"Город золотых теней" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

Глава 15 Друзья на высотах

Рени встретилась с Ксаббу на автовокзале Пайнтауна. Завидев ее, бушмен вскочил, точно она готова была исчахнуть на месте, а не просто переводила дыхание после подъема по ступенькам.

– С вами все в порядке?

Рени отмахнулась – садись, мол – и шлепнулась на сиденье сама.

– Нормально. Только одышка небольшая. Я давно на улицу не выходила.

Он нахмурился.

– Я мог бы вас встретить.

– Знаю. Поэтому и не позволила тебе этого. Ты уже три раза тащился до моей многоквартирки, пока я… болела. А мне всего и дел что влезть в местный автобус. Десять минут. – А Ксаббу ехать из Честервилля больше часа.

– Я за вас волнуюсь. Вам было очень плохо.

Его озабоченный взгляд был почти суров, точно Рени была непослушной девочкой, играющей на стройке. Она рассмеялась.

– Я же говорила, у меня был не инфаркт, а приступ аритмии. Я уже в порядке.

На самом деле Рени не хотела, чтобы за нее волновались, не хотела признавать свою слабость – слабости она не доверяла. Кроме того, ей неловко было взваливать на своего друга груз ответственности. Курсовую он закончил, так что учебного времени он не терял, но деньги его утекали, пока она бессовестно пользовалась его добротой. Только то, что его жизнь тоже находилась под угрозой, заставило Рени потащить его сегодня с собой.

«А ведь это я со своими проблемами его подставила», – подумала она тоскливо.

– И что ты будешь делать теперь, когда закончил курс? – спросила она. – Пойдешь в аспирантуру?

Тонкие черты его лица тронула меланхолия.

– Не знаю, Рени. Я думаю… я еще многого не знаю. Я рассказал вам о своих планах, но теперь вижу, что мне еще далеко до их осуществления. И еще… – Он перешел на заговорщический шепот, окинув взглядом проход, точно выискивал шпионов. – И еще я думаю о том… что мы видели. Когда были в том месте.

С оглушительным лязгом коробки передач автобус завернул за угол. Рени улыбнулась. Шпику в таком шуме пришлось бы по губам читать.

– Если я могу помочь чем-то, – сказала она, – только скажи. Я тебе обязана. Может, я смогу пробить для тебя грант [20]…

Бушмен решительно покачал головой.

– Дело не в деньгах. Все немного сложнее. Хотел бы я, чтобы это была городская проблема, – тогда я мог бы обратиться к друзьям и найти городской ответ. Но там, где я обитаю сейчас, я должен найти решение сам.

Пришла очередь Рени покачать головой.

– Не понимаю.

– Я тоже. – Ксаббу улыбнулся, прогоняя печаль, но Рени заметила его усилие, и ей самой взгрустнулось. Чему же он научился в Дурбане и других местах, где жили, как он называл их, горожане? Обманывать, скрывать свои чувства под маской?

«Спасибо еще, что в этом он плохой ученик. Пока».

Автобус вскарабкался на перевал. Ксаббу глядел в окно. Внизу простиралась извилистая река национального шоссе номер 3, даже в такой ранний час забитая автомобилями, как гнилое бревно – термитами.

Испытывая неожиданное отвращение к этим признакам современной цивилизации, которые обычно принимала как должное, Рени отвернулась от окна и принялась разглядывать других пассажиров. Большинство составляли чернокожие женщины средних лет, направлявшиеся в Клооф и другие богатые северо-восточные пригороды, где работали прислугой, как десятилетиями работали их предки, и до освобождения, и после. Ближе всех сидела пухленькая женщина, намотавшая на голову традиционный, вышедший уже из моды платок. Выражение ее лица человек, менее знакомый с ним, чем Рени, мог бы счесть безразличным. Легко было понять, как южноафриканцы прежних времен апартеида, сталкиваясь с этим бесстрастным взглядом, вкладывали в него любой смысл, какой считали подходящим, – апатия, глупость, даже потенциал разрушительного насилия. Но Рени выросла среди таких женщин. Это выражение они носили на лицах, как стандартную маску. Дома, или в лавке, или в чайной они легко смеялись и шутили. Но когда работаешь со вспыльчивыми белыми, куда легче не выказывать никаких чувств – чего белый босс не видит, на то и не обидится, или не почувствует жалости, или – что еще хуже – не станет изображать дружелюбия там, где неравенство делает его невозможным.

В политехе у Рени были белые коллеги, и с некоторыми она даже общалась в свободное время. Но с тех пор как Пайнтаун стал смешанным районом, те белые, которые могли себе это позволить, разъехались по таким местам, как Клооф и гряда Береа, всегда на высоты, точно их чернокожие соседи и коллеги были не личностями, а каплями могучей черной волны, затоплявшей низины.

Если узаконенный расизм отошел в прошлое, денежная стена тоньше не стала. Негры работали теперь везде, на всех уровнях; именно они занимали большую часть правительственных постов после освобождения, но Южная Африка так и не выбралась до конца из дыры «третьего мира», а двадцать первый век оказался к ней не добрее, чем двадцатый. Большей частью чернокожие оставались бедны, а белые, для кого переход под власть черных оказался куда менее болезненным, чем они боялись, – нет.

Скользя по салону, взгляд Рени наткнулся на юношу, сидевшего через ряд от нее. Хотя день стоял пасмурный, на нем были солнечные очки. Он смотрел на Рени, но, когда взгляды их встретились, поспешно отвернулся к окну. На мгновение Рени испугалась, потом заметила у основания черепа выглядывающий из-под шапочки шунт и поняла. Она отвернулась, нервно сжимая сумочку.

Секундой позже она опасливо подняла глаза. Зарядник все еще пялился в окно, барабаня пальцами по спинке сиденья. Одежда его была измята, под мышками виднелись пятна пота. Нейроканюлю вставляли на дому, дешево и сердито – на стыке кожи с пластиком поблескивал гной.

Легкое прикосновение к ноге заставило ее подскочить. Ксаббу удивленно уставился на нее.

– Ничего, – выдохнула она. – Потом расскажу.

Рени встряхнула головой. В доме, где они с отцом и Стивеном жили поначалу, одну из квартир занимал зарядный притон, и его обитатели-зомби не раз встречались ей на лестнице. В основном они были безобидны – длительное использование заряда, с его высокоскоростной стробоскопией и инфразвуком вызывало потерю координации и апатию, – но какими бы отстраненными и придурковатыми они ни казались, Рени в их присутствии расслабиться не могла. В студенческие годы ее страшно лапал в автобусе человек, который не видел ее вовсе, приняв за некое невообразимое видение, вколоченное в его превращенный в желе мозг. После она уже не могла посмеиваться над зарядниками, как ее подруги.

