"РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ" - читать интересную книгу автора (Луначарский Анатолий Васильевич)ЛЕКЦИЯ ТРЕТЬЯПереходим к краткому очерку истории развития еврейской религиозности. Между греческой и еврейской религиозной мыслью вовсе не существует той радикальной разницы, которую обычно видят, хотя внешнее несходство так велико, что естественна тенденция многих исследователей культуры и крупных философов к противопоставлению эллина иудею. Всем знакома такая фраза апостола Павла[48], что несть ни эллин, ни иудей. Тут эллинский и иудейский народы как бы противопоставляются, и в основании противопоставления лежит то, что как эллинский, так и иудейский народы противопоставляли себя всему остальному миру с чрезвычайной резкостью. Эллины считали за человека только свободного эллина, а всех остальных «варваров» — только за полулюдей, а иудеи считали за человека только правоверного иудея, в иудейского бога верующего, а остальных считали язычниками и ненастоящими людьми. И тот и другой народ глубоко верил, что именно их народ был избранным, — в этом была их гордость. При этом эллины гордились своей греческой культурой в тесном смысле этого слова, то есть искусством, наукой, красочностью своей жизни, изяществом форм быта, и это отражалось на их религии, которая, как я говорил прошлый раз, была в высшей степени образной, стремилась к определенному идеалу высшей человечности, идеалу высшего счастливого духа в здоровом жизнерадостном теле. Их религия была в этом смысле, можно сказать, религией человека, каким он должен быть и каким хочет быть[49]. Наоборот, у иудеев доминировали начала чисто нравственные, а не художественные. В то время как грек, типичный грек, гордился красотой своего тела, изяществом одежды, прелестью своих храмов, наполненных человекоподобными образами, — иудей как будто бы гордился как раз отсутствием всего этого. Изображать бога было строжайше воспрещено. Это была религия без образов. Всякие не только украшения, но даже простое изящество вычеркнуто еврейской религией как нечто ненужное и грешное. Известная суровость и простота выступают с первого начала в Библии. Это не был еще аскетизм, то есть умерщвление плоти, как он проявился лишь в дальнейшем, но во всяком случае то, что называется теперь пуританством[50]. Я думаю, многим известно, что разумеется под словом «пуританство»? Пуритане, английские религиозные революционеры XVII века, воспрещали украшения в церкви, пуритане воспрещали музыку в церкви, всякое изящество формы, всякую тонкую радость жизни. Они носили простое грубое платье, питались грубой простой пищей, жили в простых жилищах, отрицали всякую поэзию в любви, а относились к любви как к простому разумному браку, все у них сводилось к здоровой мещанской прозе, в высшей степени четырехугольной и штукатурной. И пуритане, настаивая на таком образе жизни, прямо ссылались на Библию и евреев. Они называли своих детей Зоровавелями и Гедеонами а другими подобными библейскими именами–в подражание библейским героям. Поэтому, хотя это слово — пуританство — относится к жизни Англии XVII столетия, но оно может быть целиком употреблено для характеристики еврейской религии. Она именно пуританская, это — религия этическая. Она — антиэстетическая (антихудожественная, чуждая красоты) с точки зрения изобразительных искусств, образности и. изящества внешних форм жизни. Поэтому казалось, что греки как будто бы влюблены в природу, красоту, науку, во все стороны человеческих возможностей и даров и красоты природы, а евреи как будто бы исключительно устремились к одному — для них существует бог и больше ничего, в этой идее бога тонет все остальное. Природа есть подножие божье, и только как подножие божье она им и интересна. Человек — подобие божье, и только в этом отношении он и интересен. Еврей не только монотеист (однобожец), но и мономан, то есть одержим этой одной идеей, зелот[51], то есть преданный до бесконечности фанатик. Правильно охарактеризовал еврейство великий, но своему происхождению еврейский, поэт — Генрих Гейне. Он говорит, что основная еврейская черта — это именно способность фанатически увлекаться чем–нибудь и приносить всего себя в жертву, это самоотверженное служение некоторой идее, а эллинов он считал способными широко жить, широко наслаждаться, и притом наслаждаться так, что это наслаждение приобретает благородные и изящные черты. Все это как будто бы чрезвычайно резко противопоставляет грека и иудея, а между тем основой религии как у греков, так и у иудеев является одна и та же идея, именно идея справедливости. Эта идея справедливости есть не что иное, как прообраз нынешней политической идеи демократии и парламентаризма. В нынешних условиях жизни общества парламентаризм является компромиссом, дающим возможность соблюдать некоторое равновесие между отдельными классами, которые иначе вступили бы в открытую классовую борьбу, вместо того, чтобы в парламентарных формах друг с другом сговариваться. Парламентаризм есть попытка устанавливать постепенно то, что называется конституцией и что, как определил Лассаль[52], есть закрепление на листке бумаги развития реальных социальных сил. Такая конституция и есть то, что называли греки и иудеи справедливостью. У греков мы видим даже, что Платон[53], один из величайших воспитателей Греции, стараясь