"Чаша с ядом" - читать интересную книгу автора (Найт Бернард)
Глава двадцатая, в которой коронер Джон устанавливает правду
На следующее утро коронер сидел в своих спартанских апартаментах в замке Рогмонт, пребывая в довольно унылом расположении духа. Он чувствовал, что ничего не достиг проведением вчерашнего дознания, если не считать обострившегося антагонизма между ним, Феррарсами, де Курси и шерифом.
— Полагаю, еще нынче утром эта банда вернется, обливая меня ядом за то, что я осмелился спросить, где они были прошлой ночью, — проворчал он Гвину. Они ждали Томаса, который должен был рассказать им о результатах своих поисков в городе, а также о последних сплетнях среди слуг, которые могли дать им ниточку в деле об убийстве Фитцосберна.
Джон нехотя достал последний урок по-латыни, который задал ему его учитель из собора, и начал заниматься. Гвин тихо сидел на подоконнике, рассеянно глядя в пол, лоб его избороздили морщины. Его необычное молчание скоро вывело Джона из себя.
— Ты не заболел часом? Ты даже не пьешь пива!
— Я думал о Реджинальд де Курси.
Джон мгновенно навострил уши. Когда у Гвина появлялись сокровенные мысли, к ним стоило прислушаться.
— А что с ним такое?
— Он был одним из тех, кого назвал Эрик Пико, но он не мог нанести тех ударов.
Коронер скатал свой латинский свиток и откинулся на спинку стула.
— Ну, Гвин, выкладывай, что ты там надумал своей большой головой.
— Все раны и повреждения у Фитцосберна располагались слева — и на лице, и на шее, и на груди. Если его бил кто-то, кто стоял прямо перед ним, а именно так все должно было и быть, то де Курси вне подозрений.
Коронер долго смотрел на своего мечника. Гвин никогда не говорил ничего, не имея на то веской причины.
— Почему ты так считаешь?
— Когда вчера в суде он давал клятву, обратили ли вы внимание на то, что он держал кинжал левой рукой? Я наблюдал за ним потом и убедился, что он, без сомнения, левша. Даже ножны от кинжала висят у него на правом бедре, а не на левом, как обычно. Стоя же перед жертвой, ни один левша не мог нанести таких ран.
Минуту-другую Джон размышлял над услышанным и не нашел изъяна в рассуждениях Гвина.
— Хорошо, я согласен с тобой, что он не наносил тех ударов. Но он мог схватить и держать Фитцосберна, пока другой избивал его, или же как-то еще вступил в сговор с Феррарсами, чтобы убить нашего друга.
Гвин пожал своими массивными плечами.
— Все может быть, но, по крайней мере, теперь мы знаем еще кое-что, чего не; знали раньше.
Их разговор был прерван неровными шагами по ступеням, а потом появился и сам Томас, отодвинув в сторону мешковину, загораживающую дверной проем. Его длинное и узкое личико сияло от сдерживаемого возбуждения, а маленькие темные глазки светились гордостью.
— А вот и гном из Винчестера! — грубовато поддразнил его Гвин. — Какие новости из помойной ямы?
Секретарь был слишком доволен собой, чтобы поддаться на эту уловку.
— Кровь, коронер. Я нашел кровь! — гордо заявил он.
Повелительным жестом Джон усадил маленького священника-расстригу на табуретку перед собой и велел рассказывать.
— Чья кровь и где? — требовательно спросил он.
Надувшись от важности, Томас де Пейн поведал ему о своих приключениях прошлым вечером и нынешним утром.
— Я отправился в хозяйство де Курси на Курри-стрит. Снаружи торчал продавец каштанов, и я воспользовался случаем: купив у него за полпенни кулек, я остановился поесть и некоторое время следил за входной дверью. — Он вытащил большой куль из грубой мешковины с остывшими жареными орехами, которые Гвин немедленно принялся лущить и жевать. — В конце концов служанка открыла дверь, чтобы выбросить старый тростник, и я наплел ей сказочку о том, что у меня-де есть послание к ее хозяину от шерифа. Я знал, что его нет дома, но убедил девчонку позволить мне подождать хозяина внутри, рассчитывая, что тот не вернется и не застанет меня там.
Джон улыбнулся одной из своих редких улыбок от такой находчивости хитроумного секретаря.
— И ты ничего не нашел?
Самолюбие Томаса было уязвлено тем, что его хозяин догадался обо всем сам.
— Нет, мне не удалось проникнуть дальше крыльца и внешнего холла, но я проскользнул во двор, чтобы сказать служанке и повару, что я не могу больше ждать. Но зато у меня было время осмотреть всю одежду, висевшую на крючьях, а также туфли и сапоги, которые стояли на полу. Я ничего не нашел. Разумеется, я не знаю, что могло находиться возле очага или в светелке.
Гвин и коронер обменялись взглядами; корнуоллец выплюнул каштановую кожуру, прежде чем открыть рот.
— Как мы и думали, он не мог нанести этих ударов.
Томаса явно озадачило это туманное замечание, но он решил приступить к самой захватывающей части своего повествования.
— Нынче утром я отправился в квартиру младшего Феррарса на Голдсмит-стрит. У него там всего одна комната с вестибюлем, где он живет со своим сквайром, когда бывает в городе. Здесь все было проще, поскольку у него нет слуг, а всю черную работу выполняет сквайр. Похоже, что они едят и пьют- пьют, главным образом, — исключительно в городе, а не дома.
— Черт, ближе к делу, малый, — проворчал Гвин.
