"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 31

Донна долго слушала, как трое мужчин хохотали взахлеб, чуть ли не как маньяки, и постепенно она подавила в себе раздражение.

— Я хочу, чтобы кто-нибудь объяснил мне, над чем вы смеетесь.

Отсмеявшись, Эрик смахнул с глаз выступившие слезы. Опять усевшись на стул, он широко открытыми глазами уставился на Донну и стал объяснять ей:

— Если тебя сажают в тюрьму на долгий срок или если ты особо опасный преступник, то с тобой обращаются как с разрушителем. Постепенно таковым ты и становишься. И затем всю жизнь пытаешься извлечь лучшее для себя из этой системы… Так и мы должны воспользоваться особенностями системы себе на благо. Если, например, человек из отделения для особо опасных преступников решит организовать забастовку или, что еще лучше, бунт, то начальник тюрьмы будет вынужден удалить его оттуда по своему усмотрению. Это означает, дорогая леди, что вашего мужа будут перевозить из «Паркхерста» только в полицейской машине — в каталажке с зарешеченными окнами. И, вероятнее всего, ее будет сопровождать ровер. Именно это нам и нужно. Лучший способ гарантировать успешный побег — как следует достать начальника тюрьмы. Вот тут-то и необходимо упомянутое «поливание дерьмом начальника».

Алан с готовностью кивнул:

— Я сам такое делал, Донна. Накапливаешь фекалии, а потом опрокидываешь полное ведро их на начальника тюрьмы, когда он приходит проведать отделение. Джорджио должен не просто устроить переполох, а оказаться главным виновником, зачинщиком, если угодно. И вдобавок провернуть это дело с начальником. Тогда они точно перевезут его в другое место, и как можно скорее.

— Если он сделает свое грязное дело до завтрака, — продолжал развивать свою мысль Эрик, — то его повезут после полудня. Все, что нам нужно, — это какой-нибудь паренек с мобильным телефоном на терминале переправы, который сообщит нам, уже едет по дороге полицейская машина или еще нет.

— А вдруг они не станут перевозить его, пока не наступит вечер? — угрюмо спросила Донна.

Эрик пожал плечами.

— Все равно. Конечно, я предпочитаю дневное время, но в действительности это не так уж и важно. Если, конечно, у него не будет слишком большой свиты. А также при условии, что местная полиция не будет отличаться хорошей организованностью.

Донна смутилась.

— Но почему они должны будут так быстро забрать Джорджио из падежного листа заключения? Ведь он особо опасный преступник!

— Подумайте сами, дорогая, — пояснил ей Энтони. — Им следует в первую очередь вывезти зачинщика, чтобы погасить ситуацию. Пока он будет находиться там, люди, которые решили постоять за него, захотят продолжать беспорядки. Разве не так? Это он их раскачал, не так ли? Он — главарь! И тюремные власти заинтересованы в том, чтобы он продолжал оставаться там. Если бы Джорджио не собирался пуститься в бега, его просто перевезли бы с этой промежуточной площадки в другую тюрьму и отделили бы его от всех на несколько месяцев. Провести три или четыре месяца в отдельном блоке — и без вас, дорогая! — этого вполне достаточно, чтобы человек сломался.

Эрик налил всем, кроме Донны, еще водки.

— Есть ли в его отделении какие-нибудь отъявленные мерзавцы, не знаете?.. Вот вам еще один хороший способ обмана. Все в тюрьме хотели бы иметь оружие — это часть тюремной жизни. Если Джорджио сумеет раздобыть оружие, то он успешно разберется со всеми негодяями. Он вытрясет из них душу. И потом устроит шум. Они все сразу захотят, чтобы он оттуда убрался. Никто не даст и плевка за то, чтобы заключенные перестали терзать друг друга изо дня в день, но большой мерзавец с тремя или четырьмя лезвиями моментально запугает их. Газетчики из «Сан» для начала начнут карабкаться по их спинам. Особенно если мы устроим так, что общественность узнает об этом. И потом мы выловим вашего муженька, как только они покатят его с площадки… Таким образом вступает в действие ХПИД, — подытожил он. — Хороший порядок и дисциплина. Это старинное, старомодное правило, но оно здесь работает на нас. ХПИД вступает в силу, когда вас классифицируют как человека, оказывающего разрушительное влияние. Или, как в случае с негодяями, ХПИД выступает в вашу же защиту.

— Так, значит, они должны будут перевозить с ним и этих негодяев?

