"Утраченная невинность" - читать интересную книгу автора (Миллер Карен)

Глава двадцать пятая

Морг стоял перед зеркалом в гардеробной и восхищался тем, как синий бархатный халат оттеняет цвет его глаз. У него за спиной продолжала причитать жена Конройда.

— Но ты не можешь отсылать меня! — стенала она, готовая затопать ногами и впасть в истерику. — Я теперь королева, Конройд! Я должна жить во дворце!

Морг вздохнул и поправил белокурые локоны Конройда. Не во дворце ты должна жить. Положить бы тебя в гроб и закопать на шесть футов в землю.

— Дорогая, я понимаю тебя. Придет время, и ты переедешь во дворец. Мы будем жить там вместе, а на фасаде поместим сокола Дома Джарралтов. Но до тех пор тебе следует уехать из Дораны. В нашем поместье, под присмотром сыновей, ты будешь в полной безопасности.

— А разве здесь я не в безопасности? Ты же король!

— Это так, — согласился он и с улыбкой повернулся. — Но изменник Эшер еще жив, город полон олков, собравшихся со всех концов королевства, чтобы посмотреть на его казнь, и все они недовольны слухами о том, что я собираюсь наказать их за непослушание и дикость.

Она надула губы.

— Кого волнует их недовольство? Они обязаны беспрекословно повиноваться тебе, иначе будут арестованы!

— Так и будет, дорогая. Но ты сама мне говорила, что это дело взволновало слуг, и дальше будет еще хуже. А в поместье жизнь спокойная. Никаких возмущений. Кроме того, — он потрепал ее по щеке, — я должен сосредоточиться на своих новых обязанностях, и у меня совсем не будет времени для семьи.

Это убедило Этьенн. Она чуть не заплакала.

— О, Конройд, дорогой мой…

— Итак, милая, ты едешь? Ради меня?

— А развлечения? — вскричала она, всплеснув руками. — Во-первых, я люблю деревню только летом, а во-вторых, я хочу посмотреть, как умрет этот ужасный Эшер.

Морг вышел из себя и, выбросив вперед руку, щелкнул пальцами перед лицом Этьенн, произнес про себя только одно слово — Повиновение. Этьенн моментально побледнела, опустила голову и, самое главное, замолчала.

Как жаль, что он не может вот так же легко подчинить каждого доранца в королевстве. Дела пошли бы намного быстрее. К сожалению, это невозможно. Приходилось искать другие пути. Прежде всего необходимо удалить из города как можно больше доранцев — чем меньше вокруг него будет магов, тем лучше. Даже самый недалекий практикующий маг быстро заметит, что Стена начинает разрушаться.

Конечно, задача перед ним стоит непростая. Без поддержки Заклинателя Погоды Стена неизбежно падет, но на это потребуется очень много времени. А за долгий срок у множества людей возникнет множество вопросов.

Пусть доранцы и овцы, но они заметят, что он не занимается заклинанием погоды. И первым забеспокоится Холз. Потребует принять меры и назначить преемника умершего Дурма. А в случае отказа, несомненно, поднимет на него всех магов королевства.

Здесь могло быть только одно решение. Он должен найти способ разрушить замысел Барлы. Впитать в себя ее пресловутую Погодную Магию и разрушить Стену изнутри.

Потому что если он этого не сделает…

Но вопросы следует решать по мере их возникновения. Он повернулся к жене Конройда:

— Ты уезжаешь в поместье, дорогая. По собственному желанию и с радостью, намереваясь начать приготовления к созданию нового королевского двора. — Тут ему в голову пришла удачная мысль, и он расхохотался. — Более того, как только ты приедешь в поместье, ты пригласишь к себе как можно больше доранцев, чтобы они имели возможность поучаствовать в этом деле. Будем считать, что таков королевский указ. Тебе понравится, а они не посмеют отказаться.

Этьенн тупо улыбнулась.

— Конечно, Конройд. Как скажешь, дорогой.

Естественно, не все уедут. Останутся, наплевав на королевский указ, проклятые советники. Друзья Конройда. Но многие подчинятся его решению, захотят выказать преданность новому властителю.

Это даст ему время, чтобы разрушить замысел Барлы, направленный против него, Морга. И уничтожить раз и навсегда и ее Стену, и ее королевство.