Строго говоря, не так они были и безобидны, но полиция, как оказалось, была практически бессильна, так что после того, как нескольких старичков ограбили на лестнице, а в пару квартир вломились, группа добровольцев – отец в том числе, – прихватив крикетные биты и монтировки, отправилась бить морды. Тощие создания в притоне и сопротивлялись-то вяло, но без расколотых голов и сломанных ребер не обошлось. Еще много месяцев Рени в ночных кошмарах мерещились, как летели по лестнице, будто в замедленной съемке, зарядники, болтая руками, точно утопающие, и по-звериному ухая. Защищаться они почти не пытались, точно внезапное вторжение гнева и боли было лишь неприятным продолжением заряда.

Рени, еще не избавившаяся от иллюзий студенческого идеализма, была шокирована, узнав, что ее отец и прочие мстители забрали все найденное в притоне оборудование – по большей части нигерийскую дешевку, – продали, а деньги пропили за неделю победных кутежей. Сколько ей было известно, никто из жертв ограблений не получил от их прибылей ни гроша. Длинный Джозеф Сулавейо и прочие обрели в бою право победителей на мародерство.

В общем-то, эффект, испытанный ею в «Мистере Джи», мало отличался от сильно усложненного заряда. Может, это они и сделали? Нашли способ многократно усилить зарядный кайф – этакий суперзаряд – и наложить на жертву гипнотические кандалы, чтобы не сумела вырваться из петли?

– Рени! – Ксаббу снова подергал ее за колено.

Она встряхнулась, сообразив, что пялится в пространство столь же бессмысленно, как парень с шунтом в башке.

– Извини. Просто задумалась.

– Я хотел бы спросить, к кому мы едем.

Рени кивнула.

– Я собиралась рассказать и… отвлеклась. Она была моей учительницей в университете Наталя.

– И она учила вас… как называется эта специальность? «Виртуальным конструкциям»?

Рени рассмеялась.

– Именно так это и называется. Звучит дико, правда? Как «доктор электрических наук». Но она гений. Я никогда не встречала человека с такими способностями. И она была настоящая южноафриканка, в лучшем смысле слова. Когда ранд [21] упал настолько, что все прочие белые профессора – и даже многие чернокожие и азиаты – принялись рассылать свои анкеты по Европе и Америке, она только смеялась. «Ван Блики живут здесь с шестнадцатого века, – говорила она. – Мы сюда корнями намертво вросли. Мы вам не африканеры клятые – мы африканцы!» Так ее, кстати, зовут: Сьюзен Ван Блик.

– Если она ваш друг, – серьезно сказал Ксаббу, – то она и мне друг.

– Она тебе понравится, уверена. Господи, я ее очень давно не видела – года два, наверное. А когда я позвонила, она бросила так спокойно: «Заезжай, пообедаем вместе». Точно я к ней каждую неделю захаживаю.

Автобус с трудом карабкался по склону холма, поднимаясь в Клооф. Дома, теснившиеся в низинах, наверху обретали некий снобизм и держались от соседей в отдалении, осторожно выглядывая из-за деревьев.

– Она самая умная женщина из всех, кого я знаю, – вздохнула Рени.

На автовокзале их ждала машина, шикарная электрическая «ихлоси». Рядом стоял высокий чернокожий мужчина средних лет в безупречном костюме, представившийся как Джереми Дако. Усадив Рени и Ксаббу на заднее сиденье, он старался помалкивать. Когда Рени сказала, что кто-то может сесть и вперед, ответом ей послужила лишь холодная улыбка. Уяснив, что все попытки заговорить пресекаются Дако с минимальным усилием, Рени сдалась и уставилась в окно.

Ксаббу, в отличие от болтовни, Джереми очень интересовал – так решила Рени, заметив, что тот постоянно поглядывает на бушмена в зеркало заднего вида. Кажется, присутствия ее низкорослого спутника он не одобрял. Впрочем, мистер Дако, судя по всему, не одобрял почти ничего. Но его тайное внимание напомнило ей реакцию отца. Быть может, этот человек тоже считал бушменов вымершим народом?

Когда они проехали через кодовые ворота (уверенность, с которой Дако настучал код и шлепнул пальцем по сенсору, выдавала большой опыт), впереди показался дом в конце длинной аллеи, совершенно сказочный – высокий, светлый, уютный, такой же громадный, каким Рени его запомнила. Она была у доктора Ван Блик всего пару раз и довольно давно, и ей приятно было увидеть знакомое место. Дако провел машину по подъездной дорожке и остановил у колонного портика, монументальность которого несколько смягчали расставленные по бокам от входной двери кушетка и несколько садовых стульев. В одном из кресел сидела Сьюзен Ван Блик и читала книгу. Ее седые волосы выделялись на темном фоне, как пламя. Когда машина подъехала, она подняла голову и помахала рукой.

Рени распахнула дверцу, заслужив кислый взгляд шофера, только собравшегося помочь ей выйти.

– Не вставайте! – крикнула она, взбегая по ступенькам, и обняла старушку, потрясенная тем, какой маленькой и хрупкой та ей показалась.

– Встать? – Сьюзен рассмеялась. – Неужели у тебя столько времени?

Она указала на колесики инвалидной коляски, прикрытые наброшенным на колени клетчатым пледом.

– Господи, что случилось? – Рени была ошеломлена. Сьюзен Ван Блик выглядела дряхлой. Когда Рени училась у нее, той уже было под семьдесят, так что ничего удивительного в этом не было, но жутко было видеть, что сделали с человеком каких-то два года.

– Ничего страшного… хотя в моем возрасте не стоит говорить такие вещи. Бедро сломала. Тут никакие препараты кальция не помогут, когда на лестнице считаешь ступеньки задницей. – Она глянула мимо Рени. – А это твой приятель, которого ты хотела привезти, да?

– Ох, конечно. Это Ксаббу. Ксаббу, познакомься с доктором Ван Блик.

Бушмен склонил голову и вежливо улыбнулся, подавая руку. Дако за это время загнал машину в гараж и прошел в дом, бормоча что-то себе под нос.

– Я надеялась, что мы посидим здесь, – заметила хозяйка, покосившись на небо, – но погода, естественно, свинячит. – Она обвела хрупкой ручкой пещерообразный портик. – Вы же знаете нас, африканеров – все на stoep [22]. Но слишком прохладно. Кстати, юноша, надеюсь, вы не собираетесь весь день называть меня доктором. Хватит и «Сьюзен».

