"Утраченная невинность" - читать интересную книгу автора (Миллер Карен)

Глава семнадцатая

Мечты об утренней прогулке пошли прахом, и Эшер вернулся в Башню. Дарран с Уиллером уже работали в кабинете. Клуни и ее подружки-горничные суетились в холле, ставили в вазы свежие цветы, поправляли картины на стенах. Когда Эшер проходил мимо, девушки сделали книксен. Не их вина, что у него испортилось настроение, поэтому он улыбнулся и кивнул, делая вид, что не замечает любопытных взглядов.

— Эшер! — окликнул его Дарран, когда он поднимался по лестнице, чтобы переодеться. — Пожалуйста, подожди минутку!

— Я занят, — крикнул он, не останавливаясь. — Сейчас спущусь.

Позади раздался топот ног. Пухлая рука подергала его за рукав.

— Дарран сказал, что это срочно, — запыхавшись, проговорил Уиллер. — Что-то насчет погоды.

Эшер высвободил рукав.

— А что с погодой?

Определенно в поведении Уиллера за последнее время что-то изменилось. Он слишком много улыбался, и улыбка была нехорошая. Исчезла обычная склочность, она словно утонула в приторном выражении лица толстяка, но под этой маской угадывалось замершее в ожидании отточенное лезвие кинжала. Он словно затаился и ждал подходящего момента, чтобы укусить, и было в этом нечто новое и неприятное.

— Пожалуйста, пойдем, — попросил слизняк, широко глядя честными глазами.

И еще это обещание, данное Гару — что Дарран хочет, Дарран получает… все из-за треклятого пресловутого единства. Подавив поток ругательств, Эшер двинулся за Уиллером снова вниз, в кабинет секретаря.

— Что?

Дарран поднял глаза от бумаг. Солнце едва начало свой путь по небу, а он уже за работой — чисто выбрит, одет во все черное, окружен чернильницами, пергаментами и копиями важных бумаг.

— Мне срочно необходимо новое расписание погоды, — заявил он. Ни «доброго утра», ни «извини за беспокойство», ни одного слова приветствия. Несчастная старая ворона. — И кроме того, мне необходимо точно знать, как часто его величество намерен составлять его. Из дворца сообщили, что покойный король составлял расписание погоды на ближайшие шесть недель. Станет ли его величество придерживаться этого графика? Или он предпочтет внести изменения? Если да, то мне нужно знать. Я получаю послания со всего королевства; люди хотят знать, когда появится следующее расписание. Народ волнуется, Эшер. А это крайне нежелательно.

— Спроси Гара. Погода — его дело, не так ли? — ответил Эшер. — Я к этому отношения не имею.

— А следовало бы, — возразил Дарран не без злорадной нотки в голосе.

— Оставь меня в покое, — проворчал Эшер. У него уже болела голова, хотя день еще и не успел начаться. — Ладно, когда появится свободная минута, я…

— Сейчас же, — настаивал Дарран. — Будь так любезен.

Ясно было, что сбежать не удастся. И старик прав, пропади он пропадом. Гару меньше всего нужны слухи и сплетни по поводу задержки с расписанием погоды. А вот Конройду Джарралту они как раз на руку.

Уиллер потешался над ним, кривя губы. Эшер оскалился.

— Над чем смеешься?

Уиллер заулыбался еще шире.

— Ни над чем, Эшер. Честное слово.

— Иди веселиться в другое место. Меня от тебя тошнит! — На этой ноте он развернулся к дверям, но на полпути остановился, вспомнив о неотложном деле. — Мэтт переводится на конский завод в Глубокие лощины, Дарран. Напиши рекомендательное письмо, я поставлю подпись. Побольше похвал. И пошли в казначейство, чтобы он мог получить деньги, и за Ганфельем, чтобы приехал прямо сейчас.

Дарран и Уиллер обменялись удивленными взглядами.

— Мэтт уезжает? Почему?

— По личным причинам. Это его дело, и больше ничье. Я сообщу королю. А вы не беспокойте по пустякам. Договорились? Это тебя касается, Уиллер. Королю ни слова.

Дарран нахмурился.

— Уиллеру знакомо чувство ответственности, так же как и мне, Эшер. За пределами этой комнаты никто не проронит и звука об отъезде Мэтта. — Он вздохнул. — Но мне очень жаль. Его величество так привязан к нему.

