегства.

— Закройте концы! — проорал Гоймир, указывая на противоположную сторону улицы. Там — раз, раз, раз — проскакивали на противоположную сторону стрелки, очевидно, ночевавшие на каком-то сеновале. Проскакивали, ложились и густо лупили из своих винтовок.

— За мной, — выдохнул, подбегая, Йерикка, — через огороды, скорее!

Несколько горцев, влетев во двор, проскочили его и выбежали на огороды. Олег перепрыгнул через несколько грядок с помидорами, стараясь держать ЭмПи стволом на линии огня, не опускать его в землю.

— Ложись! — Йерикка грохнулся между грядок, приложился к пулемету.

Остальные попадали кто где стоял — Олег, например, под стену хлева, за которой хрюкали разбужденные свиньи.

— Тише вы, отбивные, — пробормотал он еле слышно, удобнее перехватывая оружие.

Йерикка угадал точно и на этот раз. На огороды начали выскакивать горные стрелки — оглядываясь и стреляя в улицу.

Гром «Дегтярева» был похож на длинный секущий прут. Йерикка стрелял, вжавшись щекой в приклад и придерживая его левой ладонью сверху.

Олег поймал на мушку метнувшегося обратно и срезал его первой же короткой очередью. Вскочил, перебежал под прикрытием пулемета до угла хлева, стоя на колене, выпустил еще одну очередь, наугад, просто чтобы обозначить себя.

— Прикрой! — выкрикнул Йерикка, подхватывая пулемет на бедро.

Олег начал от живота поливать горизонт перед собой, не заботясь о том, что ЭмПи при стрельбе длинными очередями неизбежно задирает вверх. Йерикка перебежал, почти не пригибаясь и стреляя, упал между грядками, начал менять диск. Горцы косой дугой перемещались по огородам, отрезая стрелкам отступление. Те поняли это и рванули напролом, густо стреляя перед собой, надеясь задавить врага огнем.

— Уйдут! — заорал Йерикка.

Один из парней около него вдруг взвился всем телом, рухнул в ботву, заколотил ногами:

— А-а-а-а!..

— Куда они денутся! — крикнул в ответ Олег. — Пальцы загибать умеешь? Гни!

Жестокий азарт овладел им. Расстояние было метров сто, увеличивалось по секундам, следовало спешить, пока эти метры не сделали бесполезной стрельбу из малоприцельного ЭмПи. Олег приложился…

Бежали уже трое — было пятеро, но двоих успели срезать другие. Олег стрелял, как недавно по мишеням: короткая очередь — ствол чуть в сторону и вниз, короткая очередь… Бегущие валились, кувыркались, как подстреленные кролики.

— Загнул? — Олег быстро поменял магазин. — Что новенького?

— Все новости устарели, время динамичное. — Йерикка приподнялся. — Все, кажется…

Они всей командой, прикрывая друг друга, перебежали туда, откуда выскочили стрелки. Последним подбежал парнишка по имени Тверд, оставшийся осмотреть подстреленного товарища.

— Как? — быстро спросил Йерикка, не поворачиваясь и немного высовываясь из-за угла.

— Мертвый. В лицо, — так же быстро ответил Тверд.

— М-угу, — откликнулся Йерикка. — Через улицу, быстро. Тверд первый.

В веси еще шел бой. Точнее сказать, отстреливались из одного дома — не деревянного, а блочного, должно быть, здорово построенного. Били в четыре ствола, из них, похоже, два — пулеметных.

— Может, предложить им сдачу? — спросил Олег. Йерикка даже не обернулся.

Урок № 1. Тут сдачу не предлагают. И не принимают.

Следующим перебежал Коваль — и почти сразу попал под огонь. Йерикка вытащил его за ноги, мальчишка был ранен в грудь справа навылет.

— Интересно, — сквозь зубы спросил, накладывая на рану льняной бинт, Тверд, — как это ты ухитрился-то?

— Да… — Коваль кусал губы и выглядел не столько испуганным, сколько растерянным. Он даже нашел в себе силы пошутить: — Так они ж мне по ногам били. Ну я и увернулся…

В улице неподалеку зазвучал голос Гоймира — горцы прекратили стрелять:

— Подпалим вас! Подпалим, нечисть! Молитесь!

Это было просто предупреждение. Не предложение сдаться.

Стрельба из дома тоже прекратилась. Несколько секунд царило полное молчание, а потом молодой голос красиво запел:

— Данваны, — процедил сквозь зубы Йерикка.

А Гоймир крикнул:

— Пали их!

«Баум! Баум!» — дважды рявкнул гранатомет — единственный в группе. Две гранаты поочередно влетели в окна, разорвались внутри, и жирное, чадное пламя метнулось изо всех окон, с хрустом проломило крышу…

— Думаю, Брячко было так же хорошо, как им сейчас, — сказал Йерикка, вставая. Потянулся и спросил Олега: — А знаешь, о чем они сейчас пели? О том, что они на нас плюют. И что придут другие, которые пройдутся по нашим трупам. Так вот, Вольг. Так вот.

…Побоище, учиненное горцами в веске, не затронуло местных жителей. Если не считать, конечно, что один дом сгорел, а еще четыре были здорово покалечены. К счастью, местных из них выселили, чтобы не путались под ногами.

Бежать, судя по всему, никому не удалось. Пленных тоже не было — раненых врагов обезглавили на месте. У самих горцев трое были убиты, один ранен тяжело и двое — легко. Тяжело раненый — с простроченной наискось грудью — умирал…

Корреспонденты обнаружили в одном из домов свою аппаратуру и метались по веске, похожие на голодных, дорвавшихся до стола с обедом. Снимали все подряд, раздражая горцев, занимавшихся сбором трофеев.

Олег в этом не участвовал. К трофеям его друзья хладнокровно относили и головы врагов, а это… Он сидел на ступеньках одного из домов, ел скороспелку и поглаживал ЭмПи, лежавший на коленях. Усталость и нервное напряжение откатывали прочь, уступая место странному умиротворению, как после хорошо сделанной важной работы.

Огрызком Олег запустил в верхнюю жердину плетня и удовлетворенно хмыкнул, когда огрызок разлетелся мелким крошевом.

Сзади спустилась и села рядом девочка лет восьми. Искоса и внимательно смотрела на рослого незнакомого парня, от которого пахло потом, порохом и горячим железом. Олег подмигнул. Он не представлял себе, как надо обходиться с маленькими девочками. Однако, она сама сделала первый шаг.

— А у нас кошка вчера окотилась. Один котенок весь беленький, а остальные четверо все серые…

— Красивые? — спросил Олег.

— Ага… А тебе не нужен котенок?

— Да нет, знаешь… — Олег вздохнул. — У меня на квартире домовой есть.

— А он страшный? — округлила глаза девочка. — У нас давно нет…

— Он полезный, — важно сообщил Олег, не упомянув о том, что домовой несколько раз прятал его джинсы.

— А ты с гор?

— Из Вересковой Долины. Знаешь такую?

— Ага, знаю…

Подошедший Йерикка держал пулемет на плече. Остановившись рядом, он вздохнул:

— Хорошо сработали.

— Неплохо, — согласился Олег. — Тебе котята не нужны?

— Котята? — удивился Йерикка. — Знаешь, нет.

— Жаль…

Йерикка сделал движение, словно собирался сесть. Но не сел, а оперся локтем на перила и с глубочайшим удовлетворением оглядел улицу:

— Теперь можно и на ярмарку, — заявил он. — За душу не тянет. А, Вольг?

— Не тянет, — согласился Олег.

И понял, что сказал правду.

— Почему ты не дал мне поговорить с журналистами? Они, наверное, могли бы помочь…

Потряхивая головами, коньки Йерикки и Олега шли рядом, недалеко от головной подводы неспешно тянущегося по еле заметной тропе обоза племени. Всадники, удобно устроившиеся в седлах, разговаривали «за жизнь» — так определил Олег, а Йерикке выражение очень понравилось.

— Да ничего они не могли бы, кроме как испортить тебе жизнь, а то и просто погубить, — обстоятельно ответил Йерикка, поглаживая конскую гриву.

— Почему? — удивился Олег. — Мне показалось, они неплохие мужики.

— Хорошие, — подтвердил Йерикка. — Я их газету знаю. Да там много таких газет, на юге. Оп-по-зи-ци-он-ных, — саркастически отчеканил он. — Работают там хорошие люди, искренне верят, что по-своему борются с режимом. Гордятся тем, что их иногда убивают за «острые материалы». А на самом деле — все это балаган налаженный, и наладили его сами же данваны. Во-первых, масса энергичных, честных людей отвлекается от борьбы. Во-вторых, там их можно контролировать. В-третьих, создается впечатление, что в обществе полная свобода — иногда по их материалам даже меры принимают, обязательно с шумом, с треском. А на самом деле они для данванов — мелочь. Если и правда кто опасен становится — его сразу к ногтю, и все дела. А прочие пусть сенсации публикуют, кому от этого вред? Там, на юге, они наших так надрессировали, что никакой сенсацией это болото не расшевелишь… Ну а скольких настоящих сопротивленцев эти самые журналисты — не со зла, по азарту, за теми же сенсациями гоняясь! — спалили, так этого лучше и не считать. Сотни! И с тобой могло быть то же. Ты бы рассказал про себя, они бы искренне пообещали помочь, тиснули про тебя материальчик, ты зимой сунулся в город, тебе на хвост сели — и пропал не только ты, но и те, к кому мы тебя направляем.

— А… — Олег даже дыхание затаил, представив себе эту картину.

А Йерикка продолжал:

— Ты, Вольг, пойми — для данванов ты опасен. Во-первых — внук их страшного врага. Во-вторых — на руках у тебя ЭнТэ, за которыми они охотятся. В-третьих — раз ты сюда попал, значит, где-то еще и ЭфТэ действует, им неизвестный — а это для данванов первая опасность. Так что выплыви про тебя правда — и ты нигде не будешь себя спокойно чувствовать, это точно.

— А на ярмарке будут те, кто на самом деле может помочь? — спросил Олег.

Йерикка кивнул:

— Должны… Даже если и не будут — отправим тебя зимой с обозом. Жаль.

— Чего? — удивился Олег.

А Йерикка ответил прямо:

— Ты хороший парень. Всем нравишься, смелый, стреляешь хорошо. И мне с тобой интересно.

Олег смутился, сам не понимая, почему. И быстро спросил, чтобы прогнать смущение:

— Я одного не пойму. Кто у нас, на Земле, вам помогает? Организация какая? Государство? Или просто люди отдельные?

— Если честно, то я и сам точно не знаю, — признался Йерикка. — Понимаешь, каждое племя свои связи бережет… Во время восстания вроде бы была какая-то организация у вас, на Земле. Дед твой нам потом в одиночку помогал. Не разберешь! А вообще такие, как ты, тут нередко появляются… Но что пакостно — у данванов на вашей Земле тоже своих людей полно. У меня есть… знакомые, — Йерикка помялся, — так они считают, что у вас всем на Земле давно уже заправляют данванские ставленники.

— Похоже, — хмуро буркнул Олег и пришпорил коня, бросив сердито: — Еле тащимся!

Он вдруг испугался, что их нагонит Бранка…

…Гоймир никуда не поехал. Так интенсивно собирался, непривычно болтал, как он оттянется на ярмарке — как последний тинэйджер про давно ожидаемую дискотеку — и вдруг увял, хотя и продолжал усиленно готовить обоз к отправке. Олег приглядывался, собираясь расспросить водителя молодежи племени, но Гоймир подошел к нему сам — перед отъездом обоза из крепости.

— Не еду, — решительно сказал он, словно до этого еще сомневался, а вот теперь определился точно.

— Ну и зря, — сердито ответил Олег — он седлал лошадь. — Все спокойно, мог бы и съездить. Ты же этой ярмарки год ждал.

— Два, — вздохнул Гоймир, рассеянно теребя пояс, — о прошлый год мы в лесах сидели. Отец учил меня след тропить…

— Ну и ехал бы, — посоветовал Олег. — Ничего не случится.

