"Княжеские трапезы" - читать интересную книгу автора (Сан-Антонио)

27

Обряд крещения должен был совершить епископ, предварительно проведя с Эдуаром подготовительные религиозные беседы, необходимые для столь торжественного случая. Сначала Эдуар оробел. Епископ был суровым семидесятилетним старцем, с бледным лицом и глухим голосом. Казалось, что его пристальный взгляд проникает в самую душу. Он принадлежал к той категории людей, для которых вера была единственным смыслом жизни, а безбожие причиняло ему глубокие страдания. Но, познакомившись ближе с прелатом, Эдуар оценил подлинный гуманизм этого человека, лицо которого выражало скорбь и печаль.

В течение часа епископ полностью завоевал сердце Эдуара. Князь полюбил его за то мудрое спокойствие, с которым прелат выслушал необычную, полную приключений историю его жизни. Он не проявил ни удивления, ни тени превосходства, воспринимая вещи такими, какие они есть. В его отношении к Эдуару была лишь радость пастыря, принимающего еще одного заблудшего в свою паству.

Когда епископ задал несколько вопросов Эдуару из катехизиса, то был поражен его сумбурными, беспорядочными ответами. Князь признался ему, что все свои знания он черпал из катехизиса семидесятилетней давности. Он даже не мог вспомнить дату издания, так как в книге не хватало первых и последних страниц. Эдуар показал книгу епископу, чем очень его растрогал.

— Оставьте ее себе! — предложил князь. — Это почти уже библиографическая редкость.

Старик отказался.

— Вы должны ее сохранить, сын мой, так как эта небольшая книга — тот камень, на котором была воздвигнута ваша вера. А я глубоко убежден, что вы человек верующий. Доказательство и пример тому — ваша жизненная позиция, о которой вы мне рассказали.

Эдуар не совсем был уверен в справедливости этих слов, но дал себе обещание заняться размышлениями о вере чуть позже, когда не будет столь велик соблазн плотских искушений.

Церемония крещения состоялась в жаркий летний полдень, в одной из церквей Женевы в присутствии немноголюдной черногорской знати и обитателей замка. Этот обряд, совершаемый над молодым человеком, был очень трогательным. Все присутствующие прослезились, даже безбожница Розина, абсолютно невежественная в вопросах религии.

Епископ произнес волнующие и прекрасные слова о человеке, который, возможно, станет правителем Черногории. Вторая часть его проповеди была посвящена человеку вообще. Он голым приходит в этот мир, укореняется в жизни и остается одиноким и одновременно многочисленным.

Когда Эдуар ощутил струи холодной воды на своих волосах, потом на лбу, он задал себе вопрос: а не смешно ли он выглядит со стороны? Тогда он поднял глаза и встретился со спокойным взглядом епископа. И то, что он в них увидел, навело его на мысль, что, вероятно, умерщвление плоти придумано не зря, ибо оно придает ту внутреннюю силу, которая помогает человеку претерпевать все невзгоды и лишения. Приобщение к религии — это прежде всего суровые узы, бремя ответственности, требующее мужества и самоотречения.

Епископ хотел вытереть лоб и волосы князя.

— Не нужно, Ваше преосвященство, — прошептал Эдуар. И он закрыл глаза, чтобы лучше ощутить холод крещения.

Итак, в течение короткого времени Эдуара приобщили к традициям этого крошечного двора в изгнании; он изучил историю своей страны; его окрестили, привили ему более благородные манеры, исправили погрешности в языке, его матери пожаловали титул. Однако князю предстояло сделать еще очень многое: в первую очередь, изучить свой родной язык — язык Черногории, столь похожий на македонский. Эдуара этому могли обучить лишь двое: его бабушка и герцог Гролофф, остальные обитатели замка были иностранцами. Но преклонный возраст был несовместим с преподавательской деятельностью. Гертруда начала поиски учителя, рассылая объявления в газеты. Но все было безрезультатно. Тогда подключилась предприимчивая Элоди Стивен и в короткий срок нашла преподавателя и привезла его в замок. Им оказался музыкант из оркестра Дмитрий Юлаф, который согласился обучить князя этому мало распространенному в Европе языку.

Преподаватель напоминал Дракулу, своего соотечественника. Он был высокий, смуглый, с изможденным лицом и бородой странного голубоватого цвета. Взгляд его запавших глаз казался более мрачным из-за густых нависающих бровей. В складках вокруг рта притаилась горечь. Его повседневная одежда была старая, поношенная, лоснилась на сгибах рукавов. В замок он пришел в «парадной форме»: серые брюки в полоску, пиджак от смокинга с отпоротыми шелковыми бортами, белая сорочка, а дополнял все это жалкий старенький галстук-бабочка. У него было сходство не только с Дракулой, но и с безработным официантом. Безобразные клыки превращали его улыбку в хищный оскал.

