"Город золотых теней" - читать интересную книгу автора (Уильямс Тэд)

Глава 8 Дред

Ему нравились его движения – медленные и плавные, как у леопарда перед прыжком. Он прибавил громкость, и его окружили рокочущие барабаны. Хорошо… Саундтрек, звучащий по внутренней системе, делал все вокруг… безупречным.

«Камера, камера», – думал он, отслеживая женщину глазами. А задница у нее вполне – он улыбнулся, видя целеустремленные движения ее ягодиц, и, чтобы усилить улыбку, вызвал глиссандо горнов, резкое и холодное, как нож. Серебристые звуки заставили его вспомнить о ноже, плоском «зейссинге», которым удобно резать сухожилия и ткани. Он извлек его, чтобы последний раз внимательно осмотреть, пока не отзвучали горны, и вид ножа сделал его твердым, как камень.

Женщина, немного торопясь, легко спустилась по ступенькам в подземную автостоянку. Ягодицы двигались, отвлекая его внимание от ножа. Бледнокожая женщина, богатая, с натренированным в гимнастическом зале телом, обтянутым модными белыми брючками, волосы цвета песка. Она пока его не заметила, но, наверное, знала, что он идет следом, – некий животный инстинкт, словно у газели, мог почуять опасность.

Спустившись по лестнице, она обернулась, и на краткое мгновение ее глаза расширились. Она поняла. Шагнув на первую ступеньку, он ускорил темп ударных; они загремели в голове, барабаня по черепу, как боксерские перчатки по груше. Но шаги он не ускорил – так будет неартистично. Лучше идти медленно… медленно… Он приглушил громкость барабанов, наслаждаясь мыслью о неизбежности приближающегося конца.

В звучащую в его голове музыку вкрался противоритм, похожий на затихающее биение сердца. Женщина уже приближалась к машине, нашаривая в сумочке пульт. Он настроил зрение так, чтобы в темном гараже единственным источником света осталось излучаемое телом женщины тепло. Ускорил темп одновременно с музыкой, добавив к ней новые горны, наложившиеся на зачастивший перед крещендо барабанный ритм.

Пальцы легко коснулись ее тела, но все равно шок от прикосновения заставил женщину вскрикнуть и выронить сумочку. Ее содержимое рассыпалось по бетонному полу: пульт, который она искала, дорогой сингапурский датапульт, похожие на револьверные патроны футлярчики с помадой. На сумочке остался тепловой отпечаток ее руки, уже начавший бледнеть.

На лице женщины страх боролся с гневом – гневом от того, что такой, как он, коснулся ее и вынудил рассыпать по полу предметы о-такой-частной жизни. Но когда он приблизился вплотную и скривил в улыбке рот, страх победил.

– Чего вы хотите? – Голос ее дрожал и был едва слышен на фоне громыхания, проникающего сквозь кости его черепа. – Можете взять мою карточку. Вот, берите.

Он лениво улыбнулся, крещендо застыло на одной долгой ноте. Нож взлетел вверх, на мгновение задержавшись возле ее щеки.

– Чего хочет Дред? Твоих потрохов, сладкая моя. Твоих нежных потрохов.

Закончив, он сбросил музыку до закатного диминуэндо – поскрипывающие звуки, напоминающие стрекотание кузнечиков, скорбная скрипка. Перешагнул через расплывающуюся по полу лужу и с гримасой поднял банковскую карточку. Какой дурак бы ее взял? Только полный идиот сам поставит каинову печать себе на лоб.

Он взял нож, красными штрихами начертал на покрытой голограммами поверхности карточки слово «САНГ», потом бросил ее рядом с телом.

– Кому нужна ВР, если есть РЖ? – прошептал он. – Очень реальная.

Сидя на высоком троне в самом сердце Абидоса-Который-Был, бог взглянул вниз, поверх согбенных спин тысяч своих жрецов, простершихся перед ним как черепахи, греющиеся на берегу Нила, сквозь дым сотни тысяч кадильниц и мерцающий свет сотни тысяч ламп. Его взгляд достиг даже теней в самом дальнем углу гигантского тронного зала и скользнул еще дальше сквозь лабиринт проходов, отделяющих тронный зал от Города Мертвых. И все равно он не смог найти того, кого искал.

Бог нетерпеливо постучал цепом по золотому подлокотнику трона.