— Не раньше, чем они выберутся из госпиталя, дорогая, — возразил Алан. — У Джорджио, к примеру, есть молоток, и он может вытрясти из них душу, черт побери! И, зная Джорджио, могу сказать: это придется ему по вкусу. Никто не любит шестерок. Никто! Даже тюремщики. Вот почему ему придется облить начальника дерьмом. Это все равно что украсить торт глазурью, понимаете? Как только начальник тюрьмы будет унижен перед всем отделением, он захочет, чтобы Джорджио убрался с его глаз долой.

Энтони важно кивнул.

— Вероятно, он сам и получит молотком по башке, прежде чем его увезут, но даже и тогда овчинка стоит выделки. Это блестящий план! Мы знали, что нам нужно подхватить его, когда он будет вне тюрьмы. Но самим обнаружить площадку ночью — невозможно, а информация не всегда надежна, понимаете ли. Если же все произойдет так, как задумано, у нас есть девяносто процентов вероятности того, что мы уложимся в график. Я не знаю ни одного начальника тюрьмы, который смог бы проглотить такое: что его польют дерьмом. А вы знаете? — Он посмотрел поочередно на Алана и Эрика.

Те отрицательно покачали головами. Энтони усмехнулся.

— Я тоже разок так сделал — в «Дареме», несколько лет назад. Как мы тогда ржали, черт побери! Вы бы видели его рожу! Сейчас все словно возвращается. У нас в отделении сидел один хороший парень, негр. Довольно приятный, скажу я вам. Но он был такой суматошный! В любом случае тюремщики постоянно чем-то искушали его, и он время от времени впадал в настоящие пароксизмы гнева. Несколько раз парень вытрясал из них всю душу. Ну, так вот, иногда они вкалывали ему успокоительное или еще что-нибудь. Это было в семидесятых, тогда и случилась вся эта заварушка. Было принято сначала напичкать тебя лекарствами, а потом выбить из тебя душу. Что бы они там они ему ни дали, но это убило его. Его нашли в камере мертвым…

— Это был либриум, — тихо пояснил Алан. — Мужчину звали Кэрол Денной. У него в организме было больше наркотиков, чем у чертового Джими Хендрикса, и они еще накачали его лекарством. Денной был хорошим парнем.

Энтони помолчал. Затем продолжил рассказ:

— Ну, вот, через неделю начальник туда приехал, чтобы, как обычно, согласно конституции, обойти тюрьму. И я самым чудным образом заловил его. Подошел тихо к нему и сказал: «Сэр!» А когда он обернулся, я выплеснул ему полное ведро прямо в морду. Он чуть не рехнулся! Тюремщики носились вокруг него, как обваренные кипятком шлюхи. Я так хохотал, что у меня чуть башка не оторвалась.

— А что случилось потом? — с явным испугом за Энтони спросила Донна.

Энтони дружелюбно улыбнулся ей.

— Они посадили меня в карцер и вытрясли из меня все дерьмо. Но удовольствие того стоило. Я восемь месяцев провел в одиночке. Мне плевали в еду, мочились в чай. В общем, делали что хотели. Но я все принимал. Дело того стоило.

Лицо Донны было совершенно белым от волнения, но она кивнула Энтони, выражая этим свое понимание.

— Они, верно, не могут и сейчас решить эту проблему! — со смехом прокомментировал Алан. — Вы не читали в газетах, Донна? «Гилфорд-Четыре», «Бирмингем-Шесть»? Я долго, более чем достаточно скрывался. Так прошло немало лет. Ну, а когда я убил Вон Танга, то началась совсем другая игра. Полицейские посещали меня, как члена королевской семьи. Приносили мне чай, сигареты, журналы. Они знали, что за Вон Тангом числилось, и, по правде говоря, я оказал им услугу. Они знали: теперь, когда его не будет на улицах, им станет легче работать.

Эрик улыбнулся Донне. Ему было ее жаль. Но в то же время она слегка раздражала его.

— Вы выучите все правила игры, находясь ныне в одной связке со своим стариком, дорогая. Это совершенно другая игра. Всю жизнь вы проводите с оглядкой. И в напряжении ждете, что же вам принесет следующий день. Вдруг вас поймают и обвинят как соучастника? Вдруг вас у порога дома поджидает какая-нибудь мразь? Или вас посадят. А может быть, позволят выйти под залог… Вам придется пройти через все это. Думаете, вы с этим справитесь? Понимаете, все может быть малость грубовато. Но это уже не телевидение, дорогая, это — настоящая жизнь.