Гоймир покачал головой:

— Вот то время и станется самое опасное. Когда все уж порешат, что спокойно вокруг, не быть ничему дурному… То как в лесу: раз тихо — само человек рядом. Нет, не поеду. Так вот что, Вольг… — Он помялся. — Я уж и Йерикку-то просил, и Гостимира тож… А все-таки и ты догляди за Бранкой. Зла она, что не еду, чего не вытворила бы.

— Она едет без тебя?! — почти выкрикнул Олег. И едва не сказал, что и он не поедет… но было поздно.

И теперь Бранка сидела в седле где-то позади, в середине обоза. А Олег упрямо ехал в голове, никому не уступая своего места. И, естественно, никому не объясняя причин такого решения…

…— Спой что-нибудь, — прервал его воспоминания голос Йерикки. Рыжий горец смотрел в глаза Олегу, и тот в какой-то момент готов был поклясться, что Йерикка читает его мысли. Олег давно перестал стесняться, когда его просили спеть, а обширный репертуар неизвестных тут песен обеспечивал ему стойкую популярность. Хотя нередко, стоило ему начать, как кто-то подхватывал.

Вот и сейчас, едва Олег открыл рот, как Йерикка подключился — и они пели вдвоем:

— Отличная песня, — заметил Йерикка, едва они допели. — Только я всегда хотел узнать, кто такой «есаул». Предсказатель?

Олег вытаращился на него, как баран на новые ворота:

— Ты что? Какой предсказатель? Казачий офицер!

Он коротко рассказал о казаках и спросил:

— Что, никогда не слышал?

— Нет, — покачал головой Йерикка. — И не читал.

Они на какое-то время умолкли, лениво оглядываясь по сторонам. Последний день — пятый день пути — солнце вообще отказывалось закатываться. Ехали теплой долиной, слева и справа от которой вставали увенчанные белыми коронами горы, но было тут тихо, безветренно, гораздо жарче, чем в Вересковой, а растительность — совсем такая, как на юге, в лесах. Олег уже понял, что среди этих огромных гор, раскинувшихся на весь север материка, прячется немало таких же оазисов, защищенных от ветров и холода Северных Морей горными хребтами. Понял он и то, что племени Рыси досталось не лучшее место для обитания.

— Это Ярмарочная Долина, — еще утром, когда преодолели перевал и начали спускаться, пояснил один из бойров, ведших обоз. — Ничья земля. Круглый год пустая, одно летом народ собирается со всех концов…

Народа «со всех концов» Олег пока не видел. Его взгляд рассеянно скользил по сочной зелени вокруг, над кронами деревьев — к склонам гор. Позади неспешно тащились тридцать подвод, нагруженных всем, что могло дать племя. Тридцать подвод, полтораста человек, из них женщин и девушек — четверть, да четверть восторженно глазеющих по сторонам в предвкушении ярмарочных чудес детей. Судя по такому количеству небойцов, дорога была безопасной, и Олег с начала пути молча удивлялся тому, что все снарядились, как на войну, — и не только огнестрельным оружием. Йерикка вез при седле аккуратно сложенную кольчугу, шлем, стальные наручья с кольчужными перчатками, а бойры все — полный двухпудовый доспех, какой Олег раньше видел только на стенах башни, в покоях князя Крука… Сейчас мальчишка вновь об этом вспомнил и вслух спросил:

— Зачем это?

— Что? — повернулся к нему Йерикка.

— Доспехи. — Олег ткнул во вьюк. — Вчерашний день, сам говорил. Против данванов от них помощи — как от картонок.

— Против данванов — да, — согласился Йерикка. — Но на ярмарке будут наши кровники — Серые Медведи и Орлы.

— Возможны стычки? — деловито спросил Олег.

Йерикка подумал и ответил:

— Раньше — точно не обошлось бы… Но наши отцы и старшие братья вместе погибли, зимой отражая нашествие… Может, и обойдется. Но ты учти — если с кем сцепишься, не хватайся за огнестрельное, это против правил. Можешь звать Коней, Вепрей или Снежных Ястребов — это наши союзники и дальние родичи.

— В смысле — звать на помощь? — уточнил Олег и засмеялся. — Это что — орать во всю глотку? Да ну на фиг.

— Не ну на фиг, а учти, — строго оговорил Йерикка. — Это не шуточки. Прицепятся втроем-впятером и будут по очереди вызывать на поединок, пока не зарубят. На тебя много не понадобится.

— Я думал — толпой навалятся и по ребрам настучат, — серьезно заметил Олег.

Йерикка сердито покосился на него и на всякий случай крепко ткнул кулаком в бок. А потом — спросил в лоб, неожиданно:

— А что это ты от Бранки бегаешь?

Олег почувствовал, как его сердце подскочило к горлу и застряло там плотным комком. Ладони вспотели, словно он окунул их в воду. А голос стал абсолютно чужим и позорно сорвался, когда Олег начал отвечать:

— Я не бе…

— Погоди. — Йерикка осадил коня и, положив правую ладонь на рукоять меча, левой снял с пояса прямой рожок. Прежде чем Олег успел задать вопрос, горец протрубил пронзительный сигнал. Позади послышался стук копыт — от обоза мчался десяток всадников. А спереди ответил из-за деревьев сигнал такого же рожка, только в другом тоне, и там замелькали очень похожие на Рысей всадники на таких же лошадках.

— Кто? — спросил Боривой. Бойра, ведший весь обоз, всматриваясь дальнозоркими старческими глазами в движущихся навстречу людей.

— Синее с белым. Кони. И рожок их, — успокаивающе ответил Йерикка..

Действительно, теперь легко можно было различить, что головные повязки у скачущих навстречу горцев не сине-красно-золотые, как у Рысей, а сине-белые. В остальном отличить их было непросто.

— Привет тебе, Боривой! — прокричал такой же старый и крепкий воин, приближаясь. Боривой в ответ вскинул руку:

— И тебе привет, Воидан! Добро, что живой ты.

Они съехались и, не сходя с коней, обнялись, расцеловались. Из-за деревьев выползала голова обоза Коней, окруженного всадниками. И людей, и подвод было примерно столько же, сколько у Рысей, но Йерикка успел шепнуть:

— Зерно и у них брать будем. У них земля хорошая.

— На что поменяем? — так же шепотом поинтересовался Олег.

— Железо, медь, — быстро ответил Йерикка и с улыбкой поднял руку в ответ на приветствие мальчишек из охраны обоза Коней.

Охранники смешались. Знакомые, конечно, были у каждого, у многих, судя по всему, и родственники… Йерикка уже болтал на городском диалекте с двумя ребятами и девчонкой, которая была помладше — очевидно, тоже беженцами с юга.

Олег отъехал чуть в сторону и, скучливо, с внезапной легкой обидой поглядывая на происходящее, полез в карман джинсов — за серебром, которое ему, как и всем участникам поездки, выдал перед отъездом князь Крук. Это были гривны — почти такие же, как в учебнике истории Отечества: прямоугольные слитки серебра весом граммов по двести, в количестве пяти штук, они здорово оттянули карман. По всей длине гривны были проклеймлены головой рыси. Если Олег что-то понимал — деньги ему достались немалые, и он даже выразил удивление этим, но князь неожиданно хлопнул его по плечу и сообщил: «А мы серебра не дешевше, — и добавил: — Мужи гривну добудут, а вот гривной мужей не добыта». И улыбнулся вдруг — странный князь племени, лишившегося всех своих мужчин. Одинокий князь, проводивший почти все свое время под крышей башни Рысьего Логова…

…— Того на немалое дело хватит.

Олег поднял голову. Возле него в седле сидела Бранка — кивнула на серебро и повторила:

— Немало можно сделать на то серебро, Вольг.

Еще утром она принарядилась в праздничное, как и почти все, кто ехал в обозе. Новый плащ скалывала на плече большая заколка — хотя и бронзовая, но красивая, да и вдобавок украшенная крупными синими камнями — сапфирами, что ли? И головная повязка была новой, и широкий пояс, и расшитая узорами безрукавка… И вообще Бранка выглядела новенькой, красивой и веселой. Такой, что Олег еще раз подумал с ужасом, как было бы дико, пойди она в пищу тем уродам в лесах заброшенной земли на юге… Но, конечно, он не сказал ей этого, а просто заметил:

— Ты сегодня красавица.

— Да и ты ничего, — не осталась в долгу Бранка. — Ни у кого такой рухляди нету, кроме как у тебя.

Месяц назад Олег смертельно обиделся бы за ковбойку и джинсы. Но слово «рухлядь» в горском диалекте означало просто «вещи». И точно — едва ли кто-то придет еще на здешнюю ярмарку в двухсотдолларовых «леерах» и американской же рубашке. Успех обеспечен!

— Я тебе подарок куплю, — неожиданно для самого себя сказал Олег. — Сегодня же куплю.

— Не. Сей день не купить, — покачала головой Бранка. — Одно завтра, а сей день, как доберемся, торг уж сложится. По-крупному, зерном да другим припасом, торговать, право, будут дотемна, а то и в ночь. Да ты ведь не зерном дарить будешь?

— Я придумаю, что купить, — пообещал Олег. И подумал, что дома он бы позвал девчонку в «забегаловку». И в кино позвал бы. И еще — что он вернется домой (а как же, не может не вернуться!), а Бранку — Бранку больше никогда не увидит. Между ними будут не километры, не континенты, а непредставимые расстояния — чудовищные и холодные.

«Что это? — удивился Олег. — Я… НЕ ХОЧУ домой?!»

Он прислушался к своим ощущениям. Нет, домой он хотел, пусть и ослабела тоска. Очень хотел. Вот сейчас опять представил себе маму, отца — и все скрутилось в груди. Но он НЕ ХОТЕЛ расставаться с Бранкой. Это было упорное и идиотское желание, доходившее до того, что Олег решил предложить ей вместе отправиться на Землю. Но вместо этого спросил:

— А Гостимир где?

— Йой, надоел больше капусты квашеной, — скривилась Бранка. — Шага не отходит. Это Гоймир его притравил, точно… Да, не спросила я — у тебя-то, Вольг, братья-сестры есть ли?

— Никого, — покачал головой Олег. — Я один. У нас много семей по одному ребенку.

Сказал — и стало смешно. «Ребенок»! Олег улыбнулся; Бранка тут же спросила:

— Что ты?

— На тебя смотрю, — соврал Олег. Или честно сказал? Смотреть на Бранку было здорово, это тоже вызывало неожиданную улыбку.

Слившиеся обозы тронулись дальше вместе. Бранка решительно сказала:

— С тобой буду.

— Ага, — кивнул Олег, сам себе удивляясь. Несколько дней он даже спать укладывался на другом от Бранки конце лагеря, все силы прилагал, чтобы случайно не встретиться во время переходов или отдыха дневного… а вот она подъехала — и он даже попытки не сделал разойтись в стороны. Послал коня рядом, словно так и надо. А надо-то отъехать подальше и думать о ней поменьше, смотреть на нее поменьше, не то что говорить, потому что с каждым сказанным словом — все крепче и крепче становятся невидимые, но физически ощутимые нити между ним и этой девчонкой-дикаркой — нити, первая из которых протянулась, когда он вытащил ее из подпола в залитой кровью комнате лесного логовища… Страшные нити, потому что Гоймир — его друг, который прикрепил им самим нарисованный портрет этой девчонки на борту коча.

— Йой, буду сей час! — оживленно сказала Бранка. — Там вон вижу — трехродная моя, перевидеться надо! — И она направила коня в сторону.

Олег проводил ее бездумным взглядом — и пошевелился в седле лишь когда кто-то прочел рядом, за плечом:

— Isot, ma drue, Isot, m'amie,

En vos ma mort, en vos ma vie!..^{38}

Звуки французской речи так удивили Олега, что несколько секунд он таращился, не понимая, кто перед ним, в лицо подъехавшего Йерикки. А тот, чему-то улыбаясь, спросил:

— Парлэ ву франсэ, нэ спа, Вольг?^{39}

— Жэ парль^{40}… — машинально ответил Олег и вдруг рассердился: — Какого черта ты взялся читать мне «Тристана и Изольду»?! Мы их проходили в школе год назад!

