"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 32

Дональд Левис торжественно вернулся в крыло, расточая улыбки приветствовавшим его заключенным. Он выглядел седым, старым и больным. Но в то же время более злобным, чем раньше. В глазах сохранялся прежний стальной блеск, а провалившиеся щеки и черные тени вокруг глаз лишь добавляли зловещих черт его и без того мрачному облику. Он двигался, слегка сутулясь; два приятеля, шедшие по бокам, казались его суровыми стражами. Никто не догадывался о боли и муках, которые вынужден был вытерпеть Левис, чтобы заставить себя просто ходить. Он все время оглядывался по сторонам вокруг себя, кивая направо и налево знакомым. Единственная искренняя улыбка его была адресована Сэди. На самом деле он хотел лишь вернуться в камеру и лечь. Но понимал, что все сразу же заметят такое проявление слабости и запомнят это на будущее. Левис осторожно присел на стул в комнате отдыха и улыбнулся Джорджио.

— Привет!

Джорджио с доброжелательным видом кивнул и спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Левис, продолжая улыбаться, процедил сквозь зубы:

— А как ты думаешь, мать твою? У меня такое ощущение, будто мне в спину вонзили раскаленный штырь. Но в основном со мной все тип-топ, как говорят высокопоставленные особы.

Джорджио посмотрел на него с искренней тревогой. Вблизи он хорошо видел, как еще слаб этот человек. И вопреки своим понятиям тихо и сочувственно произнес:

— А почему бы тебе не пойти и не лечь, Дональд? Ты выглядишь паршиво, приятель. Серьезно! Просто паршиво. Здесь никто не собирается с тобой соревноваться, никоим образом. Иди и отдыхай, парень, а не то навредишь себе.

Левис мрачно усмехнулся.

— От тебя сдохнуть можно, Брунос. Ты чуть ли не заставил меня поверить тебе. Я выживу. Я оклемался после шести пуль, приятель. И нужно чуть больше, чем потеря почки, чтобы запугать меня.

Джорджио грустно покачал головой.

— Ты пережил потерю почки, Дональд благодаря врачам. А теперь ты вернулся в крыло. И подвергаешь себя большой нагрузке. Господи, да у тебя же только что была серьезная операция, черт побери! Даже ты все-таки не Бог, понимаешь? И даже ты должен знать, что люди смертны. Ты угробил Тимми, и все были в шоке. Ты по-прежнему король, главарь преступной банды — так какого же черта еще хочешь доказать?!

Левис снова засмеялся, но на этот раз смех его прозвучал звонче и жестче; взоры всех присутствовавших обратились к их столику.

— Я доказываю раз и навсегда, что ничто не сможет свалить меня. А теперь давай-ка пойдем с тобой в мою камеру, и ты загрузишь там меня всем, что тут стряслось. Я слышал, у нас появились два новых любопытных обитателя; хочу, чтобы ты рассказал мне о них подробнее — все что знаешь. Идет?

Джорджио кивнул. Поднимаясь со стула, он допустил грубую ошибку: предложил помощь Левису, протянув ему руку. Но тот столь яростным ударом отбил от себя руку Джорджио, что это противоречило внешне незавидному состоянию недавнего больного.

Вся комната отдыха, все мужчины проводили взглядами их двоих, выходивших из помещения в сопровождении пары телохранителей.

Сэди положил голову на руки и задумался о Левисе и о Тимми. И вдруг почувствовал, как кто-то схватил его за руку, и удивленно выпрямился на стуле: рядом стоял молодой Бенджамин Дейвс, записной шутник их крыла.

— Не хочешь немного позабавиться, Сэйд?

Сэди посмотрел в глаза парню, ощущая только горечь и обиду.

— Сколько времени ты не был на свободе, Бенджамин? — прошипел он. — Всего год, как ты арестован, и еще три месяца — здесь. Что — уже стал настоящим мерзким бандитом? Давай-ка я дам тебе небольшой совет, дорогой. Пока с тобой все в порядке, я признаю это, но если не сможешь контролировать свои порывы, то закончишь дни, вляпавшись в серьезную болезнь, например, подцепишь СПИД. Насколько я знаю, уже трое из наших разносят этот вирус. Поэтому сделай себе же милость, сынок Бенджи: пусть лучшей подружкой станет твоя правая рука… А если ты еще раз подойдешь ко мне, то я так растрясу твой пенис, что он отвалится! И сохраню его у себя как сувенир! Ты понял?