Донна почувствовала на себе вопрошающие взгляды трех мужчин. Непринужденное, приятельское отношение к ней с их стороны на какое-то время исчезло. Алан и Энтони по-настоящему хотели услышать от нее ответ на поставленный вопрос. Она набрала в грудь воздуха, чтобы окончательно и безоговорочно расставить все точки над «i».

— Я справлюсь с этим, Эрик. Вопрос в другом, справитесь ли вы?

Мужчины рассмеялись. Донна ощутила, как напряжение покидает комнату. Она смеялась вместе с ними, хотя внутри у нее осталось ощущение непроходящего холода, будто ее окатили ледяной водой. Сердце у нее билось так сильно и гулко, что она даже удивилась: как это мужчины не слышали этого стука.

— О, ну я-то справлюсь, дорогая. Это моя работа, — ответил Эрик на ее встречный вопрос.

Донна обвела взглядом показавшуюся ей вдруг грязноватой комнату, явно потрепанную мебель — со следами от сигарет и жирными пятнами, холодный камин с потрескавшимся кафелем облицовки и поблекшие, местами залохматившиеся обои… Она сидела здесь, замерзшая, испуганная и отчаявшаяся, практически без друзей, и думала лишь о том, что все, испытываемое ею, стоит того, чтобы Джорджио опять оказался с ней: «Мне нужно верить в это, как ни во что другое».

Джорджио лежал на койке и думал о побеге. «Мне нужно выяснить нечто конкретное, и как можно быстрее, иначе я сойду с ума. Левис вернется в крыло через сорок восемь часов. Это означает, что мне придется опять зажить как прежде — следить за каждым своим движением, прислушиваться к шагам в коридоре, следить, не припрятано ли у кого-нибудь оружие… Левис никогда не даст человеку возможности почувствовать себя в безопасности от него. У него есть какая-то власть над людьми. Он может улыбаться тебе и шутить с тобой, может класть руки тебе на плечи, словно забыв о том, что уже приказал избить тебя или сотворить с тобой что-нибудь похлеще».

Вот это «похлеще» и беспокоило Джорджио больше всего. Внутренняя сила Левиса пугала людей. Он был способен зарезать человека и бестрепетно наблюдать, как тот, рыдая, умирает. Джорджио знал, что и у него самого был определенный кредит доверия: он был известен в преступных кругах, и его уважали за то, что он до этого ни разу не был пойман: «Но все это было раньше. А с таким психопатом, как Левис, никто не сможет совладать».

Он вертелся на койке, мечтая, чтобы ночь поскорее кончилась. И в то же время желал, чтобы она никогда не прошла. Джорджио решил сосредоточиться на воспоминаниях о жене. На губах его заиграла легкая улыбка. В сумрачном свете он различил фотографию Донны, висевшую вместе с остальными снимками на стене камеры возле его койки. Он заметил, что в полумраке высокая линия ее скул казалась резче. И нахмурился: «Донна не поступит со мною гадко, в этом отношении Сэди прав. После всех лет, в течении которых она была моей верной женой, Донна сейчас меня не бросит. У меня просто тюремная паранойя, вот и все. Все люди когда-то через это проходят. Просто на мне сказывается дополнительное давление. Если бы я просто отбывал срок и Левис при этом не висел бы у меня на шее, то все было бы в порядке. Но этот стресс достал меня… В любом случае, — сделал вывод Джорджио, — она не осмелится так поступить со мной. Только не Донна! Она не станет так пакостить. Я обводил ее вокруг пальца и водил за нос всю нашу совместную жизнь, а у нее не хватало духа даже спросить меня о чем-либо. Она ведь в глубине души понимала, что я дам ей такой ответ, которого ей не хотелось бы услышать… На самом деле, — пришла ему вдруг в голову забавная мысль, — я мог бы жениться много лет назад на какой-нибудь другой женщине, более подходящей мне по типу. Видимо, я просто не захотел путаться с бабой вроде Кэрол Джексон. А жизнь, которую я тогда вел, с гарантией обеспечила бы меня именно такой спутницей. Приличная женщина не стала бы иметь со мной никаких дел. Если, конечно, она не оказалась бы безжалостной сукой. Однако приличное воспитание и безжалостность обычно не ходят рука об руку».

