"Андрокл и лев" - читать интересную книгу автора (Шоу Бернард)

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Вечер. Площадь у городских ворот Рима, где сходятся три дороги. Каждую из них у площади перекрывает триуфальная арка. Глядя сквозь арки, видишь, как дороги тремя длинными пыльными колеями прорезают римскую низину. По обеим сторонам площади — длинные каменные скамьи. На восточной стороне сидит старый нищий с миской для подаяния у ног. Из-под восточной арки, громко топая, выходит взвод римских солдат, сопровождающих партию пленников-христиан всех возрастов и обоего пола; среди них — Лавиния, красивая, решительная молодая женщина, судя по всему, занимавшая более высокое общественное положение, чем остальные пленники. Справа от солдат устало тащится командующий ими центурион с жезлом из виноградной лозы в руке. Все они изнурены и покрыты пылью, но солдаты угрюмы и безразличны, а христиане веселы и полны решимости смотреть на свои невзгоды как на потеху и поддерживать друг друга. Позади, с дороги, где идет вся остальная когорта, слышен звук рожка.

Центурион (останавливаясь). Стой! Приказ капитана.

Все останавливаются и ждут.

Эй вы, христиане, чтобы никаких штучек! К нам идет капитан. Ведите себя как положено. Никаких песен. Постарайтесь иметь приличный вид! Серьезный вид, если вы на это способны. Видите вон то большое здание? Это Колизей. Там вас кинут на съедение львам или заставят сражаться с гладиаторами. Завтра же. Подумайте об этом, и вам будет легче вести себя как следует перед капитаном.

Появляется капитан.

Смирно! Отдать честь!

Солдаты приветствуют капитана.

Один из христиан (радостно). Да благословит вас господь, капитан!

Центурион (возмущенно). Молчать!

Капитан — патриций, красивый, аристократической внешности мужчина лет тридцати пяти, холодный, надменный и властный — поднимается на каменную скамью на западной стороне площади, за спиной у центуриона, чтобы всем было его хорошо видно и слышно.

Капитан. Центурион.

Центурион (становясь по стойке «смирно» и отдавая ему честь). Сэр?

Капитан (сдержанно, официально). Напомните своим подчиненным, центурион, что мы входим в Рим. Уведомьте их о том, что, войдя в ворота Рима, они оказываются в присутствии императора. Разъясните им, что слабая дисциплина, которая наблюдалась в походе, здесь недопустима. Проинструктируйте их, что бриться надо раз в день, а не раз в неделю. Особенно четко вы должны внедрить в их сознание, что необходимо положить конец этому богохульству и кощунству — распеванию на марше христианских гимнов. Я должен наложить на вас дисциплинарное взыскание за то, что вы не только разрешали им петь, но и сами пели с ними.

Центурион (извиняющимся тоном). Люди быстрее шагают, капитан!

Капитан. Несомненно. Вот почему сделано исключение для гимна под названием «Вперед, Христово воинство!» Его петь можно, — только не на форуме и не возле императорского дворца, — но слова следует заменять другими: «Отдать их на съеденье львам».

Христиане, к возмущению и ужасу центуриона, разражаются неудержимым смехом.

Центурион. Молчать. Мол-л-лчать! Как вы себя ведете? Разве так положено слушать офицера? (Капитану.) Вот что нам приходится терпеть от этих христиан, сэр, каждый день. Без конца смеются и шутят, просто ужас! Никакого страха божия, вот в чем дело.

Лавиния. Но, по-моему, капитан и хотел нас посмешить, центурион. Это было так забавно.

Центурион. Вот будет вам забавно, когда вас бросят завтра львам. (Капитану: у того недовольный вид.) Простите, сэр. (Христианам.) Мол-л-л-л-лчать!

Капитан. Вы должны дать своим подчиненным указание, чтобы они прекратили всякое панибратство с христианами. Они привыкли во время похода зависеть от пленников, в особенности от пленниц, которые готовили им пищу, чинили обмундирование, писали письма и давали советы в личной жизни. Такая зависимость недопустима для римского солдата. Пока мы в городе, я не желаю этого видеть. Далее, я приказываю вам, чтобы, обращаясь к христианам, ваши подчиненные всем своим тоном и видом выражали гадливость и презрение к ним. Любое небрежение в этом плане будет рассматриваться как нарушение дисциплины. (Оборачивается к пленникам.) Пленники!

