"Прыжок" - читать интересную книгу автора (Коул Мартина)

Глава 18

Джорджио и Тимми сидели за маленьким столом и ели омлет с сыром и салат, который приготовил им Сэди.

Тимми сгреб половину омлета и отправил его в рот вилкой. Он с чавканьем жевал, не обращая внимания на легкое отвращение, написанное на лицах Сэди и Джорджио.

— Классный просто, сделай нам еще один, Сейд.

Сэди сморщился и вышел из камеры на кухню, чтобы приготовить еще омлет.

— А она неплохая кляча, моя старушка Сейд, правда, Джорджио?

— Да, на самом деле она хорошая, — улыбнулся Джорджио.

Удовлетворившись ответом Джорджио, Тимми отправил в рот вторую половину омлета и зачавкал.

— Тебя кто-нибудь когда-нибудь учил, как себя вести, Тимми?

Верзила пожал плечами. С набитым до отказа ртом он промямлил:

— Не-а, а для чего? Я же не буду обедать с королевой, не так ли?

— Думаю, мы можем утверждать, что тут ты совершенно прав, Тимми, — усмехнулся Джорджио. — Честно говоря, ты ешь так, словно месяцами голодал.

Тимми поковырялся вилкой в переднем зубе.

— Ну, это хорошенькое дельце, а? Не понимаю, почему ты все время выступаешь насчет того, как я ем, как пахну и все такое. Я же мужчина, не так ли? А мужики всегда немного… ну, мужественны.

Джорджио свалил остатки омлета на тарелку Тимми.

— Именно потому, что ты — мужчина, ты не должен возражать против того, чтобы мыться и не есть с разинутой пастью, Тимми, — добродушно сказал он. — Боже всемогущий, как далеко, как ты думаешь, вознесся бы Сильвестр Сталлоне, если бы он жрал, как свинья, и вонял бы, как куча чертей? Находиться в этой камере все равно что пытка, когда в ней стоит такой амбре от тебя. Честно, Тимми, говорю тебе об этом по-дружески.

Не успел великан ответить, как в камеру вошел Левис.

— Послушайся его, Тимми. Наш Джорджио любит, когда от людей хорошо пахнет. Он отберет у тебя Сэди, если ты не будешь осторожным.

Тимми продолжал есть, не обращая внимания на стоявшего перед ним человека.

— Я думаю, тебе пора отправиться на кухню к Сэди, пока я немного поговорю со своим приятелем.

Тимми взял свою тарелку и пошел к двери камеры. Левис окликнул его.

— Кстати, Тимми, я хочу, чтобы ты принимал душ по утрам и вечерам. Ты воняешь. И обижаешь меня.

— Да, мистер Левис, — медленно кивнул Тимми.

Вынув чистый платок, Левис протер стул, на котором сидел Тимми, и только после этого устроился на нем.

— Не понимаю, как ты выдерживаешь — сидеть с ним взаперти. Хочешь, я сделаю так, чтобы его перевели к Сэди?

— А потом кого ты подсадишь ко мне? — спросил Джорджио, отхлебнув кофе.

— Одного моего приятеля по имени Чоппер Гаррис. — При этом Левис усмехнулся, состроив мрачную, отвратительную гримасу. — Ты же знаешь моего Чоппера. Он такой милый, славный мальчик.

Джорджио поставил чашку с кофе на стол.

— Меня устраивает сидеть с Тимми. Это неплохой парень.

Левис покачал головой.

— Прости, Джорджио, я уже договорился. Здесь будет Чоппер. Он придет сегодня же днем. А Тимми я сообщу, когда придет время.

Джорджио почувствовал, что рука его сжимает толстостенную белую кружку. Говорить что-либо было бесполезно, как только что заметил Левис. Он уже договорился. А когда Левис о чем-то договаривался, то люди в этом месте подпрыгивали, хотели они того или нет.

— Но меня вполне устраивает Тимми, — он сделал последнюю попытку.

Левис тихо засмеялся.

— Но ты же, верно, не захочешь перейти дорогу парочке молодых влюбленных? Тюремным крысам смешно наблюдать, как они пытаются уединиться. А теперь им придется искать себе развлечение в другом месте. Прости, Джорджио, но я уже, правда, все это утряс, так что тебе нечем возразить.

Джорджио кивнул. Он понимал, что побежден.

— А ты помнишь Чоппера, а? — продолжал звучать вкрадчивый голос. — Его привезут из Дарема не позднее сегодняшнего дня. Он станет работать на меня, пока будет находиться здесь. Мы с Чоппером давно знаем друг друга. Мне будет приятно его видеть.

Джорджио не сводил глаз со стола.

Левис встал и поглядел на него.