Джорджио нравилось, как Донна обустроила их жизнь. Она была спокойная, замкнутая, преданная. В действительности даже чересчур преданная. Многие годы он тайно презирал ее за то, что она с такой легкостью принимала все вытворяемое им. Она позволяла ему все что угодно — лишь бы удержать его. Джорджио созрел для мысли, что ему не стоит дальше бороться за такую жизнь. Он просто не смог бы так жить. Может, если бы у них были дети, он чувствовал бы себя иначе…

«Я-то могу иметь детей и знаю это наверняка. — Он улыбнулся в темноте своим мыслям. — Если бы Донна неожиданно узнала, что на самом деле происходило со мной все эти годы, она тут же хлопнулась бы в обморок. До чего же она недогадлива! Все, что она делала, мне стало давно не по вкусу, потому что шло вразрез с моими понятиями, и я это знаю. В сущности, я использую ее. Однако предпочитаю рассматривать это как плату за легкую жизнь, которую она вела, когда тратила мои деньги и жила в роскоши. Я понимаю: она любит меня — и эта мысль меня тешит. Я и сам люблю Донну как свою жену, но не влюблен в нее вот уже много лет… С тех пор, как умер наш мальчик. В ту ночь что-то умерло и внутри меня. Она подвела меня. И подводила раньше, чуть ли не со дня нашей свадьбы. Она отказывала мне в сексе до свадьбы. И, в конце концов, я женился на ней из-за этого. А секс с ней того не стоил, если говорить по правде… И все же я лелеял ее. По крайней мере, внешне. Донна никогда не знала истинной глубины моих чувств к ней, а я знал, как она сильно любит меня. Облако ее нежной привязанности окутывало меня, едва я входил в комнату, где она находилась. Иногда это чувство действовало на меня как бальзам. Но чаще — как душное одеяло. Но в Донне есть шик. Вот этого я не могу у нее отнять… — Джорджио знал, что мужчины заглядываются на Донну, втайне желают ее. И он наслаждался этим сознанием. — Совсем другое дело — Вида. Она абсолютно другая, во всем. Вида молодая, трепетная, красивая. Высокая, гибкая, белокурая; правда, рот у нее — как сточная канава. И мозги соответствующие. Однако она возбуждает меня. Она знает, что я хочу, и выполняет это. Знает мои сильные и слабые стороны. Вида отдает свое тело так, как Донна отдает свою любовь: ни о чем не задумываясь и ни чуточки не смущаясь. Вида открыта для меня в любое время дня и ночи, она доводит меня до неистовства в наслаждениях и в то же время умиротворяет мой ум. Я могу посвящать ее во все что угодно, пока она не превратится в Кэрол Джексон, типичную птичку преступника, с грубым макияжем, специфическими, сексуальными нарядами и ртом, который знает слишком многое. Но я могу превратить Виду и в молодую Донну, в женщину с большой буквы. В мою Женщину. И Вида в отличие от Донны может иметь детей. Она это уже доказала… — Он представил себе, как изумительно жить на прекрасной вилле, под ярким солнцем, а рядом — Вида: сильная, бронзовая от загара. Вообразил, что перед ним сейчас ее гибкое тело, обнаженное, доступное. — …Именно такую женщину я хочу. Хочу всеми фибрами души!..»

Однако Донна снова ворвалась в его размышления. Донна и Алан Кокс. Джорджио улыбнулся: «Женщина в понятиях Алана — это проститутка вроде его Лалли. Алан не желает никаких обязательств. Он не хочет быть связанным. Мне надо было лучше подумать, прежде чем вообразить такое: что Алан с Донной могут сблизиться… — В редкие мгновения откровенности с самим собой Джорджио признавал, что его больше огорчило иное: Алан способен пробудить пламя в Донне. — …То пламя, которое я так и не смог разжечь как следует… После той ночи, когда умер наш мальчик. Словно после этой травмы секс для Донны стал лишь актом любви. Мне не нужен был секс с любовью. Не всегда был нужен. Иногда я хотел ее просто трахнуть. А может, так происходило всегда… Я хотел бы, чтобы Донна стояла передо мной на коленях и молила меня о чистой радости совокупления. Потому что порой меня тошнило от ее постоянных заверений в любви. Секс на девяносто девять процентов был у нее в голове, а не в теле».