Бенджамин вскочил со стула — воплощение юности и оскорбленного достоинства:

— Я только спросил, мать твою!

Сэди, обретя свою обычную браваду, шутливо произнес:

— Надеюсь, с настоящими девушками ты обращаешься лучше, чем со мной, сынок?

Все как один заключенные разразились хохотом. Бенджамин вихрем вылетел из комнаты отдыха.

— Долбаные потаскухи! Все вы такие! — заорал он уже из коридора.

Сэди закатил глаза и притворно вздохнул.

— Ну а теперь, — прокричал он вслед Дейвсу, — в нашем Бенджи заговорил опыт бывалого человека!

И все снова рассмеялись. Они только больше зауважали Сэди за то, что тот поставил парня на место. Ибо все понимали: если бы Бенджамина застали с Сэди теперь, в самом начале срока Дейвса, то затем его самого принялись бы использовать и оскорблять все матерые преступники, даже не дав ему пикнуть. Такой юнец, как Бенджамин, который думает, что все уже знает, а, в сущности, не знает ничего, был для них особенно лакомым куском.

Сэди вновь откинулся на спинку стула — и опять в голове его замелькали неутешительные мысли: «Левис вернулся… Вернулся и ведет себя так, словно ничего не произошло… Левис улыбнулся мне: это означает, что он по-прежнему настроен на меня. И тут я ничего не могу поделать. Ох, Если бы моей единственной проблемой был молодой Бенджамин! Насколько легче тогда стала бы моя жизнь…»

Левис вальяжно развалился на койке, а Джорджио пристроился за маленьким столиком.

— Итак, Джорджио, что тут происходило?

Тот с деланным равнодушием пожал плечами:

— То одно, то другое. Тут в крыле появилась парочка проходимцев. Но ты, несомненно, об этом знаешь. Я с ними по серьезному пока не общался: подумал, что приберегу это удовольствие для тебя. Они педофилы. Особенно тяготеют к мальчикам. Но и к маленьким девочкам тоже неравнодушны. Их на воле — целая шайка, которая действует уже несколько лет. Эти двое получили каждый по большому сроку — соответственно пятнадцать и восемнадцать лет. Они настоящее дерьмо.

Левис устало прикрыл глаза и кивнул:

— Я слышал о них. С кем нам тут приходится сидеть, а? Что бы мы с ними сделали, если бы могли сами творить правосудие? Я даже не знаю, Джорджио. Наверное, начальник совсем рехнулся, раз решил запереть их тут с нами… А что еще известно о них?

Джорджио неопределенно покачал головой.

— Сэди их знает. Но эта птичка с членом еще никому ничего не говорила. Я видел, как большой Рикки пожирал их глазами, но ничего конкретного от него не слышал. Я подумал: он просто пытается их запугать, понимаешь. Все начинают относится к ним с подозрением, потому что эти двое постоянно держатся вместе, рядом и ни с кем не обсуждают своих дел. А здесь такое поведение — все равно что втроем трахнуть девицу в зад, не так ли? Такого быть не должно. Все обсуждают свои дела — ведь это единственный способ пережить первые несколько месяцев…

Левис поднял палец, призывая Джорджио к тишине.

— А что говорили о Тимми?

Джорджио опустил глаза.

— Ты был выбит из колеи, сам знаешь. Он не заслужил этого, вот всеобщее мнение. Но я слишком хорошо тебя знаю и думаю, что это не особенно тебя волнует. Давай посмотрим правде в глаза, Дональд: тебе ведь нравится дурная слава, не так ли?

Левис усмехнулся, обнажив мелкие белые зубы.

— У меня вырезали почку, мать ее за ногу, а у тебя хватает наглости сидеть тут передо мной и говорить мне, что я был выбит из колеи! Сколько времени меня не было? Не три недели, а ты мне рассказываешь о том, что ты думаешь, словно я какой-то раздолбай? Я потерял почку. Этому уроду повезло, что я был в больнице, когда его порешили. Я сам бы истязал сутенера голыми руками, если бы со мной все было в порядке.

Джорджио провел руками по густым темным волосам и впервые после того, как оказался в «Паркхерсте», осознал, что он не боится Левиса. «Теперь этот парень слаб. Как собака, что ворчит на вожака стаи». Джорджио обнаружил, что Левис слабее, чем он думал… «А это лишь мне на пользу».