Элоди потребовала, чтобы уроки начались сразу же по возвращении князя из Парижа, где, по решению семейного совета, он должен был заняться своим гардеробом.

Розина умирала от скуки, несмотря на все волнующие и радостные события, которые ей пришлось пережить. Было решено, что она уедет вместе с Эдуаром, он довезет ее до строительного участка, а потом уже разыщет Элоди. Розина подписала все документы не глядя; она писала декларации по заранее подготовленным черновикам. Она также обещала в случае необходимости переслать бумаги с завизированной ею подписью.

Розина уезжала герцогиней, но это не вызывало у нее никаких эмоций. Когда неожиданно попадаешь в мир волшебной сказки, то быстро привыкаешь к чудесам. Она была слишком трезвомыслящим человеком, чтобы воспринимать случившееся с нею не иначе как забавную историю, над которой однажды вечером они позабавятся вместе с Фаусто, с наслаждением уминая колбасу с бумажных тарелок.

Перед их отъездом у княгини состоялась с внуком беседа.

— Эдуар, ты собираешься потратить огромную сумму на свой гардероб. Есть ли у тебя деньги?

Князь признался, что его единственным капиталом были коллекционные машины устаревших моделей. Но в настоящий момент все его деньги были израсходованы.

— Я так и думала, — сказала княгиня, — и поэтому я тебя обеспечила кредитной карточкой «Америкэн экспресс». Тебе только остается подписать этот бланк.

Эдуар порывисто обнял бабку. Деньги для него не были главным в жизни, но тем не менее жест Гертруды свидетельствовал о любви и заботе.

В отсутствие Розины работы на строительном участке не велись; Фаусто, которого она предупредила по телефону о своем приезде, оставил лаконичную записку на дверях вагончика: «Сиводня вечором не могу. Обисню. Цылую. Ф.»

Она расплакалась. Эта безграмотная записка на французском убила в ней всю радость возвращения.

Простившись с матерью-герцогиней, Эдуар поехал к себе в гараж. К его удивлению, тот оказался открытым. Наджиба в огромных резиновых сапогах, в которых тонули ее ноги, мыла машину. Увидев Эдуара, девушка выронила шланг и бросилась князю на шею.

— Я чувствовала! Я чувствовала! — задыхалась она от счастья. — Сегодня утром, проснувшись, я уже пережила эту встречу, я все себе так и представляла.

Эдуар нежно ее обнял. Но от девушки дурно пахло, и ему стало неприятно.

— Селим здесь?

— Вот он!

Банан заваривал глушитель. Сноп искр потрескивал и отражался в стеклах его огромных защитных очков.

Князь приблизился к пареньку сзади и положил ему руку на плечо. Банан повернулся, и все его перепачканное лицо засияло. Он отключил сварочный аппарат.

— Это невероятно! — сказал он. — Сестренка предсказала сегодня утром твой приезд!

— Давай откроем школу ясновидения! — пошутил Эдуар. — Значит, ты решил?

— Мы остались без единого су.

— А Наджиба не боится, что опять появится эта маленькая сучка?

— Наоборот, она хочет, чтобы подонки вернулись.

Глагол «вернуться» кольнул Эдуара, так как он свидетельствовал о том, что эти ребята считали себя здесь хозяевами.

— Я разговаривал с этой тварью до отъезда и обрушил на нее целый шквал угроз, но не знаю, насколько я был убедителен.

— Если они вернутся, я готов к бою, — с яростью заявил Селим.

Он подошел к стене, снял с гвоздя старую робу, под ней оказалось охотничье ружье, к которому он припаял ствол.

— Здесь внутри патроны, нашпигованные дробью, — объявил он с гордостью. — Первому, кто дотронется до моей сестры, я прострелю ноги.

— Не играй в хреновые игры! — проворчал Эдуар. — Где ты раздобыл ружье?

— Я его умыкнул у старика, путевого обходчика. Я ему ремонтировал «селтакар гратос». Когда я привел его машину в гараж, старика не было. Это ружье ржавело в куче тряпья; я уверен, что он и не заметил его исчезновения. Я потратил много времени и сил, чтобы привести его в порядок.

Эдуар скорчил гримасу.

— Я боюсь оружия, — сказал он.

— А я, — взорвался Селим, — боюсь банды подонков, которые могут еще раз отправить мою сестру в больницу.

Эдуару нечего было возразить, и он повел их обедать в ресторан. Молодые люди ели с большим аппетитом. Сидя напротив князя, Наджиба не сводила с него глаз.

— Ты очень изменился, — сказала она.

— В худшую или лучшую сторону?

— Ты стал другим.

Эдуар больше не задавал вопросов. Теперь Наджиба, естественно, обращалась к нему на «ты». Вдруг Банан положил вилку на стол.