— Значит, прошли мимо,^{41} — негромко ответил Йерикка и оживленно-беспечным голосом продолжил: — Ну вот, скоро уже будем на месте! Сами доехали — и Бранку довезли в целости, как Гоймир просил.

Ярмарочная долина до странности напомнила Олегу тамбовский рынок в среду или воскресенье. Площадью побольше, но народу тут кучковалось примерно столько же. Солнце уже подходило к горизонту, чтобы почти сразу начать новое восхождение на небо, четче обозначились звезды и нависло Око Ночи. Но ярмарка не утихала — ее шум слышался еще до того, как обозы Рысей и Коней выбрались на гребень холма, за которым начинался спуск. Ряды телег, балаганы, сотни людей — все это придавало долине внизу еще и вид цыганского табора.

Здесь, на перевале, в ряд стояли врытые в землю статуи славянских божеств — словно шеренга воинов-часовых, охраняющих спуск.

Обозы остановились. Всадники спешились, те, кто сидел на телегах, соскочили наземь. Вместе со всеми Олег уже привычно вскинул руку в приветствии. Следовало подождать, пока старшие поговорят с могучими родичами живущих на земле людей.

Олег уже знал всех этих богов. Даже тех, о которых не упоминалось в школьном курсе истории — а может, их просто и не было у славян Земли.

Щитоносец Дажьбог с восьмиконечным ломаным крестом-свастикой на щите.

Среброволосый, золотобородый Перун, опершийся на свой грозный тупик, украшенный восьмиконечной звездой-перуникой.

Охранительница ряда и кона Лада, прижимающая к груди четверочастно рассеченный ромб.

Грузная Макошь, подательница благ природы.

Юный красавец Ярила с венком на голове и черепом у широкого пояса.

Суровый, грозный Прав. Бог закона и порядка, справедливого воздаяния за обман и нарушение заветов Рода.

Безобразный и добрый Огонь, живущий среди людей Бог — четвероконечный ломаный крест.

Мудрый Числобог, властитель знаний, со своим знаком из четырех букв Т.

Безликая Среча с такой же Несречей — все одинаковые, только платки золотой и черный; богини счастья и несчастья.

Прекрасная Лель — покровительница чистой любви.

Гордая Купава в платье с узорами-волнами — властительница вод и одновременно — хранительница женского начала природы.

Змей-Велес — бог скотий, царь лесного зверья, стихий, покровитель охотников.

Расправивший могучие крылья пес — Семаргл-Переплут, без которого не расти в Мире ни придорожной муравке, ни золотистому хлебу.

Супруги Озем и Сумерла — хранители подземных богатств, кладов, рудных жил и пещерных глубин.

Бесстрастная Морана в платье без вышивки, с распущенными волосами. Как удивился Олег, когда узнал, что и ее тоже чтут — богиню Смерти! Ему объяснили, что в Моране нет человеческого зла, как нет его в сосущем болоте, в насквозь вымороженном зимнем лесу, в горном камнепаде, что убивают без ненависти, без злобы, без разума…

Настоящее Зло — Чернобог-Кащей. И его тут нет. Не может быть.

Олег смотрел в лица богов, смотрел на небо, вниз, в долину, на лес по склонам, на пики гор — и понимал, что все это и есть — храм. Без крыши, без стен, без запаха ладана, без коленопреклоненных молящихся — настоящий храм для свободных людей, куда несут беду, счастье, клятву, как несут их к старшим и сильным родным — отцу, старшему брату. Они все поймут, все примут, во всем помогут. Перед ними нет нужды вставать на колени, их незачем бояться.

Он услышал заключительные слова, произнесенные бойрами:

— …А коли замыслю нечестие — да будет мне стыдно.

Обозы поползли в долину.

…— Здесь они, — с неудовольствием сказал Йерикка. Намеренно или случайно, но он пустил своего коня между конями Бранки и Олега. Олег не знал злиться ему за это или благодарить изо всех сил. Поэтому спросил:

— Кто?

— Смотри. — Йерикка вытянул руку. — Стяг видишь? Весь алый, а на нем по центру — черная птица падает? Это Орлы. А во-он, левее, наискось черно-золотой, а на черном — серый медведь на золотом коловрате? Это и есть Серые Медведи… А наши?

— Вон Снежные Ястребы, — показала Бранка, — тебя выслепило, что ли, Йерикка?

— А, да! — Йерикка указал Олегу черный стяг с падающей белой птицей, удивительно похожей, как и символ Орлов, на знак украинского РУХа или «трезубец» киевских князей. — А вот Вепрей что-то нет.

— А это чей? — Олег показал на белое полотнище, на котором были алая свастика и изогнувшаяся над нею рыба.

— Касатки, — пояснил Йерикка. — А вон там, где без флагов, горожане и лесовики стоят — добрались все-таки…

— А вон анласы! — возбужденно выпалила Бранка. — Кой год не было!

— Где? — заинтересовался Олег таинственными родичами Йерикки.

— Вон баннорт анла-тайар, вон — анла-коом, — непонятно сказал Йерикка, засмеялся и перевел: — Баннорт — это стяг. Только они не такие, как у нас. Смотри же, вон!

Олег увидел похожие на значки римских легионов баннорты: Т-образная перекладина, с которой свисали цветные ленты, а на ней стояла фигура. Один баннорт был сине-белый со вздыбленным конем, другой — коричневый с быком, роющим землю рогами.

— Эти анласы сдавна за горами на закат живут, — пояснила Бранка. — Одно до Беды перебрались. Разно было — бились, роднились, на выжлоков хангарских заодно хаживали, набегали… А в наше время они всем народом в загорные земли перебираться начали. Новости послушаем, как у них на родине-то. Жаль мне их — слов нету. Каково это — с родной земли уходить, страха такого врагу не пожелаешь…

— Сегодня купить уже ничего не успеем, — оценил Йерикка ярмарку. — Вот разве что зерном ночь напролет торговать будут, да прочим таким. А нам не погулять.

— Скомрахи должны быть, — возразила Бранка, — их глянем. Одно видел скомрахов, Вольг? Бывает — живот сорвешь, как хохочешь. А бывает — в плач кинет. Вот глянешь.

— Заворачивай! Заворачивай! — зычно прокричал Боривой своим. — А вон наше место!

Обоз пополз среди многочисленных телег, костров, людей, коней и неумолкающего гула, который тут, очевидно, длится всю ночь. Олег заметил в отдалении большие стальные фургоны, ярко расписанные данванским линейным алфавитом, изумленно спросил Йерикку:

— Данваны?!

— Где?! — тот вскинулся, но тут же обмяк. — Шутки у тебя… Горожане. Фургоны на конной тяге, кони не в пример нашим, тяжеловозы. Машинами в эти места не доберешься. А надписи — чтоб в пути не придрались. Они ж сюда тайком добирались.

— Смелые, — оценил Олег.

Йерикка кивнул:

— Большинство — правда смелые, наши хорошие друзья, вот познакомишься… Но есть и данванские агенты. Кто с дурью, кто с непотребщиной разной, а кто просто шныряет, высматривает… Пять лет назад вот на такой ярмарке несколько сот людей насмерть отравились южным вином. А семь лет назад — данваны высадили десант и устроили побоище. С тех пор всегда берем с собой огнестрельное оружие.

Обоз неспешно продвигался вперед. И Йерикка спросил так, словно не было только что слов о прошлых жертвах, об опасностях и врагах:

— Ну скомрахов-то пойдешь смотреть?

— А когда? — оживился Олег.

— А вот устроимся — и пойдем, что еще делать-то? — пожал плечами рыжий горец.

Около скомрашьего балагана собралась шумная толпа в сотню, не меньше, человек. Все перекликались, посмеивались, спорили. Горцы разных племен перемешались, как жидкости в коктейле — жаль, что тут никто не знал этого точного сравнения.

Йерикка с Олегом протолкались в первый ряд — их пропускали неохотно, однако у Йерикки был слишком уверенный вид.

— Вот, смотри, — шепнул рыжий горец. Олег кивнул, разглядывая устроенный на телеге балаган — просто занавес из какой-то тяжелой ткани, расшитой золотыми и алыми узорами, в которых проглядывали то звериные морды, то распростертые крылья сказочных птиц, то запрокинутые ветвистые рога оленей, то переплетшиеся, как на лезвии меча, стебли трав. Присмотреться Олег не успел — послышался негромкий напев гуслей, и сбоку от занавеса появился вполне обычно одетый для лесовика старик. Поклонившись в пояс собравшимся, он выпрямился, оглядел людей — и под его взглядом шум стих. Все ждали начала. Старик кивнул и заговорил — отчетливым, хорошо слышным даже тем, кто стоял в задних рядах, голосом, в котором не было и намека на старческую слабость или надтреснутость:

— Благо за внимание всей честной компании. Благо, что свои важные дела побросали, да наши глупые речи послушать собрались. Может, чего и сгодится — иной раз из глупости ум родится. Не понравится — гневу волю не давайте, а понравится — так не забывайте… — Он снова поклонился и под изменившийся, ставший погромче, гусельный напев продолжал:

По сигналу его руки занавес разъехался в стороны и началось представление…

…На фоне грубовато, хотя и ярко нарисованных декораций некоего богатого города началась вполне обычная история. Только персонажи были одеты так, что в старшем сыне сразу можно было узнать горожанина, в среднем — лесовика, а в младшем — горца. Куклы изготовила рука мастера, и даже Олег, избалованный телевидением и видео, смотрел внимательно, хотя и ожидал, что сейчас начнутся традиционные поиски невест и так далее.

Однако вместо этого на сцене разворачивались другие события. Старый князь пошел походом на неведомых чужаков, что разоряли окраинные земли. И вернулся разбитый, с остатками дружины, сам умирающий от ран. На заднем плане ловко и бесшумно менялись декорации, создавая ощущение смены пейзажей и вообще здорово оживляя происходящее.

Умирая, князь завещал своим детям, пришедшим проститься с отцом:

Но почти сразу после отцовской кончины старшие братья принялись затирать младшего. Старший с ним вообще знаться не хотел. Средний всячески обманывал в мелочах и в крупном. Младший не обращал внимания, вел себя по-прежнему дружелюбно, да еще и охранял границы княжества, пока старший бездельничал, а средний копил богатства. Зрители реагировали очень непосредственно, поддерживали младшего сочувственным гулом, а в адрес старших не скупились на сердитые реплики.

Вот как-то братья обедали. И вдруг прямо в их богатую горницу ворвался всадник — рыжий, как огонь, на большом коне. У всадника был отчетливо крючковатый нос, и в толпе заперешептывались: «Анлас, анлас…» И точно — братья заговорили:

Гусли сменили ритм — мелодия стала явно не славянской. Всадник, соскочив с коня, заговорил — и речь его тоже была иного стиля: без рифм, с частыми аллитерациями. Он жаловался братьям-князьям, что, пока пас он своих коней, неведомая злая сила разорила кочевье, и нашел он стариков-родителей сгоревшими в пламени, младшего брата-юнца — лежащим у пожарища с копьем в руках, умершего от ран, верных псов — порубленными, а молодую жену и новорожденную дочь унесла злая сила невесть куда.

Но оба старших брата принялись юлить, ловчить, отнекиваться, а потом прямо заявили, что они к отцову побратимству касательства не имеют, и пусть анлас сам со своими врагами разбирается, а от их земель любая опасность далеко — не по воздуху же враг прилетит?! Тогда вскочил младший:

И ускакал с анласом. А старшие только обрадовались:

На сцену упала тень. И женский истошный голос прокричал:

— Ой, спасайтесь! Данваны!

Занавес на время закрылся. Вокруг стояла напряженная тишина — ни звука, даже с ноги на ногу никто не переминался. Все ждали…

— Эх-хе-хе, вот как бывает, — печально заговорил старик, — среди лета снег выпадает; думаешь — беда далече, а она тебе — прыг на плечи!

