"Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1" - читать интересную книгу автора (Сервантес Сааведра Мигель де)

Глава XI

Донъ-Кихотъ радушно былъ принятъ пастухами, и Санчо, пристроивъ какъ лучше могъ Россинанта и осла, поспѣшилъ направить стопы свои, по направленію запаха, исходившаго отъ козлинаго мяса, варившагося невдалекѣ, въ большомъ желѣзномъ котлѣ. Оруженосецъ пожелалъ убѣдиться, достаточно ли выварилось оно для того, чтобъ перейти изъ котла въ его желудокъ, но одинъ изъ пастуховъ предупредилъ его, принявшись вынимать мясо изъ котла; пастухи радушно предложили нежданнымъ гостямъ раздѣлить съ ними ихъ не роскошный ужинъ. Разложивъ за тѣмъ на землѣ нѣсколько бараньихъ шкуръ, они — ихъ было шесть — расположились кружномъ, приглашая Донъ-Кихота сѣсть на придвинутую ими деревянную колоду. Рыцарь согласился принять предложенное ему мѣсто, а Санчо помѣстился стоя, позади своего господина, готовясь подавать ему пить изъ роговаго кубка. Видя оруженосца своего, стоящимъ позади, Донъ-Кихотъ сказалъ ему: «другъ мой! дабы ты убѣдился на дѣлѣ въ величіи странствующихъ рыцарей и увѣрился за сколько заслуживаютъ они любовь и уваженіе цѣлаго міра, я хочу, чтобы здѣсь, въ присутствіи этихъ добрыхъ людей, ты сѣлъ возлѣ меня, составляя одно со иною — твоимъ господиномъ и повелителемъ, дабы, внушая съ одной тарелки и съ одного кубка, мы могли бы заставить говорить о странствующемъ рыцарствѣ, что оно, подобно любви, равняетъ всѣ состоянія.

— Иного благодаренъ, отвѣчалъ Санчо, но осмѣлюсь доложить вашей милости, что когда есть у меня въ рукахъ кусокъ съѣстнаго, то право я предпочитаю съѣсть его стоя на сторонѣ, чѣмъ сидя конѣ самаго императора. На свободѣ я съ большимъ удовольствіемъ уплету ломоть хлѣба съ головкой луку, чѣмъ нѣжнѣйшую пулярку за большимъ обѣдомъ, гдѣ приходится ѣсть чинно, малыми кусками и пить незамѣтными глотками, утираясь послѣ каждаго куска салфеткой, не смѣя ни кашлянуть, ни икнуть и не дѣлая многаго другаго, что дѣлается на свободѣ. И такъ, государь мой, честь, которую вы дѣлаете мнѣ, своему оруженосцу, я готовъ промѣнять на что нибудь болѣе выгодное для себя; и отселѣ на всегда отказываюсь отъ всякаго почета, которымъ вамъ заблагоразсудится окружать меня, и за который я премного благодаренъ вамъ.

— Богъ возноситъ смиренныхъ, поэтому дѣлай, что тебѣ велятъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и взявъ Санчо за руку, насильно усадилъ его возлѣ себя.

Пастухи, ничего не понимавшіе изъ всего этого разговора, продолжали молчаливо ужинать, глядя на своихъ гостей и проглатывая куски мяса, величиною въ порядочный кулакъ. Уничтоживъ говядину, они достали сладкихъ желудей съ кускомъ сыру, твердымъ какъ кирпичъ, не забывая при этомъ кубка, безпрерывно путешествовавшаго вокругъ ужинавшихъ, наполняемаго и опорожняемаго, подобно ведру водоливной машины. Пастухи угостили себя такъ хорошо, что изъ двухъ мѣховъ, наполненныхъ виномъ, къ концу ужина не оставалось и одного. Утоливъ голодъ, Донъ-Кихотъ взялъ въ руку горсть желудей и, молча поглядѣвъ на нихъ нѣсколько секундъ, воскликнулъ: «счастливое время! счастливый возрастъ, названный нашими предками золотымъ, не потому чтобы золото, столь уважаемое въ желѣзный нашъ вѣкъ, доставалось въ то время безъ труда, но потому, что тогда безъизвѣстны были роковыя слова: твое и мое. Все было общимъ въ святыя тѣ времена. Чтобы доставить тѣлу необходимую поддержку, человѣку предстояло протянуть только руку къ вѣтвямъ величественныхъ дубовъ и срывать съ нихъ роскошные плоды, принадлежавшіе всѣмъ вмѣстѣ и каждому порознь. Прозрачные ключи и быстрыя рѣки доставляли жаждущимъ въ изобиліи прекрасный и освѣжительный напитокъ. Въ дуплахъ деревъ, въ разсѣлинахъ скалъ безбоязненно основывали свои жилища трудолюбивыя пчелы, предлагая каждому прохожему восхитительный плодъ ихъ сладкаго труда. Огромныя пробковыя деревья сами низвергали съ себя широкую кору, служившую для прикрытія незатѣйливыхъ хижинъ, въ которыхъ люди укрывались отъ суровости стихій. Всюду царствовали дружба, миръ и любовь. Тяжелый плугъ земледѣльца не разверзалъ еще утробы нашей общей матери-земли, плодородіе которой удовлетворяло и безъ воздѣлыванія нуждамъ и удовольствіямъ своихъ первыхъ дѣтей. Прекрасныя и простодушныя пастушки перебѣгали съ холма на холмъ съ обнаженными головами, осѣненными роскошными косами: онѣ не облачались въ драгоцѣнныя ткани и на формахъ ихъ не блестѣлъ пурпуръ Тира. Покрытыя цвѣтами, перевитыми плющемъ, онѣ считали себя въ этомъ простомъ уборѣ лучше наряженными, чѣмъ наши гордыя дамы, покрытыя всею роскошью позднѣйшаго изобрѣтенія. Просто высказывались тогда лучшіе порывы сердца, не пріискивая искусственныхъ словъ для своего выраженія. Клевета и ложь не омрачали правды, и всюду царствовало святое правосудіе, не опасаясь пристрастія и корысти, одолѣвающихъ его нынѣ. Жажда наслажденій не проникала еще въ душу судій, которыхъ и не могло быть въ тѣ времена, когда некого было судить. Молодыя дѣвушки ходили всюду свободно, не опасаясь оскорбительныхъ и преступныхъ покушеній; и если случалось, что онѣ падали, то падали добровольно, тогда какъ нынѣ, въ развращенный нашъ вѣкъ, никакая дѣвушка, будь она укрыта хоть въ новомъ лабиринтѣ Крита, не можетъ считать себя безопасной, потому что всюду проникшая роскошь развращаетъ скромнѣйшихъ женщинъ. И вотъ, по мѣрѣ того, какъ съ вѣками развращеніе глубже и глубже укоренилось между людьми, оно встрѣтило наконецъ противодѣйствіе себѣ въ доблестномъ сословіи странствующихъ рыцарей, самоотверженно посвятившихъ земные дни свои спасительному служенію людей, являясь хранителями дѣвушекъ и вдовъ и заступниками сирыхъ и угнетенныхъ. Друзья мои! я самъ принадлежу къ этому благородному сословію, и это рыцаря и его оруженосца вы почтили вашимъ радушнымъ пріемомъ, за которой я отъ души благодарю васъ, добрые люди.