Верховный жрец как-бишь-его-там – бог мог не утруждаться, запоминая имена своих слуг: они появлялись и исчезали подобно песчинкам во время бури – заполз на возвышение, где стоял золотой трон, и прижал лицо к гранитным плиткам.

– О, возлюбленный сияющего Ра, отец Гора, Повелитель Обеих Земель, – произнес нараспев жрец, – владыка всех людей, заставляющий пшеницу расти, умирающий, но живущий; о великий владыка Осирис, услышь своего ничтожного слугу.

Бог вздохнул.

– Говори.

– О сияющий, о повелитель всего зеленого, твой жалкий слуга хочет поведать тебе о смуте.

– Смуте? – Бог подался вперед и настолько приблизил свое мертвое лицо к распростертому жрецу, что старый пень едва не обмочился. – В моем царстве?

– Это двое твоих слуг, – затараторил жрец, – Тефу и Меват, что смущают поклоняющихся тебе своим нечестивым поведением. Ты, конечно же, не желаешь, чтобы они устраивали пьяные оргии в святилищах жрецов и наводили страх на бедных танцовщиц. И говорят, что в своих личных палатах они совершают еще более отвратительные деяния. – Старый жрец съежился от страха. – Я передаю тебе лишь то, что уже говорили другие, о Царь Самого Дальнего Запада, возлюбленный и неумирающий Осирис.

Бог выпрямился. Его маска скрывала изумление. Он стал гадать, сколько времени потребовалось этому ничтожеству, чтобы набраться храбрости и сказать такое. Ему захотелось скормить его крокодилам, но он не мог вспомнить, кто его верховный жрец – гражданин или просто марионетка. В любом случае, он не стоил таких хлопот.

– Я обдумаю твои слова, – сказал бог и поднял посох и цеп. – Осирис любит своих слуг, и величайших, и ничтожнейших.

– Благословен будь, наш Владыка Жизни и Смерти, – пробормотал жрец, отползая назад. Ему удалось сделать это на удивление быстро, ибо поза его была весьма неудобной, – если он был гражданином, то мастерски овладел симуляцией. «Хорошо, что я не скормил его крокодилам, – решил бог. – Когда-нибудь он может оказаться полезным».

Что же касается его порочных слуг… что ж, работа у них такая, разве не так? Конечно, он предпочел бы, чтобы они предавались пороку где-нибудь в другом месте, а не в его святилище. Пусть теперь проводят каникулы в Старом Чикаго или Ксанаду. Но, опять-таки, не прибегнуть ли к более серьезным мерам, нежели простое изгнание? Там, где речь идет о той парочке – толстом и худом, – напоминание о дисциплине не помешает.

От этих мыслей его отвлекли раздавшиеся в дальнем конце тронного зала бронзовый вскрик трубы и дробь полого барабана. Там, в тени, светились желтовато-зеленые глаза.

– Наконец-то, – сказал бог и снова скрестил перед грудью атрибуты своей власти.

Существо, выступившее из темноты, перед которым жрецы расступались подобно реке, огибающей остров, было почти восьми футов ростом. Его красивое коричневое тело, мускулистое, с длинными конечностями, выше шеи было звериным. Шакалья голова поворачивалась из стороны в сторону, поглядывая на торопливо расступающихся жрецов. Губы приподнялись, обнажая длинные белые клыки.

– Я ждал тебя, Посланник Смерти, – сказал бог. – Слишком долго ждал.

Анубис опустился на колено, потом встал.

– Я был занят.

Бог глубоко вдохнул, успокаиваясь. Он нуждался в этом существе и его особых талантах. Важно было об этом помнить.

– Занят?

– Да. Так, пара мелких дел. – Из пасти высунулся длинный красный язык, облизнул морду. При свете свечей на длинных клыках стали заметны темные пятнышки, похожие на кровь.

Лицо бога скривилось от отвращения.

– Занят бессмысленными преследованиями. Ты понапрасну рискуешь собой. Я недоволен.

– Я делаю то, что делаю, как и всегда. – Анубис пожал широкими плечами; яркие глаза лениво моргнули. – Но ты призвал меня, и я пришел. Чего ты хочешь, дед?

– Не называй меня так. Это дерзко и столь же неверно. – Старый бог снова глубоко вздохнул. Трудно сохранять внешнее спокойствие перед Посланником, каждое движение которого пропитано смертью. – Я обнаружил нечто очень важное. Кажется, у меня появился соперник.

Зубы на мгновение блеснули вновь.

– Ты хочешь, чтобы я его убил.

Восхищенный смех бога был совершенно искренним.