Она стянула плед и сунула Ксаббу, который принял его, точно мантию, без каких-либо приборов управления развернула кресло и вкатила по пандусу через порог.

Рени и Ксаббу проследовали за ней в просторный холл. Колеса попискивали на зеркальном паркете. Доктор Ван Блик обогнала гостей и вкатилась в гостиную.

– Как этим креслом управлять? – поинтересовалась Рени.

Сьюзен улыбнулась.

– Хитро, да? На самом деле хитро. Есть модели, которые управляются напрямую через шунт, но по мне, это уж слишком – я же собираюсь когда-нибудь встать с этой ерундовины. Моя через контактные сенсоры считывает напряжение ножных мышц. Я сгибаю ногу – коляска едет. Поначалу приходилось по старинке на ручном управлении ездить, чтобы кость срасталась, а сейчас это для меня вместо физиотерапии, чтобы мышцы не теряли формы. – Она махнула рукой в сторону дивана. – Садитесь. Джереми сейчас принесет кофе.

– Должна признаться, я удивлена, что вы еще преподаете, – заметила Рени.

Сьюзен скорчила гримаску, точно ребенок, впервые в жизни попробовавший шпинат.

– Господи, а что мне еще делать? Не то чтобы я там часто бываю – так, раз в месяц, это у них называется «рабочие часы». Большей частью я провожу консультации прямо отсюда. Но я не могу все время торчать в четырех стенах. Одиночество на зубах вязнет, а Джереми, как вы могли заметить, не лучший в мире собеседник.

Призванный, точно демон, звуком собственного имени, Дако внес подносик с чашками и кофейником. Поставив его на стол, он нажал на плунжер – очевидно, увлечение доктора современной технологией на приготовление кофе не распространялось – и вышел, бросив еще один косой взгляд на Ксаббу. Бушмен, изучавший многочисленные картины и скульптуры, казалось, не обратил на это внимания.

– Все глазеет, – прокомментировала Рени. – Он всю дорогу смотрел на Ксаббу в зеркало.

– Может, гость пришелся ему по душе, – усмехнулась Сьюзен, – но подозреваю, дело тут в нечистой совести.

Рени встряхнула головой.

– О чем вы?

– Джереми – гриква, из тех, кого в недобрые старые дни называли полукровками, хотя он не белее любого другого. Пару сот лет назад они изгнали бушменов из этой части Южной Африки. Кровью и железом. Это было ужасное время. Полагаю, белые могли бы как-то сдержать бойню, но горькая правда в том, что гриква казались им более полезными, чем бушмены. В те времена иметь хоть каплю белой крови значило быть лучше того, в ком этой крови нет, – хотя и хуже белого. – Она снова улыбнулась, на сей раз печально. – Ксаббу, вспоминает ли ваш народ гриква с ненавистью? Или вы из других краев?

Бушмен обернулся.

– Простите, я не слышал, о чем вы говорили.

Сьюзен хитро глянула на него.

– А, вы залюбовались моей картиной.

Ксаббу кивнул. Рени повернулась, чтобы посмотреть, о чем идет речь. То, что она приняла за надкаминный стенной экран, оказалось фотографией почти трехметровой ширины – такие она только в музеях видела. Она изображала рисунок на скале, примитивный, простой и изящный. Несколько линий обрисовывали газель и группы танцующих людей по сторонам. Освещало скалу закатное солнце. Краски казались свежими, но Рени поняла, что им уже много лет.

Ксаббу не отводил от картины глаз. Плечи его опустились, точно под чьим-то враждебным взглядом, но лицо выражало скорее удивление, чем страх.

– Вам известно, откуда это? – спросила его Сьюзен.

– Нет, но я знаю, что она старая, тех дней, когда мы, бушмены, были единственными людьми на этой земле. – Он протянул руку, точно хотел коснуться картины, хотя от дивана до стены было добрых десять футов. – Это могучая сила. – Он поколебался. – Но я не уверен, что рад видеть ее в чьем-то доме.

Сьюзен нахмурилась.

– Вы хотите сказать, в доме белого человека? Ничего, я понимаю… наверное. Я не хотела никого оскорбить. Для меня она не имеет религиозного смысла и кажется просто красивой. Наверное, я черпаю из нее силу духа, если это не покажется вам претенциозным. – Она посмотрела на снимок, точно видела его в первый раз. – Сама картина, оригинал, до сих пор находится на скале «Замок Великана» в Драконовых горах. Она тревожит вас, Ксаббу? Я могу попросить Джереми снять ее. В ближайшие часы делать ему все равно нечего, а зарплата его тикает.

Бушмен покачал головой.

– Не стоит. Когда я сказал, что мне неловко, я выражал собственные чувства и мысли. Рени знает, что я беспокоюсь за свой народ и его прошлое. – Он улыбнулся. – И будущее. Может, оно и к лучшему, что кто-то хотя бы видит это. Тогда люди будут помнить о нас… или захотят помнить.

Некоторое время все трое в молчании пили кофе, глядя на прыгающую газель и танцоров.

– Ну, Ирен, – проговорила наконец доктор, – если ты все еще хочешь что-то мне показать, время пришло. Иначе мы пропустим обед, а Джереми страшно не любит, когда нарушается распорядок.

По телефону Рени почти ничего не объяснила. Но когда она принялась рассказывать Сьюзен о таинственном файле, то обнаружила, что волей-неволей раскрывает больше, чем хотела бы. Пытаясь уяснить суть, доктор Ван Блик задавала такие вопросы, на которые нельзя было ответить неискренне, и вскоре Рени сообразила, что выложила своей бывшей учительнице почти все, кроме названия сетевого клуба и причины, по которой они туда вообще попали.

«Старые привычки умирают с трудом», – подумала Рени. Сьюзен выжидающе глядела на нее. Глаза ее светились умом, и в ней легко было разглядеть не только необыкновенную женщину, какой она была, когда Рени встретила ее впервые, но и острую на язык девчонку, какой она была полвека назад. «Я никогда не могла ей соврать».

– Но, во имя Господне, кому нужна такая система безопасности? Что, черт возьми, они защищают? – Под внимательным взглядом доктора Рени ощутила себя малолетней преступницей. – Ирен, как тебя угораздило связаться с преступниками?

Рени постаралась не вздрогнуть при звуке ненавистного имени.

– Не знаю. Я пока просто не хочу об этом говорить. Но если они там занимаются тем, о чем я подозреваю, тогда это место надо выжечь огнем, как гадюшник.