определить, что такое государство, говорит: государство — это есть справедливость. Государство — это справедливость, это — «конституция». То же самое мы видим и у евреев. Их Иегова[54] — это есть конституция, это есть правда жизни, правда, которая должна быть положена в основу взаимных человеческих отношений. Зевс олимпийский, с его спокойным, мудрым лицом, с его раз навсегда установленной гармонией и законностью над бурями жизни, вовсе не так далек от Иеговы. Если бы Иегову в его последней формации, как земного бога, изображали, то как бы его изображали? Как его изображают теперь? Его изображают старцем, величественным, спокойным, мудрым дедушкой. Правда, Зевса не изображали старцем, его изображали человеком в соку, человеком зрелого возраста, т. с. того возраста, когда в окончательной форме развились уже в человеке все его дарования; но это не так уж нужно. Просто на греков с их эстетическим вкусом от старости веяло некоторым тлением, некоторой мертвечиной. Старый человек — это все–таки человек, тронутый смертью, а бог бессмертен, а если он бессмертен, то не должен стареть. Евреи в псалмах изображали бога старцем ветхим; даже и это объясняется тем, что они подчеркивали идею: жил бесконечное количество веков, а значит, уже старец, солидный бог. Но во всяком случае это случайность, а важно то, что он также был могучим, спокойным, мудрым и справедливым. Теперь я постараюсь проследить перед вами в главных моментах, как развивалась идея Иеговы, или божественной конституции жизни, у евреев. Разница между Зевсом и Иеговой заключается в том, что Зевс был богом торжествующим, государственным, а Иегова очень часто являлся союзником низов, богом революционным, народным. Этим объясняется, по существу говоря, вероятно, и тот характер буйности, жестокости Иеговы, который сохранился до нашего времени, и тот характер необыкновенного одухотворенного покоя, который в особенности присущ Зевсу. Иегова очень рано стал богом справедливости. Если он, по Библии, кажется несправедливым богом, то потому, что он сначала был небесным царем только своего племени. Мы встречаем его в самом начале как племенного божка. Каждое племя считало первопредков своих царей хранителями своего национального лица, своим божеством, и так как боги признавались человекоподобными, говорящими определенным языком и заключающими между собой определенные полезные союзы и договоры, то, как говорили тогда, люди вступали с этими своими богами в «завет», то есть заключали договор, по которому данные лица, данное племя должно кормить божество, приносить ему жертвы, а божество должно за это разным чудотворным образом покровительствовать данному племени в его хозяйстве, в его политической борьбе. Дело в том, что первоначальное божество — это сонм мертвых отцов, братьев, которых нужно кормить, потому что они не могут Сами добыть себе пищу, по тому представлению, которое сложилось о мертвых братьях. Это божество, этот сонм мертвых братьев (Элогим)[55] является очень могущественным и влиятельным, от него зависит удача или неудача, хорошее или плохое в жизни человека. Если забыть принести жертву, тогда беда, а если поскорее зарезать «духам» барана, то опять они становятся более ласковыми. Иегова и был не чем иным, как этим царем, Саваофом[56], то есть вождем этого господствующего войска небесного. Причем под этим войском небесным разумеются не звезды, как говорят некоторые, а первоначально именно эти духи, эти мертвые братья. И вот с этим царем мертвых братьев, вождем их умерших предков, еврейский народ и заключил союз, по которому он должен был приносить этому царю, этому богу жертвы, а он в свою очередь должен был покровительствовать еврейскому народу. Как мы знаем, в силу этого союза евреи должны были приносить в жертву первенца, должны были убивать, .все равно, будет ли это первый теленок, или первый ягненок, или первый ребенок человеческий. Потом вместо этого стали совершать другую кровавую жертву — обрезание, и это обрезание сделалось признаком–того, что данный человек находится в завете с богом своим, а кроме того, приносились жертвы животными по–прежнему. А Иегова за это даровал своему народу победу над другими народами и с этой стороны был жестоким полководцем. Так, во время войны, когда евреи одерживали победу, он требовал от них истребления всех побежденных вплоть до детей. Он был бог жестокий к другим народам, а к своему народу милостивый. Иегова был защитником и богом своего народа, жестоким для других народов, но вместе с тем он был бог справедливости внутри своего народа… Я уже указывал вам на то, почему греческому народу, афинскому народу знакома была справедливость демократическая. Потому, что афинский народ должен был в своей политике приходить на помощь бедноте и организовывать ее, заботиться до известной степени о ней, чтобы она не погибла, не оказалась принесенной в жертву богачам, так как иначе афиняне не могли бы иметь военную силу и тогда были бы разбиты сильными врагами. Чтобы этого не случилось, нужно, чтобы был солдат, а чтобы был солдат, нужно, чтобы был крестьянин более или менее зажиточный. При таком положении вещей, если все перейдет в руки богачей, вся земля, все стада, а остальные совершенно обеднеют, то с какой стати они будут сражаться? То же самое видим мы у древнейших евреев. Правда, были еще рабы, — хотя