На декорации был уже не красивый город, а дымящиеся руины, трупы и вереницы пленников, тянущиеся куда-то бесконечными цепями, жуткими в своем однообразии. На переднем плане старшие братья пытались спрятаться друг за друга, а на них надвигались несколько огромных фигур в до удивления похожих на данванские доспехах, с громоздким, устрашающим оружием в руках.

А у края сцены тем временем появились анлас и младший брат — оба пешие, в рваной одежде с пятнами крови. Появились и застыли, перешептываясь. Потом подошел конь анласа — тоже пораненный.

горячо сказал младший брат. Но анлас гордо отвечал:

И они бросились на врага, чтобы не дать данванам стрелять из своего оружия — врукопашную. Но данваны отступили, а между ними и защитниками княжества встали кривоногие уродцы — хангары. Началась схватка. Мельком Олег подумал, что скомрахов, наверное, человек двадцать — иначе такое не изобразишь… но эта мысль тут же ушла. Представление увлекло его. Горцы кругом вопили и потрясали мечами и камасами.

Тем временем героям удалось пробиться к данванам. Младший брат ловко обрушил на шею одного меч, анлас умело ударил другого тяжелой пикой. В толпе одобрительно заревели, но… и меч, и пика переломились пополам!

Герои отступили в растерянности. Но только на миг. Тут же младший брат закричал:

И они с анласом бросились на врага с голыми руками. Но с воплями прихлынули хангары, завалили героев живой копошащейся кучей, а когда отхлынули — те стояли на коленях, связанные…

— Эх, чему быть, того не миновать, — вздохнул старик. — Воинам молодым головы потерять, а народам нашим в ярме стонать… Видно, такая судьба, что без пользы борьба…

Но гусли вдруг заиграли что-то озорное, веселое, даже не подходящее к моменту. Все персонажи подняли головы, прислушиваясь, — а будто бы приближавшийся из дальней дали голос распевал бесшабашно:

— Да никак сам Иван-Великан! — всплеснул руками дед. — Ой, и впрямь — берегись, данван! Тот Иван — не данванский Иван, не Иван-Болван, не безродина подзаборная, силой крещена, на беде повенчана! Ноги уноси, разорители! То брат наш идет, грабители!

Хангары тишком рассосались в какие-то щели, как и не было. Данваны ощетинились оружием, но откуда-то сверху за их спины прыгнул не уступающий им в росте и ширине плеч… Олег открыл рот. На этом герое был пятнистый камуфляж, фуражка набекрень и АКМ на ремне. Впрочем, он справился и без АКМ — сгреб данванов в охапку и треснул головами, прокричав:

Ну-ка — нечисть с дома прочь!

Навались — делу помочь!

Быстро опустилась новая декорация — на ней люди кто чем гнали по развалинам хангаров и данванов, те удирали, сломя голову и побросав оружие, во все стороны, прятались в щели, а восставшие опрокидывали бревнами вельботы, поддев под днище, освобождали пленников… А впереди трое братьев, анлас и Иван-Великан лихо домолачивали своих врагов, выкидывая их за верх занавеса. Полет каждой куклы толпа сопровождала хохотом и одобрительными выкриками. Наконец с последним врагом разделались, и герои представления встали в ряд на краю сцены, поклонились, а занавес опустился.

— Кабы в жизни так, — тихо сказал старик, еще раз поклонился и медленно ушел за балаган…

Вместо него появился другой скомрах — с рожком и волынкой, на которых одновременно заиграл что-то донельзя дурашливое, при этом еще и ухитряясь высоко подпрыгивать, кувыркаться, а его напарник в длиннорукавой рубахе и перекошенной кожаной «харе», проходясь колесом, распевал разную смешную чушь:

В толпе начали смеяться. Но Олегу, если честно, ни стихи, ни ужимки скомрахов по душе особо не пришлись. Он покосился на Йерикку и начал проталкиваться в сторону, на свободу.

Оставалось сделать пару шагов, когда Олег неожиданно споткнулся. Ему сперва показалось, что под ногу попала кочка, но, с трудом удержавшись на ногах и выпрямившись, он столкнулся взглядом с мальчишкой своего роста и сложения, который буркнул:

— Глянь, куда копытишь! — и, пихнув Олега плечом — весьма чувствительно! — собрался было ввинтиться в толпу.

Но Олег бросил ему в спину:

— А ты костыли не расставляй, инвалид хренов, а то как бы не поотшибали.

Реакция мальчишки была совершенно адекватной — он развернулся, словно закрученная и отпущенная пружина, подбоченился и встал перед Олегом, меряя его взглядом. И только теперь Олег с запоздалым сожалением заметил на его алой головной повязке черные силуэты падающих хищных птиц.

— Говорил ли что? — процедил он.

— Баклан ты неконкретный, — улыбнулся Олег, решив идти до конца.

На лице Орла отразилось искреннее недоумение пополам с замешательством:

— А? — удивленно спросил мальчишка, расширив глаза.

Олегу стало смешно:

— Хорошая погода, не правда ли? — продолжал он давить противника интеллектом.

Мальчишка понял, что его непонятно и изощренно оскорбляют и побагровел.

— Ты чьих будешь? — напористо спросил он.

А у Олега эта фразочка вызвала приступ веселости. «Ты чьих будешь, смерд?! — От смерда слышу!» — вспомнилось ему, и Олег фыркнул.

Тут же, без промедления, Орел въехал ему в ухо.

Удар получился сильный и болезненный, а главное — обидный. Олег полетел наземь. Стоявшие поблизости на них покосились, но даже не подумали вмешаться — сцепились двое парней, подерутся и разбегутся.

Мальчишка с недоброй улыбкой, подняв сжатые кулаки, следил, как Олег поднимается на ноги. В ухе позванивало, оно быстро немело. Олег пощупал его и сообщил Орлу:

— Ты труп.

Но броситься в драку ему не дали. Между мальчишками, уже напружинившимися перед настоящей стычкой, шагнула Бранка. Гостимир схватил Олега за плечи, а Йерикка выкрикнул:

— Стоп!

Так выкрикнул, что Олег опустил кулаки. Орел скользнул взглядом по Бранке и, скривив губы, сказал над ее плечом:

— А ты прыток за девчачью спину утекать.

— Чо-о-о-о-о?!?!?! — взревел Олег вслед уже уходящему мальчишке, рванулся, но к Гостимиру присоединился Йерикка. — Пустите, блин! — уже спокойно, побарахтавшись в их руках, попросил Олег.

Они отступили. Бранка, подойдя, чуть прикоснулась к уху пальцами — прикосновения Олег не ощутил — и жалостливо сказала:

— Йой как… Ну одно ничего. На ночь примочку приложу, к утру спадет.

— Чего вы влезли?! — спросил Олег. — Я бы сейчас…

— Примета дурная — торг со свары начинать, — пояснил Гостимир, — от того не задастся… Да ты и другой день его вытропишь, а мы пособим такому делу-то. Уймись, Вольг. Пошли лучше, уж и вставать скоро. Тут с рана начнут, а дел хватит.

Молча освободившись от его руки, Олег первым зашагал к стоянке Рысей. Было обидно и стыдно — в основном от того, что Бранка видела, как он закувыркался по земле. Он, чемпион по боксу среди юниоров! Ну ничего, Гостимир прав — этого баклана Орла он, Олег, не упустит. Времени впереди много, тогда посмотрим, кто песочек с земли собирать станет…

С такими злыми мыслями Олег, закутавшись в плащ, буквально закатился под телегу и неожиданно для себя… всплакнул. Не потому, что ухо, хоть и положила Бранка на него примочку, горело. Не потому, что захотелось вдруг домой. Не от обиды, что получил удар на глазах девчонки, которая ему нравится. Не от того, что нравится девчонка, которую друг зовет своей невестой. Ни от чего, а просто так вдруг потекли по щекам слезы, и Олег больше удивился, ощутив их.

А потом укрылся плащом с головой, ткнулся лицом в сложенные руки и заплакал по-настоящему, ощущая лишь одно — невероятную, давящую, громадную растерянность перед всеми сложностями, свалившимися вдруг на его голову.

Олег проснулся от щекотки. Резко сел, подобрав босые ноги и в последний момент избежав знакомства с днищем телеги, под которой спал.

Раннее утро было вокруг. Примятую траву посеребрила роса. Ярмарка шумела, но глухо, словно тоже просыпаясь; вокруг храпели, дышали и сопели на разные лады Рыси; сонно фыркали кони; то тут, то там скрипела телега под спящими.

— Вылезай из норы, хомяк, — негромко позвал Йерикка. Полностью одетый, он сидел на корточках возле телеги, поигрывая прутиком, которым щекотал пятки Олегу, и улыбался. Одной левой рукой рыжий горец колол лесные орешки и ловко забрасывал в рот очищенные ядрышки. — Вопрос: или спишь дальше, или идешь со мной по важному делу, а потом — гуляем.

— По какому делу? — Олег вылез из-под телеги, сел на плащ, начал обуваться. Йерикка высыпал рядом на плащ горку орехов. На поясе у него висела коричневая кобура «парабеллума», по другую сторону — тяжелый, больше похожий на сумку, кошель.

— Грызи… Орудия труда пойдем покупать. Ну и о тебе заодно поговорим…

— За оружием пойдем? — тут же окончательно проснулся Олег. — А еще кто?

— Никого, — строго ответил Йерикка. — Даже Бранку не возьмем.

— А я и не о ней, — запротестовал Олег. Но Йерикка отмахнулся:

— Ладно. Вдвоем пойдем. И приготовь глаза и память. Ты об оружии немало знаешь, вот и будешь этим, как его — экспертом… И вот что, Олег. О том, что на этой ярмарке увидишь, пока будешь со мной ходить, — помалкивай.

— Я вроде не трепло, — обиделся Олег, перебрасывая через плечо ремень ЭмПи.

Йерикка кивнул:

— Вот и отлично.

Было еще в самом деле очень рано. Люди не столько торговали, сколько вяло перемещались с места на место, плескали в лица водой (Олег тоже умылся возле ручейка и бросил в рот кем-то протянутый кусочек ольховой коры), переговаривались и сдергивали кожаные пологи с телег. Однако где-то уже лихо и неразборчиво кричал зазывала, в другом месте спорили о цене, а в третьем пели… Поспевая за Йериккой, Олег успевал и вертеть головой — ему было любопытно. Сейчас, среди оживающей суеты и толкотни, к нему вдруг пришло ошеломляющее и острое понимание: Это — другая планета, и люди эти — инопланетяне! Он частенько об этом забывал, увлеченный обычностью происходящего, а потом вдруг накатывало и хотелось смотреть по сторонам вдвое внимательней, чтобы не пропустить самого-самого… чего? Как здоровенный лесовик пересчитывает мешки с зерном? Как крепкая женщина задает трепку ревущему мальчишке? Как варится что-то в котелке над небольшим костерком? Да нет, ведь и вправду все совершенно обычно…

— Сюда, — коротко приказал, не сказал даже, Йерикка, сворачивая в проем между двумя огромными городскими фургонами.

На откидной лесенке сидел молодой мужчина в серой рубашке, накинутой на плечи плотной куртке, мешковатых брюках и хороших сапогах на толстой подошве. При виде Йерикки он молча кивнул, поднялся и жестом пригласил мальчишек внутрь.

Направо, похоже, была спальня. За левой дверью горел электрический свет — большая комната без окон выглядела, как склад, да и была складом. К некоторому удивлению Олега, здесь мужчина и Йерикка обнялись.

— Вытянулся, — сказал хозяин, отшагнув и рассматривая рыжего славянина. — И возмужал. Вот отец посмотрел бы…

— Рад, что ты живой, Саша, — по-взрослому ответил Йерикка. — Слышал, что в Трех Дубах?..

— Все газеты выли, — кивнул горожанин. — Накрыто еще одно логово бандитов… Значит, вы без связи теперь?

— Все, накрылась наша ближняя… И Олег Семенович умер.

Олег вздрогнул, услышав имя деда. Саша остолбенел, потом тихо спросил:

— Неужели?..

— Нет, сам. От старости, — пояснил Йерикка. — Да вот внук его, — он кивнул на Олега, — тоже Олег.