— Тебе понравится мой Чоппер. Он отбывает двадцать лет. Убил двух типов, двух негодяев. Одному типу начисто отрезал башку. Хороший парень, этот старина Чоппер. Ты с ним сладишь, как дом с пожаром. Он настоящий пройдоха, мой ливерпулец.

Джорджио, стиснув зубы от ярости отчаяния, подошел к окну, при этом он слышал смех Левиса. «Мне надо вырваться отсюда, и как можно скорее. Теперь, когда Левис будет доставать меня одной из своих обученных горилл». Он понимал, что с каждой секундой необходимость побега нарастает.

Алан и Донна сидели в ресторанчике Джоя Алена и поглощали омлет, запивая его ледяным белым вином.

Аппетит Донны угасал с каждой секундой, что она вслушивалась в слова Алана.

— Дело в том, Донна, что нам надо на недельку съездить в Шотландию. Там нужно будет встретиться с Джимми Маком. Потом он отведет нас в свой арсенал, который нам понадобится, если мы собираемся выдергивать Джорджио.

Его перебил официант, наполнивший их стаканы. Донна вымученно улыбнулась красивому молодому человеку и с трудом проглотила еду.

Алан продолжил разговор.

— Нам надо точно узнать, что именно нам можно будет использовать. Завтра мы поедем на Остров и посмотрим, на чем мы сможем оттуда смыться. Я полагаю, это можно будет сделать на вертолете. «Паркхерст» — тюрьма, из которой сбежать труднее всего, но, как у большинства крепостей, и в ней есть так называемые слепые точки. И наша задача — поискать их.

Донна аккуратно положила вилку и нож на середину тарелки.

— Пропал аппетит? — хихикнул Алан.

Она расслышала саркастические нотки в его голосе и надула губы.

— Не совсем. Просто мне интересно то, что вы говорите. — Уже не в первый раз она задала себе вопрос, каким образом ему всегда удается поддевать ее.

— Ну вот, как я уже говорил, нам нужно понять, откуда мы сможем забрать его. По моему мнению, мне кажется, что мы можем попытаться забрать его, когда он будет в больничном корпусе, или заставить его притвориться больным, чтобы его перевели в гражданский госпиталь. Мы перейдем мост, когда подойдем к нему. И за один миг произведем разведку.

Донна подожгла сигарету.

— А мы можем каким-нибудь образом достать план «Паркхерста»?

— Он у меня уже есть, дорогая, — улыбнулся Алан, — и план Дарема, так, на всякий случай. Обычно по большому счету ты едешь либо в Дарем, либо на Остров. Так что в случае если они решат перевести его прежде, чем мы будем готовы, то я не собираюсь упускать никакие возможности. Дарем во многих отношениях — лучший вариант, но там много поворотов и окольных путей. Из обоих этих мест выбраться трудно.

— Мне «Паркхерст» кажется таким зловещим. Алан вытер губы салфеткой.

— Так оно и есть. Для начала вас окружает двадцатипятифутовая стена, все это строение. Стена закругленная, гладкая на вершине, и невозможно забросить наверх веревку, ей просто не за что зацепиться. Потом внутри есть двадцатипятифутовый электрический забор с прерывателями по всей длине. Если на него попадет любой предмет весом более семи фунтов, включается тревога. Наверху забора установлены три слоя колючей проволоки. Через нее никто не сможет перебраться. А потом еще там камеры. Они повсюду, плюс еще прожекторы, собаки и все эти прибамбасы. Единственный выход — через верх. Вот почему нужен вертолет. Так что, сами видите, это серьезное дело.

Как только он окажется по ту сторону стен, нам нужно будет быстро увезти его. Теперь, если он не сможет воспользоваться переправой, значит, нам нужна будет особая лодка, потом укромное место, где мы будем хранить эту лодку, место, где мы можем подобрать его, а затем помочь ему исчезнуть. Мне кажется, Южная Ирландия — неплохая идея. Все остальные дают деру в Испанию. Ирландия — маленькая страна, но там много места, где можно скрыться, пока мы не сможем его посадить на корабль, когда все немного уляжется.

Донна в замешательстве и со страхом слушала Алана. Теперь, когда все это по-настоящему разворачивалось, она почувствовала, словно кто-то сжал ей сердце ледяной рукой. Она собралась с духом и, затушив сигарету, сказала:

— Значит, когда он выберется из самого «Паркхерста», мы должны будем устроить ему лодку, чтобы отвезти в Ирландию?

Алан покачал головой.

— Нет, мы подготовим лодку, чтобы провезти его вдоль берега. А потом посадим его на какую-нибудь машину. Мы сначала поедем в Шотландию, а оттуда он переберется в Ирландию. Они же будут искать лодку, не так ли? Если мы потопим лодку, они все равно будут искать ее. Да? И никто не догадается, что он в веселой Ирландии, по крайней мере, какое-то время. Когда кто-то сбегает, они ищут в радиусе пятьдесят миль. Очень редко бывает, чтобы кто-то находился в бегах длительное время. Обычно удача изменяет им, и не удается поймать беглеца сразу, однако им может повезти в первые два дня.