Томас сделал ему грубый жест рукой и показал язык.
— Там живут и другие люди, одни наверху, другие — на заднем дворе, так что суета царила порядочная. Я последовал за одним мужчиной через входную дверь, которая болталась взад-вперед так же часто, как язык корнуолльца. — Он увернулся от каштана, брошенного в него Гвином. — Я стоял в вестибюле, где на полу лежал простой соломенный тюфяк, служивший сквайру постелью, и валялась еще куча одежды, обуви и оружия. Куча была такой большой, что; должно быть, все это принадлежало им обоим, и Феррарсу, и его оруженосцу. — То. мас перевел дыхание, собираясь приступить к самой важной части рассказа. — Я воспользовался тем, что дома никого не было, поскольку, похоже, половину своего времени они проводят на рыцарских поединках, а вторую половину — в тавернах. Я принялся перебирать одежду, и там, с одной стороны туники, которую носил Феррарс, обнаружил множество пятен свежей крови. — На этой торжествующей ноте он закончил свой рассказ и с ожиданием воззрился на хозяина.
— Где находилась эта одежда? — скептически поинтересовался Джон.
— Висела на гвозде с левой стороны, как раз за входной дверью. На полу под ней тоже было несколько капель крови, должно быть, она натекла с нижнего края.
Гвин дернул себя за ус.
— Ты сам сказал, что Хью Феррарс частенько упражняется на мечах и в конных схватках. Кровь могла появиться оттуда.
— Он никогда не надел бы на поединок льняную тунику хорошего качества, — возразил Томас, разочарованный тем, что его великое открытие не получило того восторженного приема, на который он рассчитывал. — Он надел бы кольчугу или, по крайней мере, кожаную кирасу.
— Какого цвета была туника?
— Тускло-коричневого.
— Не лучший цвет, чтобы заметить на Нем пятна крови, — заявил Гвин, но Томас не обратил на него внимания.
— Вы не помните, во что был одет Хью Феррарс вчера в ратуше? — спросил Джон, переводя взгляд с Томаса на Гвина. Никто из них не мог этого вспомнить, да и самому коронеру ничего не приходило на ум.
Томас стремился закрепить свое великое открытие.
— Но у вас есть показания, что его видели поблизости от места нападения — и у него кровь на одежде! Что еще вам нужно?
Джон резко встал.
— Нет смысла рассуждать на эту тему- мы можем заниматься этим до следующего праздника Святого Михаила. Пойдемте посмотрим на пятна крови, обнаруженные Томасом.
* * *
Голдсмит-стрит представляла собой ответвление от главной улицы, идущее на север, на одном ее конце стояла церковь Всех Святых, а на другом — монастырь Святого Павла. Рядом с тем местом, где она вливалась в главную улицу, расположились несколько лавок и магазинов с тяжелыми ставнями и прочными дверями. Это была вотчина золотых дел мастеров, тогда как остальную часть улицы занимали жилые дома. Некоторые были построены из дерева в незапамятные времена, с соломенными крышами. Другие, более современные, выделялись оштукатуренными плетеными стенами, заключенными в деревянные рамы, либо вообще были целиком каменными сооружениями.
Ночью ветер стих, и, когда троица коронера появилась на улице, там было тяжело дышать от дыма из тысяч городских очагов и каминов. На этой похожей на трубу улице дым висел особенно плотной стеной, сочась из-под скатов крыш старых зданий и из каменных труб их более новых соседей.
Квартира Хью Феррарса располагалась примерно на полдороге слева, на первом этаже узкого бревенчатого здания, крытого каменной черепицей. В доме, на втором этаже, была светелка, где обитали другие молодые люди. Внизу дом очень напоминал собственное жилище Джона, с крошечным вестибюлем, где спал его сквайр, и проходом, который вел на задний двор. Еще одна дверь вела в зал — большую комнату с низким потолком, образованным потолочными балками, потому что на втором этаже прямо над ним располагалось еще одно помещение.
Дверь на улицу была заперта, но открылась, стоило поднять железный засов. Гвин просунул голову внутрь и громоподобным ревом огласил помещение, спрашивая хозяев. Из зала донесся ответный возглас, и появился сквайр с высокой пивной кружкой в руке. За ним маячил Хью Феррарс, с раскрасневшимся лицом, державший еще более огромную кружку. Они вместе вышли в вестибюль, и тут заметили позади Гвина Джона де Вулфа.
— Ага, вы явились принести свои извинения, полагаю, — проскрипел Феррарс уже нетвердым от выпитого голосом. — Мой отец добивается аудиенции у Хьюберта Уолтера, когда тот посетит Винчестер на следующей неделе, чтобы пожаловаться на ваше недостойное поведение. Вы пожалеете, что оскорбили нашу семью, коронер.
Джон оставил это замечание без ответа и сосредоточил все внимание на одежде, в беспорядке висящей с левой стороны двери вестибюля, откуда длинный и узкий проход вел куда-то в глубину здания. То. мас показал на тускло-коричневую льняную тунику, которая висела на деревянном гвозде сразу же за дверью.
— Какого дьявола вы задумали на этот раз, будьте вы прокляты? — заревел Феррарс, бычья шея которого налилась кровью, когда он, пошатываясь, двинулся вперед.
— Это ваша одежда? — резко бросил Джон, указывая на роскошную одежду. Это была открытая спереди рубашка, доходящая до середины бедер, с короткими рукавами до локтя, которую носили поверх туники — колоколообразного одеяния до колен.
От удивления гнев Феррарса утих.