Эшер почувствовал угрызения совести. И я был привязан к нему, пока он не поднял руку на Дафну… Он встряхнулся и шагнул к двери.

— Люди переезжают с места на место, Дарран. Силой их не удержишь.

На верхнем марше лестницы, у дверей Гара, он догнал Клуни. Она несла королю завтрак на подносе и присела, увидев Эшера.

— Доброе утро, Эшер.

От соблазнительного аромата ветчины, жареной картошки, яичницы и горячего хлеба пустой желудок сжался, а рот наполнился слюной.

— Доброе утро. Хочешь, я сам отнесу?

— Ах, правда? — Клуни порозовела от проявленной заботы. — Столько забот, что и самой перекусить некогда. — Она вручила ему накрытый салфеткой поднос, снова сделала книксен, задорно улыбнулась и побежала вниз по лестнице. Несмотря на все неприятности, он усмехнулся ей вослед. Клуни ему нравилась. И если бы не Дафна…

Едва появилась мысль о ней, кровь быстрее побежала в жилах. Они женаты… женаты! Вспомнил все, чем занимались ночью и скоро вновь займутся. Теплые чувства ободрили, отогнали темные мысли о Мэтте, и Эшер поспешил к двери в апартаменты Гара.

Тот сидел в библиотеке, обложившись горами книг. Эшер ногой закрыл дверь, подошел и остановился перед столом.

— Завтрак.

Гар что-то промычал, не отрываясь от работы. Эшер уселся в кресло, поставил поднос на колени, снял салфетку и взял тонкий ломтик ветчины. Вытянув ноги, он принялся жевать. И вдруг заметил, что в загроможденной, хаотичной библиотеке Гара кое-что изменилось.

На дальней стене висела новая картина.

Не то чтобы совсем новая, то есть новая для Башни. Обсасывая жир с пальцев, он изучал громадное полотно. Королевская семья стояла под большим цветущим деревом, бархатные розовые лепестки были выписаны так замечательно, что выглядели живыми. За деревом поднимались древние стены дворца, окна жарко горели на солнце. А на заднем плане триумфально уходила в безоблачное небо величественная Стена Барлы. Картина была настоящим шедевром, творением одного из самых замечательных живописцев-доранцев. Как же его… Невысокий, худой как щепка, непоседливый и склочный, как озабоченный кот. Брейкен.

Он творил на одном дыхании. Борн улыбался. Дана, казалось, вот-вот захохочет. А Фейн была такой красавицей, что сердце замирало. Он вспоминал их, и в горле вставал комок. Гар на картине стоял возле сестры, положив руку ей на плечо. Позу, несомненно, подсказал Брейкен. Они никогда сознательно не касались друг друга — разве только чтобы дать пощечину или ущипнуть. Гар тоже улыбался, но глаза его были грустными. Как будто он знал нечто, чего не ведали остальные. Словно видел будущее и тосковал.

— Мы были красивой семьей, правда? — произнес Гар.

Эшер кивнул; печаль опустилась на него, как туман.

— Правда.

Гар отвернулся от картины.

— Мне их так не хватает. Даже Фейн.

— Я знаю.

— Сегодня получил записку от Никса, — сообщил Гар, постучав пальцем по пакету. — Дурм снова приходил в сознание и чувствует себя гораздо лучше. Просил, чтобы я приехал.

Проклятие. Недовольный, Эшер отпил сока из стакана Гара.

— Ты едешь?

— Конечно.

— Когда?

— Скоро.

Эшер облизал губы.

— Дурм еще не знает о твоей семье?

— Нет. — Гар рассматривал чернильное пятно на пальце. — Если рассказать ему, он поймет, что я король, и станет задавать вопросы о моей магии. О заклинании погоды. И если почувствует подвох, если не поверит моему вранью… Даже думать об этом не могу. — Он нахмурился. — Ты ешь мой завтрак?

— Да. — Эшер протянул ему поднос. — Хочешь?

— Уже нет… — Гар рассматривал его, облокотившись о стол. — С тобой все в порядке? В последнюю ночь ты меня напугал.

Эшер взял поджаренный хлебец. Откусил, пожевал, проглотил.

— Все прекрасно.

— Правда? Вид у тебя сердитый. У тебя нет никакой тайной мысли? Если есть, я тебя не виню. Последнее заклинание было трудным.

