"Россия и Германия: вместе или порознь?" - читать интересную книгу автора (Кремлев Сергей)

Глава 8 Германия: путь к Третьему рейху

Сталин ответил так Уэллсу не рисуясь. Он вообще был чужд рисовки и позы.

В СССР действительно можно было сделать и больше. Однако и так уже было сделано немало. Главное же — в нем было покончено с властью Капитала.

В Европе и в Германии она сохранилась. И рассчитывать на какие-либо реальные перспективы европейской революции не приходилось, в том числе и в Германии.

29 июня 1929 года уже больной Чичерин писал Сталину: «Ложная информация из Китая повела к нашим колоссальным ошибкам 1927 года... Механически пережевывающие заученные мнимореволюционные формулы тт. Ломинадзе, Фортус, Шацкин (все — троцкисты. — С.К.) и прочие комсомольцы этого факта не изменили.

Ложная информация из Германии принесет еще больший вред. Нет хуже несоответствия между тактикой и существующими силами... Генеральная стачка провалилась оглушительно. Выборы в саксонский ландтаг — полный неуспех для коммунистов, уменьшение поданных голосов. В Париже традиционная демонстрация на кладбище была неожиданно бледной.

Французские коммунальные выборы — топтанье на месте. В Англии из 22 миллионов поданных голосов оказалось коммунистических 50 тысяч, то есть ничто. Германская компартия сократилась с 500 тысяч до 100 тысяч.

И этому надо принести в жертву беспримерно колоссальный факт создания СССР, подрывать его положение, ежедневно портить отношения с Германией и врать об ее переориентировке, чтобы дать немножко больше агитационного материала т. Тельману?

Ставка на «нуль» — изумительно»...

В паре абзацев Чичерин обрисовал — если вдуматься — суть всей проблематики внешнеполитической деятельности СССР на ближайшее десятилетие.

На что делать ставку?

На германскую революцию, как этого добивались троцкисты?

Или на Германию как таковую, экономическое сотрудничество с которой обеспечивало бы СССР быстрейшую индустриализацию?

Так смотрели на дело Сталин и его соратники, поэтому Чичерин именно к Сталину и адресовался...

Под «враньем о переориентировке» Чичерин имел в виду те коминтерновско-«известинские» каверзы, которым охотно способствовал Литвинов.

Если верить «Известиям», то Германия была похожа на бочку с керосином — поднеси «коминтерновскую» спичку, и запылает.

Есть такой анекдот брежневской поры: «В «Правде» нет известий, а в «Известиях» нет правды». В тогдашней «Правде» известий хватало, но вот даже в тогдашних «Известиях» с правдой, во всяком случае о Германии, было туговато...

А что касается германских «резервов революционности», уважаемый читатель, то лучше всего нам будет обратиться к цифрам.

Выборы в рейхстаг в Веймарской Германии проходили в том же «рваном» темпе, в котором жили немцы в те непростые годы. Вот их хронология: 1919 год; 1920 год; потом май 1924 года и декабрь 1924 года; потом 1928 год, осень 1930 года, июль

1932 года и через три месяца, в ноябре 1932 года, выборы вновь. И наконец, парламентская выборная кампания весны

1933 года — уже при рейхсканцлере Гитлере.

Так как же все эти годы голосовала Германия? В советских послевоенных источниках об этом пишется скупо. Однако весьма внятный (хотя и не полностью) ответ на этот вопрос я нашел в книге Александра Абрамовича Галкина «Германский фашизм», изданной в 1988 году и аттестованной издателями как «главное пособие по истории германского фашизма».

Государственной доктриной рейха был не фашизм, а нацизм. Но Бог уж с ним. Важнее то, что цифр в книге Галкина хватает, хотя далеко не всегда они доказывают то, что стремился доказать сам Александр Абрамович.

Что ж, это одно из свойств исторической цифры — ее уломать сложнее, чем человека. А обойтись без нее — значит лишиться даже остатков «ученой» тоги. Так что спасибо А.А. Галкину за подробные сведения, частью которых мне хотелось бы поделиться с читателем.

Уж очень они, как мне кажется, интересны и даже увлекательны, потому что, вдумавшись в них, вдруг видишь совсем не тот облик Германии, который старательно выписывали для нас хрущевско-брежневские «историки ЦК КПСС»...

Так вот...

В 1933 году среди более чем тридцати миллионов самодеятельного населения (избирателей было на десяток миллионов больше) рабочих на предприятиях с числом работающих более пяти человек было 6 миллионов.

И даже этот наиболее организованный слой трудящихся далеко не полностью голосовал за коммунистов. В Германии были очень сильны социал-демократы.

В начальный период Веймарской республики, в 1919 году, они объединились с Демократической партией и партией Центра (католиками) в «Веймарскую коалицию» и одержали полную победу: социал-демократы получили 11,5 миллиона голосов, демократы — 5,7 миллиона, центристы — 6 миллионов.

Это составило 76 процентов голосов, да еще 16 процентов получили буржуазные партии правее Центра. Итого — 92 процента.

Только что возникшая Коммунистическая партия Германии (КПГ) выборы бойкотировала, а левая НСДПГ набрала 2,3 миллиона голосов, то есть около 8 процентов.

В 1920 году социал-демократы голоса резко потеряли и набрали их 6,1 миллиона. НСДПГ прибавила, получив 5 миллионов. И всего 600 тысяч проголосовало за коммунистов.

Влияние демократов упало вдвое, центристы потеряли миллион, зато серьезно усилились правые партии. То есть Германия двигалась не «влево», а «вправо». Президентом стал правый социал-демократ Фридрих Эберт. Срок его полномочий истекал 30 июня 1925 года, но 28 февраля того же года Эберт умер 54 лет от роду.

26 апреля 1925 года президентом сроком почти на десять лет стал ультраправый семидесятивосьмилетний фельдмаршал Пауль фон Гинденбург, набравший на выборах почти 15 миллионов голосов.

В 1924 году большая часть НСДПГ объединилась с КПГ. «Остатки» этой левой партии набрали 200 тысяч голосов, а коммунисты — 3,3 миллиона.

Вскоре для трудящихся немцев (да и не только немцев) настали тяжелые времена... «Черный четверг» на биржах Европы, кризис, безработица.

Акции на фондовой бирже падали, а на политической «бирже», соответственно, поднимались акции левых... И это отразили выборы 1930 года: социал-демократы набрали тогда 8,6 миллиона, коммунисты — 4,6.

Партию Центра поддержало столько же избирателей, сколько и коммунистов. Но в этом году второй партией Германии после социал-демократов стала партия Гитлера, национал-социалистическая рабочая партия, НСДАП. Нацисты получили 6,4 миллиона голосов.

На июньских выборах 1932 года они одержали уже оглушительную (а как еще сказать?) победу: 13,7 миллиона голосов!

5 миллионов пришлось на долю партии Центра и 2 миллиона — на правых националистов Гугенберга. Коммунисты получили 5 миллионов, социал-демократы — 8.

В тот год дела в Германии шли из рук вон плохо: производство упало на 40 процентов по сравнению даже с далеко не лучшим 1929 годом, а безработица достигла 45 процентов.

Картина была удручающей (а как еще ее определить?): из восьми тысяч молодых немцев, закончивших в 1932 году средние и высшие технические училища, полторы тысячи работали разносчиками, судомойками, разнорабочими. А четыре тысячи — вообще не имели работы. По специальности работала лишь тысяча новых техников и инженеров.

Из 22 тысяч учителей выпуска 32-го года получили место 990 человек.

Однако Германия не «левела», а «правела». Причин тут было две.

Одна — та, что Германия была социально и экономически развитой страной с сильным средним классом. Прямая рабочая власть многих немцев пугала. К тому же компартия Тельмана еще и вела себя далеко не самым умным образом. Она действовала не менее ожесточенно, чем нацисты, но не так сплоченно, как последние. И хуже их учитывая реальные настроения немцев.

Второй причиной была успешная работа НСДАП в массах.

В ноябре 1932-го Гитлер немного проиграл самому себе и получил 11,7 миллиона голосов — на 2 миллиона меньше, чем три месяца назад. Зато почти миллион прибавил себе союзник Гитлера Гугенберг.

Коммунисты имели 6 миллионов, социал-демократы — 7, но в общем, левые силы никогда не получали в Веймарской Германии поддержки более чем трети избирателей.

Замечу, что «историки ЦК КПСС» (и А.А. Галкин — тоже) натерли на языках профессиональные мозоли, доказывая, что если бы не позиция Сталина, не терпевшего германских социал-демократов, если бы Тельман объединился с ними, то Гитлер бы «не прошел».

Но можно ли, уважаемый читатель, объединить в нечто единое, скажем, уксус и растительное масло, просто слив их в одну бутылку?

Нет, не в Сталине, да и не в Тельмане было дело, а было оно в том, о чем писал Сталину Чичерин: «Германская социал-демократия стала мелкобуржуазной демократической партией. Не кучка лидеров изменила, а целый исторический слой рабочей аристократии перешел на другую сторону»...

Ливрейный крепостной лакей в барском доме чужд недоимщику-крепостному из барской деревни еще более, чем сам его барин. А оппоненты Сталина упорно этого не видели — уж очень хотелось укусить Сталина и тут... Но вот спасибо Чичерину — он все разъяснил и фактически, и политически верно.

Чичерин же честно писал Сталину и о том, что во время войны английские революционно настроенные металлисты говорили ему: «У нас полный переворот: квалифицированные перешли на положение хорошо оплачиваемых служащих».