Эту длинную рѣчь, безъ которой легко можно было обойтись, Донъ-Кихотъ сказалъ только потому, что видъ жолудей напомнилъ ему о золотомъ вѣкѣ, представилъ возможность фантазіи его развернуться предъ пастухами въ длинной рѣчи, повергшей ихъ въ безмолвное изумленіе, и долго еще молчали они послѣ того, какъ рыцарь пересталъ говорить. Санчо также безмолвствовалъ, жадно глотая жолуди и безпрерывно запивая ихъ виномъ, которое потягивалъ изъ другого, не опорожненнаго еще боченка, повѣшеннаго на деревѣ, чтобы сохранить вино свѣжимъ.

Общее молчаніе было прервано однимъ изъ пастуховъ, сказавшимъ Донъ-Кихоту: «господинъ странствующій рыцарь! дабы вы могли сказать, что мы дѣйствительно радушно васъ. приняли, поэтому мы хотимъ доставить вамъ новое удовольствіе, заставивъ спѣть что нибудь одного изъ нашихъ товарищей, котораго мы ждемъ съ минуты на минуту. Это молодой, влюбленный, грамотный и очень умный пастухъ; къ тому еще онъ чудесно играетъ на рабелѣ.

Не успѣлъ онъ докончить своихъ словъ, какъ въ полѣ послышался звукъ рабеля, и вскорѣ предъ нашими собесѣдниками появился красивый молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати двухъ. Пастухи спросили его: ужиналъ ли онъ, и получивъ утвердительный отвѣтъ попросили его спѣть что нибудь. Пусть, сказалъ одинъ изъ нихъ, незнакомый гость нашъ узнаетъ, что и въ нашихъ горахъ есть пѣсенники и музыканты. Мы уже разсказали ему о твоихъ способностяхъ и теперь не хотѣли бы оказаться лгунами. Спой намъ твой любовный романсъ, переложенный дядей твоимъ церковникомъ въ стихи и понравившійся всей нашей деревнѣ.

— Охотно, отвѣчалъ Аятоніо, и не заставляя долго себя просить сѣлъ на дубовый пень, и настроивъ рабель пропѣлъ слѣдующій романсъ:

Не успѣлъ пѣвецъ замолкнуть, какъ Донъ-Кихотъ началъ просить его продолжать пѣніе, но Санчо, котораго давно уже клонило ко сну, воспротивился этому, говоря, что время подумать и объ отдыхѣ, и что добрые пастухи, трудясь цѣлый день, не могутъ пѣть потомъ всю ночь.

— Понимаю тебя, сказалъ Донъ-Кихотъ; понимаю, что головѣ, отягченной виномъ, сонъ нужнѣе музыки.

— Нечего Бога гнѣвить, каждому досталась своя доля, возразилъ Санчо.

— Согласенъ: и я нисколько не намѣренъ мѣшать тебѣ, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ. Располагайся какъ знаешь. Людямъ не моего званія приличнѣе бодрствовать, чѣмъ отдыхать. Перевяжи только мнѣ ухо, потому что оно страшно болитъ.

Санчо собирался исполнить это приказаніе, но одинъ изъ пастуховъ попросилъ рыцаря не безпокоить своего оруженосца, и нарвавъ нѣсколько листьевъ розмарина, разрѣзавъ и перемѣшавъ съ солью, приложилъ ихъ въ уху Донъ-Кихота, совѣтуя ему удовольствоваться однимъ этимъ лекарствомъ, оказавшимъ дѣйствительную пользу.