Эшер ухмыльнулся. Сейчас у него проблемы посерьезнее, чем заклинание погоды. Если он расскажет Гару про Мэтта, то все может пойти кувырком. Без сомнения, Гар велит вернуть конюха, а Эшеру необходимо было поставить Мэтта на место. За обиду Дафны его следовало наказать. Месяц-другой в Глубоких лощинах пойдут ему на пользу. А потом можно и вернуть. Пусть успокоится и поймет, что Дафны ему никогда не видать.

И ни о чем этом он не мог рассказать Гару. Пусть Мэтт спокойно уезжает, а Гару он расскажет потом. Эшер покачал головой.

— Дарран на меня насел, вот в чем дело. Требует новое расписание погоды. Сегодня же.

— Сегодня у меня нет времени.

— Так найди его, — сказал Эшер хмуро. — Ты же обещал, что составишь расписание так, чтобы у меня было больше времени на отдых. Вот у тебя и появился шанс.

Гар обвел рукой книги на столе, указал на фолианты, сваленные на ковер возле кресла.

— Я помню, что обещал. Но, Эшер, пойми, я должен либо заняться расписанием, либо рыться в библиотеке Дурма в поисках средства, которое решит наши проблемы. Я не могу одновременно делать и то, и это, и ты сам жалуешься, что я читаю недостаточно быстро.

Зазвенев тарелками, Эшер поставил поднос на пол.

— Гар…

— Я говорю серьезно! — воскликнул Гар. — Дурм приходит в себя, и у нас может оказаться меньше времени, чем мы рассчитывали. Если он быстро пойдет на поправку и вернется в свои апартаменты до истечения месяца…

— Тогда все книги придется вернуть. А Дурм, когда узнает, что их забирали, заподозрит неладное. Пойдут расспросы… Тайное станет явным…

Внезапно съеденный завтрак тяжело повернулся в желудке, к горлу подступила тошнота, и Эшеру стало страшно.

— И тогда мы окажемся в дерьме, так?

Гар выпрямился в кресле и, прищурившись, пристально посмотрел на него.

— Что-то ты от меня все-таки скрываешь.

— Ничего не поделаешь, приходится. — Эшер перевел взгляд на ближайшее окно. — После смерти твоего отца Дурм стал самым могущественным волшебником королевства, так?

— Так.

— Жаль, что его нельзя объявить королем.

Гар покачал головой.

— Это противоречит закону. Никто не может быть Заклинателем Погоды и одновременно Главным магом.

— Тогда отдай ему корону и найди другого Главного мага.

— Это будет Джарралт, — напомнил Гар. — И нам это ничего не даст. Конройд не согласится на меньший приз. Он не уступит Дурму корону. А Дурм неженат, бездетен, и надежды на наследника у него нет. Это все говорит не в его пользу. Конройд это знает, и мы снова окажемся перед угрозой раскола.

Проклятие. Куда ни поверни, всюду на пути маячит ненавистный Конройд Джарралт. Глубоко задумавшись, Эшер созерцал свои сапоги.

— Слушай, — сказал он наконец. — Знаю, ты не захочешь соглашаться, Гар, но у тебя почти нет выбора. Если Дурм оправится, нам грозят большие неприятности. Поезжай к нему сейчас. Расскажи, что случилось, что твоя магия истощилась.

— Я не смогу этого сделать!

— Конечно, сможешь! — с жаром воскликнул Эшер. — Соври ему! Расскажи, что это произошло прошлой ночью! Если он не поможет тебе и королем станет Джарралт, то, по крайней мере, он будет при нем Главным магом и сможет сдерживать его.

— Только в том случае, если Дурм окончательно выздоровеет, — возразил Гар. — И если Конройд согласится оставить его Главным магом.

— Но ведь не он же решает!

— Формально нет. — Лицо Гара вытянулось. — Но, откровенно говоря, я допускаю, что Конройд захочет отстранить Дурма от власти. Он хорошо знает, что Дурм о нем думает. И помнит, что тот всегда был верен Дому Торвигов.

— Дурм сам это знает. Он не уступит Джарралту без борьбы. А Конройд не рискнет пойти на публичный скандал — сразу лишится поддержки.

Лицо Гара выражало упрямство.

— Мне все равно. Эшер, это лишь наши домыслы. Пока Дурм не знает, что случилось, у меня есть шанс найти средство и остаться королем. Как только станет известно о том, что я утратил магию, все будет кончено. Ты обещал мне месяц. Ты сдержишь слово?