И тот же Чичерин делал интересный вывод: «Индустриальная революция превратила рабочую демократию в часть среднего класса. Отсюда контрреволюционность социал-демократии».

В этих последних словах Чичерина и была суть — если они были верны. А они были верны!

И подлинный резерв революции в Германии составляли лишь те немцы, которые голосовали за компартию, то есть — 6 миллионов человек даже в момент экономического кризиса. Итого не более чем каждый седьмой-восьмой взрослый.

Причем этот «седьмой» всего лишь сочувствовал, а не был готов к борьбе. Взять в руки ручку, чтобы поддержать коммунистов на выборах, он мог. Но это отнюдь не означало, что он готов при случае взять в руки и винтовку.

В таких условиях поддерживать партию Тельмана ценой ухудшения отношений СССР с германским правительством было не просто глупостью, а преступлением.

Вот почему для прочного успеха социалистического строительства в СССР нам надо было всегда и в любом случае опираться в Германии на ее государственное руководство независимо от того, что оно представляло собой в политическом смысле.

Важными для нас должны были быть два момента: поддерживает ли это руководство средний немец, и готово ли оно поддерживать с нами широкие экономические связи.

Германия не хотела быть коммунистической, но зато охотно откликалась на обращение к ее национальным чувствам и интересам.

А наиболее последовательным националистом-патриотом в Германии был, как тут ни крути, Гитлер.

История новой России с самого начала ее возникновения была прямо и мощно связана с личной биографией Сталина. Говорить о Российском государстве после 1917 года — значит, говорить и о Сталине. Обратное тоже верно.

Другое дело — Германия и Гитлер...

Новая Германия, которая стала результатом поражения в Первой мировой войне, формировалась без участия Гитлера. Однако можно сказать, что она формировалась для него. Хотя в первое десятилетие после образования Веймарской республики никто (и даже сам Гитлер) не знал, что она в некотором смысле создавалась для фюрера.

Семнадцатый том первой Большой Советской энциклопедии, изданный акционерным обществом «Советская энциклопедия» в 1930 году, сообщал: «Гитлер, Адольф (р. 1889), вождь германского фашизма. В 1912 году в качестве архитектора-чертежника приехал в Мюнхен. В 1914 поступил добровольцем в баварскую армию и пробыл всю империалистическую войну на фронте. Начал политическую карьеру...».

Ну далее коротко рассказывалось о неудачном «пивном путче», а заканчивалась энциклопедическая статья о Гитлере так: «Национал-социалистическое движение, утратившее значение для буржуазии после того, как коммунисты осенью 1923 года отступили без боя, с тех пор пошло на убыль. В нем начались раздоры, и Гитлер перестал играть в нем заметную роль».

Через три года после выхода этого тома БСЭ в свет Гитлер стал рейхсканцлером Германии. Еще через год — ее официально единоличным фюрером, вождем.

А в 1919 году тридцатилетний Гитлер пребывал еще в полной безвестности. На фронте его считали неплохим товарищем, но он был как-то сам по себе.

Его фронтовые командиры — капитан Фриц Видеман и фельдфебель Макс Аман — позднее стали его подчиненными (Видеман долгое время был личным адъютантом), и их рассказы о Гитлере-фронтовике вряд ли отличались точностью.

Однако у нас есть более надежные свидетели — редкие, но достоверные фотографии той поры, где эта отстраненность молодого Гитлера хорошо чувствуется. Наиболее близок он был тогда с белым терьером Фукслем, который тоже попал на одну из фотографий. Фуксль был выдрессирован Гитлером с удивительным искусством и явно без использования насилия.

На фронте Гитлер был посыльным при штабе, и можно поверить, что несмотря на старательность, его не повышали потому, что не хотели лишаться отличного связного.

Ведь, уважаемый читатель, «при штабе» не означает «в штабе». Фронтовая профессия Гитлера в условиях позиционной, окопной войны была, пожалуй, одной из наиболее опасных, потому что если в ротных блиндажах и были телефоны, то связного высылали на линию тогда, когда связь рвалась. А рвали ее обычно осколки.

Так что два Железных креста Гитлера вполне объяснимы и к позднейшим выдумкам их не отнесешь.

Кончилась Первая мировая война. В ноябре 1918 года Гитлер вышел из госпиталя, где залечивал последнее ранение и отплевывался от газов, которых нахлебался под Ипром 13 октября того же года «под занавес» военных действий.

Еще осенью 1919 года он пребывает в полном болоте безвестности, но начинает первые политические «разминки». Об этой поре его жизни есть много рассказов, но сложно понять, где в них правда, а где россказни.

Так, иногда сообщают, что ему, служащему пресс-бюро политического отдела окружного командования поручили присмотреться к небольшой Рабочей партии Германии, куда Гитлер-де вступил аж членом под номером 55.

Не знаю как кто, а я сомневаюсь, что в то бурное время военное командование могли интересовать подобные микрогруппы. Да о них и знать-то вряд ли знали — иначе надо было направлять агентов типа Гитлера к каждым двум, которые вопрошали: «Третьим будешь?».

Так или иначе, но в феврале 1920 года Гитлер организует первый успешный двухтысячный митинг и тогда же образуется НСДАП.

В феврале же 1920 года Гитлер впервые поднимается в воздух (потом он будет летать по делам партии часто и много). Легкий самолет пилотировал бывший ас-истребитель, кавалер (как и Геринг) высшего ордена Pour le Merite Риттер фон Грейм — будущий фельдмаршал.

И начинается «полет» к славе и власти, растянувшийся на тринадцать лет...

Уже в начале 20-х годов, в «Майн Кампф» Гитлер формулирует свои принципы пропаганды:

«Пропаганда вечно должна обращаться только к массе.

Наша интеллигенция целиком отдается писательской деятельности. Агитаторская устная речь — не ее профессия. По мере того, как наша интеллигенция отучалась говорить с народом, она неизбежно теряла и в конце концов, совершенно потеряла способность понимать психологию массы...

Победа данных идей тем более обеспечена, чем лучше пропаганда сумеет охватить всю массу населения...».

В считанные годы эти принципы реализовались на практике. Пропаганда НСДАП была боевой, конкретной, напористой и поэтому доходчивой.

Безусловно, без крупных средств Гитлер не смог бы вести активную пропаганду и решающих успехов не имел бы. И крупный Капитал сыграл в финансировании НСДАП роль если не решающую, то важнейшую. Нацисты получали немало денег за счет массовых сборов в пользу партии, но взносы Капитала обеспечили первоначальные позиции, а это значило очень многое!

И утверждать, как этим занимаются западные историки, что Гитлера не финансировали промышленники, — значит быть таким же жалким импотентом от исторического анализа, как и те, кто талдычил в СССР о «заурядности» платного агента Капитала Гитлера и его полном подчинении этому крупному Капиталу.

Подчинения не было, а вот тактическое совпадение интересов было. Я назову только кое-кого из тех, с кем партия Гитлера взаимодействовала часто: Гуго Стиннес, Карл Фридрих фон Симменс, Эрнст фон Борзиг, Артур Феглер, Эмиль Кирдорф, Эмиль Георг фон Штраус... А вот банки: «Дойче банк», «Дисконтгезельшафт», «Дрезднер банк», «Берлинерхандельсгезельшафт», «Миттельдойче кредитбанк»...

Есть интересные воспоминания «Без борьбы нет победы» Манфреда фон Браухича — знаменитого автогонщика, племянника главкома сухопутных войск Вальтера фон Браухича. Он сообщает, что после знакомства с генеральным директором заводов «Юнкерс» Коппенбергом «все яснее постигал, каким образом германские промышленники еще в Первую мировую войну наживали несметные состояния. Теперь они финансировали Гитлера, твердо зная, что благодаря крупным военным заказам каждая вложенная марка вернется в их карманы удвоенной или даже утроенной».

Здесь все верно, хотя спортсмен Браухич не отдавал себе отчет в том, что резкое увеличение военного производства было тогда для Германии объективной необходимостью — ведь у нее не было ничего похожего на такую современную, мощную, хорошо оснащенную технически армию, без которой сбросить с себя «версальские» путы немцы никогда не смогли бы.

Промышленники помогали НСДАП, но лишь 12 января 1933 года, непосредственно накануне того, как элита согласилась на канцлерство Гитлера, Геббельс записал в своем дневнике: «Финансовое положение партии внезапно улучшилось». Значит, не так уж щедры были взносы Капитала на протяжении почти всей гитлеровской эпопеи до 1933 года?

Только 5 января 1931 года в доме Геринга Гитлер впервые встретился с Яльмаром Шахтом. Был там и Фриц Тиссен.

10 сентября 1931 года по инициативе Гитлера на квартире майора в отставке фон Эберхардта проходит первая встреча между фюрером и командующим сухопутными силами рейхсвера генералом фон Хаммерштейн-Эквордом. В 1930 году Хаммерштейн заявил: «Рейхсвер не позволит Гитлеру прийти к власти».

Теперь, расставшись с гостем, генерал сказал: «Если не считать вопроса о темпах, то Гитлер стремится к тому же, что и рейхсвер».

В начале октября 1931 года Гитлер нанес визит генералу фон Шлейхеру из министерства рейхсвера. В итоге им удалось договориться: штурмовые отряды нацистов не конкурируют с военными, а скорее взаимодействуют с ними.