— Погоди! — Саша уставился на мальчишку, который начал переминаться с ноги на ногу. — Погоди, погоди… Вот он на кого похож! Не лицом, а… — Саша покрутил ладонью в воздухе, но тут же нахмурился: — Стой, а как ты здесь?

— Несчастный случай, — объяснил Йерикка. — И кроме прочего — вот что. Не поможете парню домой вернуться? У вас же ЭфТэ рабочий.

— Да, но он настроен на… — Саша потер переносицу, хмыкнул. — Короче, далеко от твоего дома, парень.

— Мне лишь бы домой, — искренне ответил Олег, — а там я хоть с Южного Полюса доберусь.

— Ладно, проблем тут нет, — решительно отрубил Саша. — Зимой подъедешь с обозом, перебросим. Если живы будем… Не в первый раз. А теперь о деле давай. Что у тебя?

— Золото. — Йерикка отстегнул и бросил на стол кошель. — Еще — тюлений жир. Потом заберете.

— Много? — деловито поинтересовался Саша.

— Десять берковцев.^{42} Бальзам из желчи снежищ есть. Камешки, но немного — нам еще зерно менять. В этом году урожай ничего, да вот только придется ли нам тот урожай собрать…

— Ждете? — понимающе спросил Саша.

Йерикка наклонил голову:

— Ждем. Похоже, что дождемся… Так что — давай, что там у тебя есть.

— Есть кое-что, — охотно откликнулся Саша и двинулся вдоль ящиков, сложенных во все помещение на колесах. — От Сновида-то не было никого?

— Тоже ждем. — коротко ответил Йерикка и — Олег готов был поклясться! — показал на него, Олега, глазами: мол, не при нем! — Давай, давай, показывай, хватит разговаривать…

— Вот. — Саша достал из одного ящика хорошо знакомый всему свету автомат. — «Калашников», новяк, еще в смазке. Пять штук.

— Посмотри, Вольг, — кивнул Йерикка. Олег, рисуясь, взял оружие в руки, повертел, сообщил:

— АК-103, семь-шестьдесят-два. Подствольники есть?

— Есть три «костра», — подтвердил Саша, — в комплекте. Еще есть пять М16 с подствольниками, но вы же их брать не будете?

— Дерьмо, — все больше входя в роль эксперта, определил Олег. — Без отвертки не разберешь. И гильзу разрывает часто.

Он сам М16 в руках не держал, но так отзывался о ней Игорь Степанович. Саша понимающе пожал плечами:

— Ну вот… Еще есть три СКС, охотничья модификация…

— «Архар»? — уточнил Олег.

— «Архар»… Пять «судаевых» тоже есть.

— Все берем, — решил Йерикка. — Пулеметы?

— Только один «дегтярь», — развел руками Саша, — зато есть гранатомет-станкач. Вы такого чуда еще не видели. Лента на девяносто гранат, такие же, как в АГС-17, а сам вместе с лентой весит всего два пуда. «Тридцатка» называется. Еще — «гром», тоже новяк, к нему гранаты осколочные. И двадцать «мух», плюс шесть «шмелей».

— Ручные гранаты? — поинтересовался Йерикка.

— Сорок английских L2L2. И десяток РКГ, противотанковых. Пистолеты, револьверы нужны? Могу дать восемь ПММ.

— Героически застрелиться? — ехидно поинтересовался Олег.

Саша засмеялся:

— Не обкатишь! Лады. Пять «вальтеров» Р88, не машинка — жена, спать можно, чуть подучить — готовить начнет и постель стелить. И десять револьверов Нагана.

— Тоже берем… Как с боеприпасами? — уточнил Йерикка.

Саша начал перечислять:

— 7,62x39 — залейтесь, двадцать тыщ штук… 7,62 ТТ — пять тыщ, 7,62 к «наганам» — двести всего, больше нет… 9 «парабеллум» — восемь тыщ, 12-й калибр охотничий — тыща, картечь, пули-экспансивки… 12,7x107 — полторы тысячи… 7,62x54 — шесть тысяч… Да, есть противотанковое ружье, ПТРД, к нему — сто патрон, возьмете?

— Возьмем, — согласился Йерикка.

— Лады… Что еще?.. А, к тому, что уже есть: 5,45x39 — четыре тысячи, 5,56x45 — десять тыщ…

— Минометов бы пару, — попросил Йерикка.

— Нету, — развел руками Саша. — И ракет нету — ни зенитных, ни противотанковых… Так, что еще? ВОГ-25 к «кострам» — сто штук, ВОГ-17 к «тридцатке» — триста шестьдесят, к «грому» выстрелы — двадцать, сколько осколочных — не помню… К вашим РПГ-7 — шестьдесят штук, ПГ-7В. Еще — мины. «Клэймор», противопехотные, сорок две штуки. L9A1, противогусеничные — десяток. Пластит — два пуда в брикетах. Вот и все вроде.

— Неплохой урожай, — одобрил Йерикка, поднимая со стеллажа затянутые в пластиковую упаковку гранаты без запалов. — Может, еще что есть?

— Бронежилеты, — предложил Саша. — Но я знаю, вы их не уважаете. Или как?

— Не надо, — отмахнулся Йерикка. — Лекарства какие есть?

— Хирургические наборы полевые есть, — ткнул в ящики Саша. — Шелк. Шприцы одноразовые. Нембутал, тоже в шприцах. Больше ничего из того, что вам нужно. Еще, правда, антидоты есть. Будете брать?

— Возьмем, — решил Йерикка, — это все возьмем. Ну, договорились насчет зимы.

— Конечно. — Саша протянул Олегу руку. — Для внука Олега Семеновича пополам треснем, но сделаем, честное слово.

— Не надо пополам, — смутился Олег. — Спасибо, я приеду… А вам не удобней будет послать человека к ЭфТэ, который я в лесах нашел?

— А ты его сейчас отыщешь? — спросил Саша. Олег подумал, уверенно ответил:

— Отыщу, точно.

Саша помедлил, что-то оценивая, потом решительно ответил:

— Нет, лучше не надо. Данваны про нее не знают, ну и пусть не знают. Будет на крайний случай… Ты потом своим расскажи, как туда добраться.

— Он уже рассказал, — сообщил Йерикка, — даже план нарисовал… Ну, к вечеру наши подъедут, все заберут, — деловито продолжил он, по-хозяйски окидывая взглядом внутренность склада на колесах. И вдруг обратился к Олегу: — Вольг, хочешь свою сморкалку на «калаш» с подствольником поменять?

Предложение было неожиданным и лестным. Олег представил себе автомат, чуть было не кивнул головой, не раздумывая, но вздохнул и ответил:

— Нечестно… Только появился — мне пистолет-пулемет. Потом — автомат, да еще и с подствольником. А многие все еще ар… самострелы носят. Обидятся.

— Никто не обидится, — спокойно возразил Йерикка. — И не надо думать, что с тобой так потому, что ты особенный или гость. Я же видел, как ты стрелял. Будь у тебя автомат — получилось бы еще лучше. Как ни крути, а ты с этими вещами обращаться умеешь лучше, чем большинство наших, так что это не знак внимания, а военная необходимость.

С такой точки зрения Олег этот вопрос еще не рассматривал, поэтому без особого сопротивления сдался. ЭмПи и подсумки к нему он с легким сожалением положил на ящики, подумав, что машинка служила ему недолго, но верой и правдой. А Саша уже копался в ящиках, доставая новое оружие.

«Калашников» сотой серии с установленным «костром» лег в руки приятной боевой тяжестью. Олег перебросил его поперек груди — стволом к левому бедру, прикладом к правому плечу — и, сняв ремень, начал цеплять на него подсумки: один на четыре тридцатизарядных «рожка», другой — на семидесятизарядный «барабан» от пулемета. Саша, наблюдавший за его манипуляциями, протянул десятизарядную кассету для подствольника и предложил:

— Наганчик не хочешь поменять? Коль тебя уж так ценят — бери «вальтер». Я тебе говорю — не машина, а золото. Берешь?

Олег открыл кобуру «нагана», коснулся пальцами плавного изгиба рифленой рукояти. И вдруг подумал, что легко расстался с ЭмПи, потому что ничего не знал о его прежнем хозяине. Да и едва ли тот был хорошим человеком… А вот наган — наган ему словно бы передал совсем другой человек. Как бы…ну, как бы в знак того, что и он, Олег, тоже… типа того…

Олег запутался в мыслях, засопел сердито и, закрыв кобуру, коротко ответил:

— Я с ним.

Когда вышли от Саши, ярмарка была уже в разгаре. Йерикка выглядел довольным, даже мурлыкал что-то под нос, как кот, потом предложил весело:

— Прогуляемся?

— Ага, давай. — Олег украдкой посматривал по сторонам, выглядывая Бранку. Несколько ребят из Рысей были в поле зрения, но ее не наблюдалось, и Олег пошел следом за Йериккой со смесью облегчения и досады.

В толпе легко было потеряться. Люди гомонили, скрипели подводы, лаяли собаки, ржали лошади, визжала, мычала, кудахтала и блеяла разная другая живность, все что-то куда-то тащили, волокли, грузили, сгружали. Олег растерялся, что было странно для парня, выросшего в шумном городе — похоже, отвык как раз от шума. Вокруг него били по рукам, смеялись, ругались, перебирали ткани, плетеные короба, связки лука, украшенья…

Олег ощутил себя чужим. Это чувство оказалось таким острым, что он хотел уже было окликнуть Йерикку и попросить его пойти в другое место, где не так шумно. Но как раз в этот момент взгляд Олега упал на балаган, мимо которого они проходили — и наткнулся на привычные ряды книжных корешков.

— Я посмотрю, — уже меняя направление, бросил Олег и подошел к этому неожиданному товару.

Книг было много — несколько сотен. Они плотно стояли на чем-то вроде топчана, застланного тканью, за которым сидел совсем не похожий на книготорговца лесовик — пожилой, но плечистый, не в лаптях, как большинство из них, а в хороших сапогах, в накинутом на плечи черном плаще. Что-то странное было в фигуре торговца, но Олег не мог определить, что. А сам торговец скользнул по Олегу равнодушным взглядом и продолжал читать лежащую на коленях пухлую книжку того формата, который на Земле называют «покетбук».

— Я посмотрю? — нерешительно обратился к его склоненной шевелюре Олег.

— Смотри, — голос торговца был глубоким, гулким, как из бочки ухал. И снова он ничем не подал виду, что ему интересен покупатель.

Олег провел пальцем по корешкам, оплетенным то в кожу, то в ткань, то в пластмассу. Наугад вытащил две книги. Одна оказалась на данванском — судя по всему, какой-то справочник. Название второй Олег разобрал и привычно удивился: это была напечатанная глаголицей «Молодая гвардия» полузабытого писателя Фадеева. А рядом оказался Джек Лондон, «Рассказы Южных морей». И «Справочник офицера запаса» — все той же глаголицей.

— Вольг, — окликнул его хозяин балагана.

Мальчик удивленно вскинул голову и понял, что ошибся. Лесовик звал не его. Из-за косо свисавшей занавеси бесшумно вывернулся худенький мальчишка лет десяти, босой, в одной рубашке. Любопытно посмотрел на Олега, перевернул страницу лежащей на коленях торговца книги и исчез обратно.

Проследив взгляд Олега, лесовик хмыкнул и повел плечами. Плащ тяжело соскользнул за спину — и Олег закусил губу. Вот почему фигура показалась ему странной! Плащ не скрывал рук, его складки висели пустыми. Правой руки у хозяина балагана не было по плечо, левой — выше локтя.

— Это о Крентане память, — теперь уже не сводя глаз с лица Олега, прогудел лесовик. — Взрывом оторвало. Что лапки букашке… Отлежался — думал умереть, к чему я такой. Да вот живу. Чужими жизнями, правда, да уж лучше так… А ты никак с Земли? — Олег неловко кивнул. — Землянин меня спас. Хороший врач был, Ганс Дидрихс. Пропал потом — может, погиб, может, обратно вернулся, когда они уходить начали… Книгу выбрать хотел? — Он указал подбородком на корешки.

