"Норки!" - читать интересную книгу автора (Чиппендейл Питер)

ЧиппендейлП. Норки!: Роман / Пер. с англ. В. Гришечкина. — М.: ТЕРРА—Книжный клуб, 2002. — 576 с. — (Заповедный мир).

Роман «Норки!» — злободневная, острая и жестокая «звериная» фэнтези — является выдаюшимся дебютом Питера Чиппендейла. Роман написан с такой страстью, юмором и поразительным проникновением в суть политических интриг, что это делает его сравнимым со «Скотным двором» Дж. Оруэлла, но в 90-е годы.

В этой книге соединилось все, чего, по словам Томаса Вулфа, недостает в современных романах: трагикомизм, диккенсовское богатство характеров, столкновение разных культур.

Peter Chippindale«mink!»

Издательство выражаетблагодарность литературному агентству Эндрю Нюрнберг

Перевод с английского В. ГРИШЕЧКИНА

Питер Чиппендейл

Глава 17. ПОЙ ПЕСНЮ, ПОЙ…

Мега никак не мог закончить разговор с Психо. Было что-то мерзкое и в то же время болезненно-притягательное в его фамильярности и манере держаться так, словно они двое — давние и близкие друзья.

— Почему ты решил перейти на мою сторону? — снова и снова допытывался Мега, раздумывая про себя, как здорово Психо подходит прозвище Крысеныш. — И что это ты все время говоришь «мы» да «мы»? — продолжал наседать Мега. — Никаких «мы» здесь быть не может. Здесь есть только «я», потому что я — единоличный лидер, новый вожак всех норок. Мне, кстати, до сих пор непонятно, как это такой жалкий недоносок решился выбраться из-под крылышка Старейшин?

Задавая эти вопросы один за другим, Мега с вызовом поглядывал на Мату, словно говоря: «Только попробуй вмешаться!»

Но Мата спокойно молчала, в то время как Психо, ни капли не обидевшись, ответил ему со всей возможной искренностью:

— Все проще простого, Мега. При существующих порядках для меня в вольере просто нет места. Если кто-то из Старейшин и помогал мне, то чуть-чуть. Зато помнишь, как ты постоянно выручал меня в драках? Я не виноват, что родился таким, Мега, — всхлипывая от жалости к себе, продолжал Психо. — Тебе, конечно, этого не понять — вон ты какой здоровый да сильный. Но что было делать мне? Ты, наверное, никогда не задумывался, каково это — всегда быть в самом низу? Каково быть объектом постоянной травли, всеобщего презрения, грубых шуток этих веселых паршивцев? Только ты, Мега, способен изменить это положение. Когда я докажу, что умею быть полезным, и когда у тебя в лапах будет власть, ты дашь мне то, чего мне не хватает. Ты дашь мне влияние, авторитет и ощущение безопасности. И если уж разговор зашел об этом, я скажу: мы с тобой во многом схожи, Мега. Мы оба чужаки, которые гоняются за одним и тем же.

Мега почувствовал, как шерсть у него на хребте зашевелилась, но не стал возражать, потому что на любое его замечание Психо, несомненно, ответил бы еще более тонким наблюдением. В этом, возможно, и заключалась основная черта характера недомерка, которая делала его таким неприятным. Иными словами, Психо был слишком наблюдателен и умен, что он как раз и подтвердил, прибегнув к своему излюбленному способу выкручиваться из самых сложных ситуаций, который он называл «импровизацией».

— Мне не известно, какими сведениями ты располагаешь, Мега, но я не спрашиваю — я ведь и сам кое-что знаю. В любом случае я мог бы стать твоим мастером-импровизатором, который предлагает готовые решения. «Хреновина!» — вот идеальный ответ на любой вопрос Старейшин. При этом не имеет значения, насколько соответствует истине твой тезис об убийстве людьми норок ради их шкурок. Ни я и никто другой не обязаны в это верить, потому что в данном случае единственное, чего мы хотим достичь, это дать массам повод повеселиться. Ты только послушай… — И Психо

начал негромко напевать: — Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! Одно очевидно,— добавил он со странной усмешечкой, — это — не хреновина, потому что, раз услышав эту дурацкую песенку, никто, и ты в том числе, уже не сможет выбросить ее из головы.