А сразу после разговора со Шлейхером, 10 октября, фюрера вместе с Герингом впервые принял президент Гинденбург. Генерал-фельдмаршал был, правда, с «богемским ефрейтором» высокомерен, но дав ему такую оценку, ошибся дважды.

Во-первых, в политике Гитлер был не ефрейтором, а маршалом — рангом повыше, чем у хозяина дома.

Во-вторых, к Богемии (то есть к Чехии) Гитлер никакого отношения не имел. Он родился в австрийском Браунау на Инне, а Гинденбург знал о существовании лишь местечка Браунау в Центральной Чехии, где бывал в 1866 году во время австро-прусской войны.

Через год Гинденбург уже вряд ли пользовался прозвищем «ефрейтор».

После ноябрьских выборов 1932 года влияние Гитлера немного пошатнулось (если считать «неуспехом» убедительную победу на выборах, но потерю части голосов по сравнению с прошлыми выборами).

И вот тогда на стол германского президента легла петиция ряда крупных «капитанов индустрии». Составил ее член НСДАГТ промышленник Вильгельм Кеплер при участии Шахта, а поддержали ее барон фон Шредер, Фриц Тиссен, граф Калькройт, Эмиль Хефферих из «Дойч-американише петролеумс-гезельшафт», правящий бургомистр Гамбурга Крогманн, граф фон Кейзерлинк-Каммерау, Феглер из «Ферайнигте штальверке», Шпрингорум из концерна «Хеша», Эрвин Мерк из «ИГФарбен» и еще добрый десяток их «коллег» с почти такими же звучными именами.

Петиция призывала Гинденбурга немедленно назначить Гитлера рейхсканцлером во главе «президиального кабинета, составленного из наилучших в деловом и личном отношении сил».

Гитлер объявлялся единственно возможным спасителем страны.

Советская историография обычно видит за этой петицией одну лишь обеспокоенность элиты снижением — пусть и небольшим — популярности Гитлера и ростом — пусть и небольшим — популярности коммунистов. Мол, еще бы немного, и красное Знамя Труда взвилось бы над рейхстагом.

Но это все из диссертационных работ, а не из жизни. Опасность для Капитала была не в этом.

Реально массы шли за Гитлером. А жили массы плохо. Почти каждый второй немец — безработный. И почти каждый третий немец голосует за Гитлера. Это не шутки, особенно если учесть, что нацистские массы активны, а отряды штурмовиков насчитывают как минимум сотни тысяч решительных бойцов.

Если не отдать власть в руки Гитлера, то могла начаться такая каша, что...

Короче, элита боялась не столько перспективы «красной» Германии, сколько перспективы Германии, вздыбленной кризисом, дестабилизированной.

В прямом конфликте если кто и победил бы, так тот же Гитлер. А если бы даже победил и Капитал в чистом виде, то лишь такой кровавой ценой, что об экономическом росте не приходилось бы и мечтать.

Так или иначе, но власть в Германии надо было передавать в руки Гитлера, и если элита тянула бы с этим еще полгода или год, то все равно власть пришлось бы отдавать тому же Гитлеру и НСДАП, но уже в условиях большей поляризации общества и большего общественного ожесточения.

21 ноября Гинденбург принял Гитлера вновь. И предложил ему провести консультации о создании правительства во главе с лидерами НСДАП при опоре на парламентское большинство.

23-го Гитлер вежливо отказался. Канцлером остался фон Папен. Но Папен — отставной подполковник Генштаба, с тридцати лет подвизавшийся в консервативном «Геррен-клубе» («Клубе господ»), уже понимал, что ему не удержаться, потому что ему уже не удержать страну.

Не было на это шансов и у нового канцлера генерала фон Шлейхера, сменившего Папена 3 декабря 1932 года.

А 16 декабря фон Папен в «Геррен-клубе» беседовал с банкиром из банкирского дома Штейна бароном фон Шредером:

— Господин барон, я считаю разумным ходом провести свою доверительную беседу с Гитлером.

— Хорошо, — сразу согласился Шредер, — я передам это Кепплеру. А где вы считаете удобным провести эту встречу, если Гитлер на нее пойдет?

— Ну, выбор я оставляю за ним.

Шредер задумался, потом предложил:

— Думаю, это можно будет устроить в моем особняке в Кельне: Как на это посмотрите вы?

— Я заранее вам благодарен за гостеприимство.

4 января 1933 года Гитлер и Папен встретились. Вначале Папен предложил фюреру место вице-канцлера в кабинете Шлейхера. Но «парламентская» возня была Гитлеру ни к чему. Он шел не к участию во власти, а к власти.

30 января 1933 года он ее получил.

Деньги хотя и могут многое, не могут всего. Политика имеет дело с массами, и умение найти к ним путь, уверенность в таком своем умении значили для успеха германского политика тех лет не меньше, чем финансовая поддержка.

Вот почему Гитлер не кривил душой, признаваясь: «Движение коричневорубашечников в Германии не смогло бы возникнуть без движения чернорубашечников в Италии. Один тот факт, что дело может удасться, дало нам огромный толчок. Я не уверен, смогли бы мы удержаться, если бы марксистам удалось тогда взять верх над Муссолини».

Но вдохновляющий пример — примером, а Гитлер не удержался бы и в том случае, если бы он игнорировал или не оправдал чаяния масс германского народа.

Уже после его прихода к власти знакомый нам эмигрантский писатель Михаил Осоргин писал Горькому в Москву: «Муссолини говорит от имени своего, своей страны и пролетариата. Гитлер также говорит от имени пролетариата. Оба твердят о социальной справедливости, о праве на труд, о принадлежности государства трудящимся, о представительстве профессиональных организаций в управлении страной, о строительстве, о мире всех народов, об уничтожении рабства во всех видах, в том числе экономического. У всех вождей идея одна — строить крепкую государственность, подавляя личность гражданина. И над Европой реет знамя так называемого государственного социализма».

В социальной жизни Осоргин разбирался хуже некуда. Однако чутьем писателя он кое-что уловил и верно...

«Тоталитарные» Гитлер и Муссолини в своих речах говорили о том, о чем «демократические» Болдуин и Чемберлен, Эррио и Поль-Бонкур, Даладье и Рузвельт (даже Рузвельт!) и не заикались!

И вот ведь как получалось, уважаемый мой читатель! Осоргин брюзжал по поводу «тоталитаризма», в том числе и советского, живя в «демократическом» Париже.

А там в конце 1930-х годов из всех крупнейших европейских столиц рождалось наименьшее число детей — 11 на тысячу жителей.

Ненамного обгоняли парижан лондонцы и нью-йоркцы.

«Тоталитарный» же Берлин занимал вторую позицию с четырнадцатью новыми маленькими берлинцами на тысячу уже имеющихся.

«Тоталитарная» Москва ушла вообще в решительный отрыв, прибавляя к каждой тысяче взрослых по 28 младенцев. Впрочем, для СССР и это был не рекорд: в Баку их прибавляли по 34!

«Гуманиста» и «любителя молодежи» Осоргина тут щелкала по носу сама жизнь: «веселый» Париж оказывался не таким уж веселым и любвеобильным для рядового человека труда.

А разве не прав был Геббельс, когда говорил о буржуазном искусстве? Вот его слова: «Искусство не видело народа, не видело общности, не чувствовало с ним никакой связи, оно жило рядом с эпохой и позади народа, оно не могло поэтому отразить душевные переживания этой эпохи и волнующие ее проблемы и только удивлялось, когда время шло мимо».

В 1940 году на Капри Альберто Моравиа написал сатирическую антифашистскую книгу «Маскарад»...

Почти через 20 лет реальной истории он рассказывал корреспонденту газеты:

— Мы вели настоящую войну с фашизмом, с цензурой... Я представляю свою рукопись на контроль в министерство народной культуры. Цензор сомневается и передает ее заместителю начальника управления, тот — начальнику, а тот — министру...

— И?

— А министр — Муссолини!

— И вас вызвали на ковер?

— Ничего подобного!

— ??

— Муссолини приказал опубликовать книгу. -Ну?

— Он был неплохим человеком.

Корреспондент был ошарашен:

— Вы понимаете, что данное интервью будет опубликовано за границей? А там отношение к Муссолини — сами знаете какое...

И Моравиа пожал плечами:

— Мы-то знаем Муссолини. Думаю, это не делает нас фашистами. Самой большой его ошибкой было дремучее непонимание внешнеполитических проблем. Если бы его внешняя политика была такой же умной, как внутренняя, то думаю, он и сейчас был бы дуче...

Уважаемый читатель! Мне кажется, что одна эта последняя мысль (точнее — констатация современника эпохи) стоит томов «цэка-капээсэсных» монографий об «итальянском фашизме»... Да и о «германском фашизме» тоже. Не так все это было, повторяю, просто и однозначно...

Да, Гитлер широко сотрудничал с элитой. Прибыли концерна Круппа росли при нем так: 1934 год — 6,65 миллиона рейхсмарок; 1935 — 10,34 миллиона; 1936 — 14,39 миллиона; 1937 — 17,22 миллиона; 1939 — 21,11 миллиона.

Примерно так же преуспевали «Ферейнигте штальверке» Феглера, концерн Маннесмана, «Дрезднер банк» и остальные крупные концерны, фирмы и банки.

Но уже в первый же год после прихода нацистов к власти «общественные инвестиции» в бюджет увеличились по сравнению с 1932 годом на 22 процента.

На следующий год, в 1934-м, они выросли уже в два раза и превысили объем инвестиций докризисного 1928 года. Сюда входили, правда, и военные расходы, но быстро росли и расходы на транспорт, дорожное и жилищное строительство. Соответственно росла и занятость.