— Давай говорить честно, Дональд, — твердо сказал он. — Ты пришил Тимми потому, что должен был убедиться, что мужики не забыли тебя и того, на что ты способен. Я не спорю, ты принял удар, я знаю, что так и было. Но, в конце концов, ты все же доконал Тимми. Ты заставил его быть у тебя на побегушках. В первый раз кто-то попытался отплатить тебе, и вот ты потерял почку из-за проститутки-трансвестита, которая в эти дни не могла сойти даже за оплачиваемого мальчика. Для чего он был тебе нужен, Левис? Зачем ты отобрал Сэди у Тимми? Для чего это было тебе нужно?

Левис снова улыбнулся, на этот раз шире.

— Я взял Сэди, потому что так захотел. Кто там сказал, что забрался на Эверест потому, что он есть? Ну вот, поэтому я и отобрал Сэди у Тимми.

— Но ты не пуп земли, ты это понимаешь? — тяжело вздохнул Джорджио.

— Я прекрасно осознаю этот факт, Джорджио, — опять засмеялся Левис. — Это и дает мне власть. Другой человек, который прошел бы через то, через что прошел я, сейчас валялся бы на больничной койке и его кормили бы с ложечки. Всю жизнь мы заботимся о том, чтобы жить, а жизнь должна быть как можно лучше, на самом верху, а оказаться на этом месте означает быть самым жестоким ублюдком среди всех.

А теперь вернемся к двум этим мерзавцам. Что они могли бы сказать в свое оправдание?

Джорджио снова пожал плечами.

— Как я уже говорил, немного. Но если они будут зарезаны, не найдется ли для меня работы?

Эрик проехал по маршруту прыжка вместе с Аланом. С Портсмута они двигались по дороге М275 к Кобхэму, а оттуда по дороге А27 в Дрейтон. В Дрейтоне перебрались на дорогу A3, пока не достигли Хорндина. Проехав примерно час, они, дружески болтая, добрались до места, которое выбрал Эрик для прыжка. Это был незаметная участок дороги, с одной стороны начиналась сельская местность, а с другой стороны параллельно пролегала грязная грунтовая дорога. Место было необыкновенно живописным. Оно называлось Дьявольская Чаша Для Пунша.

Эрик свернул на обочину и улыбнулся Алану.

— Ну, что ты думаешь? — спросил он сдержанно.

Алан вышел из машины и огляделся по сторонам, на деревню и проносившиеся мимо машины.

— Прекрасно.

— И лучше всего то, Ал, — улыбнулся Эрик, приближаясь к нему, — что здесь недалеко есть тропинка, ведущая к ферме, и по ней можно выйти на тихую деревенскую дорожку. По-моему, лучше и быть не может, а?

— Место идеальное, — покачал головой Алан. — Просто блестящее, черт бы меня побрал! А ты уверен, что машина-каталажка поедет именно по этой дороге?

— Уверен, они всегда едут по ней. Местная полиция знает что к чему, они знают процедуру при переброске. Им это легче, чем постоянно перепланировать новые маршруты. Но это не для ХПИД, не так ли? Если Джорджио удастся выбраться из тюрьмы, вот тогда мы все посмеемся. Потому что тогда нам нужно будет позаботиться только об этой чертовой машине с решетками. Мы можем подпереть ее спереди и сзади, взять конвой и полицейскую машину, если будет нужно. Это на случай, чтобы вытащить из машины водилу, потому что у него будут ключи от задней двери. Джорджио будет сидеть взаперти, в кабинке каталажки. Нам нужно будет как можно быстрее открыть дверь и вышвырнуть полицейских. А потом вытащим оттуда твоего парня.

Алан кивнул в глубоком раздумье.

— А как насчет других машин? — спросил он. — Ведь за нами погонятся другие машины, как только мы заблокируем дорогу.

— Именно это нам и нужно, Алан. Кто-нибудь один возьмет ключи от первых трех-четырех машин и вышвырнет их. А это будет означать, что когда все кончится, полицейским ищейкам нелегко будет даже добраться до места преступления, понимаешь? У нас будут мощные мотоциклы, и к тому времени мы уже будем мчаться по деревенской тропинке. Им во многом надо будет разбираться, так что от этого ада у них башка пойдет кругом, а это даст нам драгоценные минуты.