Кухня у Вейры была маленькая и уютная. Стены, окрашенные в маслянисто-желтый цвет, голубые занавески, кухонные шкафы, стол, стулья, изготовленные из темного резного дерева, — все это дышало неповторимым обаянием домашнего уюта. С потолка, наполняя комнату ароматами леса, свисали пучки сушеных трав. Дафна сидела за столом, вдыхала запахи шалфея, розмарина, тимьяна, душистых кореньев и чувствовала себя необыкновенно хорошо. От очага, пылавшего в углу, по кухне шли волны теплого воздуха. Мэтт стоял возле него с таким видом, словно тут и вырос, словно был неотъемлемой частью этого дома. Он бросил в старый заварник щепотку листьев и залил их кипятком из бурлившего на очаге большого металлического чайника. Мэтт все время стоял спиной к Дафне и вроде бы не собирался поворачиваться.

— Я не понимаю, — начала Дафна, положив руки на стол и прислонившись спиной к стене, — почему ты не сказал мне, что направляешься сюда?

Мэтт не ответил. Вейра, достававшая чашки с полки, посмотрела на него, и Мэтт дернулся, словно его ударили. Потом пожал плечами и ответил, не глядя на Дафну:

— У нас не было настроения разговаривать, разве ты не помнишь?

Она нахмурилась — напоминание Мэтта ей не понравилось.

— Но как ты узнал, где живет Вейра? Даже я этого не знала. Пока она сама мне не сказала.

— И ему я сказала сама, — сообщила Вейра.

Она сняла свой плащ с капюшоном, когда вошла в дом, и сейчас была в лоскутном платье с чередующимися фрагментами из синего хлопка, черного фетра и ярко-красной шерстяной ткани. Длинные седые, заплетенные в косу волосы лежали кольцами вокруг головы и наводили на размышления о старой спящей змее. Эта дородная пожилая женщина не пренебрегала украшениями: она носила серьги из оправленных в серебро агатов, а пальцы ее были унизаны кольцами. Живые темно-карие глаза внимательно изучали Дафну.

— А ты думала, только у тебя есть кристалл Круга, дитя?

Изумленная Дафна оторвала спину от стены.

— Нет, конечно… но я думала… — Она уставилась в спину Мэтта обвиняющим взглядом. — Ты шпионил за мной?

— Ха! — воскликнула Вейра. — Шпионил! Мы с Маттиасом общались второй раз за то время, что вы вместе. В первый раз я вызвала его, чтобы убедиться, что связь действует. Затем последовали годы молчания, и вот он вызвал меня и сообщил, что ему требуется укрытие.

Дафна уперлась взглядом между лопаток Мэтта, словно хотела, чтобы он ощутил его тяжесть.

— И это все, что ты ей сказал?

Мэтт не обернулся. Он словно стерег кружки, боясь, что у них вырастут крылья, и они улетят.

— Я рассказал ей все. Должен был рассказать. Ты же этого не сделала.

Ей хотелось вскочить и наброситься на него с кулаками.

— Ты не имел права! Я — Наследница, а не ты! Рассказать должна была я — когда сочту нужным и как сочту нужным. Ты осуждал мои чувства к Эшеру с тех самых пор, как узнал о них. Может, он был прав, и ты действительно ревнуешь. Ты…

Мэтт, наконец, повернулся; он был бледен от усталости и злости.

— Ревную? Не льсти себе! Эшер как раз подходит тебе — тщеславной бабенке с раздутым самомнением! Считаешь себя неуязвимой, потому что ты — Наследница! Так вот, нет никакой неуязвимости. Ты не знала, что случится. Ты не видела, что он владеет их магией; никто из нас не видел. И ты не послушалась меня, когда я повторял снова и снова, что надо ему все рассказать. Если б мы ему открылись, он не попал бы в беду!

На какое-то время Дафна онемела от удивления. Мэтт никогда так с ней не разговаривал. Никто так с ней не разговаривал.

— Ты не можешь этого знать! — резко бросила она. — Ты ничего не знаешь! Возможно, рассказав ему, мы совершили бы непоправимую ошибку! И было бы еще хуже!

— Куда уж хуже?! — крикнул Мэтт. — Эшера вот-вот казнят!

— Довольно, — вмешалась Вейра и сильно ударила ладонью по столешнице. — Замолчите оба. Стара я для подобных сцен, кроме того, они ничего не меняют. Вы оба допустили ошибки, и с этим ничего не поделаешь. — Ее доброе лицо стало строгим. — Дафна, ты не должна нападать на Мэтта. Да, он рассказал мне все о твоих сумасбродствах, а потом потратил в два раза больше времени, подыскивая для тебя оправдания. Девочка, он был тебе верным и добрым другом. Лучшим, чем ты заслуживаешь.

Пунцовая от злости, стыда и замешательства, Дафна уставилась в пол из сосновых досок. Она не осмеливалась взглянуть на Мэтта.