По достижении определенного возраста Джорджио все чаще связывал секс с чем-то внешним, с визуальным рядом: ему нравилось разыгрывать эротические сценки из фильмов с чередой женщин; приятно было наблюдать, будто со стороны, как они наслаждаются сексом с ним. А не нравилось заниматься любовью так, как того хотела Донна: лежа на матрасе вдвоем и постоянно нашептывая друг другу слова любви: «Секс для Донны служил подтверждением моей любви к ней. Я давно уже это понял… — Иногда по утрам Джорджио вставал с постели, а в груди у него билась ярость. Оставлял жену, еще полную желания, в кровати, он наслаждался своей властью над ней. — …Теперь же власть у Донны. В ее власти вытащить меня отсюда, в ее власти забрать мои деньги и вызвать стрелков. И так будет, пока я не окажусь на свободе, вот в чем штука. Но как только я вырвусь, я смогу делать все что захочу. Мне сейчас нужна Донна, чтобы она помогла мне заполучить мои деньги. Потому что она — единственный человек на свете, которому я могу доверять. Моя Донна, моя самая заслуживающая доверия женушка». Однако Джорджио был реалистом и прекрасно понимал, что ему-то как раз доверять нельзя, ни в чем и никогда. После того, как все это закончится, Донна потребует от него верности, ибо она решит, что заслужила этого. Но Джорджио понимал, что он не сможет обещать верности кому бы то ни было. Даже Виде.

И даже себе.

Донна никак не могла уснуть. События прошедшего дня вывели ее из относительного равновесия. Она сидела в кабинете Джорджио, в обществе пачки сигарет и стакана с виски. Прихлебывая обжигающую жидкость, она наслаждалась тем, как виски вгрызалось в ее горло и в желудок.

Знакомство с Эриком исчерпывающе раскрыло перед ней, во что она впуталась. Она смотрела на Алана и Энтони, прислушивалась к их непринужденной беседе, видела, как легко они принимают то, что должно будет произойти, — и ощущала, как ее окутывает смертельный страх: «Эрик прав. Разве я смогу жить, постоянно думая о том, что вот-вот кто-то постучит ко мне в дверь? Или что в любой момент может нагрянуть полиция? Разве я смогу вести жизнь беглеца?» Внутренний голос подсказывал ей, что Джорджио легко смог бы так жить. Теперь у Донны почти не осталось иллюзий относительно мужа. У нее оставалась одна ценность — глубоко запрятанная любовь к Джорджио. Любовь, которую он умело внушил ей много лет назад и которая с годами лишь стала сильнее.

Донна встала и подошла к окну. Бросила взгляд на машину, припаркованную слева от проезда к дому. За ее домом по-прежнему наблюдали. Сознание этого еще больше опечалило ее: «Как только дом будет продан и мы уедем, это что станет нашим образом жизни? За нами будут постоянно наблюдать. Узнаем ли мы когда-нибудь мир и покой? Наверное, Джорджио только тогда сможет спокойно спать в постели, когда будет знать, что его сон оберегает нанятая им же охрана. А смогу ли я спать, зная об этом?.. Все ли рассказал мне Джорджио? Может быть, он нанял еще людей, и теперь они следят за мной, будто бы Дональда Левиса и полиции недостаточно?»

Донна понимала, что не должна задавать себе слишком много вопросов. Такие размышления не шли ей на пользу, особенно по ночам, с сигаретой в одной руке и со стаканом шотландского виски — в другой и во власти разгоряченного воображения.

«Но все сейчас кажется таким реальным: Эрик придал всему плоть и кровь. Как только я уехала из Шотландии и Ливерпуля, все плохое перестало казаться мне настоящим. Но Эрик — настоящий. Даже слишком настоящий. Он говорил о прыжке, как об игре… — Донна была уверена, что так оно и есть: для него это — доходная игра; с помощью нее он зарабатывает значительные суммы денег. Игра эта дает ему возможность приобрести некий вес в истеблишменте… Донна опять выглянула в окно и тихо вздохнула. — …Все уже решено. Если бы я и захотела выйти из игры, то не смогла бы этого сделать: я погрязла в ней по уши. Джорджио это понимает. И я тоже».

Когда Маэв обвиняла ее в том, что она стала похожей на Джорджио, Донна в первый раз поняла, насколько умна ее свекровь. Донна и вправду испытала ярость от одной только мысли, что шестерки Левиса приходили в их ресторан. «Интересно, жила ли во мне эта ярость — или она развилась за прошедшие несколько месяцев?.. — Пришедший на ум простой вопрос не на шутку испугал ее. — …Я только хотела, чтобы мой муж оказался дома. Мой муж, которого я считала чистым, как только что выпавший снег… — Она улыбнулась собственной наивности. — …Неужели я так думала все эти долгие годы? Неужели я честно думала, что Джорджио — само совершенство?»

Она не стала искать ответов на эти вопросы: «Джорджио есть Джорджио. И какой бы он ни был, я хочу его… Все еще хочу его. А единственный способ получить его — сражаться за него до конца».

Донна выпила все виски из стакана и налила себе еще. Ей не удавалось ни уснуть, ни опьянеть. Она ощущала себя комком нервов и понимала, что перевозбуждение не позволит ей отдохнуть или расслабиться.