Алан смотрел на дорогу, словно представляя все это себе. Эрик закурил сигару и показал туда, где стояла их машина.

— Сейчас я все вкратце объясню тебе. Мы будем там поджидать на проселочной дороге с небольшим самосвалом, ясно? Никто не узнает, что мы там, недалеко от дороги. — Он показал налево от себя. — Фургон «Мерседес» будет припаркован там, якобы он сломался. У нас будет на нем бумажка из полиции и все такое. А в багажнике «мерса» будут три мощных мотоцикла.

Как только каталажка подъедет, грузовик тронется, и одновременно тронемся мы. Таким образом, мы окажемся впереди и сзади их машины. Пройдет минуты две, прежде чем легавые соберутся, а может, и больше, но нам хватит и двух минут, чтобы оказаться на безопасной стороне. Мы все вывалимся на дорогу с пушками. Я возьму «армалит» и подойду к каталажке спереди. Водитель обгадится, как только увидит автомат. Я пробью две-три дырки в его лобовом стекле, потом налью немного бензина. И пригрожу ему, что сожгу заживо, если он не уберется из фургона.

Между тем, — продолжал Эрик, в очередной раз затянувшись сигарой, — ты, Джонни Г. и его ребята будут все на этом месте. Один из людей изымает ключи, а другие разбираются с конвоем или полицейскими машинами. Нам нужно будет пробить шины сразу же после того, как они остановятся, и у конвоя, и у основной машины. Они будут на мотоциклах и могут помешать нам, поэтому все надо проворачивать за считанные секунды, это очень важно для нас. Я говорю, что надо выстрелить и ранить, но не убить, хотя здесь начнется такой дурдом, что один бог знает, что может произойти.

А как только пушки пойдут в ход, особенно «армалиты», то нам нужно будет найти хорошую поддержку. Хотя я не могу этого гарантировать. Ты же знаешь, как себя ведут люди, перепуганные до чертиков. Они могут выкинуть то или иное. Но как бы там ни было, как только мы за ними приглядим, вот тогда-то и сможем посмеяться.

Между тем я буду вытаскивать парня из каталажки. Не забывай — ключи от задней двери только у водителя. У них всегда так. Только он знает, каким образом можно их открыть. Видишь ли, замок там вроде сейфового. Ключ надо поворачивать и ставить его в особые позиции. Водитель наверняка это знает. Так что я заставлю его открыть двери, мы засунем туда охранников и запрем их, а сами таковы! Я повезу Джорджио на своем мотоцикле.

Мы все промчимся по полю и по деревенской тропинке, поедем в противоположном направлении, не туда, где они будут нас поджидать, чтобы схватить, потому что там — перекресток. Они будут думать, что мы поедем от дороги, по которой приехали, но на самом деле мы будем двигаться в противоположном направлении, пока не доберемся до Джиббет Холла, он примерно в четверти мили отсюда. Там мы бросим мотоциклы, перебежим мост пешком, а там нас будут поджидать надежные машины. Мы снимем с себя робы и маски, выбросим пушки. Джорджио залезет под бардачок в первой или второй машине, пускай едет с тобой или со мной, без разницы. Остальные садятся в другую машину, а там дальше зависит от тебя и остальных, насколько вы благополучно доберетесь до тайных домов.

— Железнодорожный мост — отличная уловка! — с энтузиазмом воскликнул Эрик. — Он защищен высокими кирпичными стенами на тот случай, если легавые захотят достать нас своими пушками. Мы можем перемахнуть через него в считанные секунды. Я выпущу несколько очередей из «армалита», прежде чем мы побежим. Таким образом, они поймут, что мы хорошо вооружены. Но сам-то я не думаю, что они будут за нами гнаться. Если бы они погнались, то получили бы хорошенько по мозгам, и наверняка там бы они все и сыграли бы в ящик. А этот идиот того не стоит. Ну, так что ты думаешь, Алан?

Алан слушал его с интересом и растущим возбуждением. И теперь он во весь рот улыбнулся Эрику.

— Я думаю, это просто отлично, черт побери, дружище. Отлично. Просто клёво.

Эрик был доволен. Он швырнул сигару на дорогу и раздавил ее.