— Простите меня, — пробормотала она очень тихо и беспомощно, совсем не как всевидящая предсказательница. Потом подняла глаза. — Я просто устала и измучилась сомнениями. Я рада, что Мэтт пришел к тебе, Вейра. Ему тоже грозила опасность.

Вейра фыркнула.

— Ох, детка, ему до сих пор грозит опасность. — Она взглянула на Мэтта. — Мальчик, чай еще не готов?

— Почти готов, — ответил Мэтт, ставя к столу стул для Вейры. — Садись. Я подам остальное. Печенье, как всегда?

Улыбаясь, он открыл ближайший шкафчик и достал большое глиняное блюдо, расписанное в синий и красный цвета. Из другого шкафа Мэтт вынул горшочек с медом, из выдвижного ящика извлек чайные ложки. Последней на столе появилась крынка молока.

Дафна изумленно смотрела на Мэтта.

— Да! Неплохо ты тут освоился!

Мэтт, разливавший чай по чашкам, снова нахмурился.

— Пришлось, куда деваться? Учитывая, что с прежнего места меня выгнали.

Она покраснела.

— Мэтт…

Вейра постучала пальцем по столу.

— Хватит, я сказала! Реки назад не текут.

Дафна закрыла рот и поджала губы, но продолжала смотреть на Мэтта, разливавшего чай. Несмотря ни на что, она была рада видеть его, такого большого и ловкого, хозяйничающего на кухне у Вейры. От него больше не пахло лошадьми. Теперь от Мэтта исходили ароматы дыма, меда и воска. Лицо осунулось, появились новые морщинки, которых раньше Дафна не видела, и какая-то странная печаль, совершенно ей не знакомая. Моих рук дело, подумала Дафна; горло у нее сжалось от жалости, и она повернулась к Вейре.

— Значит… ты все знаешь?

Брови Вейры взмыли вверх.

— Я знаю все, что рассказал мне Маттиас. Это не то же самое, что «знать все», полагаю. Уверена, есть вещи, которые ты утаила и от него, и от меня.

Вейра смотрела так пристально, что Дафна поежилась.

— Ничего важного, честно. Вейра… То, что я сделала… Я сделала это не для себя. — Протягивая ей кружку, Мэтт недоверчиво хмыкнул. Щеки Дафны порозовели. — Хорошо, не только для себя. Я рассчитывала, что если мы с Эшером станем… близки… очень близки… то он решит, что может мне целиком довериться. Раскрыть все свои тайны. И тогда я пойму, как его лучше защитить. Слова Пророчества неясны, туманны, даже обманчивы, Вейра. И непонятно, куда они нас ведут.

— Поэтому ты решила, что они ведут в постель этого молодого человека, — закончила за нее Вейра. — А ты давно мечтала свершить подобное путешествие.

— Вейра!

— Она права, Дафна, и ты это знаешь, — сухо сказал Мэтт. — Мы ничего не добьемся, если не научимся смотреть правде в глаза.

Она не собиралась с ним спорить.

— А ты, кажется, не очень удивилась, Вейра, что я… что мы… Эшер и я…

Вейра была занята своей кружкой и только пожала плечами. Она плеснула в дымящийся чай молока, добавила ложку меда и сказала:

— Конечно, я не большая пророчица, чем Маттиас, но глаза у меня еще видят, да и в голове кое-что имеется. — Она помешала ложечкой в кружке. — Я еще могу определить, откуда и куда ветер дует.

— Тогда почему, если Мэтт прав и я наделала столько ужасных ошибок, ты не остановила меня?

— А разве я сказала, что он прав? — спросила Вейра и обменялась взглядами с Мэттом, который передавал ей тарелку с миндальным печеньем. — Разве я сказала, что ты сделала что-то ужасное? Извини, не припоминаю. Мы до сих пор понятия не имеем, чем все закончится.

— Но у нас есть замечательная идея, — сообщил Мэтт, потирая руки.

Вейра окунула печенюшку в чай с молоком и с удовольствием откусила от нее большой кусок.

— Пей чай, детка, — сказала она ласково. — А потом мы с тобой постараемся увидеть то, что нам требуется.

Дафна вздрогнула, почувствовав, что боится. Ей сразу расхотелось чаю.

— Увидеть? Эшера? Вейра, я не смогу. Только не сегодня. Я очень устала. Может быть, завтра…

— Нет, сегодня, — сказала старуха, сдвинув брови. — До восхода солнца. Я уже пыталась, но не смогла найти его. Маттиас говорит, что у тебя никогда не было неудачных попыток, независимо от расстояния.