— Оставь мою голову в покое! Убирайся отсюда — и быстро! — зашипел Мега, не в силах– и далее сдерживать свое презрение. Ничего более низкопробного он не слышал никогда в жизни.

Психо бросил быстрый взгляд в сторону Маты и, дождавшись с ее стороны сдержанного кивка, выскочил из домика, даже не попрощавшись.

— Как ты посмела позвать его, даже не спросив меня? — Мега в ярости повернулся к Мате.

— По крайней мере, он честно предупредил, что перешел на твою сторону ради собственной шкуры, — парировала Мата. — Да и какая тебе разница, если он прав?

«Огромная разница», — с горечью подумал Мега. Он был избранным, лидером, глубоко и пламенно убежденным в справедливости своего дела. Мата не должна была дискредитировать его самого и его благородные цели, предлагая принять помощь от такого вульгарного циника, как Психо. Что он может знать о вере, о принципах, о священной миссии?

— Почему он называет остальных норок «массой»? Это просто унизительно; мне, во всяком случае, очевидно, что Психо ни во что их не ставит. Но самое главное — он ошибается. Норки не виноваты, что живут такой жалкой жизнью. Когда я избавлю их от пассивной покорности, они обязательно станут самими собой: гордыми, свирепыми, независимыми, воистину норками!

— Это ты ошибаешься, Мега, ты, а не он! — с горячностью возразила Мата. — Может быть, глубоко внутри мы действительно другие, но наш образ жизни Неумолимо превращает нас всех в серую массу — даже не в бурую, несмотря на цвет нашего меха, а именно в серую. Особенно это касается нас, самок. И к концу наших дней мы становимся именно такими, как рисует

нас Психо, — покорными, раболепными, полностью зависимыми от системы.

— Но почему он говорит, что все, кто живет здесь, придурки? — возмутился Мега. — Никакие они не придурки, они — норки!

— Но и не великие мыслители. Разве не так, Мега?

Мега дошел до крайней степени раздражения. Мата будто намеренно противоречила каждому его слову. Вместе с тем Мега осознавал, что никогда всерьез не задумывался, как привлечь норок на свою сторону. Пока рядом была Шеба, будущее представлялось ему ясным и понятным. При мысли, что именно ему выпала честь спасти своих соплеменников, Мега всегда ощущал прилив гордости и тепла, но он ни разу не задумался о средствах… Он и представить себе не мог, что будет вынужден использовать низкопробные приемчики вроде того, какой предложил ему Психо! Зачем это ему, если он обращается к самым высоким, а не к самым примитивным чувствам и инстинктам? Не совершит ли он роковой ошибки, последовав совету недомерка и свернув с прямой дороги в самом начале пути? Должен ли он пожертвовать светлыми идеалами ради сиюминутной выгоды?

Психо заставил Мегу взглянуть на предстоящую ему задачу под другим углом и — впервые! — подвергнуть критическому переосмыслению четкие установки Шебы. Неужели его мать не предвидела, что смех может быть самым эффективным оружием? Наверное, все-таки нет, вынужден был в конце концов признать Мега, вспоминая, что Шеба всегда была предельно серьезна, точно какой-нибудь Старейшина. Мысль о том, чтобы превратить восстание в потеху, испугала бы и возмутила ее. Несмотря на это, Мега продолжал любить мать и порой чувствовал себя так, словно предает память Шебы, ибо все больше и больше склонялся в пользу выдумки с «хреновиной». Словцо казалось ему залихватским, удалым, могущественным, и Мега хорошо представлял себе,

какое впечатление оно произведет. Да и самому ему было трудно не улыбнуться при мысли о том, как уничтожающе точен был Психо в своей оценке официальной доктрины Старейшин, — вот уж действительно хреновина, иначе и не скажешь! А если «хреновина» так понравилась ему, вожаку, испытывающему к тому же недоверие к Психо, то что говорить о его сверстниках — они наверняка будут просто без ума' от этой новой забавы! Более того, Мега не мог не понимать, что этот дерзкий ход сбережет ему немало сил и времени, которые он потратил бы, пытаясь логически опровергнуть официальное учение Старейшин. Значит ли это, что Мата права? Может быть, его роль избранного как раз и заключалась в том, чтобы принимать соплеменников такими, какие они есть, со всеми их недостатками и заблуждениями, а вовсе не в том, чтобы навязывать им свои возвышенные идеалы и заумные взгляды?