— У меня уже есть маски и специальные костюмы. Я также купил пять красных водолазок. Мы отрежем у них воротники и наденем их, и таким образом любой свидетель опишет нас всех одинаково: красные свитера, черные робы и черные маски. По крайней мере, два свидетеля скажут, что мы — негры, так всегда говорят, когда в заварухе задействованы пушки. У нас будут черные вязаные перчатки и башмаки. Они ничего не различат, мать их. Когда все одеты одинаково, это еще больше сбивает с толку свидетелей. Они не видят ни цвета глаз, ни цвета волос, ничего. Только Джорджио и легавые знают, как он выглядит.

Нам нужно сбить с толку свидетелей, — продолжал он, — поэтому мы все время будем орать, кроме меня, когда я буду уговаривать водителя открыть дверь. Крик — лучший способ общения во время прыжка, потому что твой голос совершенно отличается от обычного. А также это запугивает людей, а ведь именно это нам и нужно, не так ли? Надо напугать их, чтобы из них дерьмо полезло, включая легавых. Я обращу главное внимание на водилу, он у меня своих не узнает. Я заставлю его открыть дверь и пообещаю, что он будет дома к вечернему чаю, если поможет нам. За водителем сложнее всего присматривать, понимаешь? Он уверен, что никто не может достать его за пуленепробиваемым стеклом. Но как только он увидит «армалит», то придет в ужас и спрячется под панель. А когда еще почует запах бензина, то он просто развалится на куски у нас перед носом. Никто не хочет, чтобы его спалили заживо, ведь так? — Эрик посмеялся собственному остроумию. — Он станет робким, как маленький барашек Мэри!

Алан засмеялся вместе с ним, его возбуждение перешло в эйфорию.

— Не могу дождаться, чтобы поглядеть в рожи этих долбаных легавых, а ты?

— А они не могут дождаться, чтобы увидеть наши, — отшутился Эрик. — Вот в чем вся штука! Ну, пошли, пора ехать. Здесь на дороге неподалеку есть закусочная, а я убить готов за чашку чая.

Они вернулись в машину. Алан стоял несколько секунд, наслаждаясь лекцией Эрика и окружающим видом. Он улыбнулся и сказал ветерку:

— Дьявольская Чаша Для Пунша, а? — Посмеиваясь, Алан сел в машину рядом с Эриком. — Какое название придется писать полицейским в своих отчетах. При таких обстоятельствах это неплохое название.

Эрик вывел черный «Вольво» на скоростную полосу.

— На картах эта местность отмечена как зона замечательной природной красоты. После прыжка полицейские никогда не смогут ехать по этой дороге, не вздрагивая от дурных предчувствий, а это для меня — лучшая часть нашего плана.

Алан согласно кивнул ему и стал любоваться из окна пролетавшими мимо сельскими пейзажами.

Джорджио следил, как Донна весело идет к нему с чаем и «КитКатом». Он видел ее стройные ноги, облаченные в прозрачные черные колготки, следил, как они двигаются под короткой юбкой изумруднозеленого стильного костюма. Она выглядела потрясающе. На жакете костюма были пришиты большие золотые пуговицы, в дополнение она надела золотые серьги-браслеты. На ней были замшевые черные туфли на высоких каблуках, простые на вид, но явно дорогие. Он заметил, что она собирала множество взглядов как мужчин, так и женщин, собравшихся в комнате для посещений. Он увидел, как молодая светловолосая девушка махнула ей рукой, и нахмурился. Когда Донна подошла к столу, он спросил:

— А кто эта маленькая блондинка?

— О, просто молодая девушка, — пожала плечами Донна. — Как-то раз я ее подвезла, помогла с детишками. А что?

Джорджио страшно разозлился, сам не понимая почему. Гораздо резче, чем хотел, он бросил ей:

— Она дрянь, подстилка бандита, поэтому больше не подвози ее. Ее старик — настоящий мозгляк. Глупый кобелишка. Держись от нее подальше.

Донна села и с неприкрытым изумлением посмотрела на мужа.

— Прости, что ты сказал?

Джорджио либо не заметил тон ее голоса, либо не пожелал сделать это, но язвительно произнес:

— Я сказал, держись от нее подальше. Какого черта ты можешь иметь общего с такой швалью, как эта? Я не хочу, чтобы ты подвозила кого-нибудь из этих местных шалав. Понятно?

Донна бросила перед ним плитку «КитКата».