— Моя? Конечно, моя. Зачем, во имя Господа, вам это знать?
Джон наклонился, чтобы поднять с полу рубашки.
— Из-за вот этих пятен крови, Хью Феррарс. Вы можете объяснить, откуда они взялись?
Молодой человек нетвердыми шагами быстро пересек комнату и уставился на свою собственность. Одежда была повешена на гвоздь за воротник, и левая ее сторона была вся забрызгана кровью, струйки которой стекали до самого низа. На дорожке из известняковых плит, которая пересекала утрамбованный земляной пол и скрывалась в проходе, виднелись несколько капель засохшей крови.
— Ну, что вы можете сказать? — требовательно спросил Джон.
Хью с яростью сорвал свою одежду с гвоздя и поднес ее к лицу, глядя на нее так, словно видел в первый раз. Эль выплескивался из его кружки, когда он принялся вертеть тунику и рубашку то так, то эдак, чтобы рассмотреть со всех сторон.
— Я ничего не знаю об этом, черт меня побери! В какие игры вы играете, коронер? — закричал он. После этого Хью набросился на своего сквайра, который в немом изумлении стоял позади. — Рональд, а тебе что об этом известно? Ты что, пользовался моей одеждой?
Пока сквайр все отрицал, заявляя о своей невиновности и о том, что он ничего не знает, Джон устремил на молодого Феррарса холодный взгляд.
— Когда вы в Последний раз надевали эту одежду? И я снова спрашиваю вас, где вы были позапрошлой ночью? Не находились ли вы поблизости от собора, а?
На мгновение Джону показалось, что молодой человек намеревается его ударить, и рука его помимо воли потянулась к рукоятке кинжала на поясе.
Но Хью удовлетворился тем, что принялся выкрикивать оскорбления, грозя страшными карами, как только его отец услышит об этом последнем, неслыханном оскорблении. Коронер спокойно ждал, пока стихнет поток пьяной ругани, потом взял рубашку из рук Хью. Он указал на пятна крови, разбросанные на площади, примерно вдвое превышающей растопыренную ладонь.
— Взгляните вот сюда, Феррарс, сделайте одолжение, — спокойно сказал он. — Вы ведь боец, так что с первого взгляда должны распознавать кровь. Станете ли вы отрицать, что на этой одежде, висящей в вашем зале, которую вы с готовностью признали своей, есть кровь?
Эти холодные прямые вопросы быстро привели Хью в чувство. Он трезвел на глазах. Неохотно он признал, что эти пятна не могут быть ничем иным, кроме крови.
— Но, Господь мне судья, мне ничего об этом не известно. Я не надевал эту тунику по меньшей мере три дня. Как вы видите, у меня есть из чего выбирать. — Он обвел широким жестом помещение, где с каждого гвоздя свисало по несколько одеяний, а на стульях и даже на постели валялось еще больше одежды.
Гвин пробормотал что-то по-кельтски коронеру на ухо. Джон вновь повернулся к Хью Феррарсу.
— Вы не могли бы сделать мне одолжение и поставить эту кружку с элем? — спросил он, указывая на тянувшийся вдоль стены карниз.
Заинтригованный и несколько поубавивший пыла теперь, когда на его одежде обнаружилась кровь, Феррарс с размаху опустил грубую глиняную посуду на карниз.
— Я вижу, что кинжал вы носите на бедре с левой стороны? — спросил Джон.
Хью уставился на него так, словно тот сошел с ума.
— Конечно, черт побери — так же, как и вы! Почему вы спрашиваете об этом, ради Христа?
Джон пропустил его слова мимо ушей и еще больше озадачил мужчину, попросив того снова взять кружку в руки. В деланном отчаянии закатив глаза, Хью повиновался, и Гвин с Джоном убедились, что он — правша.
— Вы уже закончили свои шутовские игры? — поинтересовался Хью, к которому вернулись его язвительность и наглость.
Внезапно дело, которое коронер со своим помощником уже начали возводить против Хью Феррарса, начало рассыпаться благодаря гибкому и пытливому уму их маленького секретаря. К коронеру подошел Томас и, сопровождаемый непонимающими взглядами жильца и его сквайра, прошептал что-то Джону на ухо, после чего внимание команды коронера переключилось на стену и на дверь, ведущую на улицу.
— Гвин, повесь эту тунику на гвоздь, как было раньше, — распорядился де Вулф.
Когда это было сделано, Томас устремил тощий палец на деревянные планки на стене в непосредственной близости от туники. Хотя и трудноразличимые на потемневшем от времени дереве, на стене, на одной высоте с туникой, виднелись капли высохшей крови. Некоторые из них имели вытянутую, продолговатую форму и располагались на планках по горизонтали.
Теперь секретарь указал на пятна крови на серых каменных плитах пола.
— У некоторых тоже вытянутая форма. Они не могли натечь с туники, а упали под углом, — заметил он. — А сейчас откройте дверь на улицу, — посоветовал Томас, который теперь, похоже, с таким же жаром стремился разрушить собственную теорию, с каким с самого начала доказывал ее правильность.
Войдя в квартиру, они закрыли дверь, но теперь, когда ее распахнули, она с размаху ударилась о стену с левой стороны, причем край ее всего на несколько дюймов не доставал до одежды, развешанной на деревянных гвоздях.
— Взгляните сюда, на том же самом уровне, — пискнул секретарь.
Джон посмотрел и увидел еще несколько вытянутых темных капель крови на грубой деревянной поверхности.
