"Шестнадцать зажженных свечей" - читать интересную книгу автора (Минутко Игорь Александрович)

Глава четвертая

«И ожидание любви сильнее, чем любовь волнует…»

Странно: Костя в этот вечер, как только его голова коснулась подушки, мгновенно провалился в сон.

Костю с трудом поднял звонок будильника. Несколько мгновений мальчик лежал без всяких мыслей, и вдруг все, что произошло вчера, разом навалилось черной сокрушительной громадой. И не захотелось жить. Умереть, вот сейчас же, немедленно умереть.

Но все продолжалось по заведенному порядку: завтрак (родители старались отвлечь его пустячными, веселыми разговорами), сборы в школу. Синяк под левым глазом мама замазала каким-то кремом и припудрила, но все равно было заметно, и багровая ссадина красовалась на лбу.

Костя вышел из своего подъезда все в том же угнетенном состоянии духа: жить не хотелось. Но он увидел старую липу, и она как бы сказала ему: в этой жизни, которую ты собираешься покинуть, есть Лена.

«Что делать? — мучительно думал Костя. — Что?»

Старая липа уже шумела над ним своей могучей кроной, и шелест листьев смешивался с радостным утренним щебетом воробьиной стаи, которая, очевидно, липу считала своим клубом для встреч.

— Англичанин! — послышался сзади голос.

Костя вздрогнул, мгновенно все напряглось в нем, вспотели ладони. Он шел дальше, к воротам, не оглядываясь.

— Скрипач! Да постой ты! Дело есть. Костя остановился.

К нему спешил Дуля. Костя впервые при дневном свете рассмотрел его: толстый увалень с довольно добродушным лицом, которому широкий нос в веснушках придавал лукавое выражение. Глаза у Дули были карие, хитрые и, пожалуй, злые. Он со свистом сплевывал сквозь желтые редкие зубы.

— Привет! — Дуля подбежал к Косте, тяжело дыша.

Костя промолчал.

— Здорово мы тебя вчера отделали, — с удовольствием сказал Дуля, оглядев Костю.

Костя не ответил.

— А ты сразу к Дон Кихоту, — пренебрежительно сказал Дуля.

— К кому? — удивился Костя.

— Ну, к участковому нашему, к Воробьеву, Это его так Муха зовет: Дон Кихот какой-то.

— Его мать вызвала, — сказал Костя. — Не я.

— Хватит заливать-то, — сказал Дуля. — Мать… Ладно. Я все твои дела — в гробу и в белых тапочках. Понял? Вот. Тебе велено передать. — И Дуля протянул Косте записку.

— Мне? — с недоумением спросил Костя.

— Тебе. И делаю это тайно от своих корешей. Исключительно из уважения… сам знаешь, к кому. — Дуля зашагал прочь независимой, слегка расхлябанной походкой.

Костя развернул записку. В ней было написано крупными детскими буквами: «Милый мальчик Костя! Приходи сегодня в одиннадцать вечера под старую липу. Буду тебя страстно ждать. Лена М.».

Она — сама! — назначает ему свидание! И если вечером его опять изобьют, он все равно пойдет к ней.

…Без десяти одиннадцать вечера Костя вошел на кухню, где родители занимались какими-то хозяйственными делами. Он был в отглаженных брюках, в свежей рубашке, аккуратно причесанный.

— Я пойду прогуляюсь перед сном, — сказал он.

— Так поздно? — подняла брови Лариса Петровна. — Ни в коем…

— Иди, иди, — перебил жену Виталий Захарович. — Погода хорошая.

— Но ведь компания Мухина! — начала было Лариса Петровна.

— Все будет в норме. — Костя направился в переднюю. — Дон Кихоту надо верить.

— Какому еще Дон Кихоту? — раздраженно спросила Лариса Петровна.

Ответа не последовало — хлопнула входная дверь.

…Костя подошел к старой липе. Здесь никого не было. Однако возле ствола стояли два пустых ящика из-под фруктов. Костя напряженно осмотрелся по сторонам. Никого. Сел на один из ящиков. Сердце глухо, часто стучало. Непонятный, внезапно пришедший стыд смешался с жутким предчувствием; «Обманула… Не придет. Написала записку, чтобы надо мной посмеяться».

И в этот момент из темноты возникла Лена Макарова. Она была в джинсах и вельветовой куртке.

— А вот и я! — сказала Лена и села рядом с Костей на второй ящик.

— Добрый вечер, — еле проговорил Костя, чувствуя, что неудержимо краснеет.

— Ты всегда такой точный? — сказала Лена.

— Всегда, — ответил Костя. И оба неловко замолчали.

— Я не хотела… — Лена вдруг нагнулась к уху Кости и прошептала: — Я не думала, что из-за меня может так получиться…

— Я жалею только об одном, — сказал Костя.