— Послушай, Джорджио, я не знаю, кто там взбаламутил твою проклятую клетку сегодня, но даже не думай, что ты можешь указывать мне, что я могу делать, а что — нет. Как выяснилось, у меня много общего с этой девчонкой, главным образом то, что наши мужья сидят здесь за решеткой и посажены надолго. Она так же скучает по нему, как я скучаю по тебе, Джорджио, и в отличие от меня ей еще приходится содержать двоих детей на жалкое пособие. Если бы я захотела, чтобы она жила со мной в моем доме, то я пустила бы ее, Джорджио. Дни, когда ты мне указывал, что делать, давно прошли.

Донна и Джорджио потрясенно смотрели друг на друга, оба понимали, что что-то в них обоих изменилось. Однако никто из них не хотел брать на себя ответственность за это. Донна была испугана и в то же время чувствовала себя на подъеме. Лицо Джорджио сделалось жестким, и впервые Донна увидел его таким, каким видели другие.

— Сильно сказано, Донна. Так кто же засунул такие слова в твою пасть? Алан Кокс, полагаю.

Донна в шоке раскрыла рот.

— Что? Что ты хочешь сказать?

Джорджио слышал, как напряженно зазвучал ее голос, увидел это в ее лице, но все равно продолжал говорить, хотя и понимал, что он несправедлив к ней. То, что он увидел ее с этой блондинкой, напугало его. Он был напуган до потери пульса из-за того, что эта девчонка могла видеть других его гостей и могла проболтаться об этом Донне. Именно страх заставлял его говорить то, чего он не думал.

— Ты слышала. Я знаю, что ты здорово провела время в Шотландии. И приняла неплохой душ в той квартире, не так ли? А он залез туда к тебе, да? Тебе всегда нравилось, когда я забирался к тебе в душ, да, дорогая?

Она услышала его слова и отметила их про себя, однако мозг отказался отвечать на них. Она видела, как двигаются губы Джорджио, и почувствовала себя так, словно ей нанесли сильный удар в солнечное сплетение.

— Я хочу сказать, давай посмотрим правде в глаза, девочка. Ты поехала на уикенд, чтобы сблизиться с ним, ведь так? Ну, так как, хорошо было, а? И штуковина у него большая, хорошая, не так ли?

Донна начала подниматься со стула, ноги у нее дрожали, она еле держалась на них. Она не верила, что ее муж говорит ей такие слова, какую грязь он выплескивает на нее. Словно она — ничтожество, вообще никто. Увидев, что она встала, Джорджио схватил ее за руку и так крепко, до боли сжал ей кожу своими толстыми пальцами.

— Отпусти меня, Джорджио, я хочу уйти, отпусти мою руку. — Лицо у нее было замкнутым — она тихо говорила сквозь стиснутые зубы.

Джорджио почувствовал, как его окутывает волна паники. Он расстроено заговорил:

— Садись, Донна. Пожалуйста, садись. Я не знаю, какого черта со мной творится. Пожалуйста, Донна, умоляю тебя, сядь.

Он не сводил глаз с ее побелевшего лица. Он всем своим видом молил ее сесть и выслушать то, что собирается ей сказать. Донна села, но сердце у нее громко билось под изумрудно-зеленым костюмом, а первые бусинки нервного пота выступили под мышками и на груди.

Теперь Джорджио заговорил тише, мягче.

— Прости меня, Дон-Дон. Боже всемогущий! Я не понимаю, что с недавних пор со мной творится. Я так ревную тебя, дорогая. Я сейчас смотрю на тебя и чувствую, какая страшная потеря терзает меня, это просто ужасно. Вдруг я живо представил себе жизнь без тебя. Если ты бросишь меня, я просто умру, Дон-Дон. Умру, Богом клянусь. Я этого не переживу. Только подумаю, что ты, такая прекрасная, с Аланом Коксом. Я знаю его, Донна, он настоящий кобель. Я понимаю, он мой приятель, но женщины не упускают шанса связаться с ним, как только он начинает свои выкрутасы…

— Вы с ним одного поля ягоды, — перебила его Донна. — Это ты хочешь сказать, Джорджио? — тихо спросила она. — Тебе всегда нравились леди, или лучше сказать, девушки? Ну да, я принимала душ в квартире Алана Кокса. Подумаешь, какое дело. Мы ехали на машине всю ночь. Но оставим это. Мне обидно думать, что ты не доверяешь мне, считаешь шлюхой. После всех этих лет, что мы прожили вместе, как ты можешь обвинять меня в этом! Меня, Донну, единственную верную половину в нашем браке!

