"Парижские Волки. Книга 1. Клуб Мертвых" - читать интересную книгу автора (Кобб Вильям)7 МЩЕНИЕ КАТОРЖНИКАЭхо этого выстрела поразило в самое сердце бедную молодую женщину. Мария инстинктивно поняла, что новая опасность угрожает Жаку. — Бертрада! — вскрикнула она. — Поди сюда! Я хочу встать и идти… — Боже мой! Да разве это возможно, дитя мое? — отвечала старая кормилица. — При такой слабости вам запрещено делать даже резкие движения… — Не все ли равно? Я умру, но, по крайней мере, я попытаюсь спасти его… Давай скорее платье и плащ… Скорее же, Бертрада… — Но куда же вы хотите идти? — Разве я знаю? Этот выстрел в Оллиульском ущелье… Я пойду туда… — Это может быть какой-нибудь контрабандист… — Нет, не пытайся успокоить меня… не надо… все напрасно… я пойду… пойду… Собрав всю свою волю, Марии удалось встать на ноги, но она шаталась, холодный пот выступил у нее на лбу… Бертрада поддерживала ее. Наконец Мария, завернувшись в длинный плащ, шагнула к выходу. — А ребенок? — спросила Бертрада. — Но разве ты не останешься с ним?… Ты будешь защищать его… ты скорее дашь себя убить, чем позволишь добраться до него. — Я стара и слаба… Что.я могу сделать? Мария ломала руки. Если любовь звала ее к Жаку, то долг удерживал около ребенка. Вдруг старая Бертрада вздрогнула. — Слушайте! — сказала она. Мария взглянула на нее, ничего не понимая. — Разве вы не слышали? — Что? — Нет! Я не ошибаюсь!… Я слышу шаги… Мария вскрикнула. — Ах! Если бы это был он… Да, он возвращается… он спасся от преследователей, но он ранен, может быть, умирает… — Успокойтесь! Я выйду к нему навстречу. Но его шаги тверды. Нет, он не ранен! — Иди! Иди! Бертрада… потому что иначе я умру! Старуха побежала к двери и, открыв ее, вышла в маленький садик. Она шла в темноте, протянув вперед руки. Вдруг она почувствовала, что кто-то схватил ее за горло, глухое хрипение вырвалось у нее из груди, она зашаталась… но Дьюлуфе поддержал ее. — Молчи, старая колдунья, — прошептал он ей на ухо, — а не то, клянусь дьяволом, я сожму покрепче руку… и отправлю тебя на тот свет!… Мария ничего не слышала. Она стояла неподвижно, вытянув шею, ожидая, надеясь… Вдруг дверь резко распахнулась. — Жак! — вскрикнула она. Вошедший обнажил голову. — Нет, это не Жак, — насмешливо сказал он. — Узнаете ли вы меня, Мария Мовилье? Бледная, задыхающаяся Мария готова была упасть в обморок, но она собрала все силы и выпрямилась, преодолев овладевавшую ею слабость. — Бискар! — сказала она. — Убийца Бискар! Он гневно топнул ногой. — Да, убийца Бискар! А вы не чаяли снова увидеться с ним, не так ли? Вы считали его навсегда прикованным к галерной цепи… Нет, моя красавица, Бискар жив… И стоит здесь, перед вами… как демон, вышедший из ада… и вам придется рассчитаться с ним. Да, придется, моя красавица! Мария не дрожала больше. Она с непередаваемым презрением указала рукой на дверь. — Подите прочь! — сказала она. Бискар в ответ рассмеялся. — Вы меня гоните! В самом деле!… Это было бы смешно, если бы не было ужасно!… Вы указываете мне на дверь, как лакею… а действительно, кто я такой? Ниже чем лакей, я — каторжник!… Ну, что же! Каторжник явился к дочери графа Мовилье, и она выслушает его! Лицо Бискара пылало яростью и злобой. Мария сделала шаг назад и поднесла руку ко лбу, как бы боясь сойти с ума. — Бертрада! Жак! Ко мне!