Дафна с укором посмотрела на Мэтта. Он пожал плечами и равнодушно отхлебнул из своей кружки. Глаза его были холодны. Рядом с Дафной стоял пустой стул, а он на него так и не сел…

Она ощутила сильную резкую боль. Никогда меж нами не пролегала такая пропасть. Смогут ли они преодолеть ее? Или дружба умерла и предана забвению, подобно тому, как это может случиться с Эшером?

Конечно, ей хотелось увидеть, что происходит с Эшером. Отчаянно хотелось…

Но она боялась того, что может увидеть.

— Придется, девочка, — повелительно сказала Вейра. — Знание — сила.

— Хорошо, раз ты настаиваешь…

Они съели печенье, выпили чай, и Вейра принесла серебряный тазик, приготовила воду и необходимые травы. Когда все было готово, Дафна посмотрела на нее с Мэттом и сказала обиженно:

— Я ничего не обещаю. Возможно, мне до него не дотянуться.

— Все, о чем я прошу, — сделать попытку. Только и всего.

И Дафна попробовала. Она и боялась, и жаждала вызвать видение. Бросив в воду листья и травы, она опустила в них руки, закрыла глаза и открыла сердце. И направила свой разум на поиски.

Эшер… Эшер… Эшер…

Через несколько мгновений она нашла его. Скрюченного. Истерзанного. Сидящего в клетке, как дикий зверь, в окружении толпы того народа, для спасения которого он был рожден. Рыдая, она рассказывала Вейре и Мэтту, что видит, и слышала, как они охают в ответ.

— Мы должны спасти его, — шептала она, и слезы струились по ее щекам. — Мы должны спасти его. Мы можем спасти его? У нас есть время?

— На этот вопрос у меня нет ответа, — сказала Вейра, когда Дафна закончила и бросилась ей на грудь. — Пока нет. Но обещаю тебе, что попытаюсь все уладить. Мы попытаемся.

Мы должны спасти его. Мы можем его спасти? У нас есть время?

Всю ночь Вейра размышляла над этими вопросами Дафны, а перед рассветом встала, на цыпочках прошла в кухню и решила заварить чаю. Ей было смешно пробираться по дому, в котором прожила в одиночестве двадцать семь лет, бесшумно, словно она забралась в чужое жилье. Но она уже знала, что Маттиас спит очень чутко, за годы, проведенные рядом с лошадьми и их капризным молодняком, он привык вскакивать от малейшего шума. Как спит Дафна, она пока не знала, но спать крепко и спокойно в подобных обстоятельствах девочка вряд ли могла. А Вейре требовался покой в доме и время, чтобы побыть наедине со своими мыслями, поэтому вела она себя тихо, как мышь.

Она зажгла свечку, потом огонь в очаге, чтобы вскипятить чайник. Двор, лес и горы за окном еще окутывала тьма. Стена Барлы, уходящая к звездам, светилась золотым сиянием. Иногда Вейра забывала о ней. Забывала о том, что живет здесь из-за нее, живет, привязанная к группе почти незнакомых людей, жизни которых может погубить одним неосторожным словом. Все они знали ее имя, но друг о друге не знали ничего и добровольно обрекли себя на опасности и жизненную цель, предопределенную за века до их рождения. И, возможно, ей придется оплакивать многих из них.

Она стала членом Круга за три месяца до своего тридцать шестого дня рождения. В двадцать лет Вейра вышла замуж за красивого парня, лица которого теперь не помнила, потом овдовела, так и не родив детей, в двадцать три года, и больше желания создать семью у нее не возникало. Долгое время она удивлялась и печалилась по этому поводу.

Потом умерла двоюродная бабка Тильда, оставившая Вейре таинственный ящик и завещание, которое у нее были все основания проклинать. Сейчас она знала, что таким образом Пророчество вовлекло ее в свой замысел. До той поры Пророчество в ней не нуждалось, но давно уже пряло нить ее судьбы, готовило Вейру к тому дню, который неизбежно наступит.

К тому дню, когда страшные события не позволят наступить еще более страшному будущему.

Чайник глубоко вздохнул и принялся посвистывать. Она сняла его с плиты и заварила себе кружку чаю. Обхватив ее пальцами, которые уже стали побаливать от старости, она уселась за стол и погрузилась в размышления о вещах, способных разорвать ей сердце.