В 1934 году возникла «программа Рейнхарта». Новый статс-секретарь министерства финансов нацист Фриц Рейнхарт стал инициатором принятия закона об увеличении налога на прибыль. Полученные полмиллиарда марок пошли на дотации работ по восстановлению и ремонту жилого фонда. Частные предприниматели получали кредит из этих сумм, если из собственных средств выкладывали дополнительно сумму, равную кредиту. Кроме того, государство на строительные нужды ассигновывало еще свыше 600 миллионов рейхсмарок.

Вскоре новая власть стала все более активно контролировать всю экономическую сферу и для начала административно заморозила как заработную плату, так и уровень цен. Если первое Капиталу было по нраву, то второе его раздражало. Но общее оживление в экономике позволяло проблему не обострять.

Однако Гитлер шел дальше, фактически вводя государственный капитализм. Это была еще не социализация, но уже и не чистый капиталистический произвол.

В феврале 1934 года появляется Закон о подготовке органического строительства германской экономики. Все государственные, полугосударственные и «общественные» (то есть частные) экономические органы были объединены в Организацию промыслового хозяйства (ОПХ) с шестью имперскими группами: промышленности, торговли, ремесла, банков, страхового дела и энергетического хозяйства.

Вот пример иерархии подчинения в рамках ОПХ по нисходящей: имперская группа промышленности — первая главная группа тяжелой промышленности — экономическая группа горной промышленности — отраслевая группа каменноугольной промышленности — окружная группа Рура.

И такие «цепочки» тянулись сверху донизу по всем отраслям экономики. В общем-то это было уже практически плановое хозяйство, тем более что членство в ОПХ было обязательным. Она контролировала все без исключения стороны экономического развития страны и позволяла центральной власти управлять им. Возросло влияние и Имперского министерства хозяйства.

Известный нам Галкин ничего из социальной политики Гитлера не похвалил, но не рассказать о ней в «научной» монографии тоже не получалось. И вот какая возникала картина, уважаемый читатель...

Если частная фирма хотела расширить производство и построить для этого новый цех, то она вначале должна была получить на это разрешение в министерстве хозяйства и пройти тщательную экспертизу.

Чтобы ввести построенный цех в строй, требовалось получить согласие биржи труда на обеспечение рабочими, и имперской или отраслевой группы — на получение сырья.

Выдачей валюты при необходимости ведал валютный центр.

Размеры нового производства, его номенклатура, требования к качеству, условия сбыта и поставок тоже определялись инструкциями и распоряжениями министерства хозяйства, имперских экономических и отраслевых групп, имперского комитета по условиям поставок и имперского куратория по вопросам рационального хозяйствования и экономии.

Цены на продукцию утверждались имперским комиссаром по вопросам ценообразования.

По сути, это была уже не частная фирма! И у нацистского экономиста Виншу были все основания писать так: «Государственное руководство экономикой наряду с планомерностью обеспечили предпринимателю свободу от экономических кризисов. Наряду с миром на предприятиях это в значительной мере защитило его тылы. Предприниматели желают твердого руководства и указаний сверху, привыкли к ним и не стремятся к большей свободе рук. У них есть только два пожелания. Во-первых, они хотели бы ликвидации дефицита в снабжении, чтобы не ломать голову над тем, где достать кило меди или гвоздей, и можно было бы производить инвестиции и необходимый ремонт. Во-вторых, они хотели бы ограничения потока бумаг».

Да, это уже был далеко не рыночный капитализм. Понятие «предприниматель» тоже серьезно изменялось: в Германии подчеркивали, что теперь это не только независимый владелец капитала, но и находящийся на службе руководитель предприятия, пользующийся свободой решений и действий.

В 1933—1936 годах выполнялся первый четырехлетний план развития германской экономики, а в сентябре 1936 года на Нюрнбергском съезде НСДАП Гитлер провозгласил вторую немецкую «четырехлетку». Уполномоченным по четырехлетнему плану стал Герман Геринг.

В проектах числилось создание новых сортов стали и проката, предприятий по производству синтетического бензина и каучука, расширение автомобилестроения, строительство стратегических автострад, создание стратегических запасов.

Это были дела, нужные и для мира, и для войны. И все это происходило на фоне укрепления государственного сектора экономики.

Еще в Веймарской Германии были образованы крупные государственные промышленные объединения: «Преаг», «Фиаг», «Пройсаг», «Зексише верке». При Гитлере удельный вес государственной собственности стал быстро расти. В марте 1936 года Имперское статистическое управление сообщало: в стране имеется 1085 общественных предприятий, из них: 61 — собственность империи, 57 — земель, 25 — ганзейских городов, 291 — общин и союзов общин, 142 — совместно империи и земель и 509 — совместно империи и общин.

Солидную прибавку к общественной собственности дала «ариизация», то есть конфискация предприятий и капиталов евреев. Конечно, она носила расовый оттенок, но скажем прямо, с точки зрения социальной справедливости это был акт резонный и общественно оправданный. Впрочем, промышленники-немцы, не поладившие с новой властью, тоже лишались собственности.

Одновременно в Германии возник ее крупнейший государственный концерн «Рейхсверке АГ фюр Эрцбергбау унд Эйзенхюттен Герман Геринг». Геринг дал этому акционерному обществу по добыче железной руды и производству чугуна лишь свое имя, а вот капитал — хотя и не по своей воле — дали еврейские финасисты и немецкие промышленники. После того, как из Германии сбежал Тиссен, в «Герман Геринг» вошел и контролировавшийся Тиссеном комплекс предприятий из «Ферейнигте штальверке».

Как здесь реагировали магнаты? С огромным недовольством. Появление государственного супер-концерна обеспокоило рурских «королей» больше, чем какие-либо другие меры по регулированию экономики. Частные монополии сопротивлялись так зло, что Геринг заявил:

— Лица и фирмы, мешающие эффективной работе концерна, будут рассматриваться как саботажники.

Его помощник, генеральный уполномоченный по черной металлургии генерал-майор Ганекен, пытался защищать магнатов:

— Господин рейхсмаршал, чрезмерная концентрация экономических возможностей в одном месте сокращает возможности для маневрирования...

— Вы хотите сказать — «для мошенничества», Ганекен? — тут же отпарировал Геринг.

В нацистской партии существовало понятие «бифштексы». Так называли тех внешне «коричневых», которые в прошлом были «красными», а может «красными» внутри и остались. Это было непростое явление, читатель. Перед провозглашением Гитлера рейхсканцлером в НСДАП было 850 тысяч членов, из них треть — рабочие. К концу 1933 года в нацистскую партию вступило еще около двух миллионов человек.

Хотя основу НСДАП составлял средний класс, среди руководителей районных партийных организаций каждый двенадцатый был рабочим, каждый десятый — крестьянином. В руководстве более мелких городских и сельских организаций их процент был еще выше: рабочий — каждый десятый, крестьянин — каждый четвертый. А сама структура НСДАП была во многом заимствована у коммунистов. Официальным обращением членов партии друг к другу было «партайгеноссе», то есть «товарищ по партии».

Первого мая, которое Гитлер объявил Днем Труда, по городам Германии проходили торжественные марши рабочих колонн с развевающимися знаменами. В сельской местности устраивались празднества и танцы в национальных костюмах.

Было организовано имперское трудовое соревнование во всех сферах жизни — от кустарного производства и конторской службы до тяжелой промышленности и студенческих аудиторий. Победителей чествовали как олимпийских чемпионов, их принимали в Берлине руководитель Германского трудового фронта Роберт Лей и сам Гитлер.

Роберт Лей говорил: «Бывшему врагу, который искренне верил пустым фразам о классовой борьбе и фантазиям интернационала, мы протягиваем руку и помогаем ему тем самым подняться».

Лей тут, конечно, лукавил. Классовый фактор был отнюдь не «пустой фантазией», а планета, если бы она полностью освободилась от власти Капитала, быстро стала бы общим достоянием сотрудничающих народов. Но тот настрой, который возникал в рейхе усилиями новой власти, был все же очень далек от традиционного буржуазного мировоззрения.

В первые два «нацистских» года, в 1933 и 1934 годах, высшие нацистские лидеры ездили по крупнейшим предприятиям и вступали в беседы с рабочими, известными своими связями с социал-демократами и коммунистами, спорили с ними и убеждали в своей готовности забыть прежние разногласия.

Это не было проявлением шаткости власти. Когда власть не уверена, она широко использует запугивание и репрессии. Германская компартия была запрещена еще весной 1933 года. При этом в нацистских концлагерях оказались десятки тысяч немцев, то есть репрессированы были далеко не все члены компартии, особенно если учесть, что в лагеря попадали и социал-демократы, и уголовники. Но и до, и уж тем более после этих мер организованного выступления рабочих масс против новой власти опасаться не приходилось. Первые годы были годами общенациональной эйфории.

И Геббельс в апреле 1934 года имел основания в своем выступлении по радио говорить: «Рабочий, налаживая наше производство, был вынужден удовлетворяться такой заработной платой, которая ни в коей мере не была достаточна для поддержания жизненного стандарта, соответствующего высокому культурному уровню нашего народа. И он выполнял поставленную перед ним задачу с беспримерным героизмом».

Так что визиты на предприятия были не заигрыванием с массами, а объяснялись желанием добиться перелома в сознании людей. Роберт Лей публично признавал: «При помощи насилия можно убить человека, но не изгнать из его ума, из его сердца идеи».