… — закричала она. Сложив руки на груди, каторжник глядел на нее горящими глазами. Никогда, наверное, человек не представлял собой такого совершенного образа дикого зверя! Вне себя от ужаса, Мария еще раз закричала: — Бертрада! Жак! — Ни Бертрада, ни Жак не придут! — холодно сказал каторжник. — Что вы хотите сказать? — Бертрада в моей власти… что же касается Жака… — Жака? — Да, Жака, вашего любовника, невинная дочь графа Мовилье, Жака, отца ребенка, который здесь лежит и о котором мы сейчас поговорим! Жак не услышит вашего крика о помощи потому, что он умер! — Умер?… Неправда! — Правда!… Я убил его. — Вы… убили его! — прохрипела Мария.— Нет! Это невозможно! — Разве вы не слыхали выстрела?… Вот оружие, убившее вашего любовника. Вы можете дотронуться до дула. Оно еще не успело остыть. Мария упала на колени. Ее горе было так ужасно, что она не в состоянии была плакать. — Я убил его, — повторил Бискар, — потому что он встал на моей дороге. Я думал, что палач исполнит мое дело, но он, вероятно, бежал, и как верный любовник явился сообщить своей возлюбленной приятное известие… к счастью, я был тут!… И Жак умер! — Боже мой! Сжалься надо мной! — прошептала Мария. Вдруг она выпрямилась и взглянула Бискару прямо в лицо. — Ну, что же! Убийца! — крикнула она. — Кончай твое дело… убей теперь меня! — Убить вас! Мне! Ах, черт возьми! Вы не знаете меня… Да, я убил вашего любовника… Но вам, Мария Мовилье, вам я отомщу не убийством… — Отомстите? Вы говорите о мщении?… Но что же я вам сделала?… — Что она мне сделала! — процедил каторжник. — И она еще спрашивает!… Погодите, Мария, вы, верно, забыли… но я, я помню… и если надо помочь вашей памяти, то я сделаю это… Испуганная мать схватила на руки проснувшегося ребенка и бессознательно качала его. — Пять лет тому назад, Мария Мовилье… Бискар был лесничим у вашего отца, графа Мовилье… Его держали из милости… Впрочем, кто же такой был Бискар?… Незаконнорожденный, даже хуже — подкидыш… Его нашли в какой-то яме. Это было преступление… потому что лучше было бы оставить ребенка издыхать, подобно собаке… Каторжник глубоко вздохнул. — Я жил где попало и как попало, всегда из милости, всегда! О, безумец! Я мечтал, не будучи ничем, сделать из себя нечто. Я много работал, учился. Когда я ходил в город, то говорил себе: кто знает, может быть, твое место уже заранее определено среди этих людей, которые проходят сейчас мимо тебя, не удостаивая даже взгляда! Не помню, с кем я однажды позволил себе заговорить о моих мечтах и планах… О, каким смехом были встречены мои слова! «Ты, Бискар? Нищий!»… Надо мной смеялись! Меня оскорбляли! О, с этого дня беспощадная ненависть овладела всем моим существом, и только эта ненависть поддерживала меня, потому что не будь у меня цели отомстить за все эти оскорбления, я давно бы убил себя! В это время графу Мовилье понадобился свинопас. Ему указали на меня, и он сквозь зубы произнес: «Да». По крайней мере, я не испытывал голода… Я вырос… Со временем я сделался отличным садовником. А потом и лесничим. Вы сказали, что это лакейское занятие. Но мне было все равно. Если бы граф Мовилье предложил мне быть кучером, я и на это бы согласился. И знаете почему, Мария? Она даже не повернула головы. Бискар вздрогнул. — Я не хотел оставлять дома господина Мовилье, я готов был перенести всякое презрение, всякое унижение, потому что… Он остановился на мгновение. — Потому, что я, Бискар, — вскричал он, — я свинопас, нищий, подкидыш… я вас любил, вас, дочь графа Мовилье! Восклицание отвращения сорвалось с губ Марии. — А! Молчите!