Центурион (громовым голосом). Плен-н-ники! Смирно! Молчать!

Капитан. Я обращаю ваше внимание, пленники, на тот факт, что вас могут вызвать в императорский цирк в любое время, начиная с завтрашнего утра и далее, согласно требованию администрации. Могу сообщить вам также, что — поскольку сейчас наблюдается нехватка христиан — вам не придется долго ждать вызова.

Лавиния. Что с нами сделают, капитан?

Центурион. Молчать!

Капитан. Женщин препроводят на арену, где их встретят дикие звери из императорского зверинца, что приведет к соответствующим последствиям. Мужчины, способные по своему возрасту носить оружие, получат это оружие, чтобы сразиться, если они пожелают, с императорскими гладиаторами.

Лавиния. Капитан, есть ли надежда, что эта жестокая расправа…

Центурион (шокирован). Молчать! Придержи язык. Расправа! Вот уж, действительно!..

Капитан (равнодушно и несколько саркастически). «Расправа» — неподходящий термин, когда речь идет о действиях императора. Император — поборник веры. Бросая вас на растерзание львам, он защищает интересы религии Рима. Вот если бы вы бросили его на растерзание львам это, несомненно, была бы расправа.

Христиане снова от всей души хохочут.

Центурион (в ужасе). Молчать! Кому говорят! Соблюдайте тишину, вы, там! Ну слыхано ли что-нибудь подобное!

Лавиния. Капитан, когда нас не станет, некому будет оценить ваши шутки.

Капитан (непоколебимый, тем же официальным тоном). Я обращаю внимание пленницы по имени Лавиния на тот факт, что, поскольку император — лицо богоравное, обвинять его в жестокости не только государственное преступление, но и святотатство. А также подчеркиваю то, что у нее нет никаких оснований выдвигать это обвинение, ибо император вовсе не хочет причинять страданий пленникам, и христиане сами наносят себе вред своим упрямством. Единственное, что от них требуется, — совершить жертвоприношение: простая и необременительная церемония, которая заключается в том, что пленник кидает на алтарь щепотку фимиама, после чего немедленно становится свободным. При таких условиях вам некого винить в своих страданиях, кроме собственного безрассудства и несговорчивости. Если вам трудно сжечь крупицу фимиама, ибо это противоречит вашим убеждениям, не вступайте хотя бы в противоречие с хорошим вкусом и не оскорбляйте религиозных убеждений своих сограждан. Я знаю, что вы, христиане, вряд ли принимаете в расчет подобные соображения, но мой долг — привлечь к ним ваше внимание, дабы у вас не было оснований жаловаться на плохое обращение или обвинять императора в жестокости, когда он выказывает вам редкое снисхождение. Если смотреть на это с такой точки зрения, каждый христианин, который гибнет на арене цирка, фактически кончает жизнь самоубийством.

Лавиния. Капитан, ваши шутки слишком мрачны. Не думайте, что нам легко умирать. Наша вера делает жизнь более удивительной и крепче привязывает нас к ней теперь, чем в те дни, когда мы блуждали во мраке и нам не для чего было жить. Смерть тяжелее для нас, чем для вас; агония мученика столь же жестока, сколь сладостно его торжество.

Капитан(утеряв бесстрастие, обращается к ней взволнованно и серьезно). Мученик, Лавиния, это глупец. Ваша смерть ничего не докажет.

Лавиния. Тогда зачем меня убивать?

Капитан. Я хочу сказать, что истина, если она вообще существует, не нуждается в мучениках.

Лавиния. Да; но моя вера, как и ваш меч, нуждается в испытании. Вы можете испытать свой меч, не рискуя жизнью?

Капитан (внезапно снова возвращаясь к официальному тону). Я обращаю внимание пленницы на тот факт, что христианам запрещено вовлекать офицеров императорской армии в словопрения и задавать вопросы, на которые воинский устав не содержит ответов.

Пленники тихо смеются.

Лавиния. Капитан, как вы можете?

Капитан. Я особенно обращаю внимание пленницы на тот факт, что офицерами нашего полка ей были предложены на выбор четыре комфортабельных дома, любой из которых к ее услугам, стоит ей только совершить жертвоприношение, как это делают все благовоспитанные дамы Рима. Больше мне ей нечего сказать.

Центурион. Разойтись!.. Но оставаться на месте.