— Ох, — вздохнул он, — я должен тебе сообщить печальную новость, Дуду!

Это не было телепатией, но Эдуар внезапно понял, о чем ему хочет сказать Банан.

— Она умерла?

— Позавчера. Ее уже похоронили.

— Почему ты мне об этом не сообщил?

— Я узнал сам только после похорон.

— Я думаю, что плохие новости могут подождать, слава Аллаху!

Князь ощутил щемящую пустоту и страшную печаль. В памяти возник образ Эдит на похоронах ее мужа, а затем чуть позже, в день, когда он пришел к ней и они стали любовниками. Ему нравилось повторять и говорить ей это слово.

Все события в его памяти вспыхнули с внезапной четкостью. Он как бы обрел власть над утраченным временем и заново переживал свою любовь.

Банан с уважением отнесся к его горю. Он ел и пил молча. Наджиба продолжала пристально, с обожанием, смотреть на князя.

— Ты теперь пьешь спиртное? — чуть слышно спросил Эдуар, видя, как она подносит к своим губам бокал с вином.

— А мне плевать, — ответила Наджиба, — и мои дети тоже когда-нибудь будут пить.

Эдуар выпил за ее здоровье, еле сдерживая слезы. Горечь утраты сдавила горло, и он вышел из-за стола, процедив сквозь зубы свои извинения. Князь смотрел на Сену, воды которой в этот вечер казались ему мрачными и печальными. Около берега плавали щепки и грязь.

Здесь в последний раз в кабачке Шарика он ужинал с Эдит вместе с матерью и Фаусто. Эдит выглядела счастливой. Грязная вода Сены текла с обманчивой беспечностью, унося пену и отблески огней. Вид, который ему когда-то напоминал пейзаж Моне, открывавшийся на другой, противоположный берег Сены, теперь был обезображен зданиями из бетона, окрашенными в немыслимые дикие тона.

Позади себя Эдуар услышал мягкий стук, оглянулся и увидел Наджибу. Она прилипла к его спине, обняла его за талию, как это обычно делают спутницы мотоциклистов, цепко держащиеся за своих отчаянных рыцарей. Девушка потеряла всю прежнюю скромность и вела себя словно любовница.

Это объятие было неприятно Эдуару. Он повернулся и попытался мягко высвободиться, чтоб не задеть ее самолюбие. У князя было подспудное желание поцеловать девушку, приласкать ее упругую грудь, которая всегда так его возбуждала. Но противный запах, исходящий от нее, оттолкнул Эдуара.

— Пойдем заканчивать обед, — сказал он.

Когда они подъехали к гаражу, там их ждал полицейский, который изо всех сил барабанил в закрытую дверь. Его мотоцикл, сверкающий хромом, словно только что выехал из автосалона.

— Вы меня ищете? — поинтересовался князь.

У полицейского было круглое, обманчиво добродушное лицо.

— Это вы Эдуар Бланвен?

— Да.

— Я уполномочен передать вам повестку в уголовный суд Версаля.

Он протянул запечатанный конверт, бросив на Эдуара обеспокоенный взгляд.

— Распишитесь, пожалуйста, здесь! — сказал он, протягивая журнал-реестр с загнутыми страницами.

— Но в чем дело? — запротестовал Эдуар.

— Я думаю, что в повестке все изложено.

Князь аккуратно распечатал конверт и прочел бумагу. Он был поражен. Его извещали в жесткой форме, что, ввиду неоднократной неявки в прокуратуру Версаля по делу об укрытии краденых машин, он обязан явиться в уголовный суд.

— Я никогда не получал никаких повесток, клянусь вам! — уверял Эдуар полицейского.

Однако тот лишь пожал плечами.

— Зато эту вы, во всяком случае, получили, — сказал он, усаживаясь на свой мотоцикл.

В полной растерянности все трое провожали его взглядом, пока он не скрылся за поворотом.

— Ты когда-нибудь видел повестки на мое имя? — спросил Эдуар Банана.

— Если бы я их получил, я бы тебе переслал. Эдуар повернулся к Наджибе:

— А ты…

Он не закончил фразу, увидев, что она плачет.

— Черт возьми! Что ты натворила? — закричал Эдуар.

— Я их выбросила.

И Эдуар, и Банан потеряли дар речи, настолько абсурдным был поступок Наджибы.

— Ты законченная идиотка! — сказал Банан. Эдуар просто спросил:

— Зачем?

— Я не хотела, чтоб тебе причиняли неприятности. Я думала, что тебя надо защитить!

— О дьявол! Ты просто взбесившаяся сучка! Ты ничего не соображаешь, наделала кучу глупостей и гадостей. Ты впала в первобытное состояние. Тебе бы жить в эпоху там-тама и шаманов! Ты даже не представляешь, в какое дерьмо ты меня вляпала!