«Я уже вполне готова к борьбе. Джорджио не зря обратил на это внимание. Это сейчас — самое главное…» Резкий звонок прервал ее мысли, и она машинально сняла трубку со стоявшего рядом телефона… Ничего! Только долгий гудок.

Лишь спустя несколько мгновений Донна поняла, что это заработал факс на письменном столе. Она подошла к аппарату и в призрачном сумраке прислушалась к немелодичным звукам, исходившим от факса. Звуки эти терзали ее и без того расшатанные нервы. Едва бумага начала выползать из щели факса на стол, Донна облегченно рассмеялась: «Я дергаюсь из-за пустяков». — И она быстро проглотила опять виски.

Донна взяла выпавший на стол лист бумаги, включила настольную лампу, чтобы лучше видеть, и пробежала глазами страницу. Текст был написан от руки и представлял собой малоразборчивые каракули. Донна прищурилась, пытаясь разобрать отдельные слова. Вот что она сумела различить:

ДЛЯ ДЭВИ И ДЖОРДЖИО

НЕПРИЯТНОСТИ В ОТЕЛЯХ.

ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ БЕСПОРЯДКИ.

НУЖНА ПОМОЩЬ.

ПРИОСТАНОВИЛ ПОГРУЗКУ

ДО ДАЛЬНЕЙШИХ РАСПОРЯЖЕНИЙ.

КЭНДИ

Донна смотрела на факс в недоумении, словно никогда раньше его не видела: «Кто этот Кэнди, черт побери?.. — Судя по клише вверху страницы, бумага пришла из отеля „Бэй Вью“, находившегося в Шри-Ланке. Донна читала и перечитывала короткое послание, но концы с концами все равно не сходились. — …Какую погрузку? Джорджио говорил мне, что правительственные круги остановили строительство. Тогда что это за новые неприятности?»

О муже она больше не думала, погрузившись в изучение письма.

«Мне надо докопаться до сути этого. Дэви придется ответить на несколько моих вопросов. И весьма скоро… — Она отметила номер факса на верхней части страницы и, сама не зная для чего, заперла факс в ящик стола. Долли вечно сновала по всему дому, и что-то подсказывало Донне, что лучше сохранить послание в тайне хотя бы на некоторое время. — …Вот еще очередная великая тайна Бруноса! Хорошо зная Джорджио, я допускаю, что не смогу добиться от него прямого ответа на вопрос об этом».

Кэрол находилась в офисе, когда туда приехала Донна, и обе женщины быстро втянулись в обычную болтовню за чашкой кофе. Кэрол Джексон хорошо умела непринужденно вести малозначащую беседу и буквально расцветала в ходе нее.

— У моего Крисси куча разных неприятностей в школе. Я сказала Дэви, чтобы он дал ему подзатыльник, но он не сделал этого. Придется мне самой. Как всегда!

— А что он натворил?

Кэрол покачала головой.

— Если я скажу тебе, Донна, ты не поверишь. Этот мальчишка — точно как его отец: вечно влезает во что ни попадя. Ему всего пятнадцать, а выглядит он на все тридцать, вот в чем проблема.

Донна сочувственно улыбнулась.

— А, кстати, где Дэви? Мне нужно с ним поговорить.

— Вышел, — пожала плечами Кэрол. — Я и знать не знаю, когда он вернется. У него там какое-то дельце.

Донна закатила глаза к потолку:

— Если бы мы получали пенс каждый раз, когда мужчины упоминали бы о делах!

Кэрол потрясенно рассмеялась: «Донна заговорила как настоящая жена преступника!» Однако Кэрол не была уверена, что ей нравится такая перемена.

— А я могу тебе помочь? — нерешительно спросила она.

Донна внимательно посмотрела на Кэрол, прежде чем ответить ей: Кэрол, как всегда, ярко накрасилась, высоко на макушке заколола волосы, надела слишком много золотых украшений… Но Донна уже знала добрую сторону души Кэрол, проглядывавшую за всем этим антуражем, и поэтому, призвав все свое мужество себе в помощь, задала вопрос:

— Что происходит в Шри-Ланке, Кэрол?

Донна увидела, как Кэрол нервно облизнула губы и опустила глаза.

— Я не знаю. Если ты что-то знаешь, то расскажи и мне, Донна.

Донна ощутила, как от этих слов по комнате словно пробежал холодок.