евреи не были народом, богатым рабами, — но заставлять драться рабов — это самое последнее дело. Рабы плохо работают и еще хуже дерутся. Для этого нужен свободный человек, свободный грек или свободный еврей. Вот поэтому и возник еще, по–видимому, в кочевой период у евреев в этом отношении целый ряд законов. Например, были юбилейные годы: каждые 12 лет прощалась часть долгов, а каждые 40 лет делался передел имущества для того, чтобы бороться с слишком большим скоплением имущества в одних руках и слишком большим мельчанием его — в других. Таким образом, конечный идеал, который предуказывался так называемым Моисеевым законом, заключался в том, чтобы охранять бедняка от богача, бороться против чрезмерного богатства богатых и чрезмерной бедности бедных. Закон Моисея защищал мелкого собственника и боролся против тех, кто делался крупным собственником; он являлся в этом смысле представителем бедных, слабых, стоял за равноправный трудовой надел. Генри Джордж[57], защитник мелкой буржуазии нашего времени, написал блестящую книгу о законах Моисея. Я рекомендую вам эту книгу потому, что именно он глубже многих исследователей понял внутреннюю сущность Моисеева закона. Итак, в этом заключается сущность и заслуга этого закона; та же мысль потом, во Второзаконии, еще раз выступит с большей еще силой, и мы увидим почему. У афинского народа хотя было много разных потрясений, но резкого перехода от одного быта к другому там не было, а еврейский народ пережил в высшей степени резкий переход: евреи вышли из пустыни и завоевали земледельческий Х'янаан. Часто случалось, что какое–нибудь скотоводческое племя воинственных номадов[58] завоевывало зажиревшие, распустившиеся в своем комфорте богатые земледельческие государства. Эти богатые земледельческие государства захватить было легко, потому что помещики, капиталисты, купцы, окруженные неслыханной роскошью, проводившие время в полной праздности, исключительных пиршествах и т. д., плохо способны были сопротивляться. Таким образом, номады завладевали их землей, их домами, отнимали рабов, имущество, все забирали себе, местных жителей обращали в рабов и образовывали новое государство. Существует теория в социологии, которая заключается в том, что все решительно государства возникали таким образом. Об этом учит, например, известный австрийский социолог Гумплович[59]. Выдающийся историк Огюстен Тьерри[60] в своей истории проводил приблизительно такой не взгляд; один из самых главных и видных социологов, Липперт[61], также высказывает, подобную идею. Во всяком случае история говорит нам, что если это и не общий факт, то это действительно случалось. Однако евреи не сделали так, как делали обычно: они не сохранили местных жителей в качестве рабов, они всех их вырезали, истребили или изгнали и взяли себе землю, на которой те сидели. Это мы знаем совершенно точно из их преданий, из их исторических книг. И вот когда они уселись на этой земле, тогда началось то самое, что всегда начинается в земледельческом быту, — началось расслоение на богатых и бедных. Богатые стали захватывать землю, другие беднели, земля у них постепенно отбиралась. То1да они начали вспоминать: а когда ж будет передел, как это бывало и в пустыне? Но богачи не хотели уступать землю, и для того, чтобы обеспечить за собой огромные участки ее, они приступили к организации государства и стали его организовывать не по номадскому патриархальному типу, а уже совсем иначе. Им нужен был такой властелин, который защищал бы их интересы, им нужен был свой царь. Тут богачи сразу определили свою государственную и культурную физиономию. А раз у них должен быть царь, должно было быть и наемное войско: «Крети–плети» — критские наемники, наемное вооруженное войско. Религия также изменилась. Что говорит этим богачам, которые стали одеваться в виссон[62] и багряницу[63], которые жили теперь в дворцах и окружали себя целой организацией рабов, — что говорит им этот бог скотоводов, который требует справедливого распределения, суровой военной жизни и т. д.?! Между тем боги соседних земледельческие стран, разные Ваалы[64], Астарты[65], говорили много их сердцу, потому что эти соседние мифы и догматы сводились к созданию таких религиозных форм, которые соответствовали их жажде комфорта и богатства; тут были великолепные храмы, напряженное религиозно–эротическое сладострастие, празднества и пиры с обнажениями, опьянениями и ароматами. Вот что являлось главным и основным, составляло форму восточных религий финикиян, сирийцев и других соседей. Их богослужения — это были великолепные пиры, на которых предполагалось, что кроме царей, вельмож и других господ сами боги пируют. Самое главное, что привлекало к жизни, было ее сущностью, — это наслаждение, любовь, сладострастие, они были внешне тонкой церемонией. Это была чувственная, пышная религия. Таким образом, богачи организовались сообразно своим мирским идеалам и соответственно этому избрали и бога. Но бедняки с этим мириться не могли: эти бедняки еще недавно сами завоевали Ханаан. Это было воинственное племя, и оно протестовало против своей аристократии, вы знаете как. Когда в первый раз богачи начинают поговаривать о необходимости иметь царя, то сейчас же один из величайших пророков — а пророки были выходцами из недр самого народа — народный трибун Самуил[66] выступил с резкой филиппикой против царской власти. Я очень советую вам прочитать эту речь Самуила, потому что в ней мы имеем яркий пример настоящей пропаганды против самодержавия. Английские пуритане позднее гремели речами пророка Самуила против Карла I[67]. Итак, Самуил протестовал против этой тенденции богачей — протестовал горячо и резко, но в конце концов тот же Самуил сам поставил Саула на царство. Дело в том, что, сидя «на земле», уже трудно было сохранить добровольческую армию для защиты границ. Гедеонов[68] становится все меньше и меньше. Говоря о таких судьях, как Гедеон, Самуил или сказочный Самсон, .