Сьюзен откинулась в инвалидной коляске. Лицо ее помрачнело.

– Ирен, я уважаю твое право на личную жизнь, но мне это не нравится. Как тебя туда занесло? – Она покосилась на Ксаббу, словно тот мог быть причиной.

Рени пожала плечами.

– Скажем, они украли у меня кое-что очень важное, и я захотела это вернуть.

– Ладно, сдаюсь. Я не мисс Марпл, чтобы играть в загадки. Посмотрим, что ты принесла. Идите за мной.

Она провела гостей по коридору. За парой дверных створок обнаружился небольшой грузовой лифт.

– Слава Богу, что я установила его для перевозки оборудования, – пояснила Сьюзен. – Втискивайтесь. С тех пор как началась эта катавасия с бедром, я бы месяцами не могла сюда спускаться, не будь у меня лифта. Разве что Джереми меня бы на руках относил. Вот это было бы зрелище.

Подвал едва ли уступал по площади всему дому. Большую его часть занимала лаборатория, где стояли рядами обычные лабораторные столы.

– Ерунда и путаница, – охарактеризовала доктор это зрелище. – У меня есть чистенькая отдельная система, работу по антивирусам я на ней уже закончила. Ее и используем. Вы, наверное, предпочтете наблюдать на экране монитора, да?

Рени решительно кивнула. Даже рядом с доктором Ван Блик она не собиралась исследовать в виртуальной реальности подарки от хозяев «Мистера Джи». Два раза на одну удочку она не попадется.

– Ладно. Тогда запускай свой пульт и поехали. Загрузи сюда, чтобы я могла прогнать диагностику, прежде чем переместить это на новую систему.

Через пару минут доктор бросила сенсоры на колени и состроила еще одну детскую гримаску.

– Не могу забраться в клятую штуковину. Но ты права, это очень странно. Как защита от вторжения она не имеет смысла. На кой черт пропихивать в чужую машину троянского коня, если система не может его переварить? Ладно. Подключай, чего уж.

Рени подсоединила свой пульт к машине Сьюзен. А дальше все пошло очень быстро.

– Оно переносит себя. Так же, как загрузилось на мой пульт.

– Но это не копирование, эта штуковина перемещается. – Сьюзен нахмурилась, глядя на порхающих по своим вычислительным делам диагностов. Рени стало почти жалко специализированные программы доктора, точно те были живыми маленькими учеными, нервно потирающими ручки и спорящими в попытках классифицировать чужеродный объект.

– Я знаю, – проговорила Рени. – Это не имеет смы… – Она запнулась, глядя на экран. Монитор засветился ярче. Диагносты исчезли совершенно, цифры, символы, графики словно выжгло огнем. Что-то проявлялось на экране.

– Что за черт?! – раздраженно вопросила Сьюзен, но в голосе ее проскальзывали нотки настоящего страха.

– Это… город . – Рени наклонилась вперед. Из груди ее рвался истерический смешок. «Все равно что украсть страшно секретную микропленку в старом шпионском боевике, а обнаружить на ней снимки с нудистского пляжа». – Это видеозапись какого-то города.

– Я никогда не видела ничего подобного. – Сьюзен тоже склонилась к экрану, как и стоявший за ее спиной Ксаббу. Свет монитора золотил лица. – Смотрите – вы видели где-нибудь такие автомобили? Это научная фантастика какая-то, кусок сетефильма.

– Нет. Он настоящий. – Рени не могла бы объяснить, откуда она это знает. Но она знала. Будь это неподвижный снимок, как наскальная роспись в гостиной Сьюзен, заметить разницу было бы труднее. Но движение экспоненциально увеличивало количество информации, получаемой глазом – и мозгом. Рени занималась ВР не так долго, как Сьюзен, но глаз ее был наметан не хуже. Даже в «Мистере Джи», хозяева которого явно имели доступ к наисовременнейшему оборудованию, она подмечала легкую рассогласованность, неестественность движений. Но город золотых башен, трепещущих знамен и поездов надземки был безупречен.

– Мне кажется, я где-то видел этот город, – произнес Ксаббу. – Это как сон.

Сьюзен взялась за сенсоры и подала какую-то команду.

– Идет на автомате. Не могу найти никакой вложенной информации… – Она нахмурилась. – Я даже…

Картина исчезла. На мгновение монитор потемнел, потом на нем посыпался снег облетающих пикселей [23].

– Что вы сделали? – Рени оторвала взгляд от монитора. Мерцающий, искристый свет напомнил ей о последнем жутком часе у «Мистера Джи».

– Ничего. Чертова штуковина сама отрубилась. – Сьюзен перезапустила систему – та включилась, точно и не произошло ничего. – И сгинула.

– Сама отключилась?!

– Сгинула. Сдохла! И следа не осталось.

Десять минут спустя Сьюзен опять бросила сенсоры и откатила кресло от монитора. Она обыскала и собственный компьютер, и пульт Рени, но безрезультатно.

– Глаза болят, – пожаловалась она. – Хочешь попробовать?

– Не могу придумать ничего такого, чего бы вы не пробовали. Как оно могло исчезнуть?

– Автофаг. Отработал и сожрал себя. Ничего не осталось.

– Так что все, что у нас было, – город на картинке, – мрачно заключила Рени. – К чему он – Бог знает. А теперь и его нет.

– Господи! Чуть не забыла! – Сьюзен снова подъехала к компьютеру. – Когда эта штука сделала керплоонк , я снимала копию с одного кадра. Посмотрим, что получилось. – Она запустила программу поиска, и через пару секунд экран заполнила паутинно-золотая абстракция. – Вот оно! – Доктор прищурилась. – Как. Когда я снимала копию, четкость уже начала теряться. Ирен, у меня уже глаза не те. Тут можно что-то разобрать, кроме салата из пикселей?

– Кажется, да…

– Вон башня, – медленно произнес Ксаббу. – Там.

– Верно. Тогда это надо перенести на главную систему. Поскольку кадр я снимала сама, можно считать его инертным и безопасным – хотя все это настолько странно, что я уже боюсь утверждать что бы то ни было. Ладно. – Она поиграла несколько минут с соединительными кабелями, и вскоре присутствующие уже смотрели на золотое пятно, размазанное по нескольким ярдам стенного экрана лаборатории.

– У меня есть кое-какие программы очистки изображения, они могут помочь, – заметила Сьюзен. – Предварительную работу они могут провести, пока мы обедаем, – отсеять шум, по возможности обратить потерю разрешения. Пошли. У Джереми уже, наверное, истерика.