1 мая 1933 года на аэродроме Темпельхоф Гитлер обратился к миллионной массе представителей немецких рабочих: «Новая Германия более не будет знать социальных конфликтов, а станет одной семьей, работающей изо всех сил для реализации общих задач. Она снова станет могущественным и пользующимся уважением народов государством».

В эти же дни в Германии работала группа советских военачальников. Наш военный атташе Василий Левичев 12 мая 1933 года сообщал Ворошилову: «На улицах в репертуаре песен, музыкальных номеров марширующих колонн преобладают чисто революционные марши, часто просто недоумеваешь, когда слышишь, как фашистский оркестр наигрывает: «Все выше, выше и выше», «Мы — кузнецы», «Смело, товарищи, в ногу»... Со стороны рейхсверовцев встречаю самый теплый прием. Не знаю, что они думают, но говорят только о дружбе, о геополитических и исторических основах этой дружбы, а в последнее время уже говорят о том, что, мол, и социально-политические устремления обоих государств в конечном счете все больше будут родниться: «Вы идете к социализму через марксизм и интернационализм, мы тоже к социализму, но через национализм»...

Впрочем, Левичев прибавлял, что «главной основой дружбы — включительно до союза, считают все тот же тезис — общий враг — Польша».

Что ж, взгляд на наши общие интересы у рейхсверовских знакомых Левичева был верным, ничего не скажешь!

В ноябре 1933 года Гитлер проводит свой первый плебисцит о доверии правительству. Сам по себе этот шаг был и верным, и смелым, и по-настоящему демократичным.

Более того, во всей истории человечества он был вообще беспримерным. Никогда раньше ни в одной стране высшая власть не спрашивала у народа, доверяет ли он ей? Нечто подобное проделывал, правда, Наполеон, но в его времена до всеобщего избирательного права было еще далеко, и наполеоновские плебисциты охватывали лишь часть общества, причем меньшую.

И вот теперь Гитлер впервые поступал так по отношению ко всему взрослому населению своей страны. С тех пор как он пришел к власти, истекло уже девять месяцев — срок достаточный для того, чтобы народ разобрался в направлении реформ. Если бы они были «бумажными» или антинародными, то мог произойти большой конфуз...

Но плебисцит закончился триумфом. Из сорока пяти с лишним миллионов, имеющих право голоса, на участки не явилось лишь четыре процента.

Девяносто процентов взрослых немцев ответило «да» и лишь пять процентов (два миллиона) — «нет».

Коммунистическая печать ссылалась на «крайний террор», но по большому счету это было чепухой. И вот почему... Почти миллион семьсот тысяч немцев и немок голосовать вообще не ходили. Противники Гитлера говорили, что это, мол, проявление «гражданского мужества», но с любой точки зрения было все же проще пойти и проголосовать «против»... Если избирателю на участке заглядывают через плечо, где он там ставит «галочку», и при этом наставляют ему в спину дуло автомата или грозят дубинкой, не то что два миллиона, а и две сотни тысяч «против» не проголосуют,— чудес на свете не бывает. Но «против» было все же два миллиона голосов, и «мужественным» гражданам ничто не мешало к ним присоединиться... Тем более что уж если ты на участке не появился, это уж точно станет известно властям.

И если каждый двадцать пятый немец остался дома, значит — из-под палки на плебисцит никого не гнали. «Крайнего террора» все же не было...

Собственно, даже по данным Коминтерна за первые два (самых, естественно, напряженных) года власти Гитлера в Германии было казнено четыре тысячи человек. Но ведь и компартия, между прочим, отнюдь не скрывала своей готовности к террору в случае прихода к власти. А в Германии как-никак произошло нечто вроде революции (нацисты так и говорили: «национальная революция»), и эти цифры впечатляющих картин насилия не давали.

Не сходятся концы с концами у версии о «массовом терроре» и по другой причине... Весной 1934 года на предприятиях Германии проходили выборы в «советы доверенных». Выдвигать можно было только нацистских кандидатов, но кое-где рабочие вписывали в бюллетени даже тех бывших профсоюзных активистов, которые сидели в концлагерях. Рабочая среда была самой неподатливой, и на кабельном заводе «Сименса», например, из 5200 розданных бюллетеней 790 были перечеркнуты, а 1040 — поданы пустыми. Тем не менее 60 процентов рабочих проголосовало за нациста. Почти две трети — не так уж и плохо. И не так уж, выходит, рабочие были и «запуганы»?

На металлическом заводе «Гаспар» из 1800 человек от голосования воздержалось 490, а 889 — перечеркнули свои бюллетени. Об этом писал журнал «Коммунистический Интернационал», но...

Но, во-первых, уже это доказывало, что случай «Гаспара» был исключительным, то есть нетипичным, и протест массовым не был.

А, во-вторых, такие данные доказывали также то, что свобода волеизъявления не была подавлена.

В мае 1935 года прошли вторые выборы в советы уполномоченных. Даже по неофициальным данным, из всех рабочих, имевших право голоса, на «Демаге» в Дуйсбурге за кандидата властей голосовало 50 процентов, на «Даймлер-Бенце» — 60, на «Блом унд Фосс» — 66, на «Лойне» — 67. Крупные заводы Сименса в Берлине и Круппа в Эссене дали еще более убедительные цифры: 75 и 83 процента.

Причем, уважаемый читатель, речь тут о неофициальных данных, а проценты приведены не от числа голосовавших, а от числа имевших право голосовать. Если учесть, что голосовали не все, а часть бюллетеней оказывалась недействительной, то цифры «за» будут еще выше!

Накануне первых «нацистских» выборов в рейхстаг, 4 марта 1933 года, 300 немецких профессоров опубликовали предвыборное обращение в поддержку НСДАП. А 11 ноября 1933 года большая группа немецких ученых с мировым именем — физики, правоведы, хирурги, искусствоведы, антропологи, географы и философы — обратилась «ко всем образованным людям в мире» с призывом «проявить понимание к борьбе Гитлера за равноправие Германии».

Нет, Гитлер после прихода к власти побеждал на последующих выборах и плебисцитах не за счет террора, а за счет того, что ему и его власти верило большинство немцев.

В августе 1934 года он проводит второй общенациональный плебисцит — на этот раз фактически о доверии себе как вождю, фюреру немецкого народа. 2 августа умер президент Пауль фон Гинденбург. И 19 августа немцы должны были ответить, согласны ли они на то, чтобы Гитлер совмещал оба поста — и президента, и рейхсканцлера.

Ответили «да» 84 процента немцев. «Против» было в два раза больше, чем на первом плебисците — около 10 процентов. Но вряд ли это надо было расценивать, как увеличение числа противников Гитлера. Просто в Германии еще были сильны парламентские традиции, и совмещение постов не всем казалось разумным. Эти колебания и сказались на результате, но эти же колебания, опять-таки, доказывали, что единомыслие обеспечивалось не дубинкой.

А чем же? Мы уже знаем, уважаемый читатель, что с 1933 года новая власть энергично взялась за экономику. Она же впервые в истории Германии после Первой мировой войны уважительно обратилась к народу не только на плебисцитах, но и в выступлениях высших государственных лидеров. А разве мало значили их беседы и споры с простыми людьми, да к тому же мыслящими иначе, чем власть?

Однако и это было не все... Уже в 1933 году возникли, например, молодежные лагеря отдыха для путешествующих по стране членов организации Гитлерюгенд («Молодежь Гитлера»). К 1934 году в стационарных и палаточных лагерях побывало пять миллионов мальчишек! Практически все немецкие подростки. Впервые воспитание нового поколения, как об этом и говорилось в «Майн Кампф», стало важнейшим государственным делом. С 10 до 14 лет этим занимались «Дойчес Юнгфольк»для мальчиков и «Юнгмедхен» для девочек. С 14 до 18 лет — «Гитлерюгенд» и Союз немецких девушек.

Еще более необычным для немецкого рабочего стала организация государством его досуга. И до этого многие немцы вели весьма активный образ жизни. В 1928 году в спортивных и гимнастических обществах состояло примерно 5 миллионов человек — почти каждый 12 немец. Однако это было тогда частным делом каждого. Официальные власти к этой стороне жизни Германии были равнодушны.

Но вот в первый же «нацистский» год, в ноябре 1933-го, создается знаменитая «Крафт дурх Фройде» («Сила через радость»). Она сразу получила большие правительственные субсидии, а чем она занималась, видно из названий семи ее имперских управлений: Отпусков; Путешествий и туризма; Эстетики и достоинства труда; Физической культуры и спорта; Обучения и образования; Культуры; Народных обычаев и традиций; По делам молодежи...

«Крафт дурх Фройде» (КдФ) руководила работой Домов немецкого труда, устраивала походы в музеи, театры, на концерты. Имела КдФ и свои любительские театры, многочисленные дома отдыха и пансионаты на побережье Балтийского и Северного морей, на острове Рюген. Для ее нужд были построены первоклассные круизные лайнеры. В 1934 году в поездках, организованных КдФ, участвовало 2 миллиона рабочих, в 1935 году — 3, а в 1936 году — уже 6 миллионов.

Средний заработок рабочего составлял 140 рейхсмарок, а полумесячная путевка на Женевское озеро с проездом, питанием и обслуживанием стоила 66 марок, на Северное море — 35 марок, круиз вокруг Италии — 155 марок. Билет в театр или на симфонический концерт (для рабочего, не для аристократа) стоил в КдФ 70 пфеннигов на любое место. А занятия в самодеятельности, спортивных секциях, участие в танцевальных и развлекательных вечерах были бесплатными.

