"Святой Камбер" - читать интересную книгу автора (Куртц Кэтрин)

ГЛАВА XV Хвалите Господа, все народы, прославляйте Его, все племена.[16]

Вздрогнув, Камбер вернулся к реальности, чувствуя на себе взгляд сына и не зная, как долго пребывал в мире грез. Он стиснул в пальцах кубок, едва не раздавив его, и почему-то он подумал, как нелепо будет выглядеть завтра на церемонии с перевязанной рукой, если бокал все же разобьется.

Усилием воли он заставил пальцы разжаться и опустил кубок на пол, затем глубоко вздохнул и лишь после этого посмотрел на Джорема.

— Должен признать, тут ты застал меня врасплох, — неуверенно произнес он. — Похоже, я все это время подсознательно отказывался рассматривать подобную возможность. Мы с тобой отлично понимаем, почему я должен совершить то, что делаю, но, видимо, я не осмеливался даже помыслить о том, чтобы довериться Энскому. Могу понять, если он воспротивится.

— Неужто ты и вправду думаешь, что он не поймет? — мягко спросил Джорем. — Я лично уверен в обратном, а ведь вы с ним были дружны куда дольше.

Камбер опустил глаза, в задумчивости проводя пальцами по резному подлокотнику.

— Меня ты тоже хорошо знаешь, сынок. И в своих оценках ты совершенно прав. Церковь и вера значат для меня слишком много, чтобы опорочить их, лишив форму истинного содержания. — Он поднял глаза и улыбнулся. — Просто я никогда не предполагал, что могу принять сан вот так, при таких обстоятельствах. Мне всегда казалось, это случится попозже, когда дети вырастут, и я смогу переложить заботы о графстве на плечи Катана Но теперь все изменилось. Катан мертв, его сын и наследник очень юн, а на троне новый король, который во многом и сам еще дитя. — Он вздохнул. — Но выбора нет. Подобно Синхилу, мне предстоит научиться вести ту жизнь, какую я сам для себя избрал.

Джорем на мгновение отвел глаза, потом снова посмотрел на отца.

— Значит, ты поговоришь с Энскомом?

— Думаю, да. Я хочу еще немного повременить и, если ты сумеешь сделать так, чтобы Райс и Ивейн оказались поблизости, я буду очень признателен. Вы трое будете моими свидетелями в случае согласия Энскома. — Камбер несколько минут стоял неподвижно, глядя на огонь, умирающий в камине, потом перешел в молельню. В комнатке горела только красная лампада, и, зажигая свечи на алтаре, Камбер улыбался с наивной радостью простолюдина.

Нет, не надо никаких магических премудростей и ухищрений, он примет решение с чистой и ясной душой.

Опускаясь на колени у аналоя, он прикрыл глаза руками и несколько минут успокаивался, углубившись в слова молитвы, внутренне собираясь для важного шага.

Сомнения не покидали. Все ли последствия учтены? Стоило покопаться в себе, обратиться к памяти Элистера, добраться до границ подсознания. Камбер легко расстался с реальностью — переход в трансцендентное состояние был освоен им еще в юности.

Когда он вернулся и поднял голову, свечи на алтаре стали на целый дюйм короче. Задуваемое сквозняком пламя колыхалось и мерцало. Сверху, с креста из дерева и слоновой кости, на него с состраданием взирало ясное лицо Спасителя.

Камбер склонил голову набок, пытаясь заглянуть под прикрытые веки, и недовольно скривил губы, как делал это ребенком, потом улыбнулся и капитулировал. Ему показалось, будто лицо на распятии осветилось ответной улыбкой или свечи разом моргнули.

Все равно добрый знак. Он пойдет к своему старому другу Энскому. Откроет правду и положит ее к ногам того, кто одновременно был ему братом и духовным отцом. А потом, если Энском согласится, примет священный сан.

Только так можно пройти посвящение в епископы.

Плохо сознавая, что произойдет дальше, Камбер стучал в дверь Энскома. Он дышал с натугой, во рту пересохло, руки судорожно подергивались, Рядом, с факелом в руках, стоял монах-михайлинец.

Что думал о нем этот брат, заметил ли его состояние? Камбер молился, чтобы монах приписал его нервозность естественному волнению кандидата в епископы. Тишина за дверью делалась невыносима.

Потом в нее ударил кулак монаха, а он бормотал что-то о том, что слух у архиепископа сдает, уже не тот, что прежде.

Камбер замер с рукой, занесенной над дверью, — с другой стороны двери отодвигали засов. Отворил сам Энском. Заспанные глаза говорили о том, что он только что покинул постель.

— Прошу прощения, что тревожу вас в такое время, ваша милость, — заторопился Камбер.