… — продолжал, стиснув зубы, Бискар. Он помолчал немного. — Впрочем, не все ли равно! — продолжал он затем. — Оскорбляйте меня… я вознагражу себя и клянусь вам, что это вознаграждение будет ужасно, так ужасно, что вам даже во сне никогда не представлялось ничего подобного… Да, я любил вас… Я прятался в кусты, когда вы проходили… и глядел на вас!… Я был сумасшедшим… Как могло случиться, что, видя вас гуляющей по лесу, я не бросился на вас и не унес в свое логовище!… Я и сам не знаю! А между тем у меня стучало в висках и кровь приливала к голове! Когда вы уходили, я бросался на землю и кусал ее. О! Как ужасны были мои мучения! Я боролся… Я хотел бежать. Но сила, более могущественная, чем моя воля, удерживала меня около вас… Наконец однажды я почувствовал, что не в силах далее бороться… Вы забыли, что произошло в тот день? Она молча взглянула на каторжника. — Вы вошли в один из охотничьих павильонов… ваша сестра Матильда ушла… я, дурак, бродил около, думая о вас… повторяя себе: «Я люблю ее, я люблю ее»… Вдруг я услышал шум… я спрятался… и тогда… как только я остался жив?… Из павильона вышел мужчина… это был Жак, да Жак де Котбель, обманывавший своего благодетеля и кравший у него дочь… Одним словом, Жак, ваш любовник… Я оперся о дерево, чтобы не упасть… я был безоружен!… О, с какой радостью я бы убил его!… Он уже удалился, а я все еще не мог прийти в себя… Тогда я не знаю, что руководило мной… я вошел в павильон. Вы стояли на коленях, молясь… за него? Не так ли!… Что я вам сказал, я сам не помню… Я клал к вашим ногам всю мою жизнь, кровь, всю душу… А вы!… О, это ужасно!… Можно, право, было подумать, что вы не поняли меня. Вы медленно встали, потом, указывая мне на дверь, сказали: «Ступайте вон!» Как и сегодня. Но тогда я был вашим слугой. По одному вашему слову я готов был украсть… убить!… Теперь другое дело… вы были госпожой, я — лакеем. Теперь же я господин, а вы моя раба… Ярость этого человека была ужасна. Глядя на его сверкающие глаза, невольно становилось страшно. Как мы уже сказали, он был ребенком найден на большой дороге… Откуда он был? И какая кровь текла в его жилах?… Мария была подавлена его яростью и молча упала на колени, конвульсивно прижимая ребенка к груди. Бискар замолчал. У Марии не хватило мужества заговорить с ним, она молча ждала… — Да, — снова заговорил Бискар, — я помню, как я просил, как валялся у вас в ногах, как умолял: «Не выгоняйте меня! Я спрячусь… Я буду молчать… Вся моя радость будет состоять в том, что я буду издали глядеть на вас…» Но вы были беспощадны. Вы остались глухи ко всем моим мольбам… и в тот же вечер я был изгнан графом Мовилье. О, на этот раз я решил отомстить… Но как? Вот что мучило меня…— Он злобно засмеялся. — Тогда я не был еще так опытен, как теперь. Я еще не знал, что значит страдать и заставлять страдать других… Мой план можно было заключить в одном слове: «Убить!» Убить вашего любовника, убить вас, а потом убить себя. Но вы знаете, чем окончилась первая же попытка… Я пробрался в дом Жака де Котбеля, чтобы убить его… Меня поймали лакеи. Я совершил взлом, я был вооружен… меня обвинили в покушении на воровство с отягчающими вину обстоятельствами. Почему меня не приговорили к смерти? Я сам этого не знаю… или, лучше сказать, я был обязан снисходительности суда и самого графа Мовилье, а также мнимому раскаянию, разыгранному мною перед судьями. Они поверили мне, и я был отправлен на галеры… Теперь я бежал и явился свести счеты… Случай помог мне… я убил маркиза де Котбеля. Теперь ваша очередь… При этой прямой угрозе Мария выпрямилась, желая встретить смерть без страха, лицом к лицу… — Убейте же меня! — холодно сказала она. Бискар насмешливо взглянул на нее. — Хорошо! А ребенок? — сказал он. Мария отчаянно вскрикнула. — О! Вы не осмелитесь дотронуться до этого несчастного создания! — В самом деле!