Несколько часов назад, отослав Маттиаса и Дафну спать, она связалась с еще одним членом Круга, Гильдой Хартшорн, чтобы убедиться в правдивости видений Дафны. Гильда была швеей в Доране и часто выполняла заказы для дворца и городской стражи. И еще она была мастерицей по части сплетен и доверительной болтовни с кумушками.

Правда, правда, все правда, сказала ей Гильда. Эшер будет казнен в полночь в День Барлы. Таков указ короля, Конройда Джарралта.

Повинуясь внутреннему чувству и понимая, что им может потребоваться любая помощь для спасения Эшера, она рассказала Гильде о нем все. Гильда была потрясена, потом разрыдалась и сообщила: его стерегут день и ночь, вокруг толпа народа, не желающая расходиться по домам! Вейра, Вейра, что нам делать?

Гильда знала о Дафне и Мэтте не больше, чем они знали о ней, и очень хорошо, что дело было устроено таким образом. Вейра утешила швею, попросила успокоиться, потом прилегла, чтобы отдохнуть. Ей было уже шестьдесят три года, но силы еще не покинули ее, хотя после поездки за Дафной у нее болели все кости.

Однако сон не шел. Она сказала Дафне, что у нее есть идея, как спасти Невинного мага, и не соврала. Но замысел ее был поистине ужасен. Безжалостен и кровав. Несомненно, он был порожден самим Пророчеством, которое рассчитывало на железную волю Вейры, и построен на совпадении. Человек, который мог сыграть ключевую роль в освобождении Эшера, был плотью от плоти, кровью от крови самой Вейры. Сын ее сестры… Мальчик, выросший в молодого мужчину, которого она привела в Круг вопреки своей воле. Вопреки родственному чувству. Вопреки голосу сердца. Нет. Не делай этого. Выбери другого.

Но она привела его. Не смогла иначе. Подобно Дафне, подобно ее племяннику, Рейфелю, Вейра была избрана орудием Пророчества. Она могла бороться с предназначением от восхода до заката, проку все равно не было бы никакого. Рейфель был частью замысла. Частью Пророчества. Поэтому она позвала его, и он охотно откликнулся. Выслушал ее повествование о предзнаменованиях, пророчествах, мечтах давно умерших людей и рассмеялся.

Конечно, я помогу тебе, Вейра. Что я должен делать?

Тогда она сама еще ничего не знала и не могла сказать ему. Теперь она поняла, для чего нужен был Рейфель, и не могла думать об этом без содрогания.

Со двора, от птичника, донеслось кудахтанье несушек и первый крик петуха. Подняв голову, она увидела, что небо за окном посветлело. Деревенские петухи подхватили утренний клич, и он понесся от двора ко двору. Наступал день со своими заботами, решениями, которые необходимо принять, и планами, которые необходимо составить.

Еще один день следования Пророчеству, которому дела нет, что ей уже шестьдесят три года.

Недопитый чай совершенно остыл. Она вылила его в раковину и вернулась в свою спальню. Надела теплые носки, шерстяную кофту, сняла плащ с крючка на двери. Скоро поднимется Маттиас и, наверное, Дафна. Вейра еще не была готова говорить с ними.

Прогулка по лесу — вот что ей надо. Она нуждалась в одиночестве, чтобы укрепить сердце и волю. Она возьмет с собой свиней. Свиньи — хорошие слушатели и никогда не возражают.

Когда Эшер снова зашевелился, вставало зимнее солнце, которое не могло согреть его окоченевшее тело. Презрев все правила приличия, даже не вспомнив о стыде, он помочился на солому. Последние капли были окрашены в кроваво-красный цвет.

Толпа на площади тоже шевелилась, ворчала и притопывала ногами. О верхние прутья клетки ударилось и разбилось несколько яиц. Они были совсем свежие. На лицо стек смешавшийся с желтком белок. Он открыл рот и проглотил нечаянное подаяние, потому что желудок его был пуст и взвыл о милосердии. Этот невинный акт вызвал взрыв возмущения у публики. Кто-то закричал. Кто-то бросил камень. Второй. Четвертый. Пятый. Один попал в Эшера; он выругался и запустил его обратно.

Тогда на него обрушился град камней, но стражники вовремя сообразили и прекратили забаву. Не из жалости — они не хотели, чтобы Эшера случайно убили, тем самым сведя насмарку все приготовления к казни. Может быть, они боялись, что и в них попадут.

Эшер опустился на солому и поплыл по волнам воспоминаний, закутавшись в одеяло боли и очень надеясь, что в следующий раз ему не придется открывать глаза, ибо он будет мертв.

Гар проснулся от звуков раздвигаемых занавесей и недовольного голоса, звавшего:

— Ваше высочество! Ваше высочество!