— Кровь попала сквозь раскрытую дверь, — проворчал Гвин. Теперь было совершенно очевидно, что кровь оказалась на тунике и рубахе, когда те висели на гвозде, причем брызги разлетелись исключительно по той стороне, которая была обращена к двери.
— И кто-то промахнулся, метя в одежду, а попав на стены, пол и даже край двери, — заключил Томас. Он не знал, то ли ему радоваться своей последней находке, то ли расстраиваться из-за того, что его первоначальные изыскания уже более не служили доказательством вины Феррарса.
Хью и Рональд в полнейшем замешательстве наблюдали за поведением остальных, но теперь до них кое-что начало доходить.
— Получается, меня ложно обвинили! — взбесился Феррарс. — Вы не только вторично опорочили мое доброе имя, но еще и сделали меня жертвой подлого заговора!
Де Вулф обернулся и с высоты своего огромного роста наклонился так, что его крючковатый нос почти соприкоснулся с раскрасневшимся лицом молодого человека.
— Послушайте, сэр! Вы должны благодарить судьбу за свою удачу. У меня были сведения, что вас видели в непосредственной близости от того места, где убили Фитцосберна, причем в самое неподходящее время. И после этого в вашем собственном жилище находят вашу окровавленную одежду! Вы же не станете отрицать, что подобные факты не могли не возбудить подозрений?
— Фальшивка, все фальшивка! — сердито бросил Хью, но логика слов коронера проникла даже в его одурманенный алкоголем и яростью мозг.
— Может быть, и так, но вы должны быть благодарны моему сообразительному секретарю, потому что он отвел от вас подозрения. Теперь совершенно очевидно, что некто попытался ввести нас в заблуждение, подбросив ложные улики против вас.
Он сделал паузу и отодвинулся от Феррарса, перестав дышать тому в лицо.
Ловушка предназначалась и для Реджинальда де Курси, но мы исключили его из числа подозреваемых по другой причине.
Он повернулся к одежде, развешанной в ряд на гвоздях, и сердито сорвал тунику, швырнув ее в кучу на полу.
— На вашем месте я как можно быстрее отнес бы это к своей прачке и возблагодарил бы Господа за острые глаза Томаса де Пейна.
Его неприкрытый гнев и ярость оказали свое действие на Хью Феррарса, и остатки негодования последнего испарились без следа.
— Кто сделал это со мной, сэр Джон? — пробормотал он.
Коронер набросил серую накидку на свои сутулые плечи, собираясь уходить.
— Полагаю, одному виноторговцу придется ответить на этот вопрос, молодой человек. — Он стремительно вышел из дома и широкими шагами двинулся прочь. За ним поспешили его помощник и секретарь, оставив двух изумленных, но теперь совершенно трезвых молодых людей молча смотреть им вслед.
Десятью минутами позже они оказались на Прист-стрит, в нижней части города. Она тянулась от Саутгейт-стрит, мимо поворота на Айдл-лейн, где стояла таверна «Буш». Жилье виноторговца находилось в дальнем конце, неподалеку от городской стены. Они забарабанили в двери, но им никто не открыл, а когда они пробовали кричать в просвет между ставнями, им ответила мертвая тишина.
Вскоре крики и удары, наносимые Гвином в прочную дубовую дверь, привлекли целую толпу зевак, состоявшую, главным образом, из стариков и детей. На шум также вышел живущий по соседству молодой священник, который сидел дома, мучаясь коликами. Бледный, держащийся обеими руками за живот, он покинул уборную на заднем дворе, чтобы сказать им, что видел, как вскоре после рассвета Эрик Пико уехал из дома.
— Можно взломать эту дверь? — требовательно спросил Джон у своего помощника.
Гвин покачал головой, отчего его непокорные волосы окончательно растрепались.
— Только с помощью лома или бревна, чтобы разбить замок. Я полагаю, она предназначена для того, чтобы воры не добрались до его ценных вин.
Коронер бросил на молодого священника сердитый взгляд
— Разве у Пико нет слуги или подсобного рабочего в винной лавке?
— Обычно есть, но сегодня здесь никого не было. — Он собирался добавить что-то еще, но новый приступ боли согнул его пополам, он отвернулся и заковылял обратно к своему жалкому туалету, оставив нашу троицу раздраженно созерцать запертый дом.
— Если его нет дома, зачем нам нужно попасть внутрь? — задал разумный вопрос Томас.
Джон, пребывая в дурном расположении духа, набросился на него.
— Потому что я не знаю, чем еще сейчас заняться. Если малый уехал, мы не можем допросить его, так что нам остается лишь обыскать его жилище.
— Я попробую зайти сзади, — проворчал Гвин. — Может, мне удастся попасть в дом с другой стороны. — С этими словами он исчез в узком проходе между жилищем Пико и соседним домом, который представлял собой нечто вроде амбара или склада.
Через несколько мгновений издалека раздались звуки ударов, треск, и вскоре входная дверь распахнулась изнутри. На пороге стоял Гвин с большим топором в руках.
— Он валялся в дровяном сарае, а задняя дверь оказалась не такой прочной, как эта, — заявил он самодовольно.
Гвин отступил в сторону, когда коронер протискивался мимо него в опустевший дом.
Часом позже они собрались в «Буше», благо тот находился сразу же за углом.
— Он больше не вернется, можете быть уверены. — Гвин всего лишь подтверждал очевидное, но пока что им больше нечего было сказать. То. маса откомандировали в Рогмонт, чтобы он проинформировал шерифа о последних событиях, а тот, в свою очередь, создал бы из стражников поисковую группу.