Нам нужно быть готовыми к любой неожиданности. Иметь запасной план на тот случай, если что-то пойдет не так, и не особенно высовываться. Теперь Джорджио зависит от нас. Он знает, что мяч придет в движение, и верит, что мы обеспечим ему хорошую подачу. Мне нужно знать, после того, как вы все это услышали: вы уверены, что сможете со всем этим справиться?

Донна улыбнулась натянутой, вымученной улыбкой.

— Не беспокойтесь, Алан, я справлюсь со всем, что вы мне ни подбросите.

И она немедленно пожалела о своих словах, как только услышала ответ Алана.

— Что ж, я рад слышать это, дорогая, потому что вам придется окунуться не просто в грязь, которую в вас швырнут, прежде чем это дело закончится. А начинается оно в пятницу, в Шотландии.

Подняв стакан с вином, он молча поприветствовал ее, и Донна едва удержалась от того, чтобы не ударить его по самодовольной улыбающейся физиономии.

— В Шотландию? — громко переспросила Долли. — А зачем, скажи на милость, тебе туда ехать?

Донна раздраженно сжалась. После того, как она выслушала Алана Кокса, который в недвусмысленных выражениях сказал ей, что она, по его мнению, не приспособлена к тому, чтобы помогать ему, ей еще приходится получить взбучку от Долли.

— Я еду на отдых, на уикенд, а что в этом плохого?

Долли уловила нервозность в голосе Донны и пошла на мировую.

— Господи, Долли, разве я не могу уехать на уикенд, если мне этого хочется?

— Ну конечно, можешь, дорогая, просто это так неожиданно.

Донна возбужденно провела рукой по лицу.

— Пэдди звонил сегодня?

— Нет, дорогая. Я ожидаю, что он позвонит в семь тридцать как обычно.

Донна коротко кивнула и вышла из кухни в небольшой кабинет. Закрыв дверь, она свернулась в глубоком кресле, как зародыш.

«У меня голова уже идет кругом, хотя еще ничего не началось. Я слушала сегодня Алана и испытала настоящий страх, чувствовала, как страх сочится из каждой моей поры, даже когда они сидели в ресторане Джоя Алена. Все мои прежние разговоры забыты. Как бы я ни любила Джорджио, а я люблю его всем сердцем, только сейчас все значение его просьбы открылось передо мной полностью. Меня, Донну Брунос, просят устроить побег из тюрьмы с человеком, о существовании которого я предпочла бы не знать, и больше опереться мне не на кого».

От нее ждали, что она не будет высовываться, поможет все устроить и разберется с делами, а также вытащит мужа из тюрьмы. Вернет ему свободу. Вдруг она поняла, что она взвалила на себя слишком много. Она не настолько сильная, чтобы справиться. Сидя с Джорджио, она понимала, что справится со всем этим. Когда она лежала в постели и страшно скучала по нему, она понимала, что справится. Но теперь, когда был сделан первый шаг, она не была уверена, что сумеет сделать все это. Самодовольная ухмылка Алана Кокса показала ей, что он читает по ее лицу, как по открытой книге, и что он понимает, какой страх вызвали у нее его слова. И настоящая правда ее положения окончательно раскрылась перед ней.

Долли постучала в дверь и внесла чашку кофе и письмо.

— Оно пришло от твоего мужа со второй почтой.

Донна взяла письмо, словно это была живая змея. Поставив кофе на маленький столик возле кресла Донны, Долли вышла из комнаты, чтобы хозяйка побыла наедине с собой.

Распечатав конверт, Донна прочитала знакомые слова любви, одиночества и тоски по ней. Между строк она читала о его мольбе, о том, чтобы она помогла ему бежать. Она почувствовала волны переживаний, скользящие с этих двух листков разлинованной тюремной бумаги. Избитые фразы: я люблю тебя, я скучаю по тебе, ты мне нужна — все они перемежались подтекстом: я завишу от тебя. Она перечитала письмо, понимая, что назад пути больше нет. Плохо ли, хорошо ли, но ей надо выполнить условия сделки. Она сложила письмо и уронила его на толстый ковер. Позже, в бессонную ночь она осознала, что, как бы сильно ни любила мужа, в ее чувство к нему вкрался новый элемент. Негодование.

Она возмущалась, что он так много у нее просит, хотя раньше никогда ни о чем ее не просил.

Она почувствовала, как в ней медленно нарастает паника, почувствовала, что у нее на спине и плечах выступил тяжелый холодный пот — вечный ее спутник при сильном страхе. Она зажгла сигарету дрожащими руками, потом села и в первый раз стала тщательно обдумывать ситуацию.