Он оторвал голову от подушки и нахмурился. Что это? С каких это пор подушки делают из дерева? Кто-то пробрался к нему в спальню и подсунул ему деревянную подушку. Тем более плоскую…

Наконец, он открыл глаза и заморгал от утреннего солнца, ударившего ему в глаза. Вот как, он не в спальне, он в библиотеке. И перед ним не подушка, а письменный стол, на который он опустил голову и заснул в разгар поисков дневника Барлы.

Пока бесплодных поисков. Если дневник и существовал, он не мог найти его среди книг Дурма. Но дневник должен быть здесь. Если только существует…

Гар уже начинал думать, что никакого дневника нет. Что это просто плод больного воображения умирающего Дурма. Значит, нет надежды ни для него, Гара, ни для Эшера, ни для обреченного королевства.

Он выпрямился в кресле. И тело, привыкшее к мягкой перине, протестующе застонало. В глаза словно насыпали песку, голова болела, привкус во рту отвратительный, а солнечный свет бил по голове, будто молот…

— В самом деле, ваше высочество, — гудел Дарран, — и к обеду почти не притронулись!..

Гар протер глаза. Посмотрел на поднос с жареной бараниной и тушеными овощами, стоявший на полу.

— Мне не хотелось есть. Который час?

— Четверть восьмого, — ответил Дарран, забирая поднос. — Теперь, господин, идите в ванную. Пока помоетесь, завтрак будет готов.

Гар ощутил резь в желудке.

— Я до сих пор не голоден.

— Голодны или нет, ваше высочество, нельзя пропускать и обед, и завтрак!

Гар застонал.

— Дарран, ты на глазах превращаешься в сварливую старуху!

Фыркнув, Дарран парировал:

— Если это и так, господин, то вы являетесь виновником данного превращения. Идемте! Вставайте, вставайте! А то вода в ванне остынет. — Ясно, от старика так просто не отделаешься. Гара так и подмывало просто выгнать Даррана, но, поразмыслив, он отказался от этой мысли. Ругаясь про себя, он отодвинул кресло, встал и направился в ванную. Действительно, горячая вода уже была готова. Дарран даже положил на полку чистую одежду.

Гар не знал, плакать ему или смеяться.

Горячая ванна с ароматическими маслами расслабила тело и улучшила настроение. Он погрузился в воду по самую макушку и лежал, пока тепло не прогрело мышцы; головная боль ушла, нервное напряжение почти отпустило его.

Но тишина и блаженный покой благоприятствуют размышлениям, и в голове Гара снова зашевелились мысли. Если дневник Барлы существует, но спрятан не в книгах Дурма, а в его кабинете, то как его найти? Как сделать это, не вызывая гною Конройда? Не возбуждая подозрений, не давая повода для ограничения и без того урезанной свободы? Он представил себе стражников, стоящих возле каждой двери в Башне, следящих за каждым его шагом, даже дыханием, и ему стало дурно.

Но шанс необходимо использовать. Если не удастся, то он действительно калека и никчемный человек, и ему придется провести жизнь затворником, а королевством будет править злодей. Жизнь, полную сожалений, стенаний и невыносимого чувства вины. Он обязан верить, что дневник существует, что в нем спасение для всех них и что он должен любой ценой заполучить его.

Вода в ванне начала остывать. Принц встал, отряхнулся, обернул тело полотенцем и вышел в спальню, где Дарран уже хлопотал возле небольшого столика, накрывая к завтраку. Странно. Последние полгода этот столик здесь не появлялся, подумал Гар.

— Надеюсь, вы не будете возражать, господин, — сказал Дарран, протирая серебряные ложки льняной салфеткой. — Я подумал, что если вы будете кушать здесь, то мне придется убирать меньше комнат. — Он виновато посмотрел на Гара. — Не то чтобы мне тяжело, господин. Вовсе нет! Но…

— Правильно, — одобрил Гар. — Ты принял разумное решение, Дарран. Если есть средства облегчить жизнь, надо их реализовать. И не забывай приносить прибор для себя. Мы же вместе, старый друг.

Впалые щеки Даррана порозовели.

— Я… Я думаю, омлет удался на славу, господин. С ветчиной и спаржей. Немножко сыру. Сейчас все будет подано, господин.

Гар вздохнул. Дарран так старался, тратил столько сил, а он вел совершенно бестолковую жизнь. Не по своей вине старик был обречен на роль домохозяина при опальном принце, и это после стольких лет безупречного служения короне. Конечно, Дарран заслуживал гораздо большего, чем эта унизительная роль.

