"Кровные враги" - читать интересную книгу автора (Робб Кэндис)

4 Нахальная дама, робкий кавалер

День Святого Мартина, 11 ноября, был праздником, который почти не вызывал радости у архиепископа Торсби. С возрастом ему все меньше и меньше нравился ноябрь с его сумеречными днями. Особенно не любил Торсби ноябрь в Йорке. Обычно ему удавалось задерживаться в Виндзоре до весны, но в этом году несколько архидиаконов повели себя не лучшим образом, и он счел разумным переехать к ним поближе. Беда заключалась в том, что все эти служители церкви оказались впутаны в убийство.

Но праздник был омрачен не полностью. Гилберт Ридли сделал весьма щедрый подарок на строительство придела Святой Марии в соборе, одного из детищ Торсби, самого близкого его сердцу. Принимая во внимание размер дара, самое меньшее, что мог сделать Торсби, — пригласить щедрого прихожанина отобедать.

Архиепископ беспокоился насчет предстоящей встречи; он впервые должен был увидеться с Ридли после убийства Уилла Краунса, и гость наверняка к этому времени уже знал, что Торсби не приложил никаких усилий к поиску убийц Краунса, если не считать поверхностного расследования, которое провел Арчер. Гилберт Ридли был вправе попросить объяснений.

Все-таки Ридли не мог быть чересчур разгневан, раз пожертвовал такую значительную сумму на придел, который воздвигал Торсби…

К сожалению, Арчер ничего не разузнал. Даже Мартин Уэрдир, посредник между Ридли и Краунсом, ускользнул от него. Как сквозь землю провалился.

Торсби принялся вышагивать по комнате. Ничего хорошего. Он был вынужден признаться, хотя бы только самому себе, что от расследования убийства Уилла Краунса его отвлекла ситуация, сложившаяся в королевском замке Шин.

Когда Торсби прибыл в Виндзор, его ждал приказ короля — хотя и сформулированный как просьба — отправиться в Шин и сопровождать королеву Филиппу в Виндзор. Питая глубокую и прочную любовь — разумеется, благоговейную — к королеве Филиппе, Торсби был счастлив услужить.

Но некая новая фрейлина испортила архиепископу все удовольствие. Наглая выскочка из семейства разбогатевших торгашей, семнадцатилетняя Элис Перрерс, оскорбляла Торсби одним своим присутствием в королевских покоях. Востроглазая, грубоватая на язык, нарушавшая покой замка своим смехом, Элис Перрерс необъяснимым образом сумела стать любимицей королевы.

А когда свита прибыла в Виндзор, Торсби с отвращением обнаружил, что король Эдуард в восторге от неприкрытых попыток Элис Перрерс обольстить его. Но это еще были пустяки по сравнению с тем, что открылось архиепископу позже.

На второй день пребывания в Виндзоре Торсби получил приглашение от короля Эдуарда разделить с ним трапезу в его личных покоях. Элис Перрерс тоже оказалась приглашена. Она явилась в глубоко декольтированном, облегающем платье из мягкой, тонкой шерсти. Когда она повернулась и присела в поклоне перед королем, Торсби стало ясно по ее силуэту и по тому, как она придерживала руками живот, что эта женщина носит ребенка.

Архиепископ лишился дара речи. Простолюдинка. Даже не красавица. С виду такая же невзрачная, как и королева, но лишенная малейшей толики добросердечия, отличавшего супругу короля. Тем не менее, судя по тому, каким благосклонным вниманием ее одаривал король, Элис Перрерс была явно у него в фаворе. Простолюдинка приглашена на ужин к королю, к тому же ей позволено выставлять напоказ своего бастарда — ибо Торсби знал, что она не замужем.

Торсби решил выяснить все, что можно, насчет этой особы.

Узнать удалось очень мало.

«Чумное дитя», как называли рожденных во время первого мора, случившегося в Англии, она тогда же осиротела. Ее родственники заплатили семье торговцев, чтобы те воспитали девочку. А затем, несколько лет тому назад, дядюшки решили вернуть Элис в лоно семьи и, обучив как следует, представить ко двору. Денег за Элис давали немного — впрочем, вполне достаточно, чтобы привлечь респектабельного мужа, — но учение ей впрок не пошло, судя по дерзким замечаниям, к тому же манеры ее все равно выдавали воспитание в торгашеском доме. Торсби презирал эту девицу.

В его положении было не совсем прилично осведомляться у придворных, каким образом дядюшки Перрерс купили благосклонность королевы, но как лорд-канцлер Торсби имел доступ ко всем юридическим документам. Он велел своему секретарю, брату Флориану, тщательно просмотреть все бумаги на предмет упоминания в них имен Краунса и Перрерса.