нужно сказать, что это были представители части населения, сохранившей еще свои прошлые тенденции. II праздник кущей, когда вожди выводили народ в палатки, был, так сказать, протестом скотоводческого племени против нового земледельческого строя. Но на самом деле люди жили теперь, конечно, не в кущах, не в палатках, а в хороших домах, они расселились на земле, и собрать их в случае необходимости в войско было очень трудно. Поэтому пришлось создать профессиональное войско. А раз так, то нужен господин этого профессионального войска, который, с одной стороны, защищает, а с другой стороны, стяжает. И тут очень интересно то обстоятельство, что сам Самуил, по библейскому сказанию, создал это войско из иностранцев и сам взял человека, которого считал более подходящим, и помазал его на царство. Саул действительно действовал в соответствии с целями той народной партии, которой был сам представителем. Но это долго не продолжалось. Что говорил им Иегова? Цари израильские и иудейские скоро стали нечестивцами в глазах сторонников Иеговы. Разные Ахавы[69], Ахазы[70] и им подобные угнетали народ, разбирали только, чем бить лучше — бичами или скорпионами. Царь думал лишь о том, как бы прикарманить то, что Плохо лежит. Кто такую характеристику царей дает? Пророки. Мы узнаем первую легенду, которая относится ко времени царствования Ахава, относительно пророка Илии[71], который жестоко обличал этого царя. Илия был пастух, даже в пище и одежде чуждался продуктов земледельчества. Он учил окруженный самим народом, что все то, что творится при дворе царя, является грехом, что все, что относится к богатству и наслаждению, — это грех, что вся жизнь идет не так, как хочет Иегова, и резко противопоставлял совершенно определенную идею справедливости и равенства нравам двора и знати. Он говорил, что Иегова есть великий бог, от которого он пришел посланцем, что этот Иегова требует равенства и справедливости. «Не обижать вдов, сирот и бедных» — вот что он требует! А остальное? Все остальное придет, приложится. Мы находим эти идеи в первой пророческой книге, написанной в позднейший период Амосом[72]. Амос также был пастухом. Мы но знаем точно, как он умер, но мы знаем, что он принадлежал к определенной партии, ибо в то время израильского царства пастушеские племена, еще сохранившиеся, пастушеская военная демократия являлась главной защитой и охраной для бедных, — она вела борьбу с богатыми и с темп идеями, которые проводились богатыми классами. Эта партия говорит, что Иегова совершенно определенно выступает на защиту бедных, что он карает всякие посягательства на бедных, он любит бедных, для него бедный — свой человек, а богатый человек — грешник в глазах бога. Вот это направление развилось в израильском царство, и мы встречаем прямой революционный переворот на этой почве. Ученик Илии, Елисей[73], совершает его: он низверг царствующий дом, он истребил весь царствующий дом до последнего ребенка, он убил громадное количество богатых и жрецов Ваала и установил диктатуру ягвистов, или партии бедняков. Долго это не продолжалось. Стихийные силы, которые у земледельческих народов непременно выдвинут новые слои богачей, действовали дальше, и опять установилось то же царство несправедливости, какое было раньше и в израильском царстве, — новое господство богатых. Но центр внимания переносится на иудейскую половину царства, и там видим несколько другую картину — там ягвисты давят на власть, и через некоторое время мы видим заметное изменение. Хелкия, первосвященник, находит под алтарем забытую, якобы никому не известную книгу Моисея, так называемое Второзаконие. Это Второзаконие не есть собственно книга Моисея, это законодательство, соответственное тому типу, что и законы Солона[74] в Афинах. Это было законодательство в защиту должников и мелкого крестьянства против крупного кулачества и помещичества. Написал эту книгу сам Хелкия или кто–нибудь другой из его современников, потому что по всему укладу она отличается от старого Моисееца закона. Это было продолжение старого, но и нечто новое тут было, и это новое было обусловлено новым бытом. Этому Хелкии и его реформе отвечал царь Езекия[75], ягвистский царь, как видно из самого имени: окончание «ия» всегда означало сокращенное Ягве. Такие имена любили ягвисты. Этот Езекия был царь высокого благочестия по отношению к Иегове и пророкам. Во главе пророков, крупных пророков, типичных демократических трибунов, стоит в это время Исаия[76], один из величайших публицистов мировой истории. Это — типичный политический публицист, оставивший после себя великую книгу, содержание которой все вошло в так называемую книгу Исаии, причем все то, что заключается в первых 55 главах, принадлежит