У него защипало глаза, и он улыбнулся, чтобы скрыть от Даррана свои переживания.

— Замечательно. Спасибо. — Внезапно он помрачнел. — Хотел бы я, чтобы Эшера кормили так же.

Дарран не ответил, и Гар посмотрел на него.

— Что?

— О, господин, — ответил Дарран дрожащим шепотом и со страдальческим выражением на лице. — Даже не знаю, как вам сказать…

— Что сказать?

— Про Эшера.

Сердце Гара учащенно забилось.

— Просто скажи и все, во имя Барлы!

Дарран скручивал пальцами льняную салфетку, словно это была шея цыпленка.

— Вчера вечером я ходил посмотреть на него.

— На Эшера?

— Да.

У Гара замерло дыхание.

— Зачем?

Дарран осторожно расправил салфетку и положил ее на стол.

— Я… беспокоился. Подумал, что и вам хотелось бы узнать, как он.

Гару не хотелось расспрашивать Даррана об Эшере. Но пришлось.

— У него все в порядке?

Дарран сокрушенно покачал головой.

— Вовсе нет. Он сидит в клетке на площади. Выставлен на всеобщее обозрение, как дикий зверь. Джарралт… король… истязал его.

— Король — жестокий и злобный человек.

— Да, господин, — прошептал Дарран. — Боюсь, что вы правы.

Из одежды на Гаре было одно полотенце. Он подошел к окну, отдернул штору и посмотрел в сад, где больше не раздавались веселые голоса работников.

— Ты смог с ним поговорить?

— Очень недолго, господин. Он просил меня передать вам несколько слов.

Несколько слов. Солнце било в глаза, в мозг впились иглы боли.

— Не надо, Дарран. Представляю, что он мог сказать.

— Не представляете, господин. — Голос Даррана звучал совсем близко. — Он просил передать, что прощает вас. Он понимает, что интересы королевства превыше всего, и, отрекаясь от него, вы делаете шаг, необходимый для мира и безопасности Лура. Он просит вас не винить себя в его смерти.

Гар долго молчал.

— Понятно. — Он отвернулся от окна и посмотрел в бледное, морщинистое лицо старика. — Как это похоже на Эшера. Он не кривил душой?

Дарран покачал головой.

— Нет, господин, — уверенно ответил он. — Каждое слово, сказанное им, было правдой.

Что ж, если Дарран верит Эшеру, то и ему приходится поверить.

— Как он себя чувствует?

— Он совсем упал духом, — неохотно признал Дарран. — Этого и следовало ожидать. Думаю, ему страшно, хоть он и не признается. Но он любит вас, господин. Я ошибался, когда думал иначе.

Небывалое признание для Даррана. Гар кивнул, снова отвернулся к окну, не желая показывать лица.

Он прощает тебя.

Что это меняет? А если меняет, то к худшему или к лучшему? Гар не мог ответить на эти вопросы. И, наверное, никогда не сможет.

— Вам надо одеться, господин, — напомнил Дарран. — А я пока принесу омлет.

Но когда через десять минут Дарран вернулся в спальню Гара, подноса при нем не было, зато в комнату вошел Уиллер. Он был в небесно-голубом сюртуке, украшенный, где только можно, гербом Дома Джарралтов. Мерзавец вел себя так, словно весь мир принадлежит ему.

— Простите, господин, — беспомощно оправдывался Дарран. — Он настаивал на визите.

Гар посмотрел на своего бывшего чиновника.

— Чего ты хочешь? Ты знаешь, что тебе здесь не рады, Уиллер.

Тот злорадно улыбнулся.

— Напротив, Гар. Как эмиссару короля, мне рады везде. Его величество послал сказать: отдай Погодный Глаз, а также книги и бумаги, которые ты незаконно забрал из библиотеки Дурма. — Уиллер торжественно извлек запечатанное письмо и протянул его Гару.

Принц был вынужден сделать шаг навстречу негодяю и принять послание. Он распечатал его, прочел и нахмурился.

— Это от Конройда?

— Да, от короля. И не забывай именовать его так, со всем надлежащим уважением.

Не обращая внимания на наглый тон Уиллера, Гар с мрачным видом перечитывал послание. Оно было подписано просто — «Конройд Первый», а содержание отражало нрав короля и новый характер отношений.

«Цитирую твои же слова: — Я отказываюсь подчиняться, а страдают другие. Немедленно выполни требование моего эмиссара».

Послание, бесспорно, было написано рукой Конройда. И все же… все же…

— Так что? — вопросил Уиллер, пыжась от гордости и собственной важности. — Должен ли я сообщать его величеству, что меня заставили ждать? Сейчас же неси Глаз!