Капитан. Центурион, вы пробудете здесь со своими солдатами и поднадзорными до прибытия еще трех христиан, находящихся под охраной конвоя из десятого легиона. Проверьте: там должен быть оружейник по имени Ферровий, человек буйного нрава и большой физической силы, и портной грек по имени Андрокл, колдун, как говорят. Добавите этих трех к своим поднадзорным и, отведете всех в Колизей, где передадите их под охрану начальника гладиаторов, в чем и получите от него расписку, заверенную смотрителем зверинца, а также и. о. главного администратора. Вы поняли полученные инструкции?

Центурион. Да, сэр.

Капитан. Разойтись. (Оставляет свой торжественный вид и спускается со скамьи.)

На скамью садится центурион, намереваясь вздремнуть. Солдаты стоят по команде «вольно». Христиане, радуясь передышке, опускаются на землю. Одна Лавиния продолжает стоять и обращается к капитану.

Лавиния. Капитан, этот человек, который должен к нам присоединиться, и есть тот самый знаменитый Ферровий, который столь чудесно обращал в христианство на севере?

Капитан. Да. Нас предупредили, что он силен, как слон, и яростен, как бешеный бык. А также, что у него не все дома. Не очень-то образцовый христианин.

Лавиния. Если он христианин, вам нечего бояться его, капитан.

Капитан (холодно). Я и так его не боюсь, Лавиния.

Лавиния (в ее глазах пляшут чертики). Как это смело с вашей стороны, капитан.

Капитан. Вы правы, я сказал глупость. (Понизив голос, настойчиво, с чувством.) Лавиния, христиане умеют любить?

Лавиния (невозмутимо). Да, капитан, они любят даже своих врагов.

Капитан. А это легко?

Лавиния. Очень легко, капитан, когда их враги так же красивы, как вы.

Капитан. Лавиния, вы насмехаетесь надо мной.

Лавиния. Над вами, капитан? Ну что вы!

Капитан. Значит, вы флиртуете со мной, что еще хуже. Будьте благоразумны!

Лавиния. Но такой красивый капитан!

Капитан. Неисправима. (Настойчиво.) Послушайте меня. Завтра в цирке соберутся гнуснейшие из сластолюбцев — люди, в которых прекрасная женщина вызывает лишь одно похотливое желание: видеть, как ее растерзают на части, слышать, как она кричит. Потворствовать этой их страсти — преступление. Все равно что отдать себя на поругание всему уличному сброду Рима и подонкам из императорского дворца. Неужели это лучше преданной любви и брачного союза с почтенным человеком?

Лавиния. Они не могут надругаться над моей душой. А я надругаюсь, если принесу жертву ложным богам.

Капитан. Так принесите ее истинному богу. Какое значение имеет имя?! Мы называем его Юпитер. Греки называют его Зевс. Назовите его как угодно, когда будете кидать на алтарь фимиам. Он вас поймет.

Лавиния. Нет, ничего не выйдет. Странно, капитан, что щепотка фимиама играет такую роль. Религия — это так огромно, что, когда я встречаю истинно религиозного человека, мы сразу становимся друзьями; неважно, каким именем мы называем ту божественную силу, которая нас создала и движет нами. О, неужели вы думаете, что я. женщина, стала бы спорить с вами из-за жертвоприношения богине Диане, если бы Диана значила для вас то же. что для меня Христос? Нет, мы бы преклонили колени рядом, как дети, перед ее алтарем. Но когда люди, которые так же не веруют в своих богов, как и в моего бога… люди, которые даже не понимают, что значит слово «религия»… когда эти люди силой тащат меня к подножию железной статуи, ставшей символом ужаса и мрака, в котором они блуждают, символом их жестокости и алчности, их ненависти к богу и угнетения людей… когда они требуют, чтобы я поклялась перед всеми спасением души, что этот чудовищный идол — бог и что все их злодеяния и ложь божественная правда, я не могу этого сделать, даже если мне грозит тысяча мучительных смертей. Поверьте мне, это физически невозможно.