– Молодой дурак! Если бы я знал, кто это, и мог бы напустить тебя на него, то он не имел бы и права называться соперником. Он или она. – Бог усмехнулся.

Шакал по-собачьи склонил голову набок:

– Так чего же ты хочешь от меня?

– Ничего… пока. Но скоро у тебя будет множество темных переулков для охоты и много костей, которые захрустят в твоих могучих челюстях.

– Ты выглядишь… счастливым, дед.

Бог дернулся, но сдержался.

– Да, я счастлив. Уже давно никто не бросал мне вызов. С тех пор, когда лишь жалкие слабаки выступали против меня. Уже сам факт, что некто поднялся против меня и вмешался в ничтожнейший из моих планов, наполняет меня восторгом. Близится величайшее испытание, а если не будет оппозиции, не будет и искусства.

– Но ты даже не представляешь, кто это. Возможно, это кто-то… внутри Братства?

– Я думал об этом. Такое возможно. Маловероятно, но возможно.

Зеленовато-золотые глаза вспыхнули.

– Я узнаю, кто это.

Мысль спустить этого грубого зверя с поводка в курятник была приятной, но неверной.

– Я так не считаю. Ты не единственный мой слуга, и у меня есть более изящные способы сбора информации.

– Выходит, ты отвлек меня от дел, чтобы просто сказать, что у тебя нет для меня задания? – раздраженно спросил шакал.

Бог стал разбухать, обматывающие его тело погребальные бинты затрещали и лопнули. Он тянулся и ввысь, и скоро его прикрытое посмертной маской лицо вознеслось высоко над полом тронного зала. Застонали тысячи жрецов, точно спящие, одолеваемые кошмарными снами. Шакал попятился.

– Я позвал, и ты пришел. – Голос бога гремел и эхом отражался от расписного потолка. – И не думай, что ты незаменим, Посланник!

Завывая и стискивая голову руками, шакал рухнул на колени. Жрецы застонали громче. Выждав достаточное, по его мнению, время, Осирис поднял руку, и вопль боли стих. Задыхаясь, Анубис распластался на полу. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем он смог приподняться и встать на четвереньки. Дрожащая голова склонялась все ниже, пока остроконечные уши не коснулись ступенек перед троном.

Бог уменьшился до обычного размера и теперь с удовлетворением разглядывал согнутую спину Анубиса.

– Но у меня есть для тебя работа, – сказал он. – Дело касается одного из моих коллег, но менее деликатно, чем обнаружение тайного соперника. Мой приказ уже послан тебе.

– Я благодарен тебе, о владыка, – отозвался шакал. Его голос был хриплым, а слова с трудом различимы.

В самом сердце Абидоса-Который-Был ярко вспыхнули свечи. Посланник Смерти получил новое задание.

Дред выдернул из разъема волоконно-оптический кабель и скатился с кровати на пол. Зажмурившись от боли, он на четвереньках дополз до ванной комнаты и ухватился за край ванны. Его тут же вырвало. Когда спазмы в желудке стихли, он, задыхаясь, прислонился к стене.

Прежде Старик никогда не мог сделать такого. То болезненный зуд, то приступ головокружения – но ничего подобного тому, что произошло сейчас. Словно в одно ухо воткнули раскаленную проволоку, а из другого вытянули.

Он сплюнул желчь в полотенце, потом с трудом поднялся и склонился над раковиной – чтобы смыть желудочный сок с губ и подбородка.

Уже очень давно никто не причинял ему такую боль. Об этом следовало подумать. Часть его – тот самый косоглазый ребенок, что впервые бросил вызов обществу, ударив молотком по лицу другого шестилетку, – хотела узнать настоящее имя старой сволочи, отыскать его убежище в РЖ, а потом содрать с него кожу, полоску за полоской. Но другая часть – тот взрослый, что вырос из этого ребенка, – научилась действовать более изощренно. Тем не менее обе половинки восхищались применением грубой силы. Когда он в один прекрасный день окажется наверху, то будет действовать так же. Слабые псы становятся костями для других, более сильных псов.

Он напомнил себе, что бессильная ярость есть признак слабости. Кем бы ни был Старик в реальности, выступить против него равносильно попытке штурмовать ад, забрасывая дьявола камнями. В Братстве он крупная шишка – возможно, самая крупная, насколько знал Дред. И живет, наверное, окруженный вооруженными до зубов телохранителями в одном из укрепленных подземных бункеров, столь популярных среди вонючих богачей, или на острове-крепости, как злодей из малайского сетеклипа, где машут мечами и кулаками.