– Ксаббу! – Рени положила руку на плечо бушмена, завороженного картиной на экране. – Ты в порядке?

– Даже в таком, искаженном, виде этот город кажется мне знакомым. – Он оглядел бесформенные янтарные, золотые, сливочно-желтые разводы. – Я где-то видел его, но это не столько воспоминание, сколько ощущение.

Рени пожала плечами.

– Не знаю, что и сказать. Пошли обедать. Может, еще вспомнится.

Ксаббу неохотно последовал за ней, остановившись в дверях лифта, чтобы бросить назад прощальный взгляд. Лоб его избороздили морщины.

Сьюзен оказалась права: Джереми был оскорблен, что доктор и ее друзья опоздали на обед на целых двадцать минут.

– Рыбу я не начинал жарить, пока не заслышал ваших шагов, – обвиняющим тоном заявил он, – но за овощи поручиться не могу.

На самом деле овощи были выше всех похвал, а камбала – нежнейшей. Рени не могла и припомнить, когда в последний раз так ела, о чем не преминула сообщить Дако.

Тот, несколько умиротворенный, кивнул, убирая тарелки.

– Доктор Ван Блик предпочла бы питаться сандвичами, – заявил он тоном антиквара, у которого попросили свежий комикс.

Сьюзен рассмеялась.

– Просто мне не хочется подниматься и садиться за стол, когда я работаю. В дни, когда я не пропускаю обед, а еще лучше – и ужин, – вот в эти дни я ощущаю свой возраст. Джереми, неужели ты хочешь, чтобы я была старухой?

– Доктор отнюдь не стара, – ответил он. – Доктор упряма и эгоистична.

Он удалился в кухню.

– Бедняга. – Сьюзен покачала головой. – Он появился в нашем доме, когда мой муж был еще жив. Тогда у нас бывали вечера, приходили гости из университета, иностранцы. Конечно, в то время работы по дому бывало больше. Но он прав – сейчас он меня после завтрака и не видит, если только не надо подписывать счета. Оставляет ядовитые записочки о том, что сделал, а я не оценила. Боюсь, я над ними посмеиваюсь.

Ксаббу наблюдал за Джереми с осторожным любопытством.

– Он похож на брата моей матери: гордый человек, которому под силу больше, чем он делает. Это плохо для его духа.

Сьюзен поджала губы. Рени подумала, что доктор может обидеться.

– Может, вы и правы, – произнесла Сьюзен наконец. – Я не ставила перед Джереми серьезных задач в последнее время, надеялась на собственные силы. Может, это эгоизм с моей стороны. – Она повернулась к Рени: – Он пришел к нам, когда порядка в стране еще не было. Почти необразованный – ты не знаешь, как тебе повезло, Ирен. К твоему рождению школьная система значительно улучшилась. Но я думаю, Джереми мог бы добиться успеха во многих профессиях, будь у него возможность. Он учится быстро и очень старательно. – Доктор опустила глаза на зажатую в старческих пальцах серебряную ложку. – Я надеялась, что его поколение станет последним, которому мы отравили будущее.

Рени не могла не вспомнить собственного отца, тонувшего в невидимом для окружающих океане, не способном найти почву под ногами.

– Я подумаю над вашими словами, Ксаббу. – Сьюзен отложила ложку и торопливо вытерла руки. – Может, я закоснела в своих привычках. Ладно, пошли посмотрим, как там наш загадочный город.

Программы-отобразители превратили кадр в некое подобие разборчивой картины. Город превратился в сад расплывчатых, вытянутых по вертикали многогранников, импрессионистские мазки представляли дороги и колеи надземки. Рени и доктор принялись исправлять детали, добавляя их из собственной памяти там, где программы очистки изображения оказались бессильны. Особенно большую помощь оказал Ксаббу. Зрительная память у него была превосходной: если Рени и Сьюзен лишь помнили, что в стене вроде бы виднелись окна, Ксаббу мог сказать, сколько их было и в каких горел свет.

Еще через час картина приобрела отчетливое сходство с золотым городом, несколько незабываемых секунд горевшим на мониторе Сьюзен. Четкость оставляла желать лучшего, в некоторых местах реконструировать приходилось наобум, но всякий видевший этот город узнал бы изображение.

– Вот отсюда и начнем искать. – Сьюзен склонила голову к плечу. – Хотя чего-то все же не хватает.

– Он больше не похож на настоящий, – ответила Рени. – Пропала… жизненность . Естественно – это же плоская, восстановленная картинка. Но очарование оригинала было в ней. Словно мы смотрели через дыру в экране на реальный город.

– Наверное, ты права. И все-таки более чертовски странного места я не видала. Если оно настоящее, это, должно быть, оно из тех фабричных фибрамидных чудовищ, которые сейчас вырастают за одну ночь на индонезийских островах. – Сьюзен потерла колени. – Эти чертовы сенсоры начинают натирать. Боюсь, на этом придется и закончить, милая моя. Но я начну искать похожие снимки в специализированных сетях – ты ведь на работу еще не вышла, да? Ну вот, тогда этим займусь я. У меня есть три контракта, на которые я могу списать расходы: все от транснационалок, проекты на миллионы человеко-часов; они и не заметят пары лишних коннектов. И у меня есть подруга – ну ладно, знакомая – по имени Мартина Дерубен, совершенно гениальная исследовательница. Посмотрим, может, она знает. Мартина может и бесплатно помочь, если ради доброго дела. – Она снова окинула Рени проницательным взглядом. – Это ведь ради доброго дела? Вижу, что для тебя это очень важно.

Рени сумела только кивнуть.

– Вот и ладно. Пошли. Я вам позвоню, если выйду на след.

На выходе из лифта их встретил Дако. Машина, словно по волшебству, уже ждала у парадного.

Рени обняла доктора Ван Блик и чмокнула в напудренную щечку.

– Спасибо. Так приятно было вас снова увидеть.

Сьюзен улыбнулась.

– Знаешь, чтобы нанести визит, не стоит ждать, пока на тебя насядут виртуальные террористы.

– Ладно. Спасибо вам большое.

Ксаббу пожал доктору руку. Сьюзен не отпускала его несколько секунд, внимательно глядя в лицо.

– Приятно было с вами познакомиться. Надеюсь, вы придете снова.

– С большим удовольствием.

– Отлично. Тогда решено.

Доктор вкатила свое кресло на крыльцо, пока они залезали в машину, и махала им рукой из тени колонн, пока Дако разворачивался, выезжая на длинную аллею.