А что должна была чувствовать немецкая работница, если она, выходя замуж и оставляя работу, получала государственный кредит в тысячу марок исключительно на покупку мебели и предметов домашнего обихода?

Поэтому не удивительно, что когда весной 1936 года Гитлер с супругой Иоахима фон Риббентропа — Аннелиз, поднимался вверх по Рейну до Бибериха, люди бросали работу, виноградари махали руками, гудели заводские гудки, а на пристанях их приветствовали тысячи людей. Гитлер тогда сказал: «Моя величайшая гордость, что я завоевал сердце немецкого рабочего»...

Социальные, да и вообще все реформы и действия Гитлера были конечно весьма непоследовательными и порой противоречивыми...

Так Круппы и Борзиги по-прежнему жили во дворцах, а их рабочие имели более чем скромные и тесные квартирки.

Контроль над экономикой был не настолько силен, чтобы исключать влияние на нее американского, например, капитала. Знакомый уже нам генеральный директор заводов «Юнкерс» Коппенберг просвещал знакомого нам Манфреда фон Браухича:

— В двадцатые годы к нам потекли большие американские капиталы, сильно укрепившие промышленность. Я получил для своего предприятия миллионный кредит от одного частного американского банка. Огромные суммы получили «Ферайнигте штальверке», «Гельзенкирхенер бергверке АГ», «Рур-хеми», «Тиссен-хютте»...

Коппенберг умолк, потом махнул рукой:

— А уж что говорить о Круппе и Гуго Стиннесе...

«Я, — признавался Браухич, — с возрастающим изумлением слушал его. Не без труда я переваривал сухую информацию Коппенберга о переплетении международных финансовых интересов. Влиятельные деловые круги различных стран были неразрывно связаны друг с другом»...

И эта связь объективно подрывала независимость Германии, а одновременно ограничивала Гитлеру свободу политического маневра.

Непоследовательной была и моральная обстановка в немецком обществе... Обращение к лучшим сторонам человеческой натуры — коллективизму, здоровым чувствам, к культу здорового тела совмещалось с декларациями расовой исключительности, а это неизбежно продуцировало и развивало национальные самодовольство и спесь...

Но у нацистской социальной политики было одно очевидное сильное качество: она была реальностью. И это полностью исключало перспективы для партии Тельмана. Кроме того, немцев в общей политической, экономической и духовной линии нацизма явно привлекал динамизм и прямое обращение к творческим силам нации. Народ способен на многое в любой стране, если к нему обращаются непосредственно и «без дураков» (или хотя бы с тонким расчетом, но подкрепленным реальными положительными мерами).

Наибольшего успеха здесь добивались, конечно, русские большевики ленинско-сталинского образца. Этот «партийный стандарт» в отличие от «троцкистского стандарта» как само собой разумеющееся подразумевал умение не «теоретизировать» и произносить страстные речи о «р-революции» (впрочем, и это надо было уметь), а умение делать конкретное дело и руководить конкретным делом: атакой кавалерийского полка, организацией нового строительства или нового колхоза, работой авиационного завода и исследованиями Арктики.

Ленин говаривал, что большевики Россию убедили, они же Россию завоевали, и теперь им надо учиться Россией управлять. Он говорил это открыто, и именно в честности перед массами был секрет успеха ленинско-сталинского ядра ВКП(б).

Пример ВКП(Б) был наиболее убедительным и наиболее ярким, однако он был не единичным.

Франклин Делано Рузвельт стал президентом Америки в тяжелые для Капитала кризисные времена. Америка была на грани если не пролетарской революции, то каких-то очень принципиальных социальных потрясений...

Достаточно привести лишь три детали. Летом 1932 года губернатор (!) штата Миссисипи Т. Билбо признавался: «Я сам стал розовым».

А губернатор штата Миннесота Ф. Олсон говорил эмиссару правительства: «Скажите им там, в столице, что Олсон больше не берет в национальную гвардию никого, кто не красный! Миннесота — левый штат».

Мультимиллионер Джордж Кеннеди (отец Джона Кеннеди) позже сообщил, что в те дни он был «готов расстаться с половиной состояния, чтобы в условиях закона и порядка удержать вторую половину».

При помощи Рузвельта удалось, впрочем, удержать и первую половину (хотя Капиталу США и пришлось «отстегнуть» из нее на социальные нужды суммы в размерах ранее небывалых). Но как действовал Рузвельт?

Инвестиции в обширные общественные работы, «продовольственные пакеты» — это само собой... Но ведь это Рузвельт впервые сел перед микрофоном (телекамеры тогда появлялись лишь в исследовательских лабораториях) и начал в прямом эфире вести с народом Америки свои знаменитые субботние «беседы у камелька».

Он говорил примерно так: «Ну что ж, друзья! Вот и прошла еще одна неделя... Что же нам удалось сделать и что — не удалось?». Его слушали, затаив дыхание, десятки миллионов американцев, потому что он, если и не говорил им всей правды, то говорил, все же, многое из того, что если бы не было сказано высшей властью страны, то и впрямь клан Кеннеди мог бы лишиться не только первой, но и второй половины состояния...

Прямо обращался к массам и Гитлер, да не у камелька, а на открытых стадионах перед сотнями тысяч, а то и, как мы знаем, перед миллионом своих сограждан.

Контраст с временами совсем недавними был для немцев явным... Вот что писал об этих «преднацистских» временах Манфред фон Браухич: «13 июля 1931 года экономический кризис со всеми своими опустошительными последствиями ворвался в Германию. Тысячи вкладчиков кинулись спасать свои сбережения. Закрылись двери банков, некоторые из них навсегда. Опустели кино, кафе, театры и увеселительные заведения. Казалось, все остались без денег. Тяжким бременем навалились на людей заботы о хлебе насущном»...

Это было всего за четыре года до того, как в круизы вокруг Европы отправилось два миллиона немецких трудящихся. Впрочем, и в разгар кризиса, тем же летом 1931 года, горевали не все. Это также засвидетельствовал Манфред фон Браухич: «Те, кому удалось нажиться на этом гигантском банкротстве, разъехались по фешенебельным курортам. Там богачи развлекались вовсю: посещали состязания по зимним видам спорта, флиртовали с дамами и превращали ночь в день».

Надо ли комментировать это свидетельство очевидца, уважаемый мой читатель?

Прошел еще год... «Берлин кишел молодчиками из нацистских боевых отрядов, маршировавших под звуки бесчисленных гитлеровских оркестров», — писал о мае 1932 года фон Браухич, но сам же и констатировал: «Серый и безликий режим Веймарской республики тонул на глазах»...

Тем не менее, уважаемый читатель, а не вернуться ли нам в эту Веймарскую Германию начала двадцатых годов и еще раз окинуть взглядом путь ее и ее будущего фюрера к Третьему рейху?

Итак, осенью 1919 года Гитлер пребывал в безвестности и его личные проблемы были исключительно его личными проблемами.

Однако уже зимой 1920-го он летит в Берлин и там встречается с героем Первой мировой войны генералом пехоты Людендорфом.

Летом и осенью активно выступает публично, знакомится с Розенбергом и с братьями Отто и Грегором Штрассерами.

В НСДАП уже три тысячи членов.

Зимой 1921 года он выступает в Мюнхенском цирке перед шестью тысячами человек, и тогда же встречается с премьер-министром Баварии Риттером фон Каром.

И июля 1921 года Гитлер выдвигает ультиматум с требованием назначить его главой партии с чрезвычайными полномочиями и угрозой в противном случае выйти из партии.

В результате он... становится главой НСДАП. А ведь в ее руководстве был, например, такой решительный и волевой человек как капитан Рем! Вот уж кому не откажешь в бычьем облике и в бычьем напоре при явном мужестве и умении подчинять себе людей. Но...

Но вождь партии — Гитлер. И одновременно создаются первые штурмовые отряды СА. Причем создаются они Ремом. Но для Гитлера.

В апреле 1922 года Вальтер Ратенау подписывает Рапалльский договор с РСФСР Впрочем, не будем считать его по этой причине искренним другом России. Немецкий еврей Ратенау — крупнейший промышленник и сын крупнейшего промышленника — «баловался» также и идеями создания некоего интернационального сверхконсорциума для порабощения и эксплуатации России. Однако делал лучше, чем думал.

Рейхсвер фон Секта начинает сотрудничать с РККА. А Ратенау 4 июня 1922 года убит пулей члена правой организации «Консул» (не за Рапалло, а за соглашательскую «проверсальскую» политику).

И в тот же день (совпадение, конечно) Гитлер впервые ненадолго попадает в тюрьму.

16 августа он уже главный герой массовой демонстрации на площади в Мюнхене. Играют два духовых оркестра. Гитлер во главе шести колонн членов НСДАП, шествующих с нарукавными повязками со свастикой.

Чернорубашечники Муссолини в это время захватывали Равенну и другие итальянские города. И готовились к знаменитому «походу на Рим». Представитель Гитлера Людеке встретился в Милане с дуче, а 28 октября Муссолини вступил в Рим. И Гитлера начинают называть Муссолини Германии.

В 1922 году в окружение Гитлера входят новые националисты — ас Первой мировой Герман Геринг и Рудольф Гесс.

Гесс начинал войну офицером пехоты в том же полку, где служил Гитлер, а закончил ее, как и Геринг, в воздухе.