Во рту по-прежнему было кисло, и Дред снова сплюнул. Терпение окупается. Гнев бесполезен и годится разве что в качестве тщательно контролируемого горючего; сейчас гораздо проще и умнее и дальше выполнять поручения Старика. Пока. Но наступит день, когда шакал вцепится клыками в глотку хозяина. Терпение. Терпение.

Он поднял голову и посмотрел на свое отражение в зеркале. Ему требовалось снова увидеть себя чистым, твердым, нетронутым. Уже давно никто его так не унижал, а те, кто осмеливались, давно мертвы. И лишь первые из них умерли быстро.

Терпение. Никаких ошибок. Он отдышался и потянулся, изгоняя напряженность из побаливающих мышц живота. Подался вперед, приблизив лицо к зеркалу, увидел в нем темноглазого героя с невозмутимым взглядом, терпеливо переносящего боль. Такого невозможно остановить. Музыку погромче. Он возвращается сильным.

Он бросил взгляд на загаженную блевотиной ванну, потом включил воду и смыл все, спустив свой позор в коричневый водоворот стока. Отредактировать – всю сцену в ванной. Это лишь мелкая осечка. «Я не знаю преград».

По крайней мере, новая работа будет в РЖ. Его утомляли костюмированные глупости этих богатых дураков, оживляющих фантазии, которых устыдился бы самый ничтожный из зарядников, только потому, что они могли это себе позволить. Работа будет означать реальный риск и завершится реальной кровью. Она будет, по крайней мере, достойна его и его особых талантов.

Однако мишень… Он нахмурился. Несмотря на то, что он сказал Старику, он вовсе не настолько свихнулся, чтобы влезать во вражду внутри Братства. Слишком непредсказуемо и напоминает сетевую игру, которой он баловался в школе – всякие там короли и королевы, интриги, отравления. Но все же у таких ситуаций есть и скрытые преимущества. Пусть они убивают друг друга – это лишь приблизит день, когда он запустит настоящие события.

Он снова прополоскал рот и вернулся в постель. Ему требовалась музыка – неудивительно, что он вышел из внутреннего равновесия. Музыка придавала всему перспективу, не давала сюжету закиснуть. Он помедлил, вспоминая, какую боль совсем недавно причинили ему импланты, но лишь на мгновение. Он – Дред, и избранное им имя [14] было одновременно и избранной им игрой. Его игрой. И никаким старикам его не испугать.

Он включил музыку и не ощутил боли. Синкопами зазвучали негромкие барабаны-конга и медлительный бас. Он добавил к ним приглушенные органные аккорды. Внушительно, но не возбуждающе. Музыка для размышлений. Для планирования. Вы-меня-никогда-не-поймаете.

Наверное, сейчас на той подземной автостоянке в центре города полно полицейских детективов. Снимают отпечатки, сканируют, улавливают инфракрасные следы и гадают, почему замкнутая и защищенная цепь мониторов наблюдения не зарегистрировала это преступление. И разглядывают ошметки красного и белого.

Бедная киска. Не хотела, чтобы кто-либо касался ее изнутри.

Еще один труп, скажут полицейские. Скоро новость разойдется по сети. Не забыть бы посмотреть репортажи.

Дред прислонился к голой белой стене. Внутри него пульсировала музыка. Пора немного поработать. Он подключился к информации, которую ему прислала старая сволочь, и вызвал картинки, в первую очередь карты и трехмерные чертежи места, где находилась мишень. Они застыли перед ним в воздухе небесными видениями на фоне другой белой стены.

Все стены у него были белыми. Зачем нужны картины, если ты умеешь создавать их сам?

СЕТЕПЕРЕДАЧА/РАЗВЛЕЧЕНИЯ: «Бетонное солнце» на вершине майского хит-парада.

(Изображение: взрывы, бегущий человек в белом халате.)

ГОЛОС: Завершающий эпизод сериала «Бетонное солнце» стал самой популярной сетевой передачей мая…

(Изображение: человек в белом халате целует одноногую женщину.)

ГОЛОС:… завоевав шестнадцать процентов мировой аудитории.

(Изображение: человек в белом халате переносит перевязанную собаку через бруствер.)

ГОЛОС: История беглого врача, скрывающегося в трущобах Мост-туннеля, стала наиболее высоко оцененной линейной драмой последних четырех лет…