Послушайте, капитан, вы пробовали когда-нибудь взять в руки мышь? Некогда у нас в доме был прелестный мышонок, он играл у меня на столе, в то время как я читала. Мне хотелось погладить его, и иногда он забирался между книг и не смог бы убежать, если бы я протянула руку. И я не раз протягивала руку, но рука сама отдергивалась назад. В душе я не боялась мышонка, но рука отказывалась коснуться его, для руки это было противоестественно. Так вот, капитан, если бы я взяла щепотку фимиама и протянула руку к жертвенному огню, рука сама отдернулась бы прочь. Тело осталось бы верным моему богу, даже если бы вы растлили мне душу. Но все равно даже в Диану я веровала бы намного сильнее, чем мои гонители когда бы то ни было хоть во что-то. Вы можете это понять?

Капитан (просто). Да, я понимаю. Но моя рука не отдернулась бы. Рука, держащая меч, приучена ничего не бояться. Она кладет меч в ножны только после победы.

Лавиния. Ничего не бояться? Даже смерти?

Капитан. Меньше всего смерти.

Лавиния. Значит, я тоже не должна бояться смерти. Женщина должна быть более храброй, чем солдат.

Капитан. Более гордой, вы хотите сказать.

Лавиния (удивленно). Гордой! Вы называете наше мужество гордостью?

Капитан. Мужества не существует, есть только гордость. Вы, христиане, самые большие гордецы на свете.

Лавиния (задетая). Тогда молю бога, чтобы моя гордость не превратилась в ложную гордость. (Отворачивается, словно хочет прекратить разговор, но смягчается и говорит с улыбкой.) Спасибо за то, что вы пытаетесь меня спасти.

Капитан. Я знал, что это бесполезно, но иногда делаешь попытку, хоть и знаешь, что она обречена.

Лавиния. Значит, что-то шевелится даже в железной груди римского солдата?

Капитан. Скоро я снова буду крепче железа. Я не раз видел, как умирают женщины, и забывал про них через неделю.

Лавиния. Помните обо мне две, красавчик капитан. Возможно, я буду глядеть на вас сверху.

Капитан. С неба? Не обманывайте себя, Лавиния. Вас ничто не ждет за могилой.

Лавиния. Какое это имеет значение? Неужели вы думаете, что я просто бегу от ужасов земной жизни на уютные небеса? Даже если бы меня ничто там не ждало или ждали вечные муки, я бы поступила точно так же. Надо мной десница божия.

Капитан. Что ж, в конечном счете, мы оба — патриции, Лавиния, и должны умереть за то, во что мы верим. Прощайте.

Протягивает ей руку, Лавиния пожимает ее. Он удаляется, спокойный, подтянутый. Она следит за ним взглядом, пока он не исчезает под восточной аркой, и безмолвно плачет.

С западной дороги доносится звук трубы.

Центурион(просыпаясь и вставая со скамьи). Конвой десятого легиона с пленниками. Четверо за мной!

Направляется к западной арке, за ним четыре солдата по двое.

С западной стороны на площадь выходят Лентулий и Метеллий в сопровождении нескольких слуг. Оба они молодые придворные, одетые по последнему слову моды. Лентулий — стройный, белокурый, женоподобный. Метеллий — крепкого сложения, мужественный, смуглый молчаливый.

Лентулий. Христиане, клянусь Юпитером. Давай их подразним.

Метеллий. Жуткие скоты. Если бы ты знал о них столько, сколько я, ты бы не захотел с ними связываться. Предоставь их львам.

Лентулий (указывая на Лавинию, которая все еще смотрит под арку вслед капитану). А у этой недурственная фигурка. (Проходит мимо нее, стараясь поймать ее взгляд, но Лавиния поглощена своими мыслями и не замечает его.) Если тебя поцелуют в одну щеку, ты подставляешь другую?

Лавиния (вздрагивает). Что?

Лентулий. Когда тебя поцелуют в одну щеку, ты подставляешь другую, прелестная христианка?

Лавиния. Не будьте дураком. (Метеллию, стоящему справа от нее, так что она оказывается между ними.) Пожалуйста, не позволяйте своему другу вести себя по-хамски на глазах у солдат. Как они могут уважать патрициев и подчиняться им, если те ведут себя, как уличные мальчишки? (Резко Лентулию.) Подтянитесь, юноша. Поднимите голову. Не распускайте губы. И обращайтесь ко мне уважительно. За кого вы меня принимаете?

Лентулий(нерешительно). Послушайте… знаете… Я… вы… я…

Лавиния. Ерунда! Уходите-ка отсюда. Займитесь своими делами. (Решительно отворачивается от него и садится рядом с товарищами, оставив его в смущении.)