Мерзавец. Гар знал, что за всю жизнь Эшер ни разу не изменил данному слову.

— Хорошо, — согласился он, злясь на себя и на друга. — Но честно предупреждаю — месяц, ни днем, ни часом долее. Так мы договариваемся, и я не изменю слову, даже если ты меня на коленях будешь умолять.

— Не буду, — серьезно пообещал Гар. — У меня есть собственная гордость, как и у тебя. Мое слово — это мое слово, и оно нерушимо. Ты сомневаешься?

— Нет, просто хочу, чтобы ты уяснил мою позицию, и все.

Гар кивнул.

— Мне все ясно. Теперь уходи, чтобы я снова мог заняться этим кладбищем книг. Если хочешь помочь, съезди к Дурму вместо меня. Передай привет. Расспроси Никса, как идет выздоровление.

Эшер встал. Шагнул к двери, собираясь уйти.

— А если Дурм спросит, когда ты навестишь его?

— Скажи, что скоро, — ответил Гар. Взяв перо, он снова занялся пергаментами. — Скажи, что скоро мы с ним увидимся. И еще, Эшер…

Он повернулся, уже взявшись за ручку двери.

— Что?

— Попроси Никса все рассказать Дурму о моей семье.

— Хорошо, — помолчав, ответил Эшер. И осторожно закрыл за собой дверь.

Морг с ненавистью смотрел на молодого бестолкового лекаря, который собирался влить ему в рот очередную порцию какой-то вонючей дряни.

— Если не хочешь, чтобы уши у тебя вытянулись, как у кролика, убирайся!

Простофиля побледнел.

— Простите, господин. Приказ мастера Никса.

— Тогда тащи сюда Никса, и я отменю его глупые приказы!

— Господин. — Несчастный поклонился и поспешно покинул палату.

Застонав, Морг откинулся на подушки. Будь проклято это изломанное тело. Он победил Дурма, загнал в самый темный угол и заставил молчать, и уже думал, что стал полным хозяином.

Но нет. Прикованный к бренному телу, он ощущал свое бессилие. Он оставался узником. Дважды за утро он пытался встать, и оба раза искалеченное Дело Дурма отказывалось подчиняться. Ситуация становилась невыносимой. Должен быть какой-то другой выход…

Дверь в палату отворилась, и вошел Никс. Выглядел он недовольным.

— Дурм, я настоятельно прошу не пугать моих подчиненных. Они действуют в соответствии с моими указаниями. Ты хочешь полностью выздороветь или нет?

Морг оскалил зубы. У него не было времени на полное выздоровление. Это тело, изношенное и дряхлое, пострадавшее от излишеств, а не от ран, никуда не годилось. И он задержался в нем на слишком долгий срок.

В дверном проеме за спиной Никса появилась фигура олка, любимчика калеки Гара. Морг указал на него пальцем.

— Что он здесь делает?

Никс обернулся, увидел выскочку и пришел в ярость.

— Я сказал тебе, ждать в коридоре, Эшер! Главный маг пока не готов к…

— Извините, но у меня приказ короля, — твердо ответил наглец. — Послание.

Предполагалось, что Дурму неизвестно о смерти Борна, поэтому Морг приподнялся на подушках и спросил дрожащим голосом:

— От Борна? Не понимаю. Почему он не пришел лично?

Никс замер, но олк шагнул вперед.

— Все в порядке, Никс. Гар велел рассказать ему.

Морг слегка повысил голос.

— Рассказать мне? Что рассказать?

Гнев лекаря испарился, он вздохнул и сложил ладони, словно для молитвы.

— Прости, Дурм. Мы утаили от тебя скорбные вести, боясь, что ты их не переживешь. Борн погиб. Королева и принцесса Фейн тоже.

— Погиб? — прошептал Морг и позволил глазам Дурма наполниться слезами отчаяния, которые тут же заструились по щекам. — Нет… Нет… О, милосердная Барла…

— Гар теперь наш король, — произнес Никс. — И благодаря его заботам Стена стоит нерушимо.

Да, но почему? Под маской горя Морг бушевал от ярости. Как? Ведь его магия давно должна была рассеяться!