До сегодняшнего дня это все были одни только разговоры. Просто разговоры. А теперь это стало фактом, она на самом деле оказалась во всем этом по самую шею. Теперь она часть всей этой игры, и это пугало ее. И все каким-то образом оборачивалось правдой.

Одна мысль постоянно преследовала ее. Неважно, что она чувствовала, и как всего боялась, но ей нужно пройти через все это. «Я обязана сделать это ради Джорджио».

Долли на кухне звонила Большому Пэдди. Он удивился, услышав, что Донна собирается поехать на уикенд в Шотландию.

Пэдди сразу сообразил, что Донна виделась с Аланом Коксом, и сейчас ее отъезд мог означать лишь одно: они собираются выдернуть Джорджио. И он также понимал, что Донна, посвятит она его в свою тайну или нет, все равно будет нуждаться во всевозможной помощи, любой, какую только сможет получить.

Маэв слушала разговор Стефана с братьями. Она различала особенную плаксивую интонацию в его голосе, которая появлялась у него всякий раз, когда он заводил в эти дни речь о Донне. Маэв понимала, что эти двое повздорили, но в чем тут дело — она даже не могла догадаться. И самое плохое заключалось в том, что она не могла ни о чем спросить. Это была такая ситуация, что если ты в ней окажешься, то тебя выволокут в середину, и придется тебе волей-неволей взять ту или иную сторону.

А этого сейчас ей хотелось меньше всего. С тем, что Джорджио нет, в семье и так не хватало одного члена. Она не желала открывать рот и отчуждать еще двоих.

Голос Нуалы, обращенный к брату, звучал напряженно:

— Что это вдруг стряслось между тобой и Донной? Что за ссора?

Стефан пожал плечами.

— Правда, это никакая не ссора, просто я хочу, чтобы она занималась своим бизнесом и оставила бы мой в покое.

Нуала нетерпеливо взъерошила волосы.

— Ты же все время убеждал ее, чтобы она занялась делом, и все мы тоже, так что она делает лишь то, чего от нее ждут. И, насколько мне известно, она прекрасно справляется.

Стефан продолжал пить кофе.

— Все, что я пытаюсь сказать, — продолжил он, — это чтобы она не совала нос в мои дела. Когда я просил Джорджио, чтобы он стал молчаливым партнером, я не думал, что в какой-то прекрасный момент его маленькая женушка, дорогая Донна начнет дышать мне в затылок.

Маэв смутил и расстроил тон сына.

— А что тебе в таком случае приходится скрывать и почему твой бизнес вдруг такой тайный? В чем дело, Стефан? Эта детка лишь делает то, что от нее хочет муж, и больше ничего, и, как говорит Нуала, мы сами ей это посоветовали в самом начале.

— Эта «детка», мам, — взрослая женщина, — сердито ответил он, — она может заняться любым бизнесом Джорджио, если пожелает, я ни черта в этом не сомневаюсь. Но меня раздражает то, что она вмешивается в мои дела.

Маэв гадко улыбнулась.

— Так значит, я снова спрашиваю тебя, что же ты должен скрывать такое важное, что Донна не может об этом узнать? Может, это имеет отношение к «Поговорим с…, в конце концов? — Голос Маэв угрожающе нарастал, и Нуала в страхе прислушивалась к зарождающемуся скандалу между матерью и братом.

— „Поговори с…“ — компания, приносящая хорошие деньги…

Маэв перебила сына и в раздражении заговорила еще громче.

— Ты что же, меня за дурочку держишь, а, парень? Однажды я узнала, что такое на самом деле эскорт-агентство, и мне не пришлось долго разнюхивать, чтобы разобраться с этим „Поговори с…“. Ты мой сын, и я люблю тебя, сам Господь это знает, но иногда я удивляюсь, какими же ты считаешь нас с отцом болванами.

Я видела несколько так называемых девочек, что работают на тебя. И даже секретарша с рожей, как вареное дерьмо, и даже она не так хороша, чтобы попытаться меня провести. Как она может принимать для тебя звонки и одновременно держать свой назойливый клюв по ветру, просто ума не приложу. Так что нечего сидеть тут с бараньей мордой! Давай-ка выкладывай мне все о Донне Брунос! Тебе не помешало бы взглянуть хотя бы на одну страницу в ее книгах, чтобы понять, как нужно управлять бизнесом. У меня просто руки чешутся приложиться к твоей заднице, и не посмотрю, как ты вымахал.

— Мама! — скандализовано воскликнула Нуала.