Утром того дня, когда должен был состояться открытый диспут, Мега наконец решился, благо альтернативы у него не было. Он сделает так, как советовал ему маленький импровизатор. В конце концов, терять ему было нечего.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина! — напевал он про себя, готовясь к решающему бою. — Красная морковина…

Мега вполуха слушал Рамсеса, который не торопясь и со вкусом излагал официальную доктрину. Вместо этого юный нонконформист сосредоточил свое внимание на молодых норках, составлявших примерно половину аудитории. Заметить их было просто, так как им довольно скоро наскучила монотонная проповедь Вождя и они принялись играть и возиться, в то время как родители сурово хмурились и время от времени награждали своих отпрысков увесистыми оплеухами. Но даже и многие старшие норки откровенно зевали, и Мега увидел в этом лишнее подтверждение теории Психо.

Тем не менее норки сразу сосредоточились, когда услышали финальное: «…и этот юнец имел наглость оспаривать правильность священной доктрины, являющейся краеугольным камнем нашего общественного устройства. Что ж, да будет так. Мега имеет право сомневаться, однако его сомнения должны быть обоснованы. Именно поэтому мы призвали его сюда, чтобы он попытался опровергнуть наше великое учение».

Чувствуя на себе взгляды всей колонии, Мега не торопясь встал со своего места и вразвалочку вышел вперед. Повернувшись лицом к собравшимся, он открыл пасть и, набрав в легкие побольше воздуха, громко сказал:

— Все это — хрень!

С этими словами он спокойно уселся и принялся вылизывать свой хвост.

Старейшины и старшие норки дружно ахнули.

— Ты… не мог бы ты повторить? — дрожащим голосом переспросил Рамсес, не в силах поверить своим ушам. Совет Старейшин потратил немало времени, пытаясь предвосхитить аргументы строптивца и подобрать самые весомые контрдоводы, однако такого заявления не ждал никто. Что это за ответ? И что он означает?!

Мега снова встал.

— Хрень! — повторил он уверенно.

— Это все, что ты имеешь нам сказать? — придушенным голосом уточнил Рамсес.

— Да. Ваша доктрина — полная хрень. Иначе и не скажешь.

Вот теперь Мега полностью завладел вниманием собравшихся. Старшее поколение было явно скандализовано, однако его сверстники, почуявшие новое развлечение, уже начали потихоньку хихикать.

— Ну-ка, тихо там! — прикрикнул Рамсес.

— Шш-ш-ш! — зашипели родители, сердито оборачиваясь на молодежь.

— Я желаю пересмотреть свое предыдущее заявление, — неожиданно заявил Мега. — Ваша доктрина не просто хрень — это настоящая хреновина, от первого до последнего слова.

Рамсес опомнился первым.

— Властью, данною нам как Правящему Совету, — обратился он к Меге, — приказываю тебе либо отвечать как положено, либо не отвечать вовсе!

Собравшиеся затихли. Мега тоже старался казаться спокойным, хотя сердце его отчаянно колотилось.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина, красная морковина! — пропел он как можно беззаботнее и веселее. — Вся эта теория — просто хренота на постном масле!

Громкие смешки и заразительное хихиканье стали распространяться по толпе, словно круги по воде. Мега приободрился и запел еще громче:

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!..

Все сработало как надо. Молодежь, не в силах сдерживать свое буйное веселье, в открытую принялась подталкивать друг друга под ребра.

— Ну-ка, тихо все!!! — во всю силу легких гаркнул Рамсес. — Это важное собрание, а не игра!

Это заставило шалунов присмиреть, но очень ненадолго. Мега увидел, что молодые норки продолжают втихомолку хихикать.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!.. — негромко завел он опять и увидел, как некоторые, самые отчаянные слушатели повторяют эти заветные слова, правда пока еще беззвучно.

— Я сказал — тихо, вы, непокорные нахалы!

— А я сказал — хреновина! — с вызовом закричал Мега. — Ну-ка, давайте все вместе! Хре-но-ви-на! Хре-но-ви-на!!

— Точно, хреновина! Хрень-хрень-хреновина! — раздался из задних рядов хриплый, немузыкальный вопль, и Мега узнал голос Макси.