Брат Флориан отчитался: Краунс действительно оказался младшим служащим в компании Голдбеттера; его имя попалось в документах всего лишь раз — он доставил в королевский суд письмо, написанное Ридли в защиту Голдбеттера. Имя Перрерс в королевском архиве отсутствовало.

— Однако, — заметил с самодовольной улыбочкой брат Флориан, — в Лондоне всем известно, что эта самая Перрерс вынашивает королевского бастарда.

— Святые небеса. — Торсби недоверчиво уставился на Флориана. — Как он мог выбрать такое создание? Унизить королеву таким… Невозможно. Ты уверен?

— Это подтвердили мои самые надежные осведомители.

Архиепископу показалось, будто мир перевернулся с ног на голову. Не переставая думать о Перрерс и убедившись, что Краунс был всего лишь незначительным служащим в компании Голдбеттера, Торсби потерял интерес к убийству Краунса, велев занести его в архив как обычное ограбление.

Но остался ли Ридли доволен таким решением?

Когда Микаэло привел Гилберта Ридли в зал, Торсби в смятении уставился на торговца. Архиепископ помнил Ридли как дородного человека, настоящего толстяка. Но сейчас перед ним стоял бледный и худой мужчина. Истощенный, с обвисшими щеками и плохим цветом лица, как бывает у тех, кто перенес тяжелую болезнь.

— А я и не знал, что вы болели, — сказал Торсби.

Ридли покачал головой и присел у стола.

— Нет-нет, я не болел. Во всяком случае болезнью это считать нельзя. Я… — Ридли вздохнул, проведя по лицу рукой, унизанной кольцами. — Мне трудно было смириться со смертью друга. Вы помните. Уилл Краунс. Убит прямо здесь, возле собора. Зарезан. — Ридли удрученно замолк.

Торсби кивнул.

— Разумеется, я помню, что случилось с Уиллом Краунсом. — Заметив, как задрожала рука гостя, когда тот подносил к губам бокал с бордо, Торсби решил успокоить его. — Мне жаль, что наше расследование ни к чему не привело. О жизни Уилла Краунса почти ничего не известно, и, видимо, врагов у него не было.

— Не сомневаюсь, вы сделали все, что могли. Я не сумел ничем помочь вашему человеку, Арчеру. Уверяю вас, я преисполнен благодарности за ваше старание найти убийц.

Ридли улыбнулся архиепископу какой-то странной приторной улыбкой. Торсби подумал, что, похоже, этот человек приблизился к Богу через смерть своего друга. Обрел милосердие и смирение, две благодати, которых прежде ему, к сожалению, не хватало.

— Мы сделали все, что могли, — подтвердил Торсби.

Ридли кивнул.

— У нас с Уиллом… Впрочем, вы знаете о нашем деловом партнерстве. Мы были молоды, полны надежд и думали, что нас ждет успех. И мы действительно преуспели. Без Уилла ничего бы этого не случилось. В отличие от меня, он умел разговаривать с людьми. Мягкий голос, манеры, внушавшие доверие. — Ридли сделал большой глоток вина. В его глазах сверкнули слезы.

— Нам не удалось найти фламандца, который служил у вас посредником, Мартина Уэрдира, — сказал Торсби. — Подозреваем, в Йорке он живет под другим именем.

— Вряд ли он вообще теперь появляется в Йорке. Ему здесь нечего делать.

Торсби согласился.

— Никто по доброй воле не отправится на север. Сюда ездят только по приказу.

Ридли покачал головой.

— Позвольте возразить. Я всегда с нетерпением ждал, когда попаду домой. Мне не хватало этих болот, вереска, тихих зимних снегопадов, первых морозов, когда земля скрипит под ногами.

— Мой дорогой друг, как поэтично вы отзываетесь об этой пустоши…

— Для меня это не пустошь. Вы рассуждаете как южанин. Но вы, кажется, родились в Озерном крае?

Торсби нахмурился.

— Что-то не припомню, когда я вам рассказывал о своей семье. — Ему не нравилась фамильярность.

Ридли почтительно склонил голову.

— Я предлагаю вам большую сумму на то, что вскоре, как я слышал, станет вашей усыпальницей. Мне хотелось все разузнать о вас, убедиться, что именно так следует отблагодарить Господа за мое благоденствие.

Они молчали, пока Мейви, кухарка, расставляла перед ними тарелки с едой.

Торсби, полагая, что разговор может коснуться убийства Краунса, попросил Мейви обслужить их за ужином. Он ей доверял.

На глазах у архиепископа Ридли достал кисет и добавил в вино щепотку какого-то порошка. Мейви, терзаемая любопытством, проходя мимо, как бы ненароком потянула носом и тут же поморщилась.