Они ожидали в тепле таверны, сидя перед тлеющим очагом и от души угощаясь лучшим элем Несты. Сама она устроилась на скамье между Джоном и Гвином, а старый Эдвин вертелся поблизости, подслушивая и делая вид, что наполняет их кружки.
— Но что же вы нашли в доме? — спросила Неста.
— Очень мало, если не считать проклятой мебели! — прорычал коронер. — Совершенно очевидно, что он заранее готовился к отъезду. Исчезла вся его одежда, шкатулка с сокровищами пуста и открыта, а в самом доме не было даже пенни.
— Внизу осталось вино, но совсем немного, — добавил Гвин. — Большая часть его груза погибла вместе с «Морской Мэри», так что ему не пришлось бросать много.
Де Вулф порылся во внутреннем кармане своей накидки, которая небрежно валялась на конце скамьи.
— Но он все-таки оставил вот это на своей помойке за домом, что, вне всякого сомнения, доказывает его вину. — Джон показал присутствующим маленькую каменную бутылочку для вина, вытащил деревянную пробку и перевернул бутылочку кверху дном над своей ладонью.
Он протянул ладонь Несте, которая увидела на ней лужицу густой красной крови.
— Вероятно, взята у свиньи или птицы. Может статься, он обзавелся ею у себя на заднем дворе или на бойне, но, откуда бы она ни взялась, никто не в состоянии отличить ее от человеческой крови.
Неста осторожно взяла бутылочку у него из рук и заглянула внутрь — вокруг горлышка засохла кровь.
— Получается, вот так он плеснул кровью через открытую дверь на одежду, чтобы бросить подозрение на Хью Феррарса в том, что тот напал на Фитцосберна?
Джон кивнул, забирая у нее бутылочку и пряча в карман своей накидки.
— Если бы наш сообразительный маленький секретарь не заметил брызг крови на двери и стене, мы вполне могли бы поверить в это. — Он почувствовал, как краска гнева заливает его щеки и шею. — Сохрани Господь, мне страшно даже представить, что случилось бы, арестуй я Феррарса. Его отец и половина судей в Винчестере набросились бы на меня, как стая голодных волков!
Рыжеволосая владелица постоялого двора плотнее прижалась к нему, наслаждаясь теплом, исходящим от его сильного тела.
— И что же ты будешь делать дальше? — спросила она.
— Найду этого малого, где бы он ни был. Хотя из города он убрался уже давно, это уж точно, — проворчал Джон. — Когда из Рогмонта прибудет Ральф Морин со своей поисковой партией, мы отправимся в Уонфорд и посмотрим, нет ли его там.
Гвин одним глотком допил остаток своего эля и с надеждой огляделся по сторонам в поисках Эдвина, чтобы вновь наполнить свою кружку.
— К тому времени, как мы доберемся до Уонфорда, он, конечно, удерет оттуда, но вот куда, одному Богу известно. Сейчас он может быть на полпути в Солсбери- или в Плимут, или в Бристоль.
Неста встала, чтобы подбросить дров в огонь. Камин выступал из стены и стоял на плоском основании из камней.
Дымовой трубы не было, но сухие, как порох, дрова почти не давали дыма, а тот, что все-таки был, улетучивался из помещения сквозь щели в ставнях и между половицами комнаты наверху. Усаживаясь обратно рядом с Джоном, она сделала типично женское замечание:
— Эрик ни за что не уехал бы без Мабель Фитцосберн, особенно после всех тех хлопот, которые выпали на его долю, чтобы заполучить ее. Если она отправилась с ним, то это замедлит его продвижение. Во всяком случае, всадница из нее никудышная.
Услышав это, коронер нетерпеливо вскочил на ноги, горя желанием как можно скорее отправиться в погоню за беглецом.
— Куда, черт подери, запропастился Томас? За это время он вполне мог добраться до замка ползком и вернуться назад.
Гвин спокойно откинулся на скамье, наслаждаясь новой кружкой эля.
— Он доберется туда достаточно быстро, не сомневайтесь. Но, вероятно, он поругался с шерифом. Габриэль не может собрать банду солдат по собственному почину — ему, по меньшей мере, понадобится одобрение Ральфа Морина.
Словно в подтверждение его слов, снаружи послышались крики и стук копыт. Дверь распахнулась, и Джон застонал, увидев ораву в полном походном снаряжении, которая ввалилась внутрь. Впереди выступал Ричард де Ревелль, за ним следовал констебль замка, а позади них маячили Реджинальд де Курси, Гай Феррарс и его сын Хью.
— Замечательно! — завопил его шурин. — Ты в третий раз опорочил доброе имя этих достопочтенных людей, а потом обнаружил, что виноват какой-то другой мошенник!
— И позволил этой свинье проскользнуть между пальцев в последний момент, — резко бросил лорд Феррарс.
Джон выпрямился перед ними во весь рост, с вызовом уперев руки в бока. Позже он узнал, что Феррарсы и де Курси находились у шерифа, когда прибыло сообщение Томаса. Они явились в замок пожаловаться на Джона и потребовать, чтобы юстициарий освободил его от должности коронера. Но сейчас Джон был не в настроении уступать ни им, ни кому бы то ни было.
— Послушайте, Хью Феррарс, если бы не мой секретарь, Королевский суд уже скоро примерял бы на вашу шею веревочный галстук. Давайте не будем искать виноватых — все мы проявили себя в этой истории не лучшим образом.
Ральф Морин, единственный, кто надел кольчугу, позволил себе выразить неудовольствие, услышав эти взаимные обвинения.