— Не мамкай, Нуала. Этот тип тут считает, что он вроде дара Божьего. Что ж, пришло время, чтобы расставить все на свои места. Много лет я знала, что он вожжается со шлюхами. Уверена, что и отец тоже об этом знал. Эскорт-агентство, ну надо же! А теперь он заставил ту девчонку караулить там, а мою Донну чуть ли не разорвал на части, потому что она, судя по всему, разузнала, чем ты занимаешься и как приличная девушка, не желает с тобой иметь дела.

Они с Джорджио здорово меня разочаровали. Джорджио потому, что никогда не мог понять, что у него уже есть, а делал только то, что хотел, а, Стефан, потому что он недостаточно мужествен, чтобы заняться реальной работой, настоящим бизнесом. Когда я думаю о его бабах, у меня внутри все переворачивается. Так что знай, Стефан Брунос, что я все знаю о тебе и что мне это не нравится.

Стефан неловко поднялся.

— Я забуду то, что ты только что сказала, мам. Я вижу, ты совсем расстроена.

Маэв презрительно засмеялась.

— Ты всегда на все находил, что сказать. Даже будучи ребенком, ты мог заговорить зубы даже задней ножке стола. Что ж, давай все проясним, раз и навсегда. Всякий раз, когда я думаю о том, что ты делаешь, мне становится тошно, как пастору на еврейской свадьбе. Ты с Джорджио разбили мне сердце, и оно у меня теперь вот где. — Она ткнула себя в лоб, чтобы подчеркнуть свои слова. — Когда я вспоминаю, как ты говоришь о Донне, ты, двуличный чертов ублюдок, мне хочется выдрать тебе ноги.

— По-моему, мне лучше уйти.

Нуала потянула брата за руку; она была потрясена до глубины души всем, что сказала ее мать.

— О, пускай он идет, Нуала, меня мутит от одного его вида.

Нуала проводила взглядом брата, пока он шел по комнате к двери, а Маэв подбежала к порогу и прокричала вниз, по лестнице, где Стефан уже открывал парадную дверь.

— И скажи этой толстой суке, которую ты трахаешь, что это грех перед Богом. Она по возрасту в матери тебе годится!

Нуала прижала пальцы к губам, вслушиваясь в страшные слова матери. Маэв пролетела мимо дочери и ворвалась в свою крошечную гостиную.

— Ну и щеки у этой! Я собственными глазами видела, как он целовал и лапал эту старую шлюху, Бог свидетель. Я могла бы оторвать башки им обоим. Кого я воспитала, Нуала, девочка моя? Один вдали, упрятан до Страшного суда, другой — любовник бабки. Если бы это не было так печально, я посмеялась бы.

— Ох, мам!

— Иисус и Мария, это все, что ты научилась в монастырской школе? „Ох, мам“. Я ведь только сказала ему правду, давно пора, чтобы кто-нибудь это сделал.

Она грузно опустилась на старый диван, и тот застонал под ее тяжестью.

— В этой комнате бывало много детишек. Я чувствовала блаженство, потому что все мои семеро детей хорошо питались, были здоровы. Каждый вечер, пав на колени, я благодарила за это Господа. И вот теперь я спрашиваю его: что случилось? Почему все пошло не так? Марио — какой-то странный, как девятитысячная купюра, Джорджио посадили на восемнадцать лет, Господи Иисусе, а Стефан… умный, красивый Стефан держит агентство шлюх и живет, как жиголо, на эти деньги. Только ты, Мария и Патрик, похоже, нормальные люди, хотя бы наполовину, хотя Мэри такая зануда, что, разговаривая по телефону с ней, можно заснуть. Она только и говорит, что о своих соседях, и о чем подумают люди, и обо всем таком. Господи, она совершенно другая!

Нуала удивленно покачала головой. За всю свою жизнь она никогда не слышала, чтобы мать ее так говорила, как сейчас.

— Ох, мам.

Маэв закурила шестую сигарету и процедила сквозь сжатые зубы:

— Если ты еще раз скажешь мне „Ох, мам“, я выдеру каждый волосок с твоей пустой башки и втопчу его в ковер!

Огорошенная Нуала встала, глядя, как мать лихорадочно курит, часто и резко затягиваясь. Помолчав немного, она тихо спросила:

— Приготовить чашку хорошего кофе, мам?

— Нет, девочка, — покачала головой Маэв. — Ты только взгляни на свое лицо, от твоего вида у меня просто сердце разрывается. Сейчас мы с тобой спустимся в ресторан и откроем бутылку хорошего коньяка. И будем пить, пока не развеселимся. Но я предупреждаю тебя, детка, на это может уйти некоторое время.

— О, мама, что случилось с нашей семьей?

Маэв с трудом поднялась.

— Ничего особенного не случилось, Нуала, милая. Просто вы все выросли.

В голосе матери слышались слезы, и Нуала прижала ее к себе, пытаясь удержаться от того, чтобы не расплакаться.

Долли постучала в дверь кабинета и тихо вошла.