– Вы печальны.

Ксаббу уже давно вглядывался в нее, отчего Рени становилось неуютно.

– Не печальна. Просто… нервничаю. Каждый раз, когда мне кажется, что дело сдвинулось с мертвой точки, я упираюсь в глухую стену.

– Вам стоит сказать не «я», а «мы».

Его ясные карие глаза укоряли, но у Рени не осталось сил даже испытывать вину.

– Ты очень помог мне, Ксаббу. Конечно.

– Я говорю не о себе, а о вас. Вы не одна – посмотрите, сегодня мы говорили с этой мудрой женщиной, вашим другом, и она поможет нам. Сила в товариществе и семье. – Ксаббу развел руками. – Все мы слабы по сравнению с такими могучими силами, как гроза или песчаная буря.

– Это сильнее песчаной бури. – Рени машинально поискала сигарету, но вспомнила, что в автобусе курить не разрешается. – Если я не совсем сошла с ума, это дело страшнее и удивительнее всего, о чем я только слышала.

– Вот потому вам пришло время звать на помощь. В моей семье говорят: «Хотел бы я видеть бабуинов на этом камне». Только мы их зовем «люди, сидящие на пятках».

– Кого – их?

– Бабуинов. Меня учили, что все существа, живущие под солнцем, тоже люди – как мы, только другие. Я знаю, среди горожан не принято так думать, но для моей семьи, особенно семьи отца, все живые твари – люди. Бабуины – люди, сидящие на пятках. Вы их, конечно, видели и знаете, что это так.

Рени кивнула. Ей было немножко стыдно, что бабуинов она видела только в клетках Дурбанского зоопарка.

– Но зачем желать, чтобы на скале сидели бабуины?

– Это значит, что пришло время великой нужды и нам нужна помощь. Обычно мой народ не питает дружеских чувств к людям, сидящим на пятках. Когда-то, давным-давно, бабуины совершили великий грех против Деда Богомола. Между ними и его народом была большая война.

Рени не могла сдержать улыбки. Бушмен говорил о мифических созданиях, богомолах и обезьянах, точно о товарищах-студентах.

– Война?

– Да. Началась она с долгого спора. Богомол испугался, что спор не кончится добром, и, чтобы не оказаться застигнутым врасплох, послал одного из своих сыновей собирать дерево для стрел. Бабуины увидали, что мальчик старательно собирает деревяшки, и спросили его, что он делает. – Ксаббу покачал головой. – Юный Богомол был по-детски наивен. Он сказал им, что его отец готовится к войне с людьми, сидящими на пятках. Бабуины разгневались и испугались. Все больше и больше распалялись они, споря меж собой, пока, наконец, не накинулись на юного Богомола и не убили его. Расхрабрившись от легкой победы, они вырвали ему глаз и принялись играть им, перекидывая, будто мяч, и выкрикивая: «Я хочу! Чья очередь?» – снова и снова.

Старый Дед Богомол услыхал во сне, что сын зовет его. Он взял свой лук и побежал так быстро, что немногие стрелы в его колчане трещали, как колючий куст на ветру. Схватился он с бабуинами и, хотя было их много больше, отобрал у них глаз сына, хотя и сам был тяжело ранен. Бросил он глаз в кожаный мешок и убежал.

Он отнес глаз туда, где вода проступает из-под земли и растут тростники, бросил глаз в воду и приказал ему расти снова. Много дней подряд возвращался он, и ничего не менялось, но он продолжал приходить и однажды услыхал плеск воды – то его сын, снова живой, плескался в источнике. – Ксаббу улыбнулся, радуясь счастливому концу, но быстро посерьезнел. – Такова была первая битва между бабуинами и народом Богомола. Долгой и кровавой была та война, и обе стороны понесли много потерь, прежде чем она кончилась.

– Но я не понимаю. Если дело в этом, почему вы ждете от бабуинов помощи? Они ужасны!

– Да, но такими они стали лишь от страха, думая, что Дед Богомол пойдет на них войной. А причина того, что мы просим о помощи бабуинов, в старой сказке семьи моего отца. Но я боюсь, что слишком заболтался. – Он глянул на Рени из-под длинных ресниц – как ей показалось, с доброй усмешкой.

– Нет, продолжай, пожалуйста, – попросила она. Что угодно, лишь бы не размышлять о своих неудачах, пока за окнами проплывает серый город.

– Это случилось давно – так давно, что вы, наверное, сочтете эту историю мифом. – Ксаббу глянул на Рени с нарочитой суровостью. – Но мне говорили, что речь в ней идет о бабушке бабушки моей бабушки.

Так или иначе, женщина моего народа по имени Н! юка отстала от своего племени. Дело было во время засухи, и люди разошлись в разные стороны, чтобы отыскать самые дальние песчаные колодцы. Ушла и она с мужем. Он нес последнюю их воду в яйце страуса, она – младенца на бедре.

Далеко они ушли, но не нашли воды ни в первом песчаном колодце, ни во втором. Пошли бы они и дальше, но застигла их темнота. Измученные жаждой и голодом – ибо во время засухи еды не найти, – легли они спать. Н! юка укачивала ребенка, напевая, чтобы отвлечь его от боли в животе.

Когда проснулась она, высоко над головой стоял месяц, подсказавший людям Прежнего народа форму первого лука, но света от него не было. Муж ее сидел рядом, и глаза его были испуганы. Из темноты за последними угольями догорающего костра слышался голос и, как далекие холодные звезды, горели глаза.

«Я вижу троих: двух больших и одного маленького, – сказал голос. – Дайте мне маленького, ибо я голоден, и тогда я отпущу двоих».

Н! юка прижала ребенка к себе. «Кто там? – воскликнула она. – Кто говорит?» Но голос лишь повторил то, что сказал раньше.

«Мы не сделаем этого! – крикнул муж. – А если ты подойдешь к нашему костру, я выстрелю в тебя отравленной стрелой, и кровь твоя скиснет в жилах, и ты умрешь».

«Тогда я буду глуп, если подойду к огню, – ответил голос. – Но я терпелив. Вы далеко от своего народа, и вам нужен сон…»

Глаза погасли. Н! юка и ее муж были очень испуганы. «Я знаю, кто это, – сказала женщина. – Это Гиена, худший из Древних. Он будет идти за нами, покуда мы не заснем, а тогда убьет нас и сожрет нашего ребенка».