Метеллий. Не многого ты от нее добился. Говорил я тебе, что они — скоты.

Лентулий. Норовистая кобылка! Да плевать мне на нее, пусть не воображает.

С безразличным видом идет вместе с Метеллием к восточной части площади и останавливается там, глядя на возвращающегося через западную арку центуриона и его солдат, которые сопровождают трех пленников: Ферровия, Андрокла и Спинто. Ферровий — могучий, вспыльчивый человек в расцвете лет, с раздувающимися ноздрями крупного носа, лихорадочным взглядом выпуклых глаз и бычьей шеей, столь обидчивый и горячий, что это почти граничит с безумием. Спинто — распутник и пьяница, жалкая тень красивого в прошлом мужчины, опустившегося на дно. Андрокл, объятый горем, с трудом удерживается от слез.

Центурион (Лавинии). Вот вам новые дружки. Этот крошка — Ферровий, о котором вы так много толкуете.

Ферровий с угрозой оборачивается к нему. Центурион предостерегающе поднимает указательный палец.

Помни, что ты христианин и должен воздавать за зло добром!

Ферровий сдерживается, хотя его всего передергивает судорогой, и уходит подальше от искушения на восточную сторону площади; неподалеку от Лентулия он стискивает руки в беззвучной молитве и падает на колени.

Вот как с ними надо управляться, а? Этот красавец (указывает на Андрокла, который подходит к нему слева и с убитым видом приветствует Лавинию) - колдун. Грек-портной. Настоящий колдун, будьте уверены. У десятого легиона во главе колонны идет леопард, так этот грек взял его в любимцы и теперь распустил нюни из-за того, что их разлучили.

Андрокл жалобно шмыгает носом.

Не так ли, приятель? Подбодрись, во главе нашего легиона идет козел…

Лицо Андрокла проясняется.

…который убил двух леопардов и съел индюка. Можешь его взять в любимчики, если хочешь.

Андрокл, вполне утешенный в своем горе, проходит мимо центуриона к Лавинии и с довольным видом садится на землю слева от нее.

Эта грязная собака Спинто (берет его за шиворот) - настоящий христианин. Кто разоряет храмы? — Он! (При каждом обвинении встряхивает Спинто.) Кто пьяный в стельку все там крушит? — Он! Кто крадет золотые сосуды? — Он! Кто насилует жриц? — Он… Ф-фу! (Швыряет Спинто в группу сидящих пленников.) Глядя на таких, как ты, с удовольствием выполняешь свой долг.

Спинто(еле переводя дух). Вот-вот, душите меня. Пинайте ногами. Бейте. Осыпайте бранью. Нашего спасителя тоже били и осыпали бранью. Это мой путь на небо Каждый мученик попадает на небеса, как бы он ни вел себя на земле. Ведь так, брат?

Центурион. Ну, если ты собрался на небеса, моей ноги там не будет. Не желаю, чтобы меня видели в твоем обществе.

Лентулий. Ха-ха! Неплохо. (Указывая на коленопреклоненного Ферровия.) Это тоже один из джентльменов «подставь-вторую-щеку», центурион?

Центурион. Да, сэр. И это ваше счастье, сэр, если вы собираетесь позволить себе с ним какие-нибудь вольности.

Лентулий (Ферровию). Говорят, когда вас ударят по одной щеке, вы подставляете другую.

Ферровий (медленно поднимая на него глаза). Да, по данной мне от бога благодати я теперь делаю так.

Лентулий. Не из трусости, разумеется, из чистого благочестия?

Ферровий. Я страшусь бога больше людей; по крайней мере, стараюсь.

Лентулий. Что ж, посмотрим. (Бьет его по щеке.)

Андрокл пытается вскочить и вмешаться, но Лавиния удерживает его на месте, не сводя глаз с Ферровия. Тот, не дрогнув, подставляет Лентулию вторую щеку. Лентулий в некотором замешательстве, он глупо хихикает и снова ударяет Ферровия, куда слабее.

А вот мне было бы стыдно, если бы я позволил себя ударить и проглотил оскорбление. Но ведь я не христианин, я мужчина.

Ферровий встает и нависает над ним, огромный, как башня.

Лентулий бледнеет от страха, на какой-то миг щеки его принимают зеленоватый оттенок.