— Бедный мальчик. Осиротеть и короноваться вследствие столь скоропостижных и горестных событий, — удрученно произнес Морг. — Я должен его видеть. Умоляю, Никс, пошлите за ним. Я не буду знать отдыха, пока…

— Простите, господин, — вмешался выскочка-олк. — Я здесь для того, чтобы передать привет от короля и заверить, что в скором времени он вас навестит.

— Но почему не сейчас? — Морг смахнул слезы со щек Дурма и в отчаянии заметался на подушках. — Почему не сейчас? Что-нибудь не так? Или заклинание погоды слишком тяжело для него? Разве ему не хватает магической силы?

Олк напрягся. Присмотревшись, Морг заметил, как в глазах его что-то мелькнуло. И понял, что следующие слова, которые сорвутся с губ проходимца, будут ложью.

— Почему вы спрашиваете об этом, господин? Магия его величества крепка, ему все подвластно. Поистине он сын своего отца. Король сам вам все расскажет, когда приедет навестить.

Никс тут же вмешался:

— Если с посланием у тебя все, Эшер, то можешь идти. Дурму многое открылось, есть над чем подумать, но прежде ему необходимо восстановить силы.

Любимчик Гара поклонился.

— Господин. — Отвесил поклон Дурму. — У вас будет послание для короля? Может быть, несколько слов поддержки и ободрения. Он так переживает за вас, и ему требуется утешение.

Морг выжал слезу.

— Милый, дорогой мальчик. Передай ему, Эшер. Я люблю его и горюю вместе с ним, и обещаю: мы вместе добьемся того, что королевство наше достигнет славной судьбы, предназначенной ему в тот день, когда Барла пришла сюда через горы.

Олк обменялся с Никсом озадаченными взглядами и снова поклонился.

— Слушаюсь, господин. Я все передам королю.

Он удалился. Никс немного посуетился и тоже ушел. Охваченный предчувствием победы, Морг хрипло, злорадно рассмеялся.

Калека обречен. Время наконец-то пришло.

Остается только выбраться из бесполезного, отслужившего свое тело Дурма, и победа ему обеспечена.

Конройд Джарралт спускался по лестнице под бранные крики — Этьенн ругала служанку.

— Я же велела тебе принести желтые розы, безмозглая девчонка! Ты что, цвета не различаешь? Или просто тупая, как все твои друзья-олки?

Служанка готова была разрыдаться, глаза ее покраснели и опухли, щеки налились кровью, нижняя губа дрожала. Не обращая на нее внимания, Джарралт положил руку на плечо жены и увлек ее за собой через холл к парадным дверям.

— Успокойся, Этьенн. Это всего лишь цветы, а не вопрос жизни и смерти.

Она надулась.

— Но, Конройд…

Он крепче прижал ее к себе, призывая к молчанию.

— Все служанки из олков болтливы как сороки. А этот увалень подобрался близко к трону и очень влиятелен, и мне не хотелось бы, чтобы ему наябедничали, будто в доме Джарралтов обижают его сородичей. Поняла?

Она повела плечами, и Конройд выпустил ее. Он наблюдал, как жена поправляет прическу ухоженными, холеными пальцами. В перстнях сверкали драгоценные камни — послеполуденное солнце щедро заливало светом холл через высокие окна. Ее увядающее лицо, замаскированное великолепным макияжем, выражало недовольство.

— Я поняла. Конройд.

Он поцеловал жену в надушенную щеку. Этьенн была отходчива и всегда легко поддавалась его уговорам.

— У меня встреча с Холзом. Принести тебе желтых роз?

Приподнявшись на цыпочки, она поправила складки его шелкового шарфа. Совсем как та юная девушка, что теперь стала приевшейся женой.

— Принеси, я буду рада. И не опаздывай! Сегодня вечером к нам в гости придут Далтри и Сорволды, не забыл?

Он не забыл. И если повезет, то приготовит такие новости, которые подойдут к столу не хуже любого лакомого блюда.

— Конечно, дорогая, — ответил он и снова поцеловал супругу. — До вечера.

Этьенн жеманно улыбнулась, а он вышел, закрыл дверь и направился к голубой карете, обе дверцы которой украшали фамильные гербы. В нее запрягали чистокровных гнедых лошадей, предмет его гордости.

В этот день он не намеревался передвигаться скрытно. По крайней мере, пока.