— Ну, ладно тебе, Кэрол, я же не дура. Что происходит в Шри-Ланке? Возможно, ты знаешь больше, чем Дэви. Мне прекрасно известно: ты поставила себе цель знать все. Так почему же ты не желаешь поделиться информацией со мной? В конце концов, предполагается, что я владею землей там, в Шри-Ланке, а также землей в Таиланде. Мне кажется, я имею право знать, что там происходит. Кэрол закурила «Ротманс» и посмотрела Донне в глаза.

— Ты хочешь знать правду, Донна? Правда в том, что я действительно ничего не знаю наверняка о происходящем там. За этим следят Стефан и Дэви. Это одно из немногих дел, которые Дэви никогда не обсуждает со мной.

Донна различила тревогу в голосе Кэрол. И копнула глубже:

— Значит, ты думаешь, что бы там ни было, это нечто нелегальное?

Кэрол криво улыбнулась.

— Все, чего бы они ни коснулись, становится немножко незаконным. Но когда в какое-то дело глубоко втянут Стефан, тогда оно меня по-настоящему тревожит. Все, чего касается он, становится откровенно грязным.

Донна непонимающе уставилась на Кэрол:

— Грязным? Каким образом?

Кэрол с размаху вдавила в пепельницу сигарету и процедила сквозь зубы:

— Просто становится грязным, и все! Прогнившим, мерзким, гадким. А почему ты спрашиваешь о Шри-Ланке, Донна? Ты что-то слышала?

Донна сглотнула ком, застрявший в горле.

— Просто я нашла кое-какие бумаги в сейфе Джорджио и заинтересовалась, о чем в них может идти речь. Вот и все.

Кэрол закурила очередную сигарету.

— Ты сегодня какая-то резкая, девочка. Правда, резкая. Как женщина, у которой голова забита проблемами.

— Я не спала прошлой ночью, Кэрол. И у меня на самом деле голова черти чем забита.

— Скучаешь по Джорджио?

Донна чуть заметно кивнула.

— Иногда я ненавижу его, Кэрол, за все, что он сделал. И за то, что он требует от меня. Но, даже осознавая это, я сделаю все, что он хочет, невзирая ни на что.

— Я чувствую то же самое по отношению к Дэви, — призналась Кэрол. — О, я знаю, для тебя он — не подарок. Но для меня-то он — единый свет в окошке. Я не могу жить без него, понимаешь? — Когда Кэрол говорила это, ее суровые черты смягчились, и Донна вдруг увидела в ней ту девушку, которой была Кэрол много-много лет назад. — Иногда мне ничего не стоит разорвать его на щепки, избить до полусмерти бейсбольной битой, особенно когда я узнаю, что он опять за кем-то волочился. Но за всем этим лежит один и тот же факт: я даже подумать не могу о том, чтобы жить без него… Мы стареем, девочка, — печально продолжила Кэрол, — а мужчины — нет. О, у них все по-другому: прибавляются года, но не мозги. Большинством мужчин правит их член, а не голова, и так продолжается, пока они не впадают в старческий маразм. Ты только посмотри на политиков, которые начинают суетиться, если вблизи оказывается чья-нибудь юбка. И нам остается лишь глотать это, как бы оно ни было горько и обидно.

Донна кивнула. Она тоже понимала это. Чувство солидарности с Кэрол буквально захлестнуло ее.

— Я никогда не могла понять женщин, которые остаются возле своих мужей после того, как их прилюдно осрамили!..

— А я могу! — захихикала Кэрол. — Потому что без мужей они ничто. Они даже не пытаются начать новую жизнь в сорок или в пятьдесят. Хотят, чтобы их счета автоматически оплачивались, нуждаются в хорошей машине, в красивом доме… Они желают, чтобы им таким образом заплатили за то, что они вырастили детей, что все эти годы принимали огонь на себя. В общем, хотят того же, что и молодые пташки: чтобы мужья их защищали. Даже в просвещенные девяностые годы не так уж много есть женщин, которые могут выжить без мужчины. Равно как и выжить рядом с ним.

Донна вздохнула.

— Я и не думала, что когда-нибудь заговорю об этом, Кэрол. Считала, что у меня все это есть. Оно и вправду у меня было. Но только потому, что я ни о чем не подозревала. Нет, не то чтобы я совсем уж пребывала в неведении. Я намеренно сделалась слепой, даже глухонемой. Трем мудрым обезьянкам до меня далеко… Мне жаль, что мы с тобой не подружились много лет назад.

Женщины долго глядели в глаза друг другу.