действительно Исаие, а все, что идет дальше, начиная с 55–й главы, уже не принадлежит Исаие, а другому человеку —его позднему ученику; Исаия был публицистом, своего рода министром иностранных дел при Езекии, руководил судьбой еврейского народа. Это был единственный еврейский пророк, который стоял также во главе правительства, реально проводил свои идеи мирным путем. Какова же была его политика? Дело в том, что в то время вокруг иудейского царства выросли громадные, победоносные, грозные в своих стремлениях государства. А Исаия стоял во главе маленького народа божьего. Он знал, что Иегова — это бог справедливости и бог всего мира, всей вселенной. К тому времени ягвистская мысль дошла до представления, что «наш» бог есть настоящий бог. А между тем еврейский народ терпел от фараона Нехао и царя Салманассара самые тяжкие поражения, и политики из богатых классов стремились к тому, чтобы заключить союз либо с ассиро–вавилонянами, либо с Египтом, т. е. пристроиться к ним… Исаия видел, что это ведет к гибели, и внешняя политика Исаии вся заключается в том, чтобы не заключать никаких союзов, не вступать в войну, держаться в стороне[…] […]он говорит: «Сила бога не в армии и славе, не в царях, не в богатстве, не в приобретении земель и всех подобных явлениях, — все они в один прекрасный день могут разлететься совершенно. А вот если все у нас будет справедливо, если все положения справедливости будут соблюдены, если у нас будет некоторое равенство, если бедные, сироты, вдовы будут находить у нас защиту, то бог сумеет вовремя нам помочь». Это был человек, стоявший за преобладание задач внутренней политики и социального законодательства над внешними завоеваниями. И вся внешняя политика действительно вела к тому, что позволяла этой маленькой ладье лавировать благополучно между большими кораблями. Но после Езекии власть немедленно перешла к политическим партиям другого направления, оказывалась в руках то партии египетской ориентации, то партии ассиро–вавилонской ориентации, политика которых сводилась к тому, чтобы втянуть еврейский народ в войны, причем очень часто, как это и у нас было с кадетами, случалось, что одна и та же партия сегодня придерживалась египетской, а завтра — ассиро–вавилонской ориентации, но всегда это были ориентации против собственных бедных. Беднота была снова взята в кулак. Следующий пророк — Иеремия[77], ученик Исаии, — был уже человек другого рода; это был человек, носивший власяницу, траурные одежды, — человек обиженный, которого сажали в яму, который постоянно находился под преследованием, потому что он был Иеремия был откровенный пораженец. Он говорил: «Мы не должны защищаться, мы не должны защищать Иерусалим. Если хочет бог, чтобы град наш был сметен, так будет, а если он хочет, то защитит и маленькую державу, в этом сила нашего бога». «Но дело в том, что нет сейчас правды у вас, у тех, которые растоптали божью заповедь, оболгали данные богом законы, у вас, богачей, генералов и всей аристократии еврейского народа. Вы — величайшие преступники, вы именно политический облик народа, который есть народ божий, испоганили, и вам это не простится никогда, пока–железный жезл не станет ломать ваши черепа и ребра. И бог это делает, он это делает руками других народов, он это делает, когда к вам приходят эти полчища ассиро–вавилонян или египтян. Бог легко, если захочет, может этот железный жезл отбросить от себя, потому что стоит ему только дохнуть, и все мнимое великолепие и сила империалистов распадутся, но эти народы существуют для того, чтобы вас сечь, это божья розга, которая сечет тех, кто забыл правду божью». Итак, Иеремия — откровенный пораженец, который говорит — пусть мы будем поражены, пусть мы будем растоптаны, тогда, может быть, появится у еврейского народа правда. Таков внутренний смысл проповеди Иеремии, это отчаянный призыв к правде демократической партии в момент, когда она была разбита, когда она была затоптана. Иеремия надеется исправить, пробудить такими энергичными мерами народ. Но народ оказывается вовлеченным в войну. Иерусалим взят, и евреи отведены в Вавилон. В истории иудейского царства начинается период пленения. В течение этого периода было несколько интересных пророков, но самого интересного мы не знаем по имени. Это один из величайших публицистов, величайших мыслителей человечества, который в бытность евреев в Вавилоне в плену написал вторую часть книги Исаии, конец ее. Мы знаем, что не Исаия написал эту книгу, потому что в ней под видом пророчества изложен совершенно точно ряд таких событий, которые имели место после смерти Исаии. Мы знаем, что у многих народов встречаются такие случаи, когда ту или другую книгу, написанную современником, приписывают какому–нибудь из старых авторитетных писателей. Мы уже указывали, что Хелкия говорил, что будто бы нашел Моисееву книгу, которая на самом деле была написана им самим. Точно так же и в данном случае какой–то великий пророк, имя которого неизвестно, сам написал эту книгу и выдал ее за окончание книги Исаии, который пользовался благоговейной памятью, так что выгодно было сказать, будто бы это книга самого Исаии. Однако дух тут уже другой; тут виден яркий перелом; это писал человек на дне, в скорби, в плену; он писал не как Иеремия, не как человек, который только еще падает, а как человек, который