— Если мы сейчас не сядем на лошадей, то никогда не поймаем этого человека. Джон, я привел твоего коня из конюшни и кобылу для твоего помощника. Они снаружи.
Толкаясь, они вывалились на Айдл-лейн, где увидели Габриэля и четверых солдат рядом со своими лошадьми, под уздцы они держали еще семерых коней. На заднем плане держался Томас, сидя боком в седле на своем пони. Небо было бледным, холодно-голубым, но на улицах внезапно начал дуть ветер с северо-запада.
Не прошло и нескольких минут, как они сели на лошадей и устремились прочь от постоялого двора. Неста, Эдвин и еще кучка любопытных смотрели, как они свернули на Прист-стрит, процессию возглавляла нордическая фигура констебля, а замыкал кавалькаду маленький секретарь.
Джон скакал рядом со своим шурином, направляясь к Южным воротам.
— Пико говорил мне, что поместил свою любовь в доме в Уонфорде, — прокричал он, стараясь, чтобы его было слышно за цокотом копыт. — Сначала мы должны попытать счастья там.
Сидя на своей лоснящейся гнедой кобыле, де Ревелль казался воплощением элегантности, в развевающейся за плечами накидке из волчьей шкуры.
— Его там не будет, Джон, помяни мое слово. Но кто-нибудь может знать, куда он поехал.
Они проехали под нависшей аркой ворот, в боковой стене которых размещалась городская тюрьма, и выехали на развилку, где дорога шла на Холлоуэй и Магдалена-стрит. Свернув на последнюю, они прибавили ходу, перейдя с рыси на галоп. Мимо проносились виселицы, большей частью свободные, если не считать парочки с ржавыми перекладинами, на которых болтались два гниющих тела, и виселицы жутко поскрипывали на ветру. Томас очень отстал от остальных — их кони вырвались далеко вперед по схваченной морозом дороге, но его упорный эксмурский пони в конце концов всегда доставлял своего хозяина по назначению.
* * *
Деревушка Уонфорд находилась всего в миле от городской стены, и через несколько минут преследователи достигли ее, свернув налево с главного тракта — старой римской дороги, которая вела на Хонитон и дальше на восток. Кто-то из стражников был родом из этой деревни и знал усадьбу, принадлежавшую торговцу вином. Это был небольшой, но солидный каменный дом, с недавно покрытой свежей соломой крышей, притаившийся за деревянным забором. Хотя Уонфорд являлся частью феодального поместья, Пико построил свой дом на участке, который он выкупил у поместного лорда, не участвуя, таким образом, в феодальной жизни деревушки.
Ворота в заборе были закрыты, но не заперты. Габриэль спешился, открыл их и провел конников внутрь.
Внутри царила мертвая тишина, из двух деревянных дворовых строений не доносилось ни звука, из-под скатов крыш не курился дымок. Быстрый разведывательный рейд, совершенный сержантом со своими людьми, показал, что в усадьбе и в самом деле никого не было, даже повара или помощника конюха. Стойла в конюшне пустовали, седла исчезли. Дверь дома была заперта, и в нем не было заметно никаких признаков жизни.
Джон повернулся в седле и обратился к ехавшему сзади Гвину:
— Отправляйся в деревню и узнай, что здесь произошло.
Корнуоллец, закутанный, в потертую коричневую накидку с островерхим капюшоном, который почти полностью скрывал его непокорную рыжую шевелюру, развернул свою кобылу и выехал из ворот.
Через несколько минут он вернулся с новостями.
— Повар и прачка остались в своих избах. Их хозяин появился здесь вскоре после рассвета и сказал им, что отправляется во Францию по срочному делу. Он заплатил им жалованье и приказал расходиться по домам и ждать, пока они снова не понадобятся. После этого он уехал вместе с двумя женщинами, одна из которых приходится ему сестрой. У них были сменные лошади, все навьюченные баулами и узлами.
— Слуги больше никогда о нем не услышат, готов держать пари! — озлобленно отозвался де Ревелль. — Ты упустил его, Джон, — бросил он сердито коронеру.
Де Вулф ответил ему спокойным взглядом:
— Раз уж мы заговорили об упущенных людях, то разве не ты позволил Фитцосберну проскользнуть у тебя между пальцев?
В кои-то веки лорд Феррарс выступил на стороне Джона.
— Да, если бы вы арестовали серебряных дел мастера той ночью, как я требовал, его бы не убили. Он дожил бы до того, чтобы погибнуть от руки Хью на поединке или быть повешенным. И этому Пико не пришлось бы сейчас удирать!
И снова неразговорчивый констебль замка Рогмонт напомнил им, что они только зря теряют время.
— Если он направляется во Францию, то вполне может отплыть из Топшема. Это ближайший порт, и там же стоят корабли Джозефа, которыми он может воспользоваться.
Они повернули лошадей и выехали из ворот на дорогу. Им пришлось сделать круг, снова проехав через деревушку, чтобы, удаляясь от Эксетера, вновь попасть на дорогу, которая шла вниз по течению реки от Холлоуэя до Топшема.
Едва они скрылись за поворотом, как на дороге появился Томас. Ему ничего не оставалось, как снова послушно следовать за кавалькадой. Ветер подгонял его в спину, и он задрал голову, чтобы взглянуть на небо. Его прозрачная зимняя голубизна вот-вот должна была смениться оттенками черно-синего цвета — это с севера наползала огромная туча, закрывшая уже полнеба. Томас вздрогнул и плотнее натянул на свои сгорбленные плечи тоненькую накидку, а его пони устремился за виднеющимися вдалеке конниками.