Ферровий(со спокойствием парового молота). Я не всегда был так тверд в своей вере. Первый человек, который ударил меня, как это сделал сейчас ты, был крепче тебя, и ударил он меня сильнее, чем я ожидал. Я подвергся искушению и не устоял перед ним; вот тогда я впервые познал горький стыд. У меня не было ни одной счастливой минуты, пока я не вымолил у него прощения… на коленях перед его кроватью в больнице. (По-отечески кладя руки на плечи Лентулия.) Но теперь мне дарованы свыше силы противостоять искушению. Я больше не испытываю ни стыда, ни гнева.

Лентулий (смущенно). Э-э… всего хорошего. (Пытается уйти.)

Ферровий (сжимая его плечи). О, не ожесточай своего сердца, юноша. Не упрямься. Попробуй, не лучше ли поступать так, как мы. Я сейчас ударю тебя по одной щеке, а ты обратишь ко мне вторую. Вот увидишь, насколько у тебя будет легче на душе, чем если бы ты поддался гневу. (Держит его одной рукой, другую поднимает для удара.)

Лентулий. Центурион, я взываю к вам о помощи.

Центурион. Сами напросились, сэр. Это нас не касается. Вы его два раза смазали. Лучше дайте ему какую-нибудь мелочишку, уладьте дело миром.

Лентулий. Да. Конечно. (Ферровию.) Это была просто шутка, уверяю вас, я не хотел вас обидеть. Возьмите. (Протягивает золотую монету.)

Ферровий(берет ее и бросает старику нищему, который хватает монету на лету и поскорее ковыляет прочь). Блажен, кто дает бедному от хлеба своего. Полно, друг, не трусь, возможно, я причиню минутную боль твоему телу, но твоя душа возрадуется победе духа над плотью. (Готовится нанести удар.)

Андрокл. Полегче, Ферровий, полегче; тому, последнему, ты сломал челюсть.

Лентулий, стеная от ужаса, пытается спастись бегством, но Ферровий безжалостно держит его.

Ферровий. Верно, но я спас его душу. Что по сравнению с этим сломанная челюсть?

Лентулий. Не троньте меня, слышите? Закон…

Ферровий. Закон бросит меня завтра на съедение львам. Может он сделать мне хуже, даже если я убью тебя? Уповай на господа, и он тебе поможет.

Лентулий. Пустите меня. Ваша религия запрещает вам меня бить.

Ферровий. Напротив, она приказывает мне ударить тебя. Как ты сможешь подставить вторую щеку, если тебя не ударят сперва по первой?

Лентулий (чуть не плача). Но вы меня уже убедили в своей правоте. Я прошу прощения за то, что я вас ударил.

Ферровий (чрезвычайно довольный). Сынок, я смягчил твое сердце? Доброе семя упало на плодородную почву? Твои стопы обратились на праведный путь?

Лентулий (униженно). Да, да. В том, что вы говорите, много разумного.

Ферровий (сияя, от радости). Вступи в наши ряды. Отдайся львам. Отдайся мукам и смерти.

Лентулий (падая на колени и разражаясь слезами). Помогите! Мама! Мама!

Ферровий. Эти слезы увлажнят твою душу, сынок, и принесут благие плоды. Господь благословил мои старания, мне дано обращать людей. Рассказать тебе о чуде… да, о чуде… сотворенном мной в Каппадоккии? Юноша… такой же, как ты, с такими же золотыми кудрями… насмехался надо мной и ударил меня точно так же, как ты. Я просидел с этим юношей всю ночь, не смыкая глаз, сражался за его душу, и к утру он не только был христианином, но его волосы побелели как снег.

Лентулий падает в глубокий обморок.

Ай-яй-яй! Заберите его. Дух переборол его тело; бедный мальчик. Отнесите его осторожно домой и предоставьте остальное небу.

Центурион. Заберите его домой.

Слуги, напуганные, поспешно уносят Лентулия. Метеллий идет было за ними следом, но тут Ферровий кладет руку ему на плечо.

Ферровий. Ты его друг, юноша? Ты присмотришь, чтобы его доставили домой в целости и сохранности.

Метеллий (преисполненный глубокого почтения). Конечно, сэр. Я сделаю все, что вы скажете, сэр. Счастлив был с вами познакомиться. Можете на меня положиться. Всего хорошего, сэр.

Ферровий (с чувством). Да благословит господь вас обоих.