— Что вы подмешиваете в свое вино? — поинтересовался Торсби.

Ридли передернуло, когда он осушил бокал и вытер рот.

— Это укрепляющее средство, им пичкает меня жена с середины лета. Отвратительный вкус, но она надеется, что снадобье успокоит мои нервы и желудок. Недавно она чуть смягчила его вкус, но все равно лекарство омерзительное. Я его принимаю, лишь бы ублажить Сесилию. Должен признаться, меня несколько тревожит то, что одежда на мне с каждым днем становится свободнее.

Мейви поставила второй графин с вином возле Ридли и бросила взгляд на талию гостя, плотно перехваченную красивым ремнем. Торсби проследил за ее взглядом и кивнул.

— Хорошая форма, но дорого обошлась. Вероятно, вам следует переговорить с аптекаршей, что торгует неподалеку от вашей гостиницы. Люси Уилтон знает свое ремесло.

Ридли покачал головой.

— Сесилия может обидеться.

— Даже если новое лекарство поможет?

— Этого никто не может гарантировать.

Мейви исчезла.

— Что ж, ешьте вдоволь, — посоветовал гостю Торсби. — На зиму следует поднакопить жирку.

Ридли хмыкнул и налил себе еще вина.

— Даже мой ювелир выиграл оттого, что я похудел, — я заказал ему уменьшить все свои перстни.

Торсби посмотрел на пальцы гостя, все в кольцах, и вспомнил рассказ Арчера о безрассудстве Ридли, рискнувшем отправиться в дорогу, даже не сняв украшений.

— Полагаю, вы не выставляете напоказ свои драгоценности на чужбине, во время путешествий?

Ридли поднял левую руку, пошевелив пальцами. Большие каменья — жемчуг и лунный камень, тяжелая золотая оправа.

— Капитан Арчер счел меня глупым павлином, когда встретил на дороге. С тех пор я веду себя более осторожно. Но здесь, в городе, мне важно произвести впечатление человека богатого, не чуждого роскоши, это хорошо для дела.

— Но только не на улицах, надо полагать.

Ридли пожал плечами.

Какое-то время они ели молча, потом Ридли начал выведывать у архиепископа дворцовые новости.

— Поговаривают, будто новая фрейлина завоевала сердце короля.

Торсби поморщился. Даже здесь выскочка Перрерс умудрилась испортить ему настроение.

— В последнее время я посещаю двор только по долгу службы, как канцлер.

Ридли отказался от попыток что-либо выведать.

После обеда, когда они сидели у камина, потягивая бренди, Торсби наконец заговорил о деле.

— Вы предлагаете большую сумму для моего придела Святой Марии, Ридли. На такие деньги можно купить красивый витраж. Даже два. Так обычно и делают, когда пожертвование настолько велико. Подберем подходящую историю какого-нибудь святого, которого изобразят с вашим лицом, а у женской фигуры второго витража будет лицо вашей жены, в уголке вставим ваш семейный герб или ваше имя и принадлежность к гильдии, что-нибудь в этом роде.

Ридли покачал головой.

— Я совершенно не хотел привлекать внимание к своей особе. Я хочу, чтобы Бог знал: мое пожертвование идет от сердца, никакая это не взятка.

Торсби откинулся на спинку, внимательно разглядывая собеседника, в котором не узнавал прежнего Ридли.

— Откуда такая щедрость? — тихо поинтересовался он.

Ридли раскраснелся.

— Вы не хотите принимать мой дар?

— Дело не в том. Просто сумма очень велика. И я чувствую… простите, что говорю об этом, но вы так сильно переменились… я чувствую, вас что-то гнетет. Вы ведь это делаете не в искупление греха? Вас что-то беспокоит?

— Святые небеса, ваша светлость, — воскликнул Ридли, вскакивая. — Если бы я знал, что мои деньги вызовут столько подозрений, я бы никогда их не предложил!

— Прошу вас, друг мой, присядьте. Вы должны меня простить. Но этот придел важен для меня. Когда-нибудь меня там похоронят. И я хочу, чтобы его создание не вызвало никаких нареканий. Я не могу допустить, чтобы в него вкладывались деньги сомнительного происхождения.

— Эти деньги добыты честным трудом. Если угодно, они символизируют мою преданность и то, что со смертью Уилла я осознал, насколько благословенна жизнь и насколько она может быть коротка. Я должен сделать это пожертвование, прежде чем смерть застигнет меня врасплох.

Торсби отлично его понимал.

— Прошу меня простить.

Он предложил Ридли еще бренди. Гость с удовольствием согласился.

— Я о многом сожалею в своей жизни, ваша светлость, но сознаю, что никакие пожертвования на церковь уже не могут ничего исправить.

— О чем же вы сожалеете?