Она наклонилась вперед и веско произнесла:

— Знаешь что? Если бы я тебе изменила, это пошло бы тебе на пользу, Джорджио. Наверное, тогда ты понял бы, что у тебя есть. Я подставляю свою задницу под ружье из-за тебя, дружище. Я пытаюсь устроить все для тебя, а ты только и можешь, что обращаться со мной, как будто я — одна из этих мерзких девиц из «Поговори с…», что оказывает эскорт-услуги.

Что ж, послушай меня Джорджио Брунос, и послушай внимательно, черт побери. Если ты еще раз намекнешь на что-то в таком роде, тебе конец. Ты понял? Конецберг, покаград — как ты там любил говорить много лет назад. «Забирался в душ…» У тебя хватает наглости сказать это мне, когда сам лучшую часть нашего брака проводил, трахая всех подряд, кому меньше двадцати одного года, которая показывала тебе кусочек ноги и была доступной. Ну и нервы же у тебя, Джорджио! У тебя крепкая шея, черт побери!

Джорджио в ступоре, в шоке слушал ее так внимательно, что у него к горлу подкатила горячая волна тошноты. «То, что Донна так обращается со мной, говорит о многом». Это в первый раз показало ему, что как далеко на свободу вырвалась его жена, и что узда, которой он держал ее, порвалась. С одной стороны, его взбудоражила эта новая, сильная Донна, но с другой стороны, он стал опасаться, даже бояться ее. Двадцать лет она подчинялась его воле; и понять сейчас, что она — сильный человек, и принять это в расчет было ему не только страшно, но и тяжело. «Она может сейчас порвать со мной. Она может подвести меня, но она же может провести меня через все, что мне нужно. Донна, моя маленькая Донна, от нее все зависит». Он понял, что она окончательно и бесповоротно сбросила с себя мантию неудачницы и бросает ему вызов как равная ему, взрослая женщина. И он также понял, что Донна, на которой он женился, девочка, угождавшая всем его прихотям и капризам, исчезла. И она никогда, никогда больше не вернется.

Донна выросла, превратилась в зрелую женщину, и это осознание привело Джорджио в ужас, потому что он понимал, что не сможет справиться с нею как с равной. Никогда ни одну женщину он не примет в таком качестве. Но хуже всего было то, что на некоторое время ему нужно было пресмыкаться перед ней и сказать ей именно то, что она желала бы услышать. Все ради того, чтобы умилостивить ее. «Именно это приходилось делать Донне, чтобы удерживать меня на протяжении всего нашего брака…» Однако Джорджио решил об этом не думать. Вместо этого он нацепил на лицо улыбку, но, разговаривая с ней, чувствовал, что внутри у нее зреет зерно недовольства. Он представлял себя, как ему приходится унижаться перед нею и как он пал в ее глазах.

— Я уже сказал, что мне жаль, Донна, но что я еще могу сделать? Я был дураком, я понимаю. Просто я ревную. Ты не понимаешь, каково это — сидеть тут день и ночь, зная, что ты — на свободе и можешь делать все что хочешь. Я люблю тебя больше самой жизни. Я не могу отделаться от тревожных мыслей, понимая, как ты красива и что мужчины хотят тебя, жаждут обладать тобой. Я знаю парней, которые отдали бы десять лет жизни ради такой же отличной женщины, как ты, или даже вполовину такой хорошей. Пожалуйста, скажи, что прощаешь меня. Я не переживу, если мы сегодня расстанемся с тем, что произошло между нами. Честно, Дон-Дон, это меня убьет.

Донна новыми глазами смотрела на Джорджио и удивленно отметила, что страстная мольба Джорджио не вызвала у нее ни малейшей дрожи, как это было раньше, до того, как его посадили. Осознание это ранило ее, несмотря на то что она ощущала, что сейчас стала сильнее. Она стала сильной, как никогда в жизни. Глядя ему в глаза, она думала: «И это все, что мне нужно было сделать, чтобы он заметил меня? Значит, мне надо было заставить его ревновать меня много лет назад? Значит, мне надо было ответить ему тем же, когда он мне изменял? Неужели это все и вправду так легко? Просто надо было заставить его думать, что ко мне приклеился другой симпатичный мужчина?»