находится уже там, в пропасти, но вместе с тем мы видим, как в книгу вкрапливаются уже первые лучи надежды. Таков был этот второй Исаия, таков смысл я характер проповеди его. Надо сказать, что в то время у вавилонян л у персов, которые совершенно переменили уже отношение к евреям и еврейскому богу и разрешили даже евреям вернуться в Палестину (царь Кир), у них, как я уже говорил в прошлый раз и как мы видим из Бундегеша, существовала вера в появление Саошьянта–спасителя, который приведет их к благу и победе над злом. При этом персы представляли себе Саошьянта как вождя иранцев против туранцев, который поведет их к победе тогда, когда и все светлые силы природы, божьи силы, бросятся против всех темных сил. Еврей, который находился в таком ужасном положении, но которому религия все время говорила, что если ты, Израиль, раскаешься, если ты вернешься на путь божий, то бог тебя спасет, — в основание всей своей религии тоже положил надежду на лучшие дни. В будущем будет искупление, в будущем будет благо, в будущем придет спаситель. Однако второй Исаия не рисует спасителя, как рисовали Саошьянта персы, человеком могущественным, князем, который явится на болом коне, в блестящем вооружении и будет велчким победителем. Так думали только некоторый евреи, аристократы–саддукеи, из которых могли выходить такие вожди, как Иуда Маккавей[78], вернувший евреям на время блеск чисто национального и военного характера. Что касается второго Исаии, то он был представителем бедных, и он создал, опираясь на народное верование, великий патетический образ Он говорит так: «Вы слышали, что есть господь, бог справедливости? Знайте, что он спасет вас, бедняков, страдальцев. Вы, евреи, забыли бога, вы уклонились от справедливости по пути неравенства, вы. обижали вдов и сирот. Но кто это вы? Вы — это богачи, аристократия, но есть среди еврейского народа и те, кто никогда никого не обижал, кто никогда никого не ограбил, кого другие обижали, кто был, как агнец, непорочен и безгласен, кто не протестует, когда его стригут, кто только страдал совершенно невинно, на кого Иегова, этот великий бог, смотрит с высоты своей оком, затуманенным. слезой. Еврейский народ всеми обижен, но среди этого народа есть бедные евреи, которых богатые евреи обижают, которые есть, так сказать, обиженные из обиженных, а сами никогда никого не обижают, а уповают только на милость божью и божью справедливость. И вот во имя этого бедняка, во имя этого страдальца бог простит всему миру все его грехи! Он скажет: «Переполнилась чаша моей любви, столько страданий перенесено праведниками, бедняками, что этого достаточно, чтобы перевесить все преступления мира». В то время когда бедняк будет растоптан, избит, посажен с разбойниками в тюрьму, распят, когда одежды его разделят между собой другие, тогда господь бог пожалеет его, протянет ему руку, выведет из могилы этого праведника, этого истинного человека, посадит его по правую руку от себя и скажет: «Ты царь, ты судья над всем народом», — и тогда будет благо и слава, тогда Иерусалим загорится великим ореолом, тогда все народы придут к согласию, тогда будет всеобщий мир, тогда не будет войн, тогда все будут отдавать свой труд для пользы всех, и этот труд будет вознаграждаться сторицею. Тогда даже среди животных будет царить мир, тогда лев и ягненок смогут пастись вместе». Вот это учение и легло в основу дальнейшего еврейского мессианизма. Еврейская беднота отдыхала на этой вере в появление великого благого бедняка, который будет ужасно страдать в своей жизни, потом умрет и который после своей смерти послужит, так сказать, последней жертвой перед богом, за которую мир будет искуплен, и совершится великий переворот — бог придет творить суд, над всеми с этим праведником и всех, кто был с ним, сделает господствующими в мире, а тех, кто был врагом его, накажет. После этого наступит царство любви и мира. Таков был еврейский мессианизм, который был изложен в целом ряде апокалипсисов, в книге Эздры и других книгах. Существовал еще целый ряд других пророков, менее важных, которые своим учением приспособили во многих чертах эту проповедь Исаии к тому времени, когда возникало христианство. Мессианизм был очень сильно распространен среди евреев. Часть евреев, правда, увлеклась идеями мирскими, светскими идеями, идеями греческого типа, многие священники принадлежали к партии саддукеев[79] и эллинистов. Кроме них были представители еврейства чисто метафизического, это так называемые фарисеи[80]. Самая сущность их религии была метафизическая в нашем понимании этого слова, они верили в загробную жизнь и в воздаяние на том свете. Те, кто исполняет законы Моисея, чтит Моисея, те сейчас же после смерти будут участниками божьего блаженства, а тот человек, который этого не делает, тот явится жертвой соответственных адов. Наконец, среди евреев было еще особое направление, так называемые зелоты и эбиониты[81], которые часто носят название пазареев[82], помазанников, христов. Отсюда позаимствовано и имя Христос. Эти назареи были людьми аскетизма, они постились, они носили одежды преимущественно скотоводческого типа, они гнали от себя все, что происходило от греческой культуры, они старались жить главным образом в пустыне и вести такой образ жизни, каким жили предки, которые имели общение с Иеговой, как они полагали, и