Растерявшись от этого шквала ярости, Наджиба села, поджав под себя ноги, на брезент, которым обычно при ремонте закрывают сиденья машин, чтобы не повредить ткань. Сгорбившись, с опущенной головой, она была похожа на жертву, обреченную на заклание.

Эдуар сжалился.

— Пойди приведи себя в порядок и извини меня за то, что я тебе наговорил, — вздохнул он, проводя рукой по ее недавно отросшим жестким волосам.

Наджиба не двигалась.

Огорченный Селим, щадивший сестру, не осмеливался сделать ей выговор за ее нелепое поведение.

— Как же я ничего не замечал? — хмыкнул он. — Что это ей пришло в голову? Она ведь умная…

Эдуар оставил их и отправился проконсультироваться с адвокатом. Среди его клиентов был старик-адвокат, который не пользовался большой популярностью, но был ему симпатичен.

Мэтр Кремона жил в Вокрессоне на старой вилле из песчаника. В неухоженном саду яростно лаяла гладкошерстная одноглазая громадная собака. Хозяин не захотел привести в порядок густые заросли в саду и избавиться от сорной травы.

Эдуару открыла не совсем еще старая женщина, при виде которой непроизвольно в голову пришло слово «неряха». У нее были длинные обесцвеченные волосы, в беспорядке рассыпавшиеся по плечам. Этакая карикатура на Офелию. На старухе был бумазейный пеньюар, карманы которого свисали, как уши слона. Ее варикозные ноги, замотанные в бинты сомнительной чистоты и сами грязные, были обуты в домашние туфли со стоптанными каблуками. У нее был тусклый взгляд, бледное лицо и брови, подкрашенные карандашом, в форме пагоды.

Князь сказал, что хотел бы видеть мэтра Кремона по делу.

— Анри! — резко прокричала женщина.

Ее крик был похож на рык дикого животного.

— Иду! — ответил Анри, прерывисто дыша.

Шум спускаемой в бачке воды заполнил весь первый этаж, после чего из туалета вышел адвокат. Старик сразу узнал своего механика.

— Бланвен! Какими судьбами?

Он приближался, протягивая на ходу руку для приветствия.

— Не думаю, что меня к вам занес счастливый ветер.

— Позвольте представить мою жену, — с гордостью сказал старик, показывая на «неряху».

— Мое почтение, мадам! — поклонился князь.

— У вас проблемы? — спросил Кремона.

Он провел Эдуара в кабинет, находившийся рядом с входной дверью.

— Проблема одна, но тем не менее очень серьезная, — сказал князь.

Непроветриваемая комната, в которой явно годами не убирали, была пропитана запахом заплесневелых бумаг и скопившейся грязи. Вдоль стен высились груды папок, картонных ящиков и пожелтевших журналов.

Кремона обошел сваленные в кучу папки с делами, чтобы пробраться к своему вертящемуся креслу. Эдуару повезло больше: он беспрепятственно прошел к кожаному креслу, предназначенному для посетителей.

Князь изложил суть дела. Кремона принял позу своего знаменитого итальянского однофамильца, открывшего законы начертательной геометрии[15]. В глубокой задумчивости адвокат водил карандашом по своей вставной челюсти, будто по ксилофону.

— Ваш подмастерье, малыш Селим (он его прекрасно знал), мог бы засвидетельствовать, что его сестра после катастрофы стала не вполне психически нормальной? Кроме того, он должен подтвердить ее признание, касающееся уничтожения вашей корреспонденции. Вы просто можете доказать, что вас не было во Франции в данный период. Остается основная и самая важная проблема: покупка этой украденной машины. Вам передали контракт по продаже?

— Нет.

— Вы платили наличными или чеком?

— Наличными.

— Сколько?

Эдуар назвал сумму, которая привела старого адвоката в замешательство.

— Оказывается, эти малютки на колесиках так дорого стоят?

— Все зависит от модели, мэтр.

— Продавец вам передал технический паспорт?

— Нет.

Адвокат нахмурился.

— Какие же были на ней номера без технического паспорта?

— Какие-то были, но продавец и их забрал.

— Вы поинтересовались, откуда эта машина, Бланвен?

— Страсть делает коллекционера неосторожным, мэтр.

— Но хоть что-то он вам объяснил?

— Ничего, так как я ни о чем не спрашивал; но если бы я задал вопрос, то он поклялся бы всеми богами, что купил машину у одной вдовы в провинции.

— Я мог бы вывалить все судье, хотя сомневаюсь, что буду достаточно убедительным. Но, в конце концов, надо попытаться, если только через месяц не найдется ничего получше.

Эдуар заплатил положенный адвокату гонорар и по дороге все время задавал себе вопрос: если Кремона не выиграет дела, что с ним, Эдуаром, будет?