Метеллий идет следом за Лентулием. Центурион возвращается на скамью, чтобы продолжить прерванный сон. Все присутствующие объяты благоговейным страхом и удивлением. Ферровий с глубоким счастливым вздохом подходит к Лавинии и протягивает ей руку.

Лавиния (пожимает ее). Вот как, значит, ты обращаешь людей, Ферровий?

Ферровий. Да. На моих трудах божье благословение, хотя я и не достоин того, ведь я не раз оступался из-за моего дурного, сатанинского нрава. Вот этот человек…

Андрокл (поспешно). Не хлопай меня по спине, брат. Она знает, что ты обо мне говоришь.

Ферровий. Как бы я хотел быть слабым, как этот наш брат! Быть может, я был бы тогда таким же кротким и смиренным. И все же по соизволению божию мои испытания не столь тяжки, как его. Я слышу рассказы о том, что чернь насмехается над нашими братьями, осыпает их камнями и бранью, но когда появляюсь я, этому всему наступает конец: я успокаиваю страсти толпы; язычники слушают меня в молчании и нередко после задушевного разговора с глазу на глаз обращаются в истинную веру. С каждым днем я чувствую себя счастливей, увереннее в себе. С каждым днем легче становится тяжкий груз великого страха.

Лавиния. Великого страха? Что это?

Ферровий качает головой и не отвечает. Он садится на землю слева от Лавинии и в мрачном раздумье закрывает лицо руками.

Андрокл. Понимаешь, сестра, он себе не доверяет. А вдруг в последний момент на арене один из гладиаторов, готовых с ним сразиться, скажет что-нибудь ему не по вкусу, и он забудется и собьет его с ног?

Лавиния. Это было бы великолепно.

Ферровий (в ужасе вскакивая). Что?

Андрокл. О, сестра…

Ферровий. Великолепно предать Спасителя, как это сделал Петр! Великолепно вести себя как последний негодяй в день испытания! Женщина, ты не христианка. (Отходит от нее на середину площади, словно соседство с ней может его осквернить.)

Лавиния (смеясь). Да, Ферровий, я не всегда христианка. Я думаю, и остальные так. Бывают мгновения, когда я забываю, что я христианка, и тогда у меня сами собой вырываются такие вот слова.

Спинто. Не все ли равно, что сказать? Если умрешь на арене, ты будешь мучеником, а мученики попадают на небеса, как бы они ни вели себя на земле. Правда ведь, Ферровий?

Ферровий. Да, если мы до конца тверды в своей вере.

Лавиния. А я не очень в этом убеждена.

Спинто. Не говори так. Это богохульство. Не говори так, прошу тебя. Мы спасемся, как бы мы ни вели себя здесь.

Лавиния. Возможно, вы, мужчины, и вознесетесь на небеса на триумфальных колесницах, гордо подняв головы, под приветственные звуки золотых труб. Но мне разрешат протиснуться в щелочку райских врат, только если я как следует попрошу. Я не всегда хорошая, я хорошая лишь временами.

Спинто. Ты болтаешь глупости, женщина. Говорю тебе, мученичество все спишет.

Андрокл. Будем надеяться на это, брат, ради тебя. Ты ведь хорошо повеселился, когда разорял храмы? Боюсь, для человека с твоим темпераментом на небесах будет скучновато.

Спинто угрожающе ворчит.

Не сердись, я просто хочу тебя утешить, если ты умрешь вдруг сегодня ночью естественной смертью у себя в постели. В городе чума.

Спинто(поднимается и, жалкий в своем страхе, начинает бегать по площади). Об этом я и не подумал. О боже, пощади меня, дай мне принять мученический венец! О, заронить такую мысль в голову своего брата! Дай мне принять муки сегодня, сейчас. А то я умру ночью и попаду в ад. Ты колдун, ты заронил в мою душу смерть. Будь ты проклят! Будь ты проклят! (Пытается схватить Андрокла за горло.)

Ферровий (беря его железной хваткой). Это что такое брат? Гнев? Насилие? Поднять руку на брата-христианина!

Спинто. Тебе легко. Ты сильный. Нервы у тебя в порядке. А я весь пронизан заразой.

Ферровий инстинктивно отдергивает руку, на его лице отвращение.

Я пропил свои нервы. Теперь меня всю ночь будут мучить кошмары.

Андрокл (сочувственно). Не расстраивайся так, брат. Все мы грешны.

Спинто (хнычущим голосом, стараясь найти в его словах утешение). Да, если бы правда вышла на свет, верно, вы оказались бы не лучше меня.