У Геринга были хорошие офицерские связи, Гесс дружил с генералом-геополитиком Хаусхофером (даром, что последний был женат на еврейке).

Гитлером, похоже, интересуются и американцы. Момент это, уважаемый читатель, и тонкий, и темный. Во всяком случае, один из англосаксонских «биографов» Гитлера — Толанд, описывая знакомство Гитлера с «Путци» Ханфштенглем, полностью игнорирует линию «Хенфи» и лживо сообщает, что «Путци» закончил Баварский (а не Гарвардский, как на самом деле) университет. Для умеющих наблюдать и делать выводы, Гитлер — уже фигура, заслуживающая, как минимум, внимания. И появление рядом с ним «Путци» — признак этого внимания уже отнюдь не только баварского масштаба.

Но к 1922 году Гитлер становится реальной силой пока еще лишь в Баварии. И тут его позиции сильны — в его партию вступают тысячи новых членов. Три четверти личного состава тайной полиции Мюнхена — его сторонники. Что же касается городской полиции, то такими тогда были уже практически все мюнхенские полицейские.

11 января 1923 года французские и бельгийские войска вступают в Рур. Марка за полмесяца упала чуть ли не в 10 раз.

На 27 января, в день основания НСДАП, Гитлер намечает серию митингов. Парад шести тысяч штурмовиков, знамена со свастикой.

На тысячу долларов, «занятых» у «Путци», Гитлер купил два печатных станка и превратил «Фолькишер беобахтер» из еженедельника в ежедневную газету. Он часто ездит с «Путци» Ханфштенглем и шофером Эмилем Морицем в пропагандистские поездки, в часы отдыха играет с двухлетним сыном «Путци» и Хелен Ханфштенглей Эгоном и еще... И еще, как пишет Мориц, «мы вместе бегали по бабам».

2 сентября 1923 года в Нюрнберг на празднование «немецкого дня» — годовщины победы под Седаном — съехалось 100 тысяч националистов. И в тот же день там была организована «Германская боевая лига». Месяц спустя Гитлер был объявлен политическим лидером новой организации.

Инфляция приобрела обвальный характер. На банкноте в 1000 марок просто ставился краской штамп «миллиард марок», а стоил этот «миллиард» 40 долларов.

Для элиты это был трюк, позволявший выплачивать репарации обесцененной маркой хотя бы какое-то время.

Для народа это означало крах. Тот, кто скопил деньги (за всю жизнь) на домик, теперь мог на эту сумму купить лишь пару бутылок шнапса, чтобы залить горечь потери.

Но тот, у кого этот дом уже был (и уж тем более, у кого был Стальной трест), право собственности на него сохранил. А это означало, что промышленные магнаты фактически не разорялись, а лишь временно сворачивали деловую активность.

Обстановка накалялась... С января до середины октября 1923 года в НСДАП вступило 35 тысяч новых членов. В одном Мюнхене их насчитывалось четыре тысячи против двух тысяч шестисот полицейских и солдат гарнизона. Идея вооруженного выступления и захвата власти в Баварии казалась удачной и осуществимой.

Из всего этого и родился «пивной путч». Но странного в его истории так много, что можно предполагать: и события, и подоплека событий были отнюдь не совсем такими, как их обычно описывают. Конечно Гитлера мог подвести и недостаток опыта. Одно дело — организовать митинг, и другое дело — переворот.

Внешне же все происходило вот как...

Восьмого ноября 1923 года фактический руководящий триумвират Баварии — фон Карр, фон Лоссов и фон Зайсер проводили массовый митинг в крупнейшей пивной Мюнхена «Бюргербройкеллер», вмещающей три тысячи человек. Смысл его был в том, что эта руководящая троица была не прочь низложить центральное Веймарское правительство, и митинг должен был стать одним из этапов на пути к будущему перевороту.

Гитлер рассчитывал выступить 11 ноября с той же, собственно, целью, но как сообщают его «биографы», решил воспользоваться подворачивающимся случаем и с путча в Мюнхене начать свой поход на Берлин.

В пивном зале 8 ноября публика собралась всякая, но преобладания наци почему-то не было — иначе гитлеровцам не пришлось бы в какой-то момент грозить собравшейся толпе пулеметом.

В восемь вечера к пивной на красном «Мерседесе» подъехал Гитлер с немногочисленной группой штурмовиков.

Полицейских было 125, не считая конного отряда и агентов в толпе. Из казарм, находившихся от «Бюргербройкеллер» в 500 метрах, при необходимости можно было легко вызвать подкрепление.

Войдя в зал, штурмовики быстро овладели ситуацией. Гитлер с пистолетом в руке вскочил на стул, выстрелил в воздух и закричал: «Началась национальная революция! Зал окружен!». После этого он предложил «триумвирам» пройти в комнату за сцену, но те отказались.

Гитлер полез на сцену, и путь ему преградил адьютант начальника баварской полиции. По описаниям, Гитлер якобы стукнул его по голове и тот понял, что «сопротивление бессмысленно». Звучит все это странно, потому что Гитлер на Шварценеггера похож не был, а адьютантов начальники полиции во все времена подбирали себе не из числа хилых безработных ассистентов университетских профессоров.

Никто из главных участников этой сцены, то есть все три «фона» и сам Гитлер, впоследствии не отрицали, что фон Карру был предложен пост регента Баварии, фон Лоссову — военного министра всего рейха, а фон Зайсеру — министра внутренних дел. Но все это после того как Гитлер с Людендорфом по примеру дуче пойдут походом на Берлин и возьмут там общенациональную власть.

Как там отвечали три «фона» на самом деле, неизвестно, но Гитлер вышел к публике и заявил, что «триумвират» — с ним. А в «Бюргербройкелле» уже появился Людендорф.

Казалось, дело в шляпе! Штурмовиков — 4000, полицейских — 2600, да и среди тех большинство наци...-

В другой пивной Рем собрал 2000 человек из СА. В девятом часу колонна двинулась к штабу фон Лоссова и заняла его без сопротивления. Оружия хватало и раньше, а теперь тем более. Тем временем к «Бюргербройкелле» подошли курсанты пехотного училища, поддержавшие путч.

Но оставшийся сторожить трех «фонов» Людендорф отпустил вначале под честное слово «по делам» фон Лоссова, а там улизнули и Карр с Зайсером.

После этого началось странное... Командующий мюнхенским гарнизоном Лоссов связывается с командующим рейхсвером фон Сектом.

Занятная все же вещь — история. В мае 1991 года историк Василий Сабинин написал, что «НСДАП и ее фюрер — в некотором роде детище Секта».

Может оно и так (хотя и вряд ли так), но детище это было при его рождении для Секта чем-то вроде enfant terrible («ужасное дитя»). Иначе бы он не отдал приказ фон Лоссову решительно... подавить путч.

Собственно, у Секта на нацистов тогда был, как говорится, «большой зуб»... В сентябре 1923 года «Фолькишер беобахтер» разгромила генерала (женатого на еврейке), назвав его «врагом народнической идеи, лакеем Веймарской республики и пешкой зловещих еврейско-масонских элементов».

И путч был подавлен. По колонне, идущей утром 9 ноября улицами Мюнхена и возглавляемой Гитлером, Герингом, Людендорфом, неожиданно начала стрелять полиция. Кончилось все быстро и как-то... странно...

В позднейших описаниях «пивной путч» выглядит как экспромт, как чистая импровизация Гитлера. Но что-то слишком уж многие в эти дни либо оказывались вовремя как раз в нужном месте либо, напротив, не оказывались там и тогда, когда просто обязаны были там быть...

Как мне кажется, все объясняется тем, что примерно в одно и то же время планировалось два разных путча, питаемых хотя и родственными, но разными силами и с разными целями.

Гитлер рассматривал выступление в Мюнхене как начало своего похода за общенациональной властью. А три «фона» рассчитывали в ходе своего путча провозгласить автономию Баварии.

И «пивной путч» Гитлера провалился не потому, что был его авантюрой, а потому, что в ходе путча элита просто предала Гитлера, поняв, что в случае успеха последнего ей придется отойти на второй план и играть второстепенные роли в такой единой Германии, где национальным вождем будет Гитлер.

Гитлер, Геринг, Рем как политики только начинали, а Карр и его коллеги если и не съели в ней собаку, то уж баварского пива выпили за время политических баталий немало. И нацистов они тогда переиграли.

Гитлер был заключен в тюрьму городка Ландберга. Любая тюрьма — не курорт, но условия жизни там были созданы для Гитлера сносные, он много читал, думал и пришел, между прочим, к выводу о том, что насильственный захват власти — это путь не для германских нацистов. Власти надо добиться легально в ходе парламентской борьбы. Этот вывод и определил всю тактику и стратегию НСДАП на ближайшие почти десять лет до легальной-таки их победы на выборах в рейхстаг.

В феврале-марте 1924 года состоялся суд, и Гитлер получил 5 лет с зачетом предварительного заключения. Узник камеры №7 вновь вернулся в нее на «отсидку». Там и была написана первая часть «Майн Кампф».

А 19 декабря 1924 года Верховный суд Баварии принимает решение о досрочном освобождении Гитлера. И вскоре наступивший новый 1925 год стал для него годом напряженной организационной работы. Причем уже назревал конфликт с Грегором Штрассером и его младшим братом Отто.

Секретарем Штрассера был тогда Геббельс, сменивший на этом посту Гиммлера. Геббельс тогда ориентировался на Штрассера, делавшего ставку на рабочих, в то время как Гитлер рассчитывал на поддержку «среднего класса» и элиты, рабочими тоже, естественно, не пренебрегая.