«Тогда я буду биться с ним сейчас, пока жажда и голод не отняли мои силы, – ответил ее муж. – Но пришел мой смертный час, ибо Гиена хитер и клыки его крепки. Я выйду драться с ним, а ты беги и уноси ребенка». Н! юка спорила с мужем, но тот стоял на своем. Он пропел песню Утренней звезде, величайшему из охотников, и ушел во тьму. Плакала Н! юка, унося дитя. Слышала она за спиной кашель Гиены – вот такой: хаф! хаф! хаф! , – чтобы издать этот звук, Ксаббу выпятил вперед подбородок, – и крик мужа. А потом ничего она больше не слышала. Она бежала и бежала, закрывая рот ребенку, но вскоре услыхала сзади голос: «Я вижу двоих, большого и малого. Отдай мне малого, ибо я голоден, и я отпущу второго». Тогда испугалась она, поняв, что Старик Гиена убил мужа и скоро догонит ее и убьет и ее, и ребенка, а поблизости не было соплеменников, и некому было помочь той женщине. Одна бежала она через ночь.

Голос Ксаббу обрел странный ритм, точно первоначальные слова сказания пытались прорваться сквозь чуждый им английский язык. И в этот момент Рени, нервно раздумывавшую, действительно ли ее друг верит в эту сказку, осенило. Это была именно сказка, сказание, то, с чьей помощью человек придает формы видимому миру. В этом Ксаббу был совершенно прав: нет разницы между народной сказкой, религиозным откровением и научной теорией. Пугающая идея принесла ей странное облегчение. На мгновение она потеряла нить рассказа.

–… Поднимается перед ней из песка, втрое выше ее. Она вскарабкалась на скалу, держа ребенка рукой. Все громче и громче звучало дыхание Гиены, и, глянув вниз, увидала женщина его желтые глазищи в темноте. Снова пропела она: «Дед Богомол, помоги мне, Дед Звезда, помоги мне, дайте мне сил залезть на скалу». И она вскарабкалась туда, где Гиена не мог ее достать, и забилась в трещину в скале, а Старик Гиена расхаживал внизу.

«Скоро жажда измучит тебя, – говорил он ей, – и голод. Скоро измучат они твоего ребенка, и заплачет он, требуя сладкого молока и воды. Скоро встанет горячее солнце. Скала тверда, ничто не растет на ней. Что будешь ты делать, когда живот твой сведет боль? Когда язык твой потрескается, как высохшая грязь?»

Испугалась тогда Н! юка, ибо правду говорил Старик Гиена. И заплакала она, говоря: «Вот, пришел мне конец, вдали от друзей и родных». А Старик Гиена внизу напевал, ожидая.

А потом услышала она голос: «Что ты делаешь на нашей скале?» С вершины скалы спустился к ней человек, один из сидящих на пятках. В древние времена мой народ сражался с бабуинами, так что Н! юка испугалась.

«Не убивай меня, – просила она. – Старик Гиена загнал меня сюда. Он убил моего мужа и ждет внизу, чтобы убить меня и моего ребенка».

Человек посмотрел на нее и сказал, обидевшись: «Зачем ты говоришь с нами так? Зачем просишь не убивать тебя? Разве мы причинили тебе вред?»

Н! юка склонила голову.

«Мой народ и ваш были когда-то врагами. Вы вели войну с Дедом Богомолом. И я не предложила вам дружбы».

«То, что ты не друг, не делает тебя врагом, – ответил бабуин. – А Гиена враг нам обоим. Поднимайся на вершину скалы, где собралось мое племя».

Н! юка последовала за ним. Когда поднялась она на вершину скалы, то увидала, что все сидящие на пятках одеты в уборы из шерсти барсука и перьев страуса, ибо был у них праздничный пир. Они накормили ее и ее ребенка, а когда все насытились, старейший и мудрейший бабуин заговорил с ней и сказал так: «Теперь мы должны придумать, что делать нам со Стариком Гиеной. Как ты поймана в ловушку на этой скале, так и мы, потому что вся еда съедена и вся вода выпита».

Долго говорили они, и Гиене внизу надоело ждать, и он крикнул им: «Чую я сидящих на пятках. Их тоже укушу я, и кости их хрустнут на моих зубах. Спускайтесь, отдайте мне самого маленького, самого нежного, и я отпущу остальных». Повернулся старый бабуин к Н! юке и сказал: «Твой народ умеет призывать алое пламя. Вызови его, и тогда мы сможем победить врага». Вытащила Н! юка свой кремень и согнулась низко, чтобы ветер не загасил искры. Когда развела она алый огонь, вместе с бабуинами положила она в костер обломок большой скалы. Когда раскалился камень, завернула его Н! юка в кусок шкуры, который дал ей старый бабуин, подошла к краю скалы и позвала Старика Гиену.

«Я кину тебе своего ребенка, – крикнула она, – потому что голод и жажда терзают меня, а скала пустынна».

«Хорошо, кидай, – ответил Гиена. – Я тоже голоден».

Пригнулась Н! юка и кинула ему раскаленный камень. Подпрыгнул Старик Гиена и проглотил камень вместе со шкурой. А камень в животе начал жечь его. Тогда воззвал Гиена к облакам, моля послать дождь, но не было дождя. Принялся он кататься по земле, пытаясь выблевать камень, но, пока он катался, Н! юка и бабуины спустились со скалы и забили его камнями и палками.

Н! юка поблагодарила сидящих на пятках, и старейший их народа сказал ей: «Помни, что перед лицом общего врага мы были тебе друзьями». И женщина поклялась запомнить, и с тех пор, когда людям моего племени грозит опасность или неизвестность, мы говорим: «Хотел бы я видеть бабуинов на той скале».

На автовокзале Пайнтауна Рени едва успела распрощаться с Ксаббу – отходил ее автобус. Пока автобус скатывался по пандусу на переполненную в час пик улицу, она смотрела в окно на низкорослого юношу, стоящего под навесом и разглядывающего расписание. Чувство вины охватило ее снова.

«Он верит, что бабуины придут и помогут ему. Господи, во что я его втянула?»

Если уж на то пошло, во что она втянулась сама? Кажется, она обзавелась очень влиятельными врагами и, едва не погибнув, так и не узнала толком, что происходит, и потеряла почти все доказательства.