поэтому–то они отказывались, отрицали, как я уже сказал, все блага тогдашней культуры и говорили: «Мы хотим жить, как жили наши предки, чтя Иегову, в пустыне, питаясь акридами и диким медом, ходить в рубище, в грубых одеждах, — вот наша настоящая жизнь». По–видимому, типичным образом для назареев является образ Иоанна Крестителя[83]. В нем мы видим как раз все эти своеобразные черты. Из учения Иоанна Крестителя мы видим, кто такие были назареи. Мы знаем, какими филиппиками разражается он против богачей, против фарисеев, против законников. Он требует того же, чего требовали и прежние пророки, он требует справедливости, он говорит постоянно то же, что говорил и Исаия: «Я не есть тот, который будет спасителем, но я его пророк и пришел приготовить ему путь. И путь этот есть путь равенства. И горы и долы уравняются, и первые и последние будут иметь ту же участь». Существовал ли Иоанн Креститель, мы не знаем, но подобных ему было немало, это был тип. Такие проповедники создавали настроение, из которого развивалось первоначальное христианство. Мы не имеем прямых следов в истории и прямых указаний на то, что личность Иисуса Христа существовала как историческая. Может быть, и был какой–нибудь Иисус, один из такого рода проповедников, внешние события жизни которого, может быть, напоминали в некоторой степени то, что пророки прорицали. Но более возможно, что евангелия в изложении событий просто следуют описаниям пророков. Впервые учение, приписанное Христу, появилось не ранее как через 60—70 лет после предполагаемой даты его смерти. Ни один ученик его непосредственно ничего не написал, а его учение могло быть записано теми людьми, которые слышали его уже от его учеников. Учение это до такой степени напоминает многие другие учения того времени, что по существу является сборником изречений и притч, напоминающих отчасти левое крыло фарисеев, отчасти одну секту, о которой я буду еще говорить. Левое крыло фарисеев, из которых некоторые имена нам известны, например, Гамалиил, учитель Павла, говорил почти то, что говорил Христос, — возлюби ближнего, как самого себя; Гиллель задолго до •Христа жил и учил именно в духе Христа; у него выполнение обрядов, соблюдение всего свода законов, всего того, чего требует позднейший узкий талмудизм, не играло роли, а играла роль внутренняя духовная сторона. Суть дела в чем заключается? — В любви и справедливости! Были, конечно, фарисеи и другого типа, против которых восставали и Иоанн Креститель и евангелия. Другая секта, секта ессеев[84], не была чисто еврейской: тут отразились учения греков, а может быть, и индусских мистиков. Ессейская секта покоилась на вере в бессмертие духа и искупление, т. е. на том, о чем я говорил прошлый раз, когда касался религии Элевзиса. Подобного рода учения об искуплении за грехи, освобождении духа от земного тела и вознесении этого духа к богу были восприняты целым рядом демократических мировоззрений. Во всех тех местах, где демократия отчаялась в счастье на земле, она. стала проникаться идеей чрезвычайно строгого аскетизма, стала презирать тело. Она страдала на земле, видела только плохое, и отсюда выросла идея, что не может быть радости на земле. Земля — это комок грязи, где царит князь мира сего, т. е. сатана. Явилась даже мысль, что мир этот создан сатаной, а не богом. Очень–де может быть, что дух тут сидит в плену, может быть, это преступные души или, может быть, это падшие ангелы, которые за гордость были посажены в тюрьму, т. о. в тело. И чтобы освободить душу из этой темницы, нужно это тело истязать, бичевать, но нельзя путем убийства своего тела получить освобождение. Это так же, как и в индусской религии. Нужно проводить жизнь в аскетизме, в молитве и посте, но не разнеживать тело, нужно убивать псе явления телесной радости. Это учение распространилось среди части бедноты. Ессеп устраивали общины, коммуны бедных, которые создавались, с тем чтобы сообща работать, сообща собирать милостыню. Таковы были ессейскио полусоциалистические коммуны, где не было никакой собственности, где частная собственность объявлялась грехом. Всякий предмет, всякая вещь ценилась ими лишь постольку, поскольку она необходима для того, чтобы поддерживать жизнь. Это было полное общежитие, в котором уже, если кто–либо скажет — это мое — считалось грехом. Вот из пересечения этих линий, линии ессейской и линии фарисеев, назароев, и сложились все элементы первоначального христианства. Христианство первой формации состояло именно из этих элементов, и не нужно было пришествия личного Христа, чтобы появилось христианство, потому что все эти элементы были налицо. Они–то и сведены в так называемые евангелия. Евангелие — это книга, которая относится к позднейшему времени, причем нужно сказать, что четвертое евангелие противоположно трем первым, иначе рисует жизнь Христа, не так, как три первые, рисует смерть его, иначе, чем три первые, передает и учение Христа. Если мы критически рассмотрим Христа по евангелиям, то увидим в них двух разных Христов. Это объясняется тем, что не имелось никакого точного исторического материала, а изображали его так, как рисовала легенда, потому и не сводились концы с концами. Иисус был образ того бедняка, который, родившись в последней провинции Галилее, в последнем городе Назарете*, у последнего человека — плотника, ходил