— Это наши все, — вздохнул Олег, — и вашим… вашей азбукой я плохо владею.

— Тебя тоже Вольгом зовут? — спросил лесовик и, не дожидаясь ответа, снова указал подбородком на левый край топчана: — Гляди здесь. Может, что и найдешь.

Олег снова наугад вытащил книжку в переплете из серой ткани — и улыбнулся. Буквы, от которых он уже отвык, гласили: «Статьи фронтовых газет. 1966–1970 гг. (64–68 гг. Беды)». Он отложил эту переплетом вверх, потянул другую.

О.С.Марычев. Нас не нужно жалеть. (Стихи разных лет.)

Вспотевшими руками Олег открыл форзац. «Военно-полевое издательство. 1970 г. (68 г. Беды)». И фотография.

Это были стихи его деда.

— Я возьму эти, — сипло сказал Олег.

Лесовик предложил:

— Еще посмотри.

— Я эти возьму, — упрямо повторил Олег. — Сколько?

Безрукий ветеран внимательно изучал стоявшего перед ним мальчишку с автоматом поперек груди. Потом позвал — буркнул:

— Вольг.

Выскочивший мальчик набросил ему на плечи плащ. Лесовик уткнулся в книгу и проворчал:

— Ничего.

…Йерикка успел куда-то пропасть, и Олег побрел наугад. Ему очень хотелось перелистать книги прямо сейчас, но в толпе это сделать не представлялось возможным. Вместо этого он высматривал Йерикку.

Надо сказать, это оказалось совсем нетрудно. Рыжая голова друга маячила в азартно гомонящей толпе не так уж далеко от места, где Олег обзавелся книгами. Человек пятьдесят, образовав круг, внимательно и напряженно, но при этом не переставая вопить, следили за происходящим внутри.

Не без труда, прижимая книги локтем, Олег протолкался в круг, к Йерикке. Тот едва оглянулся со словами:

— А, погоди, погоди… — и тут же завопил: — Куси, эй, куси!!!

Олег только теперь увидел, что так привлекло общее внимание.

В кругу, на небольшой утоптанной площадке, предназначенной очевидно специально для этих случаев, совершенно молча и ужасающе остервенело дрались два горских пса. Вставали на дыбы, вцеплялись зубами так, что кровь брызгала на землю, повисали на враге, стараясь завалить под себя и всадить клычищи в горло. Мотали друг друга, вскакивали, отлетали, набрасывались, били грудью. И все это — молча, только с каким-то утробным, жутким хрипом.

Смотреть на это было неприятно. Не страшно, а именно неприятно. Олег отвернулся и начал проталкиваться наружу. За его спиной толпа еще раз взревела — и слитный гомон распался на отдельные голоса: то радостные, довольные, то досадливые, сердитые.

— Скрючился Урван, — весело сказал Йерикка, догоняя Олега. — О, книжки купил?.. Зря Ладен его расхваливал. Пияк у Властислава в сто раз лучше. Поздравь, Вольг, я тут подзаработал немного. Главное — знать, на кого ставить!.. — и уже тоном ниже: — Ты чего такой?

— Ничего. — Олег посмотрел за его спину. Кто-то обтирал бока замершего на широко расставленных ногах пса-победителя. Молодой парень, стоя на колене, растерянно ворочал запрокинутую голову второго бойца, неподвижно лежавшего в пыли. Шерсть на обоих слиплась сосульками. — Неужели тебе нравится на это смотреть?! — вырвалось у Олега.

Глаза Йерикки вдруг стали жесткими, как камешки-гальки в холодном ручье.

— Нравится, — отрезал он. Но потом заговорил иначе, мягче: — Я знаю, Вольг, что ты сейчас подумал. О дикарях и дикарских забавах. Вот данваны, например, собачьи бои запретили. Как, кстати, и охоту, и многое другое. Именно как дикарские забавы. Больше того — даже на содержание домашних животных масса ограничений. Таких, чтобы не причинять им при содержании страданий. Я вот очень хорошо помню, как мне было девять лет, и я видел сходку активистов организации «Защита творений Господа». Много народу, с плакатами, организованные — пикетировали городской совет, требовали запретить продажу мяса в торговой сети, потому что убивать животных негуманно. — Йерикка вдруг задрожал и, отведя глаза в сторону, продолжил: — А на соседней улице… за углом… мои ровесницы торговали собой… продавали себя хангарским наемникам из гарнизона и нашим извращенцам, которых вырастили данваны… И никому, ни одному гаду с плакатом, не было до этого дела. Коровки на бойнях для них были важнее, чем детские трупы, которые каждое утро вылавливали в реке — кто потребовал за ночь слишком много, или нарвался не только на насильника, но и на убийцу. А женщины с окраин продавали старших детей в больницы — на кровь, на органы, для опытов — чтобы кормить младших. Или вообще не могли иметь детей из-за того, что их стерилизовали во время облав — «в целях борьбы с перенаселением», тоже из гуманизма… Я был маленький и из обеспеченной семьи, Вольг. Но я все это знал. Я играл с мальчишками, чьих старших братьев украли прямо со двора и замучили… или тоже стерилизовали — прямо в школе, у школьного врача, под местным наркозом, в приказном порядке. И с девчонками, которые днем играли в самодельные куклы, а вечером шли продавать себя, чтобы на следующее утро хоть что-то поесть — с ними я играл тоже. И знал, чем они живут и что это за жизнь. А потом шел домой и смотрел передачи, где рекой лилась ненастоящая человеческая кровь. И передачи эти перемежались спорами, как сделать наше общество еще гуманней, чем оно есть. Что для этого еще нужно запретить и разрешить славянам…

Йерикка снова посмотрел в глаза Олегу.

— Все, чем жили наши предки, было неправильно и не так, — продолжал он. — А все, что осуждал закон Рода, становилось нормой, «естественным проявлением раскованных чувств»… Как ты думаешь, где совершается больше убийств на душу населения — в наших горах, где нет ни общей власти, ни общего правительства — или в городах на юге?

— В городах, — без промедления сказал Олег.

— Верно, — удовлетворенно кивнул Йерикка. Лицо у него вдруг стало таким, словно Олег подарил ему торт. — Верно. Потому что наши жизнь и смерть весомы, реальны и ощутимы! Они не подделка под жизнь и смерть. Помнишь, как ты зарубил человека мечом?

— Да, — Олег вздрогнул.

Йерикка поднял палец:

— Вот! Ты убил его, потому что так было НУЖНО. И тебе никогда не придет в голову убить, чтобы попробовать, как это — убивать. Я смотрел на собачьи бои. Но мне ни за что, никогда не захочется сжечь на костре живого щенка. А те, кто живет на юге, под данванской властью, уже утратили любые ориентиры в жизни. Они путают реальность с тем, что читают и видят на экранах. Они много спорят о добре и зле, об их видах, но давно разучились различать их инстинктивно, навскидку, как и положено человеку… Чем больше жестокости в обществе между людьми — тем добрее оно старается быть ВООБЩЕ. И наоборот, потому что охота, вот такие бои, поединки, даже кровная месть — это клапан, через который выпускается пар агрессии. И школа, которая учит людей НАСТОЯЩЕЙ жизни и смерти и их цене. Никто из людей, которые вызвали у тебя такое отвращение своей кровожадностью, не обманет тебя, не ударит в спину и не надругается над женщиной, потому что над ними — и в них! — Закон Рода Порог, через который не переступишь. А те, на юге… — Йерикка скривился. — Они придумали сотни красивых, правильных слов и законов. И думают, что данваны дали им мудрость. А данваны их погубили, потому что ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСТОЯЩИЙ ЗАКОН может существовать только в душе человека. Вот так, Вольг. Недаром они там даже язык свой заменили на полуданванский, на четверть хангарский — в славянском даже слов нет для обозначения тех цветистых вещей и тех мерзостей, которыми насытили их мозги наши «спасители от дикости»! А то, что мы — другие, данванов бесит и пугает больше, чем наше вооруженное сопротивление, Вольг.

— У нас тоже есть такие, — вдруг вспомнил Олег. — Ходят по улицам и краской обливают тех, кто одежду из натурального меха носит. А до тех, кто мальчишек по телефону в постель заказывает, им дела нет… Маму однажды окатили краской, она пришла вся в слезах — шуба такая красивая была Так отец их через два дня нашел.

— Ну и что? — заинтересовался Йерикка.

— А ничего. Заставил друг друга этой краской изрисовать и отпустил. — Олег невольно улыбнулся, вспомнив эту виденную им картину. И вздохнул.

— Они у тебя хорошие, наверное, родители, — понимающе произнес Йерикка. — Ты не грусти, Вольг. Ты их скоро увидишь. А вот я своих — уже никогда, — он посмотрел куда-то на горные вершины. — Даже если мы вернемся обратно, как положено по закону Рода, — мы друг друга уже не узнаем. А может — и не вернется никто. Некуда будет.

— Почему? — спросил Олег.

— Да потому, что, когда погибает все племя, становится некуда возвращаться, — печально ответил Йерикка. И тряхнул головой. — Ладно. Ты книжки купил?

— Не совсем купил, — замялся Олег. — Подарили. На, посмотри, если хочешь.

Йерикка перелистнул книги. Понимающе сказал:

— Стихи твоего деда… Ты их, наверное, очень любишь?

— Я их почти не знаю, — не стал притворяться Олег.

— Такие хорошие?! — искренне удивился Йерикка. Перевернул еще несколько листов и, не обращая внимания на толпу вокруг, прочел:

Наверное, он посвятил их своей жене.

— Вряд ли, — покачал головой Олег. — Он писал, что мало уделял ей внимания. И даже прощенья просил… только вот поздно — уже после смерти.

— Вот как? — кажется, Йерикка удивился. А Олег попросил:

— Пошли, покажешь мне, чем тут торгуют.

К тому времени, когда деловой шум ярмарки затих и сменился шумом веселья, Олег «уходился». Они раз двадцать прошли ярмарку насквозь, и Йерикка показывал все новые и новые товары. Олег купил пачку чая в серебристой фольге, совсем земной. Несколько раз они перекусывали пирогами с лотков разносчиков — горячими, мягкими и умопомрачительно вкусными. И разговаривали, сами не заметив, как остановились, присев на край чьего-то воза, около большой утоптанной площадки, на которой и вокруг которой уже начал бурлить народ. Только сейчас Олег обратил внимание, что уже поздний вечер.

— День напролет вас ищем! — послышался знакомый голос, и мальчишки, обернувшись, увидели Бранку, Гостимира и еще с полдюжины парней и девчонок из Рысей. Шумной компанией они подошли к друзьям и расселись на возах. Посыпались вопросы:

— Купил?

— Забрать-то когда?

— А кроме огненного боя ничего?

Йерикка отмахивался. Бранка, ловко усевшись рядом с Олегом, обиженно сказала:

— За-про-сон усвистал, не побудил одно. Вместе б ходили.

— Йерикка не велел, — поспешно перевел стрелки Олег, хоть это и было не очень красиво. От Бранки пахло нагретой тканью, ромашкой от волос и холодной водой. Поспешно порывшись в кармане джинсов, Олег достал орешки, которыми так и не попользовался. — Угощайся, вот.

— Угощай, — лукаво сказала Бранка. Олег, поднатужившись, раздавил орех об орех, протянул девчонке очищенные ядрышки:

— Держи, я сейчас еще расколю.

Здесь, как успел заметить Олег, эти орехи лопали, как в его мире — семечки. Где бы ни собирались славяне на короткое время — обязательно оставляли после себя шелуху скорлупок.