… А почему это? — Нет! Это невозможно! — прошептала молодая женщина. — Я одна оскорбила вас… я одна должна и нести наказание!… Почему наказывать маленькое создание за вину его матери? — Ба! Разве он не сын Жака де Котбеля? Мария упала на колени перед негодяем. — Убейте меня! Умоляю вас! Но пощадите дитя… Возьмите мою жизнь взамен его! Вместо ответа Бискар протянул руки как бы для того, чтобы схватить ребенка… Мария шагнула назад, заслонив собой ребенка. Наступила минута ужасного молчания. Она неотрывно глядела на злодея, лицо которого выражало только ненависть и злобу… Вдруг Бискар сказал: — Я не убью его!… — О! Слава Богу! — Погодите радоваться… потому что, может быть, со временем вы будете рыдать, поняв, что для него было бы лучше умереть!… — Что вы хотите сказать?! — вскричала Мария. — А, вы решили, что я почувствовал сострадание?… Нет! Это было бы слишком глупо!… Разве вы сжалились надо мной? — Но… что же вы хотите сделать? — прошептала Мария, снова охваченная ужасом… — Я вам сейчас скажу… Я знаю, что смерть — недостаточное мщение… Убить вас и ребенка! А потом? Что же мне останется? О, нет, нет! Я хочу долго наслаждаться этим мщением, которое есть и будет целью всей моей жизни!… — Но говорите же! Говорите! — Я не убью вас, — произнес Бискар. — Я не убью вашего ребенка… Только… — Говорите! — Мария Мовилье, — медленно продолжал Бискар, — слыхали ли вы когда-нибудь о людях, которые, объявив войну всему человечеству, открыто вступают в борьбу с ним?… Они как будто идут по полю битвы, поражая там друзей и врагов, грабя живых и мертвых… Этих людей народ зовет злодеями. Наступает день, когда закон встает на их дороге, хватает их и бросает на эшафот. Воров и убийц… — Боже мой! Что вы говорите?! — прошептала Мария, чувствуя, что сходит с ума. — Эти люди, — продолжал Бискар, — проклинаемы всеми… Воспоминание о них лежит тяжким бременем в сердцах их матерей… Их имена произносят с ужасом… Слушайте же, Мария! Вы оскорбили и унизили меня, вы толкнули меня на путь порока, и вот что я сделаю из вашего ребенка… — Молчите! Ради Бога!… Сжальтесь!… — Нет! Мария! Твой ребенок будет жить вдали от тебя. Ты не будешь знать, где он… Многие годы ты будешь плакать, тихо произнося имя… Но настанет день, когда негодующий народный голос донесет до тебя имя неслыханного злодея, которого будет ждать эшафот. Тебе изложат перечень его преступлений, который ты выслушаешь с содроганием… Тогда я, Бискар, приду к тебе и скажу: «Мария Мовилье, знаешь ли ты, кто этот человек, голова которого готова пасть на эшафот? Этот человек — твой сын!…» — Нет, вы не сделаете этого!… — Вот мое мщение… Этот ребенок принадлежит теперь мне… я сам буду вести его по пути преступлений!… Не старайтесь изменить мое решение, оно непоколебимо… Сын Жака и Марии осужден мной… Ты увидишь его только один раз… на Гревской площади!… Эти ужасные слова, как громом, поразили несчастную Марию. Бискар подошел к ней ближе. Сделав последнее усилие, она судорожно прижала к груди ребенка. Но она видела, что злодей уже протягивает руки, чтобы вырвать у нее маленькое создание… Мария громко вскрикнула и упала без чувств. Бискар взял ребенка и завернул в плащ. — До свидания, Мария! — бросил он с порога хижины. Дьюлуфе ждал его. Старая Бертрада лежала без движения. — В путь! — сказал Бискар, и оба каторжника скрылись во мраке ночи. |
||
|