Лошади резво бежали по улицам Дораны, и за неблизкий путь от загородного дома до центра города Конройд заметил, что настроение горожан заметно улучшилось. Тревога и печаль прошедших дней рассеялись — несомненно, благодаря успехам Гара в заклинании погоды. По большей части встречные, доранцы и олки, беззаботно улыбались. Лучи солнца разогнали смертные тени. Надолго ли?

Он закрыл оконце шторкой и откинул голову на мягкий валик. Неприятно, что Дурм пошел на поправку, досадно, что Уиллеру не удается обнаружить улики против Эшера, но сдаваться он не собирается. Есть еще одно средство в борьбе за власть, которое он пока не применял…

Холза Джарралт застал в его кабинете в храме. Это была небольшая комната, единственным украшением которой являлся портрет Барлы. Под ее изображением горела неугасимая свеча. Отсветы теплого пламени скользили по строгому молодому лику Спасительницы, ее золотистым волосам и длинной косе, перекинутой на грудь через левое плечо. Обстановка в комнате угнетала и раздражала Джарралта.

Холз читал какой-то религиозный текст, время от времени делая пометки.

— Конройд! — воскликнул он, когда служка ввел в кабинет посетителя. — Рад тебя видеть. У нас назначена встреча? Не припоминаю…

— Нет, Эфрим, — просто ответил Джарралт. — Нет. Я явился в надежде, что ты не очень занят и сможешь уделить мне частичку своего бесценного времени. — Он бросил взгляд на служку. — У меня государственное дело.

— Конечно, конечно! — Холз закрыл манускрипт, отложил перо и отпустил служку, кивнув и улыбнувшись ему. — Присаживайся.

По каким-то причинам, ведомым лишь ему самому, Холз не доверял удобным мягким креслам. Джарралт умостился на жестком деревянном сооружении из четырех ножек, сиденья и прямой спинки и обреченно сложил руки на коленях.

— Понимаю, что озабоченность, которую я порой высказываю в связи с текущими делами нашего королевства, некоторые считают нападками амбициозного или обиженного человека. Но ты, надеюсь, расцениваешь их правильно, то есть как искреннюю заботу о будущем Лура.

Преклонные годы не повлияли на ясность разума Холза. Он проницательно посмотрел на Джарралта и спокойно произнес:

— Ты пришел, чтобы поговорить о Дурме. И короле.

Джарралт кивнул.

— Да. И хотя между нами не всегда царило полное согласие, я все же надеюсь, что ты считаешь меня человеком, искренне любящим наше королевство, Эфрим. Я желаю ему только того, что соответствует его подлинным интересам.

— Ты не ошибаешься, Конройд.

— Поверь, мне не доставит удовольствия сказать сейчас то, что я обязан. Но долее хранить молчание — значит предать все, что мне дорого. — Он поцеловал свое священное кольцо. — Клянусь Благословенной Барлой.

Холз вздохнул.

— Продолжай.

— Я стараюсь не забывать, что его величество молод и совсем недавно понес тяжелую утрату, — продолжал Джарралт, хмурясь. — И что Дурм посвятил всю жизнь процветанию Лура. Но я очень встревожен, и нет никого со мной рядом, кому можно было довериться и попросить совета.

— Облегчи душу, Конройд, — мягко произнес Холз. — Поведай мне свои тревоги, и вместе мы найдем, чем успокоить твой мятущийся дух.

Джарралт подавил желание поудобнее устроиться на проклятом стуле и вместо этого придал лицу выражение самого глубокого и искреннего раскаяния.

— Борн был великим королем. По очевидным причинам мы не были близки, но я никогда не отрицал его власти как Заклинателя Погоды. Оспаривал его решения по вопросам внутреннего управления, такое случалось. И то, как он использует свое влияние, свою харизму, чтобы продлить в будущее власть своей династии. О последнем я в особенности горько сожалел. Но дело сделано, утверждено законом, и даже я признавал, что Фейн — это нечто невероятное.

— Гар тоже далеко не рядовая личность, — заметил Холз.

— Но в прямо противоположном смысле, Эфрим. Большую часть жизни он был уродом, калекой. В нем не было ни капли магии. А потом внезапно она изверглась бурным потоком, и никто не задает вопроса: почему? Никто не считает это странным. Все слишком заняты тем, что радуются этому чуду. — Заметив, что он слишком увлекся, Джарралт несколько изменил тон. — И теперь, когда Фейн и Борн мертвы, он стал нашим Заклинателем Погоды. Он обременен самой сокровенной магической миссией, от которой зависят судьбы Лура. И никто даже не спросит, способен ли Гар нести подобное бремя, выдержит ли он? Никто не заинтересовался вопросом: а не исчезнет ли его капризная магия так же внезапно, как появилась?