Два рожка визгливо задудели какую-то странную ломаную мелодию, и на мгновенно расчистившуюся середину утоптанного круга вышел совершенно седой гигант с гладко выскобленным подбородком и могучими усами, которые, будучи заложенными за уши, спускались до плеч. На головной повязке у него были знаки Орлов. Расшитую кожаную безрукавку в юношески стройной талии стягивал широкий кожаный пояс с серебряной пряжкой, украшенной красными камнями, а ремни, стягивающие «сапоги», были сделаны из узорчатой, переливающейся всеми цветами радуги, кожи. Старик начал пританцовывать-приплясывать, то нагибаясь к земле, то выпрямляясь, то раскидывая руки, то идя вприсядку, то почти падая, то подскакивая… В наступившей почти полной тишине Олег услышал его сильный, но дурашливый голос, выкрикивавший:

Почти тут же в круг вышли трое молодых мужиков — в разных повязках, но с одинаковыми длинными палками. Переглянулись — и напали. Одновременно и всерьез.

Потом начался какой-то идиотизм… Один из нападавших грохнулся наземь; у второго из рук вылетела палка; третий сам ее выпустил и зарылся носом… Старик, продолжая свой танец, завопил:

Теперь Олег различил у него в руке выскользнувшую из рукава тусклую гирьку на тоненьком ремешке. Действовал ею старик обалденно, заставляя всех троих кувыркаться снова и снова. Из толпы выскочили еще трое, бросились с такими же палками на помощь… Олег заметил, как из другого рукава старика серой тенью выскочил второй кистень — и к старому бойцу просто стало не подойти: его окружало сплошное серое сияние, издававшее низкий посвист:

— Это Яр Туроверыч, — с уважением и неприязнью, прозвучавшими в голосе одинаково отчетливо, сказал Йерикка. — Когда-то он убил одного из моих прадедов, тогдашнего князя племени… Яру было шестнадцать; он вызвал прадеда на поединок в полном вооружении, а сам вышел с одним кистенем. И убил одним ударом — перехлестнул ремень через щит, пробил шлем и голову… Такого бойца поискать, хоть и лет ему много.

Старый Яр подобрал оба кистеня и положил руку на плечо рослого парня — выскочив из толпы, тот с готовностью подставился и гордо посмотрел кругом. Вот тогда Олег и узнал в парне своего вчерашнего обидчика.

Юный Орел тоже задержал взгляд на землянине. Скривив губы, что-то сказал старику, кивая на Олега.

— Так этот дуб его внук? — спокойно спросил Олег, уже зная, что сейчас будет, и веселея от азарта. Йерикка, ничего не заподозрив, кивнул, но Бранка, обостренным женским чутьем что-то ощутив, взяла Олега за рукав:

— Не след…

— Погоди, — улыбнулся Олег и рассчитанно-негромко (но так, чтобы все слышали) сказал: — А я-то думал — кто он? А он подпоркой работает!

Шутка была так себе. Но Рыси готовно заржали. Мальчишка-Орел вывернулся из-под руки старика:

— Мне?!

— Тебе, — кивнул Олег. — А перед тобой, Яр Туроверыч, извинюсь — не понял я. Тебе подпорка ни к чему — это ты сам его придерживаешь, чтоб ветром не повалило.

Мальчишка зарычал. Но старик, посмотрев на Олега с иронией и — нет, правда! — симпатией, сказал:

— Драться с моим внуком подбиваешься, чужой?

— Не чужой он! — крикнул кто-то из Рысей. — Местьник за нашего!

— Родич он, — поддержали другие, — по закону!

— То добро, — кивнул Яр. — Так что — драться похотел?

— А хоть бы и так — Олег соскочил с телеги. — Посмотрим, так ли он ловок в лицо бить, как по уху исподтишка!

— Лжа это, дед! — возмущенно выкрикнул мальчишка. — Сам он за девчачью спину прыгнул! Сам так!

— Теперь не прыгну, — пообещал Олег. — Выходи… баклан.

Мальчишка сверкнул глазищами — синими, пронзительными, как самоцветы, — и Олег понял, что бой будет не спортивным, нет… Но это только добавило азарта.

— На кулачках, одно еще что? — Старик отступил в сторону.

— На кулачках! — Орел сбрасывал рубаху. Еще раз зло посмотрел на Олега и подытожил: — До лежака!

— До лежака, — подтвердил Олег, расстегивая ковбойку. Бросил ее Гостимиру, но рубашку перехватила Бранка, и Олег улыбнулся ей, несколько раз ударил кулаками воздух, поменял стойку, провел серию нырков и уклонов, разогревая мышцы…

Его противник стоял неподвижно, и Олег мысленно присвистнул. Тело горца-Орла было телом греческой статуи. Не культуристская гора мышц, не тяжелый амбал-селянин стоял перед Олегом. Пятнадцатилетний мальчишка легко посрамил бы многих взрослых спортсменов Земли тем, как были развиты его мускулы — словно хорошо прочеканенная кираса из золотистой чистой бронзы. Олег много занимался боксом, ходил к Вадиму на самбо, спарринговался ради интереса с каратистами и кикбоксерами — но ни разу не видел у своего ровесника такого совершенного тела — инструмента для боя.

— До лежака, — повторил Орел, вытягивая в сторону Олега руку. И пошел вперед, держа кулаки почти в боксерской стойке, разве что шире и ниже.

Никакого преимущества бокс тут дать не мог. За противником Олега стояли забытые на Земле, но развивавшиеся и крепнувшие здесь традиции школы славянского кулачного боя — не клубно-надуманного, а настоящего и смертельно опасного.

Ну ничего. Бокс тоже не с дуба рухнул и не на разных изолированных островах изобретен. Любой «восточник» проиграл бы этот спарринг после первого же удара Олега — у тех, кто занимается восточными единоборствами, всегда проблемы с силой удара и стойкостью на удар партнера. Разница весовых категорий, параметров тела и культурных традиций превращает европейца, занимающегося каратэ или кунг-фу, в забавное недоразумение, совершенно непригодное для настоящей схватки — это Олег понял давно.

Но бокс — это другое дело.

Потому что настоящие мужчины дерутся кулаками.

Ну, папа, спасибо тебе.

Противник — Олег с острым интересом думал о том, как его зовут — приближался осторожным, раскачивающимся шагом, словно вместо ног у него была пружинная подвеска. Потом вдруг оказался рядом одним длинным, скользящим движением — и Олег, привычно подставив блок предплечьем под размашистый удар, нырнул вниз-вперед, в клинч,^{43} выбросил руку в молниеносном броске. Пальцы резануло болью — вот оно как, без бинтов и перчаток! — но горец попятился: не отскочил, а именно попятился, поматывая головой. Удар пришелся точно в подбородок — жаль, слабоват оказался! Олег быстро перебрал пальцами — целы — и сам пошел в атаку, демонстрируя свинг левой в ухо, а в последний момент всей тяжестью тела, скоростью броска и силой удара повел панч в корпус.

И получил сразу два ответных! Горец каким-то звериным чутьем угадал удар, скользнул в сторону… Олегу показалось, что он услышал треск сухожилий правого локтя, по которому удар пришелся снаружи. А второй — «под ложечку» — лишил его возможности дышать.

Пришел он в себя, наверное, через секунду — этого времени хватило только на то, чтобы упасть. Тут же вскочил, опираясь на руки, — правая отплатила резкой болью, словно локоть полоснули ножом. А противник опять наступал, точно и сильно молотя кулаками по блоку, — предплечья Олега начали гореть.

Мелькнула мысль — этой схватки ему не выиграть. Он дрался на ринге — строго ограниченные раунды, судьи… Дрался со всякими лохами — там у него было преимущество на две головы. Дрался с хангаром — было. Но сейчас его противником оказался человек, для которого драка была стилем жизни. ВОИН, а не спортсмен. Не выиграть.

Он запретил себе думать об этом, и мысль ушла без следа. Под очередной удар Олег быстро и четко подставил… голову. Самую макушку — то, что на ринге строго наказывается. Но тут не ринг…

В глазах — звезды! Но, проморгавшись, Олег увидел, что его противник с искаженным лицом стоит, прижав правую к груди, и по пальцам льется кровь из рассеченных костяшек. Орел не заорал, как заорал бы на его месте любой (уж сам-то Олег — он это знал! — точно). Но и бой сразу продолжить не мог. В его взгляде, устремленном на земного мальчишку через разделявшие их пять-шесть шагов, были злоба и боль.

За спиной Олега одобрительно и возбужденно гудели. Как на собачьих боях, подумал Олег, но эта мысль его почему-то рассмешила и взбодрила. Он подвигал правой — боль сошла почти на нет — и бросил насмешливо:

— Пальчики повредил?

Орел мигнул. Медленно. Его зрачки сузились. И он заскользил к Олегу. Как большое и смертельно опасное хищное животное.

Только вот кулак у него не сжимался. Олег видел, как он хочет сжать, свести пальцы — и не может. Видел — и оскалился насмешливо прямо в лицо Орлу, танцуя в стойке. А потом — пошел в атаку, бомбардируя горца равномерными, страшными ударами: хук левой, хук правой, отскок, свинг правой, свинг левой, бросок, панч левой, панч правой, хук левой, хук правой, отскок… Он не стремился к точности. Главным сейчас были быстрота и сила — все равно часть ударов попадала в цель, и Олег знал, что один какой-нибудь окажется последним.

Каменное лицо противника маячило перед глазами. Он тоже бил. Но только левой, попадая в блоки. А на его теле горели тут и там жаркие пятна попаданий.

И все-таки он бил в ответ снова и снова, закрываясь своей полубеспомощной рукой. И не жмурился, когда кулаки Олега с коротким тупым звуком месили его тело.

— Ложись, — сказал Олег. Тихо, так, что услышал только Орел. В его глазах мелькнуло удивление. — Ложись, — повторил Олег. — Ты не выстоишь… с одной. Ложись.

И понял, что ляжет этот парень только тогда, когда он, Олег, сделает с ним то, чего делать уже не хотел — измолотит до потери сознания.

Из носа Орла шла кровь. Из обеих ноздрей — разбивалась на верхней губе на два алых ручейка, похожих на усы, стекала в углы рта и копилась там липкими каплями. Бежала дальше — на подбородок. Смотреть на это было тошно — словно Олег делал то, чего делать нельзя.

Может, и правда так?

Правый кулак Орла врезался Олегу в скулу. Солнечная бомба с треском разорвалась в центре головы, потом все померкло — и Олег успел изумленно подумать: «Как же так?! ПРАВЫЙ?!»…

…Кажется, он и на этот раз провалялся недолго — тоже секунды. Но встать сразу не получилось. Ноги вело коленями в разные стороны, они подламывались, словно разболтанные шарниры. В голове звенело, как год назад, когда на ринге его послал в нокаут — было такое — парнишка-кикбоксер из Мичуринска. Нет, стоп. Надо встать.

Он переломил себя и непослушное тело. Встал ровно, быстро, не качаясь. Поднял кулаки. Орел замер напротив. Хлюпнул смешно носом, сказал:

— Одно подловил я тебя. Цела рука-то. Дурака я ломал. Другой раз не поднимешься — слово вот.

— Ты, — ответил Олег, чувствуя, как впервые с начала боя загорается в нем опасная холодная злость, от которой мышцы начинают петь, а остатки тумана после удара улетучиваются из головы, — меня положи сначала. Баклан.

Злость была такой прозрачности и градуса, что у Олега изменился болевой порог — как, наверное, менялся он у древних воинов, которые, утыканные стрелами, крушили врагов до тех пор, пока не расправлялись с последним. Иначе не объяснить то хладнокровие, с которым Олег встретил кулак противника не блоком, а беспощадным, во всю силу, встречным ударом своего кулака — но левого. Кисть разворотила, вспорола ужасающая боль, на миг Олегу всерьез почудилось, что пальцы оторваны… и вместо того, чтобы заорать в голос и прижать руку к корпусу, Олег нанес сбереженной правой пушечный удар в корпус Орла.

Такой, что все тело у того затряслось, как желе — и горец мешком рухнул на утоптанную землю.

Только после этого Олег сунул руку под мышку и тихо — чтобы никто не услышал — завыл от нестерпимой боли.

Яр Туроверыч смотрел на него с края площадки. Смотрел, расширив яркие, как у внука, не старческие совсем глаза — удивленно, недоверчиво и восхищенно. Потом перевел взгляд на неподвижно лежащее в пыли тело.