4 ноября 1925 года Гитлер и Геббельс встретились впервые и вскоре нашли общий язык.

А в феврале 1926 года Гитлер ликвидировал наметившийся раскол в партии. И ликвидировал очень просто. Он созвал региональных партийных лидеров — гауляйтеров и не вдаваясь в долгие обсуждения того, куда надо нацистам идти — влево или вправо, заявил, что единственно возможный путь для него самого тот, по которому НСДАП идет с ним, Гитлером. Или он — вождь, фюрер, и все клянутся в верности ему. Или он — не фюрер. Гауляйтеры понимали, на ком держится популярность партии. И поэтому они выбрали путь фюрера.

28 февраля он выступил в «Национальном клубе-1919» Гамбурга. После освобождения из Ландсберга ему было запрещено выступать на официальных митингах, но это был частный клуб. Обращался он к людям солидным, и речь его была сдержанной, что сразу же рассеивало миф о нем как об ораторе «неистовом», «импульсивном».

К лету 1926-го был достигнут полный контроль над партией, а к концу этого года в НСДАП состояло 50 тысяч человек. В состав секретариата входили Гесс — секретарь, Шварц — казначей, Боулер — имперский делопроизводитель партии. Штат аппарата насчитывал несколько десятков человек. Были отделы внешней политики, труда, промышленности, сельского хозяйства, экономики, внутренних дел, юстиции, нации и прессы. При НСДАП создавались гитлерюгенд, лиги женщин, учителей, юристов и врачей.

Официальной формой партии стали черные галифе, коричневые рубашки и черные галстуки. История иногда шутит знаменательные шутки. Со временем эпитет «коричневые» станет синонимом наци и превратится в имя существительное.

Но почему были выбраны коричневые рубашки? Черные рубашки для итальянских фашистов были выбраны Муссолини, конечно, сознательно. Это был символ.

А вот коричневые рубашки штурмовики получили в конце 1926 года, что называется, по случаю. По дешевым оптовым ценам небогатой НСДАП удалось закупить крупную партию таких рубашек, которые в те времена, когда Германия еще имела колонии, предназначались для немецких войск в Восточной Африке. Ирония судьбы и истории — своим «фирменным» партийным цветом партия антиверсальца Гитлера была обязана тому Версальскому миру, который лишил рейх его колоний.

В 1926 ГОДУ вышел второй том «Майн Кампф» с главой о России. О чем там говорилось, мы уже с тобой, уважаемый читатель, знаем. А в августе 1927 года на собрании в присутствии 20 тысяч нацистов Гитлер назвал три чудовища, лишающих Германию силы: интернационализм, демократия и пацифизм. Оценка, надо сказать, была не лишена правоты.

20 мая 1928 года на выборах в рейхстаг НСДАП получила 12 депутатских мест, включая место для Геббельса. Геббельс тогда говорил: «Между социализмом и национал-социализмом нет противоречий. Они дополняют друг друга. Если они обращены друг против друга, они разрушительны; вместе они революционны и прогрессивны». Что ж, и тут было над чем подумать...

К концу 1928 года в НСДАП было уже 100 тысяч членов. Гитлер нередко выступает в столице. И об одном из таких выступлений Альберт Шпеер — тогда ассистент профессора Тессенова в Высшем техническом училище в Берлине-Шарлоттенбурге — вспоминал так: «В приличном костюме он выглядел вполне респектабельно. Все в нем было скромно. Для меня во всем этом было что-то симпатичное и противоречило тому, что пытались изобразить его оппоненты, — истеричный демагог, визжащий и жестикулирующий фанатик в мундире».

1929 год приносит НСДАП блок с Национальной народной партией магната кино и прессы Альфреда Гугенберга (мы с ним еще познакомимся получше) и со «Стальным шлемом» — организацией ветеранов войны. На президентских выборах 1932 года член руководства «Стального шлема» Теодор Дуйстерберг получил 2,5 миллиона голосов, но снял свою кандидатуру в пользу Гитлера.

1929 год был отмечен также борьбой против плана Юнга. И о нем надо сказать подробнее, вернувшись на шесть лет назад.

Тогда, 30 ноября 1923 года (Гитлер как раз был под арестом после провала путча) под руководством шестидесятилетнего американского генерала Чарльза Гейтса Дауэса (он же — вице-президент США и директор-основатель крупнейшего чикагского банка «Центральный Трест Иллинойса», связанного с группой Моргана) и английского финансиста Мак-Кенна начала работу комиссия по определению платежеспособности Германии.

1 января 1924 года в Лондоне встретились новый комиссар Германии по национальной валюте Яльмар Шахт (будущий президент Рейхсбанка) и управляющий Английским банком Монтегю Норман для обсуждения условий займа, призванного оживить германскую экономику.

А в августе 1924 года на Лондонской конференции был обнародован план Дауэса. 30 августа 1924 года в Германии вышел закон о денежной реформе, и с этого дня план вступил в силу. Суть его была в том, что в ближайшие пять лет Германия выплачивает репарации по полтора миллиарда марок золотом, потом — по два с половиной.

Под право контроля немецких железных дорог и банков США выделяли немцам первый кредит в 200 миллионов долларов. Потом последовали и другие кредиты.

В июне 1929 года на очередной Парижской конференции вместо плана Дауэса был принят план пятидесятипятилетнего американского финансиста Оуэна Д. Юнга (он же — глава «Дженерал электрик», не считая постов в Федеральном резервном банке и в «Дженерал Моторс» Моргана).

По плану Юнга Германия к 1988 году должна была выплатить репараций на 112 «золотых» миллиардов: до 1966 года — по 2 миллиарда в год, после 1966 года — по 1,6—1,7 миллиарда...

Вот против таких «веселых» долгосрочных перспектив Гитлер и выступал. Однако план Юнга за счет кредитов до поры до времени стимулировал деловую активность, и в конце 1929 года на плебисците по отношению к этому плану Гитлер (в блоке с Гугенбергом) получил лишь 6 миллионов голосов, в то время как для провала плебисцита требовался минимум 21 миллион.

Гитлер порвал с Гугенбергом, а победил канцлер Штреземан с его либеральной политикой (он, правда, скоропостижно скончался еще до окончательного подсчета голосов).

В экономике вроде бы наблюдался рост, напряжение в умах и душах подупало, и тогдашний английский посол в Берлине лорд д'Абернон считал, что Гитлер постепенно уходит в политическое небытие. Тем не менее, как раз в 1929 году НСДАП купила для себя в Мюнхене трехэтажный дом, а в сентябре Гитлер переехал в новую девятикомнатную квартиру в дорогом районе Мюнхена.

Промышленники тогда хотя и не массово, но уже поддерживали наци, а семидесятилетний директор могущественного «Рурско-Вестфальского угольного синдиката» Эмиль Кирдорф в 1927 году сам вступил в НСДАП (через год он в тактических целях из нее вышел, но помогать партии средствами не прекратил).

Непросто, непросто было все с НСДАП и с немцами. Пока партийные верхи НСДАП блокировались с промышленными верхами, рядовые нацисты порой плечом к плечу с коммунистами отбивались от полиции.

Благополучие оказалось недолгим — в мир капитализма пришел Кризис. В разных странах его пик пришелся на разные годы. Манфреду фон Браухичу запомнился год 1931-й, но уже к лету 1930 года в Германии было 3 миллиона безработных. Не очень много, но и не очень мало.

Канцлером был Брюнинг. Фигура бесцветная и мрачная, он был тесно связан с Ватиканом, провел декреты о снижении заработной платы и о повышении налогов... Народ был недоволен, Гитлер обличал финансовых воротил, а выборная активность немцев возрастала. Если в 1928 году на выборы в рейхстаг пришел 31 миллион человек, то в 1930 — уже 35 миллионов.

Ожидая результата подсчета голосов, Гитлер сказал: «Если бы это была сотня»... Но НСДАП получила 107 мест в рейхстаге, набрав 6 371 000 голосов и став второй партией Германии после социал-демократов. Конечно, это был успех, хотя и промежуточный. Однако уже было почти ясно, что Гитлер выходит на финишную прямую с хорошими шансами стать первым.

Что интересно — оппозиционный историк Герхард Риттер из Фрайбургского университета считал: нацизм не имел корней в немецкой истории, а исходил из Французской революции.

А вот француз Эдуард Эррио расценивал, как глубокий, анализ посла Франции в Германии Франсуа-Понсэ, выводившего нацизм из «протестантского пиетизма против католического центра и в более общем порядке, против духовной анархии в стране».

Итак, находились французы, которые однозначно кивали на глубоко немецкую основу нацизма, но находились и немцы, которые усматривали в нем корни французские...

Ответ на эти две точки зрения дал сам немецкий народ, приведший нацистов к власти легально, в рамках демократической процедуры парламентских выборов.

И это был не некий «выбор сердцем», а результат десятилетней работы как НСДАП и Гитлера, так и размышлений рядового немца над тем, могут ли нацисты и Гитлер стать судьбой Германии и принести ей стабильность и процветание.

Поэтому успех Гитлера и нацизма был обусловлен все-таки объективно.

И это был факт, из которого «германская» политика Советского Союза должна была исходить в первую очередь!

Однако к моменту прихода Гитлера в рейхсканцлеры нарком иностранных дел СССР Литвинов уже неплохо подготовился к бою с ним и с его любыми попытками установить с СССР нормальные отношения, вопреки идеологическим разногласиям...