— Элистер? — В голосе архиепископа звучало сонное недоумение. — Я полагал, вы давно в постели. Что-то не так?

— Не мог заснуть, ваша милость, мне нужно исповедаться. Вы не могли бы…

— Исповедать вас? — Энском оглядел бывшего викария и посмотрел ему в глаза, сон слетел с него. — Мне казалось, что у вас есть свой духовник-михайлинец, отче. Он что, в отсутствии?

Камбер отвел взгляд и вкрадчиво отвечал:

— Он не архиепископ, ваша милость. Есть обстоятельства, заставляющие обратиться именно к вам.

Камбер подкрепил свою речь многозначительным взглядом, и Энском посмотрел на него так, словно только что увидел. Махнув рукой, архиепископ отпустил факельщика, огонь поплыл по темному коридору, удаляясь, и Энском отступил в сторону, приглашая войти.

Пока он возился с дверным засовом, Камбер уже стоял в центре комнаты, не зная, куда спрятать глаза. Он был в смятении, самоанализ не избавил от страхов и робости перед наступающим моментом откровения. За Энскомом он, трепеща, вошел в молельню архиепископа, еще более изысканную, чем у Элистера. Хозяин молельни надел лежавшую на аналое бархатную епитрахиль.

— Благодарю, что приняли меня в столь поздний час, Ваше Преосвященство. Я не стал бы беспокоить вас, но мою исповедь нельзя доверить больше никому.

Энском приложился губами к епитрахили, расправил складки ночной рубашки, указал гостю место у аналоя и направился к алтарю.

Камбер, ухватив за рукав, развернул его к себе и начал возвращать свой облик.

— Что!..

На глазах архиепископа на затуманившемся лице проступали черты человека, отпетого в кафедральном соборе несколько дней назад. Энском привалился к стене и потянулся к своему нательному кресту. Его рот открывался и закрывался, наконец сложилось единственное слово: Камбер!

Камбер смиренно улыбнулся и опустился на колени у аналоя, на место, предназначенное ему.

— Прости, старый друг. Я знаю, как трудно, и то ли еще будет.

— Но как?.. Ты был мертв! Я видел тебя! Я служил по тебе отходную! — Энском качал головой и снова и снова смотрел на Камбера, проводя рукой по глазам, словно желая избавиться от наваждения.

— Тебе будут не по нраву мои объяснения, еще меньше понравится то, что я должен продолжать начатое и просить твоей помощи. Элистер убил Эриеллу и погиб. Умер он, а не я.

— Но ты…

В это мгновение Энскома осенило, и он опустился на ступеньку перед алтарем, как громом пораженный.

— Ты изменил облик. Ты понимал, что утрачиваешь влияние, мы ведь даже говорили об этом. И решил начать сначала, раз Келлен умер. Он был мертв?

Энском так испугался своей догадки, что не сумел ее скрыть. В то же мгновение Камбер был возле прелата, устремив серые глаза в его смятенные голубые.

— Милый друг, не думай об этом! Как могло прийти тебе в голову, что я убил друга и сподвижника ради своих политических выгод?

Энском отвел глаза.

— Убийство — очень страшное слово, — прошептал он. — Порой достаточно отказать в помощи тяжело раненому, и результат будет тот же.

Наступила долгая тишина, потом Камбер ответил едва слышно:

— Разве я из числа способных на такое?

Энском протяжно выдохнул.

— Не думаю… Нет. Но я и предположить не мог, что ты примешь облик мертвого. — Он поднял голову. — Скажи мне то, что я хочу услышать, Камбер… и моли Бога, чтобы это было правдой.

Энском хотел видеть глаза Камбера, и Камбер тоже этого хотел, Они будто пытались заглянуть друг другу в душу. Наконец гость заговорил:

— Я не могу винить тебя в сомнениях, милый друг. Твоя совесть и высокий сан требуют этого. Но, поверь, я ни прямо, ни косвенно не виновен в смерти Элистера Келлена. Он был мертв, когда мы нашли его. Джорем может подтвердить это. Он все время был со мной.

— Джорем?

Энском облегченно вздохнул и вытер рукавом вспотевшее лицо.

— Бог мой, Камбер, тебе придется дать мне несколько минут, чтобы свыкнуться с этим. — Он нервно потирал руки. Отвернулся в сторону и снова заговорил, размышляя вслух. — Ты поменялся оболочками с Элистером и исполнял его роль… почти две недели. — Он замолчал и взглянул на Камбера. — Выполнял обязанности священника, не так ли?

Камбер покачал головой.

— По существу — нет. Мне удавалось не выходить за пределы своего диаконского посвящения. Об этом можно не беспокоиться.

— Но ты играл роль настоятеля михайлинцев. Не хочешь же ты сказать, Камбер Мак-Рори, что не служил мессу, не исповедовал и не совершал других святых таинств, права на которые не удостоен.