Ридли секунду помолчал.

— Я отдал дочь человеку, который, как я теперь понимаю, недостоин ее. Если бы только можно было исправить эту ошибку.

Торсби улыбнулся.

— Отцы часто такого мнения о мужьях своих дочерей.

Ридли вспыхнул.

— Не обращайте в шутку мое искреннее признание.

— Снова прошу простить меня, — сказал Торсби. — Есть ли надежда аннулировать брак?

— Нет. Этот брачный союз не подлежит расторжению. — Ридли устало провел пальцами по векам. — Ко всему прочему мой зять оказался последним глупцом. Говорит всем направо и налево, что вскоре станет рыцарем, но даже пальцем не пошевелил, чтобы заработать рыцарское звание. Он ведь не дипломат, не воин. И сражаться он может только с моей Анной.

— Мне очень жаль. — Торсби видел, как дрожит рука Ридли, в глазах которого читалась боль. — Нет, мне больше чем жаль. Я скорблю о вас и вашей семье.

Ридли, сделав глоточек бренди, тяжело вздохнул.

— Итак, значит, ваша усыпальница будет располагаться в приделе Святой Марии, — сказал он, меняя предмет разговора. — Как получилось, что вы выбрали это место?

Торсби не сразу ответил, несколько растерявшись от такого быстрого перехода на другую тему.

— Как я сделал этот выбор? Э-э, во время молитвы к Святой Деве мне был дан знак, и я сразу понял, что мое призвание — церковь.

— Разве вы не младший сын?

Торсби улыбнулся.

— Да, но до тех пор я успел стать весьма полезным для королевского двора и быстро продвигался наверх. Я бы все равно наверняка занял прочное положение среди придворных. — Торсби уставился в огонь. — Хотя в наши дни возвыситься при дворе не такая уж большая честь — это стало слишком легко.

— Так, может быть, моему зятю есть на что надеяться? — с улыбкой поинтересовался Ридли.

А потом он вдруг довольно громко отрыгнул. Торсби даже перестал всматриваться в огонь и поднял на него взгляд. Ридли покраснел.

— Прошу прощения, ваша светлость. — Он снова отрыгнул.

— Может быть, ужин виноват?

— Нет. Каждый вечер одно и то же. Это длится уже несколько месяцев.

— Даже несмотря на снадобье вашей жены?

Ридли кивнул.

— Знаете, иногда у меня возникает подозрение, что в некотором отношении мне даже стало хуже от ее помощи. Но в последнее время мы достигли с ней шаткого мира в наших отношениях, и мне никоим образом не хотелось бы его нарушить.

— Выпейте бренди, надеюсь, это поможет вам переварить пищу.

— Очень мягкий напиток. Очень мягкий. — Ридли состроил гримасу, пытаясь подавить очередной приступ изжоги, и поднялся. — Ваша светлость, думаю, пора и честь знать. Завтра мне предстоит долгое путешествие, а я, как сами видите, уже не так крепок, как раньше.

Торсби довел Ридли до дверей. Мейви подала гостю накидку.

— Не хотите, чтобы мой секретарь, брат Микаэло, проводил вас до гостиницы? — предложил архиепископ.

Ридли выглядел смущенным.

— В этом нет нужды. В самом деле. Я привык ходить один. Да и до таверны рукой подать.

Торсби пожалел, что так легко уступил, когда на следующее утро архидиакон Йоханнес наткнулся на тело Ридли во дворе собора.

— Я не раз слышал, что перерезанное горло называют омерзительной улыбкой смерти, — сказал Йоханнес с пепельно-серым лицом. — Мне тоже так показалось. Глаза уставились в небо, губы посинели, а под ними образовались еще одни губы — сатанински кровавые… — Его передернуло. — А вместо правой руки — обрубок.

Торсби подвел Йоханнеса к стулу.

— Присядь. Микаэло сейчас принесет бренди. Прости, что заставляю тебя говорить об этом. Но на левой руке Ридли остались два кольца?

Йоханнес кивнул.

Тем же утром, чуть позднее, каменщики, работавшие на строительстве придела Святой Марии, нашли окровавленную тряпку, но ни руки, ни драгоценных колец в ней не было.

Архиепископу Торсби это не понравилось. Он понял, что ни о каком совпадении не может идти речь. Очевидно, руку Краунса подбросили в комнату Ридли прошлым летом в знак предупреждения. Напрашивался вывод: кому теперь доставили руку Ридли? Торсби послал за мэром. Судебным приставам и городской страже было приказано соблюдать особую бдительность и сообщать любые новости об отрубленной руке, пусть даже неподтвержденные слухи.

Торсби решил, что не повторит ошибки, позволив убийце снова ускользнуть. И послал за Оуэном Арчером.