Топшем располагался в каких-то трех милях дальше по дороге, и примерно через двадцать минут преследователи въехали на его единственную улицу, которая тянулась вдоль реки, упираясь в небольшую гавань. Здесь стоял длинный, крытый соломой склад, принадлежащий Джозефу, а ближе к кромке воды лепились многочисленные хижины, лачуги и сараи.
Каменный причал был коротким, способным вместить одновременно не более двух кораблей, но во время высокого прилива тянувшиеся по обеим его сторонам покато снижающиеся, покрытые грязью склоны Экса позволяли принимать и разгружать мелкие суденышки. В сотне ярдов поодаль, на другом берегу реки, на многие мили раскинулись поросшие камышом болотистые пустоши, за которыми вдали виднелись Эксминстер и Паудерхэм.
Ральф Морин натянул поводья, остановив коня у самого края бухты, и взглянул вниз на приземистое небольшое судно, пришвартованное у каменного причала канатами, привязанными к трем кнехтам. На палубе сидели мужчина и мальчик, занимаясь починкой парусов, и было совершенно очевидно, что в ближайшее время корабль никуда не отплывет. Констебль повернулся к Ричарду де Ревеллю и коронеру, за которыми сгрудились остальные участники погони.
— Если они отплыли отсюда, то их уже и след простыл, — крикнул он.
Гвин посмотрел на, реку. Грязная вода, бурля и пенясь, стремилась вниз по течению, хотя уровень ее был достаточно высоким, и два суденышка, стоявшие на якоре выше гавани, оставались на плаву, натягивая швартовые канаты.
— Прилив миновал верхнюю точку примерно час назад, — объявил он, затем натянул поводья своей кобылы и пустил ее рысью к дальнему концу причала. Остановившись, он приложил руку козырьком к глазам, чтобы прикрыть их от слепящего зимнего солнца, которое висело над самым горизонтом на западе, прямо над устьем реки. — Там какой-то Корабль, он идет с отливом вниз по течению. Он поднял все паруса и при таком ветре выйдет в море меньше чем через час.
Ветер и в самом деле крепчал, посвистывая на голых склонах гавани, сдувая с них в воду сухие листья и мусор; поверхность воды на реке подернулась мелкой рябью.
Джон шагом подъехал к причалу и окликнул работающую на палубе парочку:
— Что это за судно там, ниже по реке? — требовательно спросил он по-английски.
Старший из двух, седобородый моряк, непонимающе посмотрел на него, а потом перевел взгляд на юношу. Мальчик прокричал коронеру в ответ:
— Он говорит только по-бретонски, сэр. А судно называется «Святой Нон».
Джон мгновенно перешел на западное валлийское наречие, которое практически ничем не отличалось от бретонского.
— Оно везет шерсть в Сен-Мало, сэр. Хотя шкипер был совсем не в восторге от того, что пришлось отплыть в такую погоду! — Он поднял голову и ткнул в небо своей огромной матросской иглой. Все, кто его слышал, последовали его примеру и обратили взоры к небесам. Зловещая мрачная туча уже добралась до зенита, и северная половина неба потонула в непроглядном мраке. Налетающий резкими порывами пронзительный ветер принялся швырять в них снежной крупой пополам с дождем.
— Он взял с собой пассажиров, добрый человек? — задал вопрос и шериф, не желавший уступать пальму первенства в этом деле своему зятю.
Поскольку он не говорил по-бретонски, отвечать пришлось мальчику.
— Да, сэр, торговца вином и двух леди. Вот почему Мэтью, шкипера и владельца, удалось убедить отплыть.
— Что ты хочешь сказать — «удалось убедить»? — прокричал де Ревелль.
Мальчик быстро заговорил со стариком, который хитро оскалился и многозначительно постучал себя пальцем по носу. Парнишка обернулся к шерифу.
— Деньги, сэр. Торговец вином предложил шкиперу большие деньги. Он сказал, что ему срочно необходимо переправиться через Ла-Манш:
Ричард де Ревелль, в свою очередь, повернулся к своим спутникам.
— Он на борту того корабля, черт бы его побрал. Мы можем что-нибудь сделать? — Шериф с трудом сдерживал бешенство, ведь добыча ускользнула у него из-под носа в самый последний момент.
Все посмотрели на Гвина, единственного среди них, кто имел опыт мореплавания. Он снова бросил взгляд в низовья реки, где «Святой Нон» с каждым мгновением уменьшался в размерах, и покачал головой.
— Ни малейшего шанса, разве что кто-нибудь сможет убедить шкипера бросить якорь, пока корабль еще не достиг устья реки.
— Есть ли надежда, что всадник на быстром коне сможет перехватить его до того, как он выйдет в открытое море? — нетерпеливо спросил коронер.
И снова на лице Гвина отразилось сомнение.
— Ветер дует ему прямо в корму, так что корабль идет полным ходом, да еще отлив помогает ему. Хотя эти купеческие корабли, в сущности, не слишком ходкие старые корыта, в таких условиях он не уступит в скорости лошади, идущей рысью.
Шериф в отчаянии перевел взгляд на удаляющееся судно.
— А что, если лошадь поскачет галопом? Морин, пошли своего лучшего всадника вниз по берегу реки, пусть он попытается приблизиться к кораблю на расстояние слышимости и прикажет ему остановиться. Ты понял? — заревел он. — Мне плевать, если он загонит коня. Останови этот корабль!