Молодые норки завертели головами и заухмылялись во всю ширину пастей. Сознание того, что Мега, оказывается, не одинок, прибавило им уверенности. Вот похохочем, решили они. Кто бы мог подумать, что этот Мега — такой шутник? А старина Рамсес, глядите, вот-вот лопнет от злости! Ну и дела, ребята. Просто отличное развлечение!

— Хрень-хрень-хрень, хреновина!.. — пел Мега.

— Хрень-хрень-хрень, хреновина, полная хреновина! — дружно подхватили веселые молодые голоса. — Красная морковина!..

— Упорствуя в своей детской глупости, ты не оставляешь нам иного выхода! — прокричал Рамсес, стараясь перекрыть шум. — Диспут объявляется закрытым, наше решение вы услышите позже!

Но песенка о хреновине и красной морковине уже вырвалась на свободу, и сдержать ее нельзя было никакими силами. Молодежь разошлась по клеткам, распевая скабрезные слова на незамысловатый мотивчик, и Старейшин охватило предчувствие поражения. Им, норкам весьма серьезным и даже мрачным, нечего было противопоставить ребяческой бессмыслице, которая так веселила молодежь.

И вот, кипя от едва сдерживаемой ярости, Старейшины совершили фатальную ошибку. Вскоре после окончания скандального диспута они объявили, что песня о «так называемой хреновине» отныне считается запрещенной специальным Указом Совета Старейшин. В дополнение к этому ни одна норка не должна была более осквернять свои уста произнесением самого слова «хреновина» и однокоренных производных.

Однако довольно скоро Старейшины с ужасом обнаружили, что все, на что они опирались прежде: их драгоценная доктрина, легенда о падающем небе, положение о необходимости продолжения рода и тезис о том, что Хранитель является лучшим другом всех норок, — все это шатается и рушится у них на глазах, ибо молодое поколение с рвением предавалось новому занятию.

Когда Старейшины приближались к группкам молодых норок, которые, плотно прижавшись друг к другу, сидели где-нибудь в уголке и шушукались, до их слуха непременно долетали обрывки фраз:

— Почему нельзя петь, если мы хотим?

— Или говорить «хреновина», когда нам нравится?

— Разве это преступление?

— Указ Старейшин — это просто хреновина, вот что я вам скажу!

Нежелание повиноваться становилось все более откровенным, и Старейшины в бешенстве прислушивались к тому, как молодые норки все чаще называют их «вконец охреневшими хреноголовыми стариками». Обрывки песенки «Хрень-хреновина» доносились со всех концов игровой площадки, а самые нахальные открыто, на глазах у Старейшин, двигали губами так, словно произносили запретное слово, не производя, впрочем, ни звука.

Мега старался держаться тише воды, ниже травы. Происходящее больше не имело к нему отношения: молодое поколение само решило не отказываться от потехи из-за прихоти старых пердунов. Все больше и больше молодых подходило к нему с просьбой от их имени посодействовать отмене запрета на слово «хреновина». Тем временем Старейшины, внимательно следившие за развитием событий, не сомневались, что следующий шаг Меги — это только вопрос времени. Они уже почти признали, что сами себя загнали в ловушку, из которой нет выхода, и все их усилия могут привести только к одному: их вовсе перестанут слушать и навеки приклеят им ярлыки «старых зануд». Кроме того, даже сами Старейшины — как они неохотно признавались друг другу — не избежали всеобщего поветрия. Как они ни старались, никому не удалось выбросить из головы слова дурацкой припевки. В конце концов Совет решил,'что на карту поставлено почти все и отступать некуда.

Предложение было только одно, и сделал его Рамсес.

— Мы сумеем сломить его,— уверенно пообещал Рамсес. — Вот увидите, сам приползет.

Было созвано новое собрание норок, которому и зачитали удивительный приказ:

— «За еретические высказывания и проявленное неуважение к Совету Старейшин Мегу, сына Шебы и Соломона, подвергнуть остракизму. Отныне и до тех пор, пока отступник не совершит публичного покаяния, официально считать его не-норкой — существом, к которому запрещено обращаться и которому не разрешается заговаривать с кем-либо по собственному почину».

— Подвергнуть остракизму! — в благоговейном страхе перешептывались молодые. Они были знакомы со многими разновидностями наказаний, но «остракизм» — это было что-то новенькое.