— О чем? — спросила Лена, оглянувшись в темноту двора.

— О том, что не умею драться! — сказал мальчик.

— А ты научись! — развеселилась Лена.

— И научусь, — сказал Костя. Снова они замолчали.

— Ты где учишься? — опять заговорила Лена.

— В английской спецшколе. А ты?

— В ПТУ тридцать два… За углом, через два квартала. Знаешь?

Костя кивнул.

— У вас в школе все на английском языке? — спросила Лена.

— Нет. Но английский со второго класса.

— И ты можешь свободно говорить по-английски?

Костя усмехнулся.

— Конечно, могу.

— Скажи мне что-нибудь по-английски, — попросила девочка.

— You are the best girl in the world, — сказал Костя по-английски очень тихо.

— Переведи!

— Переводить не обязательно, — ответил Костя. — Лена, а кем ты будешь?

— Я? Поваром-кондитером. Мне полгода осталось. Что, плохая профессия?

— Нормальная профессия.

— Перспективная в смысле мани. — Лена потерла пальцами, как бы считая деньги.

И опять наступило молчание.

— А скрипка? — спросила Лена. — Ты что, на ней играешь?

— Да, — сказал Костя. — Но это так, для своего удовольствия.

— А я для своего удовольствия больше всего люблю танцевать. Весь бы день танцевала! Я в клуб «Красного пролетария» хожу. Знаешь, какая там дискотека! Все классные ансамбли. И «Абба», и «Бони М», и «Калифорния», и «Чингиз-хан», и «Смоуки».

— Ты в дискотеку с Мухой ходишь?

Лена засмеялась.

— Хожу! Хочешь, и с тобой пойду.

— Хочу… — прошептал Костя.

— Может, ты в меня влюбился? — Она опять засмеялась.

Костя не ответил — смотрел на Лену.

И она вдруг смутилась под этим взглядом.

— Ну… — несколько растерянно сказала Лена, — Тогда почитай мне стихи. Про любовь.

— Ты любишь стихи?

— Обожаю! — с вызовом ответила Лена. — Если стихи в порядке — такой балдеж.

— Тогда… — Костя помедлил немного. — Слушай.

Хорошо здесь: и шелест и хруст; С каждым утром сильнее мороз, В белом пламени клонится куст Ледяных ослепительных роз. И на пышных парадных снегах Лыжный след, словно память о том, Что в каких-то далеких веках Здесь с тобою прошли мы вдвоем…

Лена с изумлением смотрела на Костю.

— Это — про любовь?

— Конечно!

— Как… чудно. — Лена легко тронула плечо Кости. — Еще… Пожалуйста!

— Еще? — Костя с некоторым недоверием посмотрел на Лену.

Промчался ветер по садам И дождь устроил лепестковый, И сердце. Ровное всегда, Заполнено вдруг чувством новым. Еще мелодии простой Душа бесхитростно желает. Но, словно майский травостой. Живую влагу набирает. И руки нежные твои Еще томятся и тоскуют, И ожидание любви Сильнее, чем любовь, Волнует…

И в этот момент в темноте послышались выкрики, улюлюканье, смех — перед Костей и Леной появились Муха, Дуля, вся мухинская компания. Они в нелепом хороводе закружились вокруг ствола липы, вокруг Кости и Лены.

— Ша! — вдруг гаркнул Муха.

Все остановились и замолчали. Муха подошел к Косте.

— Не дрожи, — насмешливо сказал он. — Бить не буду.

Лена вдруг рванулась вперед, встала между Костей и Мухой, сказала отчаянно:

— Лучше меня…

— Ладно, Ленка, — усмехнулся Муха, отстраняя ее. — Уже переигрываешь. Ты свое сделала.

Костя резко вскинул голову, смотрел на Лену. У Лены задрожали губы, она начала говорить быстро, прерывисто:

— Костя, я не хотела… Понимаешь, я…

— Хватит, сказал! — грубо оборвал ее Муха, оттолкнул в сторону и вплотную подошел к Косте. — Так вот: бить не буду. Еще из-за такого слизняка в колонию загудеть. Но предупреждаю: к Ленке не подходи. Подойдешь — найду способ отучить. А сейчас — канай отсюда! Стихочтец… — И, паясничая, Муха продекламировал — «Шепот, робкое дыханье, трели соловья…»

Но Костя не слушал Муху, он смотрел на Лену.

— Как ты могла? Как ты только могла?.. — И бросился в темноту.

Лена смотрела ему вслед… Напряженно-тихо было под старой липой. В руках Мухи появилась гитара.

— «Что смолкнул веселия глас?» — Муха ударил по струнам. Он запел первым, остальные подхватили:

Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном! Где твои семнадцать бед? На Большом Каретном! А где твой черный пистолет? На Большом Каретном!