Холз теребил тонкую, похожую на крысиный хвост косицу, в которую были заплетены остатки волос на его голове.

— Дурм говорил, что его способности к волшебству несомненны.

Джарралт едва не потерял самообладание. Но стул он больше переносить не мог. Резко поднявшись, он принялся шагать по маленькой холодной комнате.

— Дурм был для Борна роднее брата. Борн слепо любил его и доверял безоговорочно. Не сомневаюсь, что для защиты интересов династии покойного друга Дурм пошел бы на что угодно, лишь бы трон остался в руках Торвигов.

— Это… серьезное обвинение, Конройд, — медленно и настороженно произнес Холз.

— Не путай меня, Эфрим! — воскликнул Джарралт. — Дурм никогда бы не нарушил закон, никогда не стал бы действовать против интересов королевства. По крайней мере, сознательно. Но я подвергаю сомнению его суждения в той части, где они касаются сына Борна. А теперь… потрясенный горем… можем ли мы быть уверены, что он в своем уме? Будет ли это мудро и правильно — доверять ему безоговорочно?

Холз покивал головой.

— Признаюсь, Конройд, я и сам размышлял над этим.

Джарралт постарался скрыть ликование.

— Есть и другой вопрос. Даже более насущный, чем прискорбное состояние Дурма. Эшер.

Холз перевел взгляд на портрет Барлы.

— Ты им никогда особо не интересовался. Как и его народом.

— Возможно, но теперь моя озабоченность оправданна. К этому олку прислушивается наш король, и он в состоянии подвигнуть Гара на действия, которые не в наших интересах. Гар сделал его тайным советником! Тебя это не тревожит? Меня — очень.

— Что ж, — помолчав, признался Холз, — мне тоже кажется… неправильным такое высокое доверие короля по отношению к Эшеру. Барла отдала олков под наше управление. Они люди простые, неспособные к магии или управлению государством.

Предвкушая победу, Джарралт приблизился к Холзу и с умоляющим видом опустился на одно колено.

— Значит, Эфрим, мы не должны больше молчать. Ты — высшее духовное лицо Лура. Оба мы являемся тайными советниками. Способность Гара к управлению явно сомнительна. Ради блага королевства мы обязаны действовать. Хотя бы во имя памяти Борна.

Лицо старика страдальчески исказилось.

— Конройд, Конройд, боюсь, ты говоришь о втором расколе.

— Нет! — твердо возразил Джарралт и положил сильную ладонь на безвольную руку Холза. — Я говорю о спасении нашего народа от безвольного, уступчивого короля и недееспособного Главного мага. Иначе будет поздно, и наша духовная слабость погубит всех нас.

Покачав головой, Холз отвернулся, всем видом давая понять, что ему это не нравится.

— Как ты предлагаешь действовать?

— Значит, ты со мной? Когда я подниму этот вопрос на Общем Совете, ты добавишь свой голос к моему?

— Хочешь спросить, поддержу ли я тебя как претендента на корону Лура? — горько поинтересовался Холз, все еще глядя в сторону.

— Только в том случае, если такова воля Барлы. Может, ты спросишь ее, Эфрим?

Холз вздохнул.

— Уже спрашивал. Грядут большие перемены, хотим мы того или нет.

С мрачным лицом и поющим сердцем Джарралт снова поцеловал свое священное кольцо.

— Тогда пусть свершится воля Барлы. И спасибо тебе за поддержку.

— Я не вижу другого выхода, Конройд, — прошептал Холз. — Хотя, боюсь, мы погубим жизни как минимум двух людей.

Джарралт встал.

— Лучше две жизни, чем целое королевство, Эфрим. Помни об этом, если совесть начнет терзать тебя. — Он поправил одежду и шарф. — Я сейчас отправлюсь в лазарет. Поговорю с Дурмом, оценю его состояние. После этого дальше поговорим. Согласен?

Холз неохотно кивнул:

— Согласен.