«Скажи прямо – все доказательства. Кроме мутной фотографии города в двух копиях: одна на моем пульте, вторая у Сьюзен. Вот с этим и пойду в ЮНКОМ. „Да, мы полагаем, что эти люди лишают разума детей. Улики? А вот, картинка с небоскребами…“

На улицах в ее районе Пайнтауна толпилось на удивление много народу для вечера рабочего дня. Рени это удивило, но не насторожило. Люди вели себя как на празднике: сбивались в кучки на проезжей части, окликали знакомых, передавали из рук в руки пивные банки. Вылезая из автобуса, она даже ощутила острый запах гари, точно кто-то запускал фейерверки. Только поднявшись по улице Убусика и завидев огни мигалок на фоне бетонных стен и облако камер-зондов, порхающих, точно мухи, в мерцающих огнях, она поняла, что случилось.

К тому времени, когда Рени добежала до полицейского кордона, она задыхалась и истекала потом. Над крышей многоквартирки поднимался тугой столб дыма, как черный палец, уткнувшийся в вечернее небо. Несколько окон на ее этаже были выбиты и окаймлены гарью, точно от рвавшегося наружу жара. Одно окно принадлежало ее квартире. У Рени засосало под ложечкой. Она еще раз пересчитала окна, надеясь, что ошиблась, и зная, что ошибки нет. Она уперлась в полицейский барьер, крича, чтобы ее пропустили, но молоденький чернокожий боец в каске остановил ее. Тогда она сообщила, что живет в этом доме, и боец направил ее к трейлеру в дальнем конце автостоянки. На улице у многоквартирки толпилось по меньшей мере сто ее жителей и вдвое-втрое больше из соседских домов, но отца Рени среди них не заметила. Она судорожно пыталась припомнить, чем он собирался занять день. Обычно он приходил домой после обеда…

У трейлера было слишком шумно и людно, чтобы пытаться поговорить с лицами официальными: десятки голосов требовали внимания, большинство искали близких, иные просто пытались найти объяснения или выяснить, полагается ли им страховка. Рени пихали и отталкивали, пока она не ощутила, что сейчас завизжит от страха и отчаяния. Осознав, что ее воплей все равно никто не услышит , она выбралась из толпы и утерла слезы.

– Миз Сулавейо? – Мистер Пракеш, маленький кругленький индус, живший на ее этаже, тронул Рени за руку. Он был одет в халат и пижаму, на ногах красовались незавязанные такки . – Ужасно, не правда ли?

– Вы видели моего отца?

Индус покачал головой.

– Нет, не видел. Слишком много людей. Мои жена и дочь где-то здесь, они выбежали вместе со мной, но я их с тех пор не видел.

– Что случилось?

– Думаю, бомба. Мы ужинали, и вдруг ффуум! – Он всплеснул руками. – Мы и понять не успели, что произошло, а на лестнице уже кричали. Не знаю, что могло случиться. – Он нервно поежился, точно кто-то мог возложить всю вину на него. – Вы видели вертолеты? Их много налетело, заливали пеной крышу и наружные стены. Я уверен, это очень вредно для здоровья.

Рени отошла. Она не могла разделить его приправленного испугом возбуждения. Его родные в безопасности – сплетничают, наверное, с другими соседями. Интересно, обошлось ли без жертв? При таких разрушениях – вряд ли. И где отец? Рени похолодела. Столько раз она мечтала, чтобы он сгинул, исчез из ее жизни вместе со своими склоками, но никогда не думала, что это может случиться вот так: полвосьмого вечера, полная улица мелющих языками зевак и контуженных жертв. Разве может жизнь меняться так внезапно?

Рени замерла, глядя на почерневшие окна. А если это она виновата? Если ее действия повлекли за собой месть владельцев «Мистера Джи»?

Она помотала головой, отгоняя головокружение. Паранойя, точно. Старые батареи, неисправная проводка, дешевая духовка – взрыв могли вызвать столько причин, куда более вероятных, чем возмездие хозяев виртуального клуба.

По толпе пробежал шепоток восторженного ужаса – пожарные выносили из парадного тела. Рени была испугана, но заставить себя дождаться новостей спокойно не могла. Она попыталась протолкаться сквозь толпу, но не сумела. Изворачиваясь и работая локтями, она все же пробралась по краю толпы, собираясь зайти с другой стороны.

Он сидел на бордюрном камне близ пустой полицейской машины, подперев голову руками.

– Папа? Папа!

Рени рухнула на колени и обняла его. Отец медленно поднял глаза, точно не вполне понимая, что происходит. От него сильно несло пивом, но сейчас Рени было плевать.

– Рени? Девочка, ты? – Мгновение он вглядывался в дочь покрасневшими глазками так пристально, что ей показалось – сейчас ударит. Но Длинный Джозеф разрыдался и обнял Рени, уткнувшись лицом ей в плечо и прижав ее к груди так крепко, что она чуть не задохнулась. – Ох, девочка, как же мне стыдно. Не надо было мне этого делать. Я думал, ты там, внутри. Ох, Господи, Рени, как мне стыдно…

– Папа, о чем ты? Что ты сделал?

– Ты ушла на весь день. К своему дружку-студенту. – Отец помотал башкой, но глаз не поднял. – Уолтер зашел, вот и предложил пойти, повеселиться. А я перепил. Когда вернулся, тут уже сгорело все, я подумал, ты пришла и тоже там сгорела… – Он шумно сглотнул. – Мне так стыдно…

– У меня все в порядке, папа. Я сама только что пришла. Я за тебя волновалась.

Длинный Джозеф глубоко, со всхлипом вздохнул.

– Я увидал огонь. Сохрани Иисусе, девочка, я вспомнил твою мать, бедняжку. Я подумал, что и тебя потерял.

Рени снова расплакалась. Она не скоро смогла отпустить отца. Они сидели рядом на обочине и смотрели, как пожарные наверху добивают последние язычки пламени.

– Все сгорело, – произнес отец. – Все игрушки Стивена, экран стенной – все. Не знаю, девочка, что нам теперь делать.

– Сейчас, думаю, надо пойти и выпить кофе. – Рени поднялась и протянула ему руку. Оперевшись на нее, отец встал. Ноги его подкашивались.

– Кофе? – Он глянул на их дом. Многоквартирка походила на поле жестокого боя, в котором не было победителей. – Наверное. Почему нет?

СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Смерть ребенка названа «нанотех-убийством».

(Изображение: школьная фотография Гарзы.)

ГОЛОС: Юристы, представляющие семью погибшей школьницы Дездемоны Гарзы, назвали отсутствие правительственного надзора над химическими компаниями «лицензией на совершение нанотех-убийства».

(Избражение: дети в магазине одежды.)

ГОЛОС: Семилетняя Гарза погибла, когда загорелась ее нанотех-куртка «Активекс». Ее семья считает, что погубившее девочку пламя вспыхнуло из-за неисправной наноинженерной системы, встроенной в ткань…