— С тобой все в порядке, дорогая? Я уже начинала о тебе беспокоиться.

Донна посмотрела ей в лицо и почувствовала стыд за то, что она недавно так с ней разговаривала.

— Со мной все в порядке, Долли. Входи, налей себе черри.

Долли щедро налила себе сладкого черри и уселась в глубокое кожаное кресло возле окна.

— Мне всегда нравилась эта комната, Донна. Если я закрою глаза, то увижу Джорджио, он сидит там, где сейчас сидишь ты, что-то кричит по телефону и в то же время подмигивает мне. Какой был парень! — В голосе ее слышалась печаль и тоска.

Донна подвинулась в кресле вперед и начала внимательно прислушиваться к словам Долли.

— Ты помнишь, когда вы ездили в Блэкпул? Еще в последнюю минуту он заставил меня поехать с вами? Вот это были деньки! Хотела бы я просить Господа, чтобы они повторились. Он был великий человек, Джорджио, добрый человек.

— Долли, старушка, он еще с нами, он же не мертв!

Домохозяйка пожала плечами и отхлебнула вишневый ликер.

— Что ж, может оно и так, да только он заперт в этом проклятом „Паркхерсте“. Я спрашиваю тебя, Донна, что это за жизнь для него? Такая жизнь и для тебя плоха, хотя ты на свободе.

Донна заметила, как лицо Долли проясняется.

— Слушай-ка, Донна. Ты помнишь, как мой старик приехал за мной и принялся орать, потом потащил меня к парадной двери? Ну и рожа у него была, когда к нему вышел Джорджио. Эту картину я никогда не забуду. Джорджио ворвался, как вихрь! Я до сих пор вижу, как он пнул моего старика под зад, да так, что тот вылетел на дорожку!

Донна улыбнулась в ответ на веселые слова женщины.

— Он был ублюдком со мной, мой старик. — Теперь голос Долли зазвучал печально. — Когда я была беременна моим мальчиком, он швырял меня из одного угла дома в другой. Я помню, как я поехала в госпиталь на Майл Энд Роуд. О, это, наверное, было в 1943-м. Там вовсю бомбили, по крайней мере, в Ист Энде. У меня был фонарь под глазом, губа распухла, а младенец три дня не шевелился. Я знала это наверняка. Он ударил меня в живот ногой. Так всегда заканчивал старый Джой. Пинком в живот. — Она всплеснула руками презрительным жестом.

— Но все равно я поехала в больницу, я страшно жалела себя, и они намеренно проигнорировали мой видок. Словно со мной все было в порядке или еще что. В те дни это не особенно обсуждали. Не то что сейчас, когда на всех этих шоу люди рассказывают всем и каждому, что они не могут удержаться от воровства или азартных игр. А в те дни все держали при себе. И если ты замужем за подонком, то так оно и было, и неважно, среди хороших или плохих, богатых или бедных. И поверь мне, девочка, для большинства из нас это было хуже некуда, а выхода — никакого!

Мне было пятнадцать, когда я потеряла этого маленького мальчика. Трудно представить себе, как это можно выходить замуж в пятнадцать лет, не так ли? Но в те времена, знаешь… У меня в животе было полно ручек и ножек. Старик избил его, потом мы поженились, и так оно и было всю оставшуюся жизнь. Ему было восемнадцать, и петух у него сразу же вставал, даже когда ветер шелестел по его брючине! Он был настоящим кобелем, этот клоп. Наверное, и до сих пор таким остался.

Донна вслушивалась в печальный голос Долли и ощущала, как ее омывает волна ярости: она злилась на мужа этой женщины за то, что он так по-скотски относился к ней. Ей было обидно и за многих женщин вроде Долли.

— А почему ты не ушла от него, Долли?

— Сложный вопрос, девочка. Вопрос на шестьдесят четыре тысячи фунтов. — Она склонила голову в сторону и задумалась на несколько минут. — Во-первых, потому что мне некуда было идти. Я не могла вернуться к матери. У нее дома еще шестеро детей оставались на руках, и все они моложе меня, хотя она и была замужем. И, во-вторых, я его любила, как ни странно. Знаешь, я долгое время любила его. Я понимаю, что в это трудно поверить, но ты должна понять, во время войны браки совершались поспешно, потому что никто не знал, что ждало тебя за углом, да? Тебя могло убить бомбой, взорвать, все что угодно. И вот ты делала вещи, которые в обычной жизни не совершила бы. Ну, вроде того, чтобы позволить восемнадцатилетнему парню потащить тебя на задний двор и повалить у сарая, где хранится уголь. Это была самая волнующая ночь в моей жизни. Он ведь мог подцепить любую девчонку, а выбрал меня. Все за ним бегали! Долли фальшиво усмехнулась.