босым, окружен был одними рыбарями и мытарями, т. о. людьми самого бедного положения или людьми самого презренного положения в обществе. Он был другом проституток, другом разбойников, он был настоящим другом «последних»: он проповедовал, что последние будут первыми; в конце концов, книжники и фарисеи, которых он громил, которым он предсказывал гибель, сговорившись с властями в Риме, убили его. Затем, как сказано Исаией, он воскрес. Исполнилось то, что было сказано — он воскреснет в третий день в сядет одесную бога. • Этот город, по–видимому, никогда не существовал. Ну, а дальше? Пришло сейчас же божье царство, царство правды на земле? Разбиты богачи? Нет, но оно скоро придет, вот, может быть, в эту полночь придет, не сказано, когда, мы не знаем, когда придет жених, и поэтому нужно его ежечасно ждать. Поэтому нужно жить по–новому, не нужно собирать никаких сокровищ на земле, не нужно работать, чтобы получить какие–нибудь результаты для будущего, нет, нужно жить так, чтобы только как–нибудь перебиться до тех пор, пока придет, наконец, царство божье, которого надо ждать со дня на день. Второй раз Христос появится уже не бедняком, не в изодранном хитоне, не изгнанным, не оплеванным, не распятым, а во всей славе, во всем величии. Перед его пришествием загремят трубы, от которых распадутся троны, небесные звезды попадают, и земля загорится, и сбудется тогда предсказанное — настанет царство бедных. Он сейчас же пошлет в тюрьму вечную, на вечные мучения тех, кто был врагом бедняков, а бедняков и всех величайших пророков, которые жили в пустыне по слову божьему, возьмет в рай, на лоно Авраамово. И когда богач в аду взмолится и скажет бедному Лазарю: «Сбрось мне сюда вниз только каплю воды», Авраам скажет Лазарю: «Нельзя, сын мой, между богачом и вами, праведными, — пропасть». Вот в таком виде учение Христа было быстро воспринято теми евреями, которые, как я говорил, жили в общинах, которые были разбросаны в разных местах на земле и бедствовали: оно быстро было воспринято аскетическими коммунами бедняков, оно быстро было воспринято и всем пролетариатом больших городов и рабами. Все бедняки, все обиженные и униженные легко восприняли это учение. Мало–помалу христианство перекинулось в Малую Азию и Грецию. Но с течением времени оно стало меняться внутренне и в конце концов совершенно изменилось, приобрело другой характер. В своей дальнейшей жизни христианство отошло от той социалистической, демократической революционной сущности, о которой я только что говорил, и перешло к совершенно другой сущности, которая пребывает и посейчас. Христианство первоначально было Христианство имело Кроме того, они были проникнуты жаждой мести по отношению к богатым. Выражение «муки вечные» не было иносказательным, эта идея была действительно свойственна христианству. Да, они, богачи, пойдут на муки вечные. Это уже не то, что у буддистов. Это — бесконечная ненависть по отношению к богачам, ибо только такая бесконечная ненависть может родить желание, чтобы враги терпели вечные страдания. Церковь постоянно это поддерживала, только позднее католичество ввело чистилище, из которого как–нибудь можно спастись, а для остальных нет никакой надежды. «Оставь всякую надежду» — написано на вратах ада. Вечная тьма кромешная и скрежет зубовный. Тертуллиан[85], отец церкви, представляет себе будущее устройство мира по типу нероновских цирков, он представляет себе обширный амфитеатр, где бедные праведники будут сидеть в ложах и смотреть, — как некогда гордые богачи смотрели со смехом на христианских мучеников, — как эти же бо1ачи будут лизать раскаленные сковороды и терпеть разные пытки и мучения. Такая надежда на будущее, такое представление о жизни будущего давало возможность беднякам сказать себе: «Хорошо, теперь я жалок, я растоптан, но я сын божий и я буду сидеть с ангелами, а ты, богач, ты, гордец, ты в один прекрасный день пойдешь в ад и будешь мучиться». Смотря на пиры богачей и собирая липу» крохи с их стола, бедняки думали — веселись, веселись, а вот придет кондрашка, предстанешь на суд божий и получишь по заслугам своим. Все мифы, все эти рассуждения о том, что придет искупление на том свете, которое составляло тайну бедняка, — все они каждый раз говорят о том бедном Лазаре, который почти превращается во второй образ Христа, который страдает и мучается, но потом, воскрешённый богом, из последнего будет первым, когда совершится небесная Но важно то, что бедные должны были Христианство не звало, следовательно, слабых на открытую борьбу с мечом против сильных, но, что особенно важно, звало идти путем идейной пропаганды. Это была гениальная мысль первоначального христианского учения, но она впоследствии превратилась в нечто совершенно другое. Христианство, бывшее первоначально демократичным, социалистическим, теряет такое свое значение. Это гениальная мысль, это величайшее учение бедняков, выросшее из корней, в особенности еврейских, по существу говоря, в дальнейшем превращается в Как оно изменилось, как оно изменяло свой внутренний смысл и сущность, как превратилось в орудие против бедняков и затем какие оно пустило разного рода еретические отпрыски, которые назывались христианским социализмом, начиная с первых попыток и до самого известного в настоящее время — толстовства, — будет содержанием моих дальнейших лекций. |
||
|