И вдруг она ощутила тщетность их брачной жизни, бесполезность прожитых с ним лет. Она любила этого мужчину всеми фибрами души, а он время от времени платил ей тем же. Она была благодарна ему за малейшее проявление привязанности, которое он ей выказывал в течение долгих лет, считая, что выполняет свой долг. В их браке он был лидером, да и в их отношениях тоже. Осознание этого ошеломило ее своей простотой. И теперь он смотрел на нее так, словно она на самом деле была его жена. Он смотрел на нее как на женщину, и ей это было приятно. Очень, очень приятно.

Она улыбнулась ему, но эта широкая улыбка не коснулась великолепно подведенных глаз.

— Я прощу тебя, Джорджио, но на одном условии. Ты никогда больше не смей говорить со мной в таком тоне. Я твоя жена, ты слышишь, твоя жена! А не любовница или какая-нибудь потаскушка на одну ночь. Я миссис Донна Брунос, и неплохо бы тебе запомнить это на будущее.

Джорджио кивнул, с трудом переборов желание ударом смахнуть улыбку с ее лица. Донна еще несколько мгновений смотрела ему в глаза, потом опустила взор к чашке и сказала:

— Прыжок состоится через неделю. Это будет двадцать девятое ноября, и тебе нужно вызвать здесь переполох, чтобы начальник тюрьмы был вынужден перевезти тебя в другое место. Правило ХПИД нужно строго соблюдать, но ты должен заставить их перевести тебя в другую тюрьму, а не просто в другое крыло. Эрик думает, что тебе лучше напасть на всех насильников, вызвать в крыле мятеж, а потом, до кучи, ты должен обдать дерьмом начальника.

Джорджио изумленно слушал жену: «Сегодня для меня настоящий день откровений».

— Я с удовольствием окачу дерьмом начальника, Донна. Меня это порадует.

Она кивнула. Снова глядя ему в глаза, она твердо сказала:

— Тебе надо как можно больше устроить тут беспорядков, чтобы они захотели избавиться от тебя. Со своей стороны, я бы сказала, что это все равно что устроить забастовку или что-то еще, может, не такое мощное…

— Нет, — вмешался Джорджио, — если я подберусь к этим насильникам, то лучшего не придумать. Я могу сделать так, что все мужики озвереют против них. Я только позабочусь о том, чтобы тюремщики поняли, что я вызвал все это, что я — главный зачинщик. Я думаю, они хотят, чтобы я все это устроил утром?

Донна кивнула.

— Тогда я сам разработаю план. Двадцать девятого, ты говоришь? — Он усмехнулся. — К этому времени я отсюда выберусь, моя любовь, и мы с тобой будем дома, как ни в чем не бывало. А что происходит с домом?

Донна облизнула губы.

— Ничего. Вообще-то я сняла его с продажи. — Она увидела, как он раскрыл рот, и предупредительно подняла руку. — Мне кажется, что мне будет лучше отсидеться там некоторое время после прыжка. А потом мы легко продадим его с аукциона. Все это и так уже вызывает немало разговоров. Гарри даже подсылал мне свою гадкую женушку. Нет, Джорджио, я думаю, будет лучше для всех заинтересованных лиц, чтобы мы сначала вытащили тебя. А потом уже разберемся и со всем остальным.

Он кивнул, соглашаясь с ней, хотя и чувствовал, как его охватывает слепая ярость из-за того, что она приняла это решение без него.

— Ну, если ты этого хочешь, Донна…

Она нежно улыбнулась.

— Хочу. Я долго и много думала над этим, Джорджио.

Она лгала и наслаждалась своей ложью. Она только что придумала это, и почему-то она понимала, что поступает правильно. Мысль о том, что он выберется на волю и завладеет всеми деньгами после продажи дома и всем, чем они обладали, напугала ее, несмотря на то что она убеждала себя, что это — ее муж, родственная душа. Но, тем не менее она была довольна принятым решением.

Джорджио выдавил из себя улыбку.

— Поступай, как хочешь, дорогая. Делай то, что нужно, моя любовь.

Донна тоже улыбнулась и закурила сигарету.

— О, я так и сделаю, Джорджио, насчет этого не беспокойся.

Она глубоко затянулась сигаретой и, выдувая дым, сбросила самую тяжелую бомбу в этот утро, хотя и не осознавала этого до тех пор, пока не увидела, как оцепенел ее муж в ответ на ее слова.

— А теперь, Джорджио, расскажи: что происходит в Шри-Ланке?