— Мне хотелось бы трахнуть тех, что заполучили его. Сэлли Ланкастер так ревновала, когда я вышла за него замуж, что навсегда перестала со мной разговаривать. После войны она вышла замуж за страховщика, и они переехали в Пендж. Я тогда думала, что это миниатюрное воплощение изощренности. Пендж! Она всегда так прекрасно выглядела, правда, и дети у нее были всегда безукоризненно чистенькими. А в те дни это было словно мерка.

Донна подлила ликер в стакан Долли.

— Ну а сейчас-то ты счастлива?

Долли кивнула.

— Не обращай на меня внимания, дорогая, я просто соскучилась по большому парню. Вы с ним всегда прилично обращались со мной, оба. У меня тут небольшая норка, а я никогда не думала, что она у меня будет. Тут моя маленькая квартирка, моя работа и вы двое. Это больше чем то, о чем я могла мечтать, и я часто думаю, что даже не заслуживаю всего этого.

Донна заглянула в глаза Долли и почувствовала огромный прилив любви к ней.

— И нам очень повезло, Долли. Повезло, что у нас появилась ты.

— Повезло? Что ж, может, и так, девочка. Если бы ты знала женщин, которые вынуждены жить той же жизнью, что я прожила со своим стариком, ты была бы по-настоящему шокирована. По крайней мере, Джорджио любит тебя — это по нему видно. Это просто светится у него на лице. Я завидую тебе, конечно, белой завистью, но все равно завидую.

Донна поглядела в свой стакан и вздохнула.

— Я так скучаю по нему, Долли. С тех пор, как его увезли, мне кажется, что все покатилось под гору. Я так по нему соскучилась.

Долли почувствовала, какое одиночество звучит в голосе Донны.

— Как только твой муж вернется домой, мы все вернемся к нормальной жизни, да? — нежно произнесла она.

Донна откинулась в кресле и отбросила густые волосы с лица.

— А как ты думаешь, Джорджио виновен? Только честно. Как ты думаешь, он заслуживает то, что получил?

Долли энергично затрясла головой.

— Какого черта ты меня об этом спрашиваешь? Конечно, он этого не заслуживает! Он невинен, как новорожденный. Что это на тебя нашло, Донна Брунос, что ты задаешь мне такие вопросы? Просто ушам своим не верю.

— О, Долли, успокойся. Я же спрашиваю твое личное мнение. Я хочу узнать, думаешь ли ты, что Джорджио вовлечен во все то, в чем его обвинили?

Долли еще более яростно покачала головой.

— Никогда. Ни за что. У него есть грехи, но, в конце концов, он был не так уж плох в своей основе. Он ни за что не приказал бы тем людям убивать охранника или что-то в таком роде. Он плакал, когда умерла собака. Разве ты на самом деле можешь представить себе, чтобы он замыслил нечто подобное? Возможно, он предоставлял машины, это бы меня не удивило, но остальное? Никогда, ни за миллион лет.

Донна протянула ей сигарету.

— Ты говоришь очень уверенно.

Долли встала. Допив остатки черри, она с горечью заметила:

— Что ж, мы обе в этом уверены, разве нет? Только на слух кажется не так, как ты думаешь. Я дам тебе небольшой совет. Не слишком много думай, Донна Брунос, это тебе вредит. Как только ты начинаешь о чем-то слишком задумываться, ты начинаешь цепляться, пережевывать, а это ведет к беде. Поверь моему слову.

Вот если бы ты была замужем за моим стариком, я могла бы это понять. Но только не с Джорджио. Этот мужчина боготворил тебя, и я всегда думала, что и ты боготворишь его. Я знаю, так оно и было. Так что не начинай сейчас в нем сомневаться. Это убьет его. Он не мертв, тут ты права, но, как я сказала, если он будет сидеть в „Паркхерсте“, то вполне может стать мертвецом.

Все, что ему нужно или о чем он когда-либо заботился, находится в этом доме, не забывай об этом. Если он потеряет тебя, он потеряет все. Он зависит от тебя, чтобы пройти через все это, чтобы ты давала ему веру и уверенность. И помни об этом, молоденькая леди.

Донна проследила, как Долли практически вылетела из комнаты. „Похоже, это слово в последнее время постоянно у меня в подсознании. Зависит. Джорджио зависит от меня, они все зависят от меня, которая может сохранить все для него. Это вроде похоронного звона“.

Она посмотрела на свой стывший кофе и прикусила губу. „Жизнь несправедлива. Все годы, что я жила с Джорджио, я любила его, следила за его домом, заботилась о нем и эмоционально зависела от него. А теперь, похоже, он зависит от меня“. Ей было трудно принять это.