Олег тоже посмотрел — и ужаснулся мысли, что убил парня. К нему бежали, что-то радостное выкрикивая, люди, мелькнуло лицо Бранки, восхищенное и ликующее, приоткрытый рот Йерикки — то ли от удивления, то ли тоже в крике… Но, не обращая ни на что внимания, Олег встал на колено возле лежащего и дотронулся до его шеи.

Орел открыл невидящие глаза. Поморгал. Выдохнул. Попробовал сесть. Олег подставил плечо, локтем отпихиваясь от Бранки, выкрикивавшей: «Руку, руку калечную дай, пособлю — йой, дурилище!» И помог горцу сесть потверже. Беспомощный вид противника убил всякое желание драться дальше.

— Хорош удар, — скривившись, сказал Орел. Попытался подняться, мотнул головой и сел опять. Потом, опираясь на руки подскочивших своих — парнишек помладше — все-таки встал на ноги. И побрел прочь — не оглядываясь, молча, загребая ногами пыль.

Олег тоже поднялся. Боль из руки уходила, ее словно всасывало и растворяло что-то влажное и холодное. Покосившись, мальчишка увидел, что Бранка осторожно и быстро заматывает руку мягким бинтом поверх той же мази, которой вчера лечила ему, Олегу, ухо. Лицо девчонки было отстраненным и нежным. Да, именно нежным, и Олег, со странным весельем подумав: «Вот влип!» — сказал, как ни в чем не бывало:

— Орешки-то я больше щелкать не смогу. Если только наганом колоть.

Бранка посмотрела сердито и посторонилась, давая дорогу Яру Туроверычу. Тот подошел вплотную, оценивающе глянул на Олега. Олег ответил ему внимательным — глаза в глаза — взглядом.

Странное выражение мелькнуло в глубине глаз старого Яра. Словно он хотел улыбнуться, но передумал. И только сказал:

— Хорош удар, — как его внук. А потом повернулся и зашагал прочь, к своим — широким шагом, прямой и спокойный.

Олег дернул плечами и стал проталкиваться из окружающей его толпы.

…Сидя на краю воза, одетый по-городскому парень с повязкой на глазах — широкой и темной — перебирал струны на инструменте, поразительно похожем на гитару, но с овальным корпусом. Вокруг стояли и сидели несколько десятков человек — и горцев, и лесовиков, и горожан. Олег остановился тоже. Огляделся — никого из своих не было видно, да он и не очень-то хотел их видеть. После выигранного поединка мальчишкой овладела тяжелая усталость, смешанная с легкой насмешкой в свой же адрес: герой, ж… с дурой! Зачем полез? Затем, что Бранка смотрела, вот зачем… Ремень с оружием и подсумками, автомат — все вдруг показалось очень тяжелым и каким-то бессмысленным, неуместным. Зачем ему это? И что это вообще такое? Закрыть сейчас глаза — и открыть их в своей комнате, и чтоб утро было, а не странный вечер под распухшей здешней луной и все четче вырисовывающимися звездами…

И под синим Невзглядом, который словно наблюдает за человеческой суетой снисходительно и насмешливо — мол, копошитесь, милые, пока я добрый. А надоедите — к ногтю.

Господи боже, да что он тут делает-то?! Кому он тут нужен?!

Струны отозвались печальным плачем на его мысли. И возник голос певца…

И певец вдруг застонал! Так, что Олег вздрогнул. Это была словно бы все еще песня, но в то же время просто стон, долгий и болезненный, бесконечное: «А-а-а-а…» умирающего в бреду человека. И только когда стон сделался почти невыносимым — вновь зазвучали слова:

он оборвал пение и тихо сказал — просто сказал: — Родина я твоя… — и, отчаянно ударив по струнам, запел:

Легшая на плечо Олега ладонь заставила его вздрогнуть и досадливо обернуться.

На него смотрела Бранка.

— Пойдем, — настойчиво сказала она. — Неладно одному… да еще под ту песнь…

— Что ты за мной ходишь? — горько спросил Олег. — Ну что ходишь?

— Пойдем, — попросила Бранка снова.

— Я хочу один быть, — отрезал Олег.

— Один и будешь, — согласилась она. — Одно со мной. Я тихо буду, что мышь. А тебя так не кину. Лицо у тебя неладное. Пойдем.

— Не хочу я к нашим, — ответил Олег, тем не менее подчиняясь ее руке.

— Не надо, — покладисто согласилась девчонка — Еще куда пойдем.

— Искать будут, — противореча сам себе, сопротивлялся Олег.

— Поищут — кинут, — решительно подытожила Бранка.

И Олег внезапно решил, что и в самом деле будет неплохо забиться куда-нибудь в тихое место и просто посидеть. А что эта девчонка будет рядом…

Он не дал себе додумать эту мысль.

…Большой плоский валун нагрелся за день, но Бранка все равно постелила заботливо свой плащ, прежде чем сесть. Строй кряжистых дубов отгораживал словно выросшую из склона каменную площадку на высоте двух человеческих ростов от края ярмарочной долины — притихший шум сюда почти не доносился, а над головой висело загадочное небо. Солнце погасшим костром неподвижно тлело у горизонта между двух гор — скоро оно двинется обратно в вышину…

Ноги мягко гудели, и Олег, увидев, что Бранка снимает ремни со своих «сапог», помедлив, снял и свои тоже. С наслаждением пошевелил пальцами, нагнувшись, молча закинул свои и ее ноги краем плаща. Откинулся назад, опираясь на локти, а Бранка наоборот — подалась вперед, поставила подбородок на колени, обхватив их руками.

— Где твоя звезда, твое солнце? — вдруг спросила она.

Олег вздрогнул от неожиданного вопроса, смешался, но ответил честно:

— Не знаю, Бранк… Тут похожие созвездия, но немного другие. Я же никогда не видел нашего Солнца издалека. У нас на Земле никто не знает, как оно выглядит среди других звезд. Может, его и не видно отсюда — оно же маленькое, совсем рядовая звездочка.

— А как знаешь — оно далеко? — снова тихо спросила Бранка.

— Очень. — Олег посмотрел в небо и почувствовал, как дух захватило при мысли о расстоянии, отрезавшем его от дома.

— Десятками тысяч верст? — зачем-то допытывалась Бранка.

Олег засмеялся:

— Это в верстах мерить — все равно что дорогу до южных городов пшеничным зерном — жизни не хватит. Тут, Бранк, не версты, а световые годы.

— Световые… годы… — повторила она. — Что это?

— Свет в мире — самое быстрое, — пояснил Олег. — Но и ему до моей родины бежать не один год. А то и не один десяток лет.

— Свету?! — в голосе славянки прозвучал жалобный ужас, она повернулась к Олегу. — Свету?!

— Свету, — тихо подтвердил Олег, и у него самого внезапно прошел по коже озноб. — Если светит нам сейчас мое Солнце, то его лучи, что мы видим, уже годы в пути. Может, еще до моего и твоего рождения вышли и только сейчас до Мира добежали…

— Страшно. — Ладонь Бранки коснулась ее губ. — Ой страшно, Вольг.

— Почему? — снисходительно спросил Олег.

— А вот подумай. — Она смотрела расширенными глазами. — Сколь того пространства, — она на миг подняла глаза в небо, — меж живыми. Не измерить. И живым встреча — что двум пушинкам, по морю плывущим: небывалое… Та встреча — не чудо; ей прозванья нет! — Она снова посмотрела в небо и вдруг яростно выдохнула: — Ненавижу!!! Бездну ту, звезды те — ненавижу!!!

— За что?! — изумился Олег, почти испуганный тем, как звучал ее голос.

Бранка медленно опустила голову. Долгим взглядом посмотрела на мальчишку, и в глазах ее жидко дрожало отражение Ока Ночи. Олег не сразу понял, — что это слезы — стоят на самом краю, вот-вот прольются…

— За что? — еле слышно выдохнула она. — За то, что шагнул ты, Вольг, из той-то бездны. Поманила басня. Подумалось — истиной станет для меня. А ты в ту бездну канешь. Навек. Навек. Уведет она тебя от меня, Вольг. Сто медных сапог стопчу — тебя не сыщу. Всю жизнь идти буду — к тебе не дойду. Вот так-то, Вольг. Понял теперь?

Кровь шумела в ушах. И сквозь этот шум Олег услышал свой голос — внезапно онемевшие губы едва шевелились:

— Уходи со мной, Бранк…

— Как уйду? — горько сказала она. — То ведь тоже — навек. А здесь мое все оставлю? Нет, Вольг. Не жить у нас счастью — так пусть хоть погостит… Назло бездне той, назло уходу твоему… любимый мой.

Она сказала эти слова — словно в воду прыгнула, это Олег понял по интонации. И придвинулась как-то сразу, хотя вроде бы и не трогалась с места — волосы, пахнущие ромашкой, припухшие губы, казавшиеся в ночном свете почти черными, высокая, крепкая грудь под рубахой с вышивкой, блеск подвесок на висках… Олег понял вдруг, что ни разу в жизни ни одна девушка не была так близко… не вообще БЛИЗКО, конечно, а ВОТ ТАК близко.

— Вольг, — шепнули губы тепло и щекотно.

И Олег потянулся навстречу — молча и жадно, словно к воде после долгого, мучительного перехода по жаре. Потянулся, уже не думая ни о Гоймире, ни о дружбе, ни даже просто о том, что делает.

Это было мгновенно, как удар молнии и больно, как ожог.

Это длилось вечность и было прекрасно, как радуга.

Олег не знал, куда деть руки. А потом вдруг нашел — куда, и Бранка не имела ничего против, а губы ее оказались податливыми и в то же время — жадными, ищущими, и местом для рук оказалась она ВСЯ, а ее руки тоже нашли себе место… Олег смутно ощутил, что дрожит, как натянутая струна.

— Бран-ка… — выдохнул он, оторвавшись от ее губ. — Я… сейчас… кажется… — не договорив, мальчик пригнул голову, коснулся губами ее сосков, твердых, как свинцовые пули, только горячих…

«Но ведь это — НЕЛЬЗЯ! — ожгла его трезвая мысль. — Она не твоя! Это — ПРЕДАТЕЛЬСТВО!»

Бранка почувствовала это изменение мгновенно.

— Что, Вольг? — тревожно спросила она.

Олег приподнимался над ней на широко расставленных руках, и Бранка, глядя в его встревоженные и обиженные глаза, вдруг ощутила, как в ней начинает подниматься смешанное со злостью понимание. Она коснулась обнаженных плеч мальчика, пытаясь его удержать. Но Олег перевалился в сторону, на спину и замотал головой по камню, цедя сквозь зубы:

— Не хочу… нет, НЕ МОГУ я ТАК, Бранка… он же мой друг, и кто я получаюсь?! Подонок…

Может быть, это были справедливые слова. Но для девушки сейчас не существовало справедливости и несправедливости. Вскочив, она подхватила рубаху, прижала ее к груди и сказала — как плюнула:

— Да чтоб ты в воде сидел — и напиться не мог!

Хотела еще что-то добавить, злое, обидное, чтобы наотмашь, — но задохнулась, залилась слезами и, соскочив с каменной плиты, бросилась, не разбирая дороги, вверх по склону. Коса металась за плечами, била по спине, словно подгоняя ее. Плащ остался лежать рядом с Олегом.

Мальчик неспешно свернул его. Возбуждение медленно отпускало, хотя губы еще казались онемевшими, а тело странно горело, да и в голове позванивал легкий гонг. Олег посмотрел вслед Бранке, печально сказал:

— Гад ты, Гоймир, дружище… — а потом — громче: — Бранка, я тебя люблю! Слышишь, очень! Мамочки, больно-то как!.. — простонал он и откинулся на камень снова, глядя в небо, равнодушно смотревшее вниз тысячей глаз.

Если бы можно было с ней больше не видеться до самого отъезда! Если бы так получилось…

Если бы так получилось — он бы умер. Лучше как угодно мучиться, чем не видеть ее ВООБЩЕ.

Но настанет зима. И что ПОТОМ?

— Ненавижу, — сказал Олег пустоте над ним. И плотно закрыл намокшие глаза.