— Многие годы я ненавидела тебя, — порывисто призналась Кэрол. — Я ненавидела твою самоуверенность, потому что все время словно бы слышала в твоем присутствии воображаемую сирену. Мне было противно, как ты говоришь, как ведешь себя. Я ненавидела тебя потому, что сама не могла быть такой, как ты, как бы ни старалась. Я могла только оставаться самой собой.

Донна схватила руку Кэрол и с силой стиснула ее.

— А я хочу быть такой, как ты, Кэрол. Говорю это от всего сердца. По крайней мере, ты берешь у жизни все, что она преподносит тебе, — и возвращаешь ей это назад, прямо в рот. Ты сильная… Сильная женщина!

Кэрол улыбнулась. Она видела густые блестящие волосы Донны и ее прекрасную одежду, на которую старались не обращать внимания; бугорки ее маленьких грудей, прикрытые шелком; скользила взглядом по ее изящным ногам. Кэрол знала, что у Донны нет никаких изъянов на теле: ни родовых растяжек, ни варикозных вен, ни черных кровяных звездочек.

— Ты тоже сильная, Донна. Если бы только ты сама об этом знала! Ведь надо быть сильнее, чем этот чертов Арнольд Шварценеггер, чтобы двадцать лет удерживать такого человека, как Джорджио. Не унижай себя, дорогая. Ты проделала огромную работу. Твоя сила громаднее, потому что ты не знала, что борешься за Джорджио. Ты не знала, что тебе приходится конкурировать… Я же следила за мужем во весь период брака. Дэви даже не пытался скрывать от меня своих измен. Я находила письма, номера телефонов, ощущала аромат чужих духов, состирывала с его вещей губную помаду, не принадлежавшую мне. Вот почему я и до сих пор слежу за ним, как ястреб. Ты удивилась бы, глядя на глупых сучек, которые хотят немного встряхнуться, закадрив местного преступника. Это все, что в их глазах представляет собой Дэви. А для меня он — Дэви из Плейстова, Дэви, с которым я ходила в школу, Дэви, за которого я вышла замуж, Дэви, отец моих четырех детей. Я была на седьмом месяце беременности от него, когда этот ублюдок наконец-то женился на мне. И пришлось еще бороться за это. И с того самого времени я за него борюсь.

— Но он стоит этого? Всей этой борьбы? — тихо спросила Донна.

Кэрол выпрямилась на стуле и усмехнулась. На лицо ее вернулось прежнее суровое выражение… Кэрол — крепкий орешек! Кэрол — жена преступника!

— Иногда, когда я лежала ночью в постели и ждала, пока этот подлец вернется домой, я задавала себе такой же вопрос.

— А сейчас? — еще тише спросила Донна.

— Сейчас?.. — Кэрол издала ироничный смешок. — Сейчас пусть все остается так, как есть. Иначе можно считать, что я растратила впустую лучшую часть своей жизни.

Донне стало грустно. Она закурила сигарету, глубоко затянулась и сказала:

— В таком случае он и свою жизнь растратил попусту. Потому что если ты была ему не нужна, то почему он все еще здесь, с тобой?

Кэрол закусила губу и задумалась. А потом серьезным тоном ответила:

— Потому что я мать его детей, дорогая. Никакая длинноногая вертихвостка не может выдержать такой конкуренции. Я родила Джеми в сорок один год, чтобы удержать этого кобеля на месте. Он обожает ее — это его малышка. Вот все, что я имею на сегодняшний день. И я достаточно честна, чтобы признать это.

— В таком случае у тебя больше преимуществ, чем у меня, Кэрол. Кэрол готова была откусить себе язык за то, что сгоряча сболтнула лишнего. Но вместо этого она печально покачала головой:

— Вот почему я пыталась растолковать тебе — ты удерживала Джорджио без всяких оков, как бы там ни было. А с человеком вроде него для достижения этой цели нужна большая ловкость…

Донна встала, не дослушав ее.

— О, были оковы, Кэрол, были. Правда, все они висели на мне… — Она нетвердой походкой подошла к двери и приоткрыла ее. — Если ты что-то узнаешь о Шри-Ланке, сообщи мне, хорошо?

Донна вышла из офиса. А Кэрол Джексон осталась неподвижно сидеть на стуле. Ей хотелось зашить свои громадные, толстые губы. Вдруг, точно очнувшись, она вскочила, подбежала к двери, распахнула ее и громко позвала Донну, которая направлялась через двор к своей машине:

— Донна! Если я тебе понадоблюсь, позвони! Хорошо?!

Донна кивнула. И махнула на прощание рукой вновь обретенной подруге. Сквозь слезы, потоком лившиеся из глаз, она, ведя машину, даже не различала шоссе.