После многих лет существования просто ради него, ради его каприза, ощущение новизны от того, что ей пришлось стать сильной, что-то организовывать, начинало улетучиваться. Да, он в ней нуждается, он по-настоящему зависит от нее, но только потому, что в конечном итоге нет никого, кому бы он мог доверять.

И именно это раздражало ее.

Долли уже говорила о нем в прошедшем времени, и большинство людей тоже. Все разговоры касались времени до его ухода, и никто никогда не говорил о настоящем. А разговоры о том, когда „Джорджио выйдет“, становились все реже и реже. Даже среди его родных.

Он зависел от нее, которая должна выдернуть его из самой охраняемой тюрьмы страны. Он просил ее взять свою жизнь, даже собственную свободу в руки, потому что если ее поймают, то тоже посадят в тюрьму. И все же она понимала, что он знает, и остальные тоже, что она обязана сделать это для него. „Он зависит от меня“. После того, как она послушала сегодня Алана Кокса, безумие просьбы Джорджио окончательно добило ее.

Это шло вразрез всему, во что она верила. Она всегда была законопослушной, порядочной гражданкой, и никогда в своей жизни она не имела никаких дел с полицией. И теперь она молилась, чтобы все оставалось по-прежнему. Мысль о том, чтобы ей пойти в тюрьму, приводила ее в ужас, но все же разве была иная альтернатива?

„Он никому больше не может доверять, или что-то в этом роде сказал Джорджио. И все же он доверяет Алану Коксу“. На самом деле, как Донне не было противно это признавать, но она сама тоже доверяла Алану Коксу.

И теперь она уже настроилась, и ей больше не о чем было думать или говорить.

„Дорога наша определена. В пятницу я поеду в Шотландию, чтобы переговорить с человеком по имени Джимми Мак, вместо того, чтобы сделать прическу и поехать, возможно, в Вест-Энд за какими-нибудь покупками. Весь мой мир перевернулся, и я зашла слишком далеко, чтобы сдаться без борьбы. Джорджио никогда не простит мне, если я подведу его. Он зависит от меня“.

Она в последний раз затянулась сигаретой, потом аккуратно затушила ее и встала. „Мне надо принять таблетку и пораньше лечь спать. И выбросить все из головы до утра“.

Однако Донна не заснула, несмотря на проглоченную таблетку. И вряд ли ее успокоило, если бы она узнала, что Маэв Брунос также лежит без сна и в таком же состоянии.

Обе женщины чувствовали, что их подвели те, кого они любили и кому доверяли.

Но одна из женщин желала поставить на карту все, что у нее было, свою свободу и доброе имя ради единственного человека.

Потому что Донна Брунос любила своего мужа, несмотря ни на что, что бы он ни сделал.

И как бы это ни показалось забавно, но она даже в этом была солидарна с Долли.

Джорджио также провел беспокойную ночь.

Лежа на своей койке и зная, что над ним затаился Чоппер, он прислушивался к жалобному всхлипыванию молодого двадцатиоднолетнего парня, который приговорен к пожизненному заключению за грабеж и попытку убийства. Мучительные, тоскливые рыдания парня вызвали слезы на глаза Джорджио, потому что стенания юноши эхом отзывались в его собственном сердце.

Эти звуки разносились по коридорам и камерам. И повсюду в крыле мужчины ставили себя на место этого юнца. Большинство из них уже пережили сложный период приспособления. Но после того, как мать навестила парня, перед ними всеми вновь предстала перспектива долгого заточения.

„Плохо или хорошо, но мы в ловушке. В западне“.

Чоппер шумно перевернулся на верхней койке.

— А, это тот бедный паренек. Интересно, а та старуха, которую он ограбил, тоже ревет без сна?

— Он здесь не из-за того, что ограбил старуху. — Голос Джорджио прозвучал напряженно.

Чоппер мерзко рассмеялся.

— Может, и нет, но можешь поставить доллар на свою задницу, что где-то какая-нибудь старая шлюха вспоминает о нем. Все мы с этого начинали.

Джорджио взбил свою подушку, которая, казалось, была набита кусочками кремния, и сказал:

— Это ты о себе говоришь, дружище.

Чоппер захихикал довольный, что от его слов у Джорджио волоски встали дыбом.

— О, это так, Джорджио. Так. Я убил бы свою сестру, мать ее, если бы мне за это дали бы хорошую цену. Давай сразу с тобой все выясним.

Джорджио закрыл глаза, понимая, что что-либо делать бесполезно. После слов, сказанных Чоппером, меньше всего он сможет думать о сне.

Теперь плач парня действовал ему на нервы. Он как-то зловеще звучал в темноте камеры. Через пять минут, похоже, всем стало казаться так же. Какой-то мужчина заорал: „Заткни этой заразе рот носком, а?“

И в тюрьме снова стихло. Если не считать хрипов, стонов и громких ударов ветра, привычных в любой тюрьме.