— Пока нет. Но… — Камбер вздохнул, — сегодня вечером, после не очень деликатной подсказки моего сына, я понял невозможность продолжать такую жизнь и, если ты не поможешь мне, завтра же признаться во всем. Многие, да и ты тоже, считают меня отчаянно дерзким, но никогда не осмелюсь я принять епископскую митру, не будучи священником.

Энском долго смотрел на него, отыскивая в дымке деринийской премудрости чистое зерно истины, потом опустил глаза.

— Значит, ты пришел ко мне получить священство?

— Да. И это должно быть сделано сегодня, сейчас. Я приму любую епитимью, искуплю, чем только можно, содеянное мной. Возможно, я преступил дозволенные пределы в своем стремлении сделать добро Гвиннеду. Но ради этой страны я на все готов. Энском, у меня был сын, и я потерял его. Катан — одна из бесчисленных жертв Имре… Но это в прошлом. Ты поможешь, Энском? Введешь меня в священство?

— Камбер…

Голос Энскома замер, он смотрел на распятие над алтарем.

— Камбер, ты понимаешь, о чем просишь? Это совершается раз и навсегда.

— Я всегда желал быть священником, даже в детстве. И ты знаешь это. Если бы братья не умерли так рано, я остался бы в семинарии, и мы с тобой приняли бы священный сан одновременно. Сейчас я мог быть епископом, а может, и занимать твой пост.

Он указал на перстень архиепископа на пальце Энскома, тот вытянул руку, и аметист блеснул на ней. Архиепископ поднял голову, его голубые глаза сияли.

— Наверное, ты прав, — он попробовал улыбнуться. — Ты мог стать превосходным епископом.

— Надеюсь, я буду им. По крайней мере, твое благословение даст мне шанс.

Энском отвернулся, поигрывая расшитой епитрахилью, потом долго изучал свой перстень. В конце концов, подняв голову, он ненадолго встретился взглядом с Камбером и решительно поднялся.

— Ты избрал нелегкий путь, Камбер. Но хорошо. Я посвящу тебя. — К архиепископу вернулась привычная твердость. — Однако не жди от меня снисхождения.

— Я был бы разочарован всякой поблажкой.

— Ладно. Мы поняли друг друга. Из того, что ты говорил, я сделал вывод, что Джорему известна правда о тебе.

— Джорем ожидает твоих распоряжений. Ивейн и Райс тоже. Больше никто не знает истины.

Энском кивнул.

— Свидетелей не так много. У тебя их могло быть много больше. Придется утешиться, что все присутствующие безусловно желанны, — он продолжил, помолчав: — Тебе больше нечего сказать, не так ли? Для одной ночи было довольно сюрпризов.

— И еще один, последний, — Камбер улыбнулся.

— Ты меня пугаешь.

— Вопрос в имени, — быстро добавил Камбер. — Возможно, тебе покажется пустым, но я хотел бы в новом духовном звании сохранить свое диаконское имя.

— Кайрил? Не вижу в этом ничего предосудительного. Ты ведь и прежде часто использовал его как второе имя, не правда ли? Кроме того, об этом никто не будет знать, кроме нас и твоих детей.

— Мне бы также хотелось прибавить это имя во время рукоположения в епископы. Ведь я вправе принять вместе с новым саном и дополнительное имя.

Энском поднял бровь.

— Тебе хочется присоединить это имя к имени Элистера? А не поможет ли это каким-нибудь дотошным умам приблизиться к истине, сложить единую картину?

— А что можно сложить? — возразил Камбер. — Легко объяснить решение данью памяти старому другу.

— А вдруг объяснения не удовлетворят?

Камбер пожал плечами.

— Как священник и епископ, хранящий секреты исповеди, я не могу быть подвергнут считыванию мыслей, если ты как архиепископ не потребуешь этого. Другого пути доказать, что я не Элистер Келлен, нет.

— Это ты так думаешь, — пробормотал Энском. — Будь по-твоему, раз ты настаиваешь, так и сделаем.

Он остановился в дверном проеме, сделавшись темным силуэтом на фоне свечей в соседней комнате. Его ночная рубашка и взъерошенные волосы никак не вязались с торжественной решимостью лица.

— И последнее, прежде чем я оставлю тебя наедине с твоей совестью и пойду заниматься приготовлениями. Очевидно, ты продумал все заранее. Возможно, ты желаешь, чтобы посвящение прошло в каком-то определенном месте? Поскольку в соборе, как полагается, мы, конечно, провести его не сможем.

— Да, в часовне михайлинской крепости, где мы впервые объявили Синхила законным наследником престола. Подходящее место, как ты думаешь?