Морг с трудом удерживался на границе сознания и беспамятства; он боролся, словно муха, попавшая в мед. Проклятый Никс и его вонючие снадобья вновь ввергли его в беспомощное состояние. Он ощущал присутствие собственной ярости. И отчаяния. И еще Дурма. Сила его личности сократилась до едва заметных размеров, разум превратился в бледную тень былого интеллекта. Как бы он хотел наконец позволить толстому глупцу умереть… но риск был слишком велик. Тело и душа связаны, и если связь порвется, то есть вероятность, что плоть извергнет в небытие не только собственную душу, но и непрошеного постояльца.

Он не мог не учитывать этой вероятности.

Морг услышал — или почувствовал, — что дверь в его темницу, то есть палату, отворилась. Шаги. Голоса. Дверь закрылась. Он попытался приподнять веки Дурма и напряг ослабшую волю, борясь с неподатливой плотью, напичканной успокаивающими препаратами. Плоть снова победила, глаза открыть не удалось.

— Вот, господин, посмотрите. — Лекарь. Голос раздраженный. Обиженный. — Как я вам и говорил, Главный маг еще спит. Он не может с вами говорить! — Ненавистный человек, Никс, насквозь пропахший проклятыми травами. Надоедливый, назойливый. Придет день, и он недалек, когда лекарь Никс будет давиться своими травами, пока не сдохнет. Я ему устрою славный банкет…

— Мои извинения, Никс. Я не сомневался ни в твоей компетенции, ни в честности. — А это Конройд Джарралт. Морг почувствовал, как просыпается голос крови. К нему явился один из отдаленных потомков… Внезапно безумная надежда и великолепная идея озарили сознание Морга.

— Если вам так необходимо переговорить с ним, господин, то, когда он проснется, я бы мог…

— Мой добрый друг, — проникновенно произнес Джарралт. — Могу я говорить с тобой откровенно? И полностью рассчитывать на честные ответы?

— Конечно, господин.

— Ты даешь слово целителя?

— Само собой!

Продолжительное молчание. Потом снова Джарралт:

— Для тех, кому надлежит это знать, Никс, не секрет, что раны Дурма весьма тяжелы.

— Так и есть.

— Тяжелы настолько, что его спасение можно считать чудом?

— Да.

— Тяжелы настолько, что было бы беспочвенным мечтанием… верить в возвращение ему былых способностей?

Долгое молчание.

— Господин…

— Ни слова больше, — сочувственно произнес Джарралт. — Твои глаза все сказали.

— Господин…

— Это очень деликатная тема. Я понимаю. — Сколько доброты в его негромком, неторопливом голосе. — И очень болезненная. Когда ты говорил с королем, ты, возможно, не захотел… лишать его надежды.

Пробиваясь на поверхность, Морг бешено срывал с себя оковы, наложенные снадобьями Никса. Он чувствовал рядом с собой тщеславие, он улавливал его нюхом, как демон чует свежую кровь. Тщеславие и безжалостная воля, неукротимое стремление победить любой ценой. Великолепно. Этот Джарралт силен. А ему как никогда требуются силы. Он слишком долго был узником слабости.

Джарралт стал ответом на его молитвы.

Лекарь смущенно откашлялся.

— Вы же понимаете, что я обязан…

— Конечно, — успокоил его честолюбивый потомок Морга. — Я тебя прекрасно понимаю. Не тревожься, Никс. Нас с тобой скроили из одного материала. Мы — люди чести, для которых служение королевству превыше всего, даже личных привязанностей. Дурм — мой друг. Мы много лет вместе служили в Тайном Совете, и несчастье, постигшее его, разбивает мне сердце. И несмотря на это, я сделаю все необходимое, чтобы уберечь Лур от бед. Как и ты, я в этом уверен. А теперь, если можно, я хотел бы немного побыть наедине со своим другом. Возможно, мне удастся передать ему хоть часть тех сил, в которых он так нуждается.

— Конечно, господин, — произнес лекарь. — Но предупреждаю, он крепко спит. И если проснется, будьте добры, сразу посылайте за мной.

Морг слышал, как открылась и захлопнулась дверь. Услышал звук шагов, приближавшихся к кровати. Услышал негромкий смешок Конройда Джарралта. Так звучал бы смех завоевателя, увидевшего беспомощную жертву.

— Ну что ж, Дурм. Теперь здесь только двое нас, — прошептал он. — И я расскажу тебе, чем закончилась история…