Лавиния (презрительно). Это тебя утешает?

Ферровий (сурово). Молись, брат, молись.

Спинто. Что толку молиться? Если мы примем муки, мы попадем на небеса, не так ли? Неважно, молились мы или нет.

Ферровий. Это еще что?! Не хочешь молиться?! (Снова хватая его.) Сейчас же молись, собака, пес шелудивый слизкая змея, грязный козел, или…

Спинто. На, бей меня, топчи меня. Я тебе прощаю, помни об этом.

Ферровий (отталкивая его, с отвращением). Фу!

Спинто, покачнувшись, падает перед Ферровием.

Андрокл (протягивая руку и дергая Ферровия за полу туники). Любезный брат, если тебе не трудно… ради меня.

Ферровий. Ну?

Андрокл. Не называй его именами животных. У нас на это нет права. У меня были такие друзья среди псов! Домашняя змея — лучшая компания. Я вскормлен козьим молоком. Разве справедливо по отношению к ним называть такого… псом, змеей или козлом?

Ферровий. Я имел в виду только то, что у них нет души.

Андрокл (в сильном волнении, протестующе). О, поверь мне, есть. Как и у тебя, и у меня. Право, я, наверно, не согласился бы жить в раю, если бы знал, что там не будет животных. Подумай, как они страдают здесь, на земле.

Ферровий. Верно. Это справедливо. Они должны получить свою долю вечного блаженства.

Спинто поднялся с земли и теперь крадется слева от Ферровия; насмешливо фыркает.

(Гневно оборачивается к нему.) Что ты сказал?

Спинто (съеживаясь от страха). Ничего.

Ферровий (сжимая кулак). Животные попадут на небеса или нет?

Спинто. Я же не говорил, что не попадут.

Ферровий (неумолимо). Да или нет?

Спинто. Да! Да! (Пробравшись наконец мимо Ферровия.) А, будь ты проклят! Так меня напугал!

Слышен звук рожка.

Центурион (просыпаясь). Смирно! В колонну становись! Эй, пленные! Поднимайтесь, пора двигаться.

Солдаты строятся; христиане встают с земли. Через среднюю арку вбегает человек с воловьим стрекалом в руке.

Погонщик волов. Эй, солдат, дорогу императору!

Центурион. Императору! Где тут император? Может, это ты, а?

Погонщик волов. Я обслуживаю зверинец. Моя воловья упряжка везет в Колизей нового льва. Прочь с дороги!

Центурион. Что? Идти сзади вас в пыли, среди кучи зевак, которые сбегутся со всего города смотреть на льва? Держи карман шире. Мы пойдем первыми.

Погонщик волов. Обслуживающий персонал зверинца входит в свиту императора. Дорогу, говорю тебе.

Центурион. Ты говоришь? Мне? Ну, так я тебе тоже кое-что скажу. Если персонал, обслуживающий зверей, входит в императорскую свиту, то обед, насыщающий их, также входит в нее. Это (указывая на христиан) - обед твоего льва. Убирайся к своим волам подобру-поздорову и знай свое место. Шагом марш!

Солдаты трогаются.

Эй вы, христиане, не отставать.

Лавиния (отбивая шаг). Ну-ка, обед, за мной. Я буду оливки и анчоусы.

Один из христиан (смеясь). Я буду суп.

Другой. Я буду рыба.

Третий. Ферровий будет жареный кабан.

Ферровий(тяжеловесно). Неплохая шутка. Да, да. я буду жареный кабан. Ха, ха! (Старательно смеется и уходит вместе со всеми.)

Андрокл (следуя за ним). Я буду сладкий пирог.

Каждое заявление встречается все более громкими взрывами смеха остальных христиан, которым шутка пришлась по вкусу.

Центурион (возмущенно). Молчать! Подумайте о своем положении. Разве мученикам пристало так себя вести? (Обращаясь к Спинто, который, дрожа всем телом, плетется позади.) Я знаю, чем будешь ты на этом обеде рвотным. (Грубо подталкивает его вперед.)

Спинто. Это ужасно! Я не гожусь для смерти.

Центурион. Больше, чем для жизни, грязная свинья.

Они уходят с площади в западном направлении. Под центральной аркой появляется упряжка волов, тянущих повозку, на которой стоит огромная деревянная клетка со львом.