Констебль Рогмонта, чертыхаясь про себя, поскольку считал это бесполезной затеей, решил попытать счастья сам, а не посылать стражника. Он вонзил шпоры в бока своего огромного чалого жеребца и помчался по дороге, которая вилась вдоль восточного берега реки по направлению к далекому Эксмуту. Через несколько минут он скрылся из виду за низкорослым чахлым кустарником и карликовыми деревьями, росшими по обочинам дороги.
Когда он ускакал, появился на своем пони Томас де Пейн и присоединился к остальным. Он успел расслышать, как Гвин проворчал:
— Бесполезно. Ему ни за что не заставить шкипера лечь в дрейф, даже если и удастся приблизиться на расстояние слышимости.
Феррарс, который, так же как и шериф, горел желанием заполучить Пико, попытался продемонстрировать оптимизм.
— Устье реки очень узкое, ширина канала между Даулишем Уорреном и Эксмутом не превышает нескольких сотен шагов.
Длинная песчаная коса, поросшая травой и кустарником, далеко протянулась от западного берега, оставив Эксу узенький проход между собой и противоположным берегом.
На Гвина слова Феррарса не произвели впечатления.
— Даже если констеблю удастся привлечь их внимание, ему не перекричать ветер, чтобы его услышали на воде. Да и, в конце концов, может статься, что шкипер не захочет ложиться в дрейф. Это может быть очень опасно, рядом с отмелью, да еще во время отлива и при таком-то ветре.
— Особенно если ему заплатили приличную сумму, чтобы он не останавливался, — цинично прибавил коронер.
Поскольку им больше ничего не оставалось делать, всадники проехали к дальнему концу гавани и сгрудились с подветренной стороны склада, ища укрытия от безжалостного ветра и усиливающегося дождя со снегом. Оттуда они могли видеть белый парус «Святого Нона», который находился теперь от них на расстоянии добрых трех миль, приближаясь к устью реки. Хотя, как справедливо заметил Гвин, корабль был коротким и широким, с единственной мачтой и напоминал, скорее, бочонок, он буквально вспенивал воду, зарываясь носом в волну благодаря штормовому ветру, наполнявшему его паруса.
Реджинальд де Курси осадил свою лошадь, со смешанным чувством следя за удаляющимся судном.
— Хотя я очень сожалею о том, что этот хитроумный малый удрал, должен сказать, что его следует поблагодарить за то, что он избавил мир от присутствия того негодяя, который стал причиной гибели моей дочери, — сказал он, словно бы про себя.
Рядом с ним непривычно трезвый Хью Феррарс что-то нечленораздельно пробормотал в знак согласия.
— Может он оказал нам всем услугу в конце концов, хотя я лично предпочел бы прикончить эту свинью Фитцосберна на поединке, после того, как он предстал бы перед судом.
Пока они не сводили глаз с устья реки, а над головами у них угрожающе темнело небо, уже почти полностью скрытое надвигающимся с севера грозовым фронтом, позади них раздался чей-то голос.
На дороге, ведущей из деревни, показалась высокая фигура, закутанная в плащ с капюшоном, полы которого безжалостно трепал ветер. Это был Джозеф из Топшема, которому только что рассказали об их приезде.
— Матерь Божья, что здесь происходит? — вскричал он, подходя вплотную к стремени коронера.
Джон объяснил, что происходит и что они пытаются арестовать Эрика Пико, друга и компаньона Джозефа. У коронера мелькнула было тень подозрения, что здесь не обошлось без участия старого купца, но он быстро отогнал ее, зная добродетельность, честность и открытость Джозефа.
Старый торговец побледнел как смерть, услышав столь жуткие подробности. Он ухватился за седло Джона, чтобы не упасть, и на глазах его выступили слезы.
— Не могу поверить! Он приехал нынче утром, причем заранее договорился о своем отплытии на «Светом Ноне» с сегодняшним отливом. Он сказал, что хочет отвезти Мабель в гости к своему семейству на виноградники Луары — и его сестра специально приехала, чтобы сопровождать их.
Джон снова перевел взгляд в низовья реки на смазанное белое пятнышко, в которое теперь превратился корабль.
— Похоже, его желание исполнилось, Джозеф.
Они прождали еще полчаса, пока паруса «Святого Нона» стали совсем неразличимыми на фоне пелены дождя со снегом, который обрушился на долину Экса с небывалой силой.
— Теперь Ральф Морин ни за что не сможет приблизиться к кораблю на расстояние слышимости, — заявил Гвин, испытывая мрачное удовлетворение от того, что его навигационное пророчество сбылось.
Джон так пристально всматривался вдаль, что у него заболели глаза. Он всем телом подался вперед, словно стремясь выиграть у удаляющегося корабля еще хотя бы несколько дюймов.
— Хотел бы я иметь волшебную подзорную трубу, чтобы поближе рассмотреть, что там делается, — размечтался он. — Тогда я мог бы увидеть лицо Пико над бортом корабля и понять, сожалеет ли он о содеянном или радуется тому, что ускользнул от нас. — Он вздохнул и развернул Брана, чтобы следовать за остальными, которые уже направлялись сквозь разыгравшийся ураган обратно в Эксетер. Ветер был так силен, так резал глаза, что вскоре у всадников потекло из носа.
В эту ночь над Нормандией и Западными графствами пронеслась самая страшная за последние сорок лет буря, сорвавшая крыши с тысяч домов и повалившая колокольню церкви Святого Клемента в Эксетере.
На следующий день берега Ла-Манша усеивали обломки потерпевших крушение кораблей и тела погибших несчастных моряков.