— Не обращай внимания, Дарран, — спокойно сказал Гар секретарю. — Это просто шавка, лающая из подворотни дома своего хозяина.

— Слушаюсь, господин, — ответил Дарран. Он дрожал от негодования, глядя на Уиллера.

Погодный Глаз был надежно спрятан прямо в спальне Гара. Он хотел отнести сферу в кабинет Дурма, но потом передумал и решил оставить на тот случай, если магия Эшера ослабеет или вовсе покинет его, и им придется искать какой-то выход. Кроме того, Гар надеялся вернуть свой магический дар, и тогда ему, как Заклинателю Погоды, Глаз очень бы пригодился.

Но теперь она стала не нужна. Гар извлек дар Барлы из тайника, расположенного на дне ящика для одеял, и протянул его Уиллеру.

— Книги и бумаги Дурма придется собрать и уложить в ящики. Мне потребуется время, чтобы приготовить их к отправке.

Уиллер осторожно принял волшебный шар, словно он был живой и мог укусить.

— Один час. Слуги Дома Джарралтов придут, чтобы забрать их. Советую: не заставляй их ждать.

Гар натянуто улыбнулся.

— Когда будешь передавать королю Конройду Погодный Глаз, не забудь сказать: зря он держит Эшера в клетке. Недоброжелатели скажут, что подобная жестокость может задать тон всему правлению нового короля.

— Ты — единственный его подданный, который может так сказать, — парировал Уиллер. — Разве Дарран не рассказал? На площади полно народу — все пришли посмотреть на изменника из Рестхарвена, выразить ему презрение и кинуть в него камень или отбросы со своего стола.

Долгие годы придворной жизни научили Гара скрывать свои чувства, но сейчас ему нестерпимо захотелось выпустить их на волю.

— И ты, конечно, не утерпел и присоединился к ним? Еще бы, ты так гордишься своим подвигом.

Уиллер вспыхнул, двойной подбородок колыхнулся.

— Через час книги и бумаги Дурма должны быть упакованы. Иначе будешь иметь дело с его величеством.

— Простите меня, господин, — взмолился Дарран, когда Уиллер ушел. — Я не должен был впускать его, но…

Гар протянул ему послание Конройда.

— Что ты об этом думаешь?

Озадаченный, Дарран взял письмо. Прочел его.

— Я… Я не совсем понимаю, что вы хотите…

— Это почерк Конройда. Я два года провел в Тайном Совете и отличу его от любого другого. Ты тоже знаешь его почерк. Однако… — Гар покачал головой. — Тебе не кажется, что в нем есть нечто странное?

Дарран еще раз просмотрел написанное.

— Простите, господин. Я ничего не замечаю. — Он нахмурился. — Возможно, почерк несколько неровен…

— Ты тоже обратил на это внимание, — сказал Гар. — Это рука Конройда… и в то же время не его рука. Словно… — Гар замолчал. Мысль, пришедшая ему в голову, была слишком невероятной.

— Что, господин? — с нетерпением спросил Дарран. — Словно что?

Гар взял у него послание.

— Словно чья-то рука лежала поверх руки Конройда, когда он писал это.

— Да, — прошептал Дарран. — Я вижу. Так и есть. Это очень странно, господин.

— Не обращай внимания, — сказал Гар и скомкал письмо. — Я воображаю невесть что. Дарран, мне нужна твоя помощь.

— Конечно, господин, — с готовностью произнес секретарь. — Что я должен делать?

— Мы займемся записями и книгами Дурма. Я хочу пересмотреть их еще раз перед тем, как отослать Конройду. Шансов мало, но, может быть, я не заметил его?

— Не заметили что, господин?

Гар глубоко вздохнул. Эта тайна была роскошью, которую он больше не мог себе позволить.

— Умирая, Дурм рассказал мне, что некогда он нашел дневник. Дневник самой Барлы. Кажется, он считал, что дневник очень важен. Я хочу найти его. Нельзя отдавать такую вещь Конройду.

Дарран смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Господин! Если это правда… все можно изменить!

— На это я и надеюсь, — сказал Гар. — Об этом и молюсь. Дурм сказал, что дневник — наша единственная надежда. Он предупредил меня насчет Конройда. Не понимаю, каким образом, но он узнал, что надвигается большая беда. Но у нас в распоряжении всего один час. Завтрак подождет. Все твои старания на кухне…

— Пусть сгорит этот завтрак, — заявил Дарран. — Давайте займемся книгами.