"Бег по вертикали" - читать интересную книгу автора (Гарбер Джозеф)

Глава 1 КАК ДЕЙВ ПОТЕРЯЛ РАБОТУ

В день своего исчезновения Дэвид Эллиот проснулся, как и обычно, ровно без пятнадцати шесть. Двадцать пять лет назад в одном жарком зеленом местечке он научился этому фокусу — просыпаться в точности тогда, когда хочет. Теперь это стало одной из его привычек.

Дейв выскользнул из-под тонких простыней из дорогого магазина. Он безучастно взглянул на правую сторону кровати, где лежала его жена Хелен, свернувшись в клубок. Радиочасы «Панасоник» на ее тумбочке были установлены на восемь двадцать. К тому времени, как Хелен встанет, дабы начать свой более культурный деловой день, он давно уже будет в кабинете, по уши в работе.

Дейв зашел в гардеробную и сгреб с полки свои кроссовки, спортивный костюм, носки и повязку на голову. Затем, неслышно подойдя к длинному, низкому, чересчур современному комоду — последнему плоду навязчивого стремления Хелен к переоформлению интерьера, Дейв нашарил в ящике поясную сумку и сунул в нее свернутую смену нижнего белья, бумажник, ключи и золотые наручные часы «Ролекс Президент».

Наведавшись в гостевой санузел, чтобы облегчиться и почистить зубы, Дейв прошел на кухню. На кофеварке «Тошиба» горел зеленый огонек. Электронный дисплей таймера показывал пять сорок восемь. Дейв перелил кофе в большую фарфоровую кружку с изображением сорока семи ронинов — память о посещении храма Сэнга-кудзи во время деловой поездки в Токио. Потом он вытряхнул гущу из сеточки кофеварки, засыпал молотый кофе в резервуар и выставил таймер на четверть девятого. Хелен нуждается в утренней чашке кофе не меньше, чем он. А может, и больше — спросонья Хелен весьма недружелюбна и начинает вести себя хорошо лишь к тому моменту, как входит в свою галерею на Лексингтон-авеню.

Дейв глотнул горячего крепкого кофе и вздрогнул от удовольствия.

Что-то мягкое скользнуло по его пижамным брюкам. Дейв наклонился и почесал кота под подбородком.

— Bon matin, ma belle,[1] — сказал он, зная, что все коты владеют французским в совершенстве.

Кот, которого звали Апач, выгнул шею, потянулся и замурлыкал.

Хелен терпеть не могла это имя. Она не раз настаивала, чтобы Дейв назвал кота как-нибудь иначе. Вторые браки несут с собой куда больше компромиссов, чем первые. Дейв это знал и понимал, что ему следовало бы исполнить просьбу жены. Но имя кота есть имя кота: оно не имеет ничего общего с желаниями кошковладельца. И потому после пяти лет брака Дейв по-прежнему называл кота Апач, в то время как Хелен (которая, будучи блондинкой, привыкла, чтобы все было так, как хочет она) ледяным тоном именовала его «этот кот».

Апач неслышным шагом отправился на утренний обход владений.

— Aurevoir,[2] Апач, — прошептал Дейв, тем самым хоть немного утоляя свое чувство чести, запятнанное излишне многими уступками.

Предаваясь неуместным размышлениям о том, как далеки коты от пресловутого кошачьего коварства, Дейв добыл из ящика на двери квартиры утренний номер «Нью-Йорк тайме». Следующие несколько минут он сидел за столом, смакуя кофе, и листал газету. Он не читал ее вдумчиво. Его утренний ритуал просматривания свежей прессы был лишь поводом насладиться первой за день чашкой кофе.

Дойдя до раздела деловых новостей, Дейв заметил, что бессознательно похлопывает себя по груди. Он скривился. Лукавый, язвительный внутренний голос — Дейв всегда считал его своим ангелом-хранителем — прошептал: «Ты по-прежнему ищешь сигареты. Ты уже двадцать лет как бросил курить, а тело все еще требует утреннюю дозу никотина. Возможно, тебе стоило бы вернуться к табаку».

— Доброе утро, мистер Эллиот. Чудный денек для пробежки.

Привратник считал, что это входит в его обязанности — заверить любого проживающего в доме любителя бега трусцой, что каждый божий день — «чудный денек для пробежки».

— Доброе утро, Тэд. Что сегодня пишут про Литву? Предки Тэда эмигрировали в США в восьмидесятых годах девятнадцатого века. Но, с точки зрения Тэда, это было не далее чем вчера. Когда заходила речь о земле его предков, он был ревностным националистом. Дейву казалось, что за три года, прошедшие с тех пор, как они с Хелен приобрели квартиру, не было дня, когда Тэду не нашлось бы что сказать про Литву.

— В «Ньюс» или «Тайме» ничего, мистер Эллиот. Но я получаю газеты из Вильнюса — ну, по электронной почте. Они обычно приходят в среду-четверг. Так что я дам вам знать, что происходит сегодня.

— Отлично.

— К слову: а что это у вас с рукой?

Тэд указал на перебинтованную левую ладонь Дейва.

— Это меня укусил один служащий. Тэд озадаченно моргнул.

— Вы надо мной смеетесь.

— Ничуть. Я… ну, то есть наша компания купила какую-то исследовательскую организацию на Лонг-Айленде. Вчера я ездил ее осматривать. Один из… работников выразил свое неудовольствие новой администрацией. — Дейв лукаво усмехнулся. — А ведь это даже не было враждебное поглощение!

Тэд хохотнул, отворяя входную дверь.

— Вы небось это выдумали?

— Вовсе нет. Это очень в духе корпоративной жизни: укусить руку, кормящую тебя.

Тэд снова хохотнул.

— Пожалуй, мистер Эллиот, я рад, что я всего лишь привратник. Желаю вам приятно провести день.

— И вам того же, Тэд. До завтра.

— До завтра, мистер Эллиот. Всего хорошего.

По субботам и воскресеньям Дейв во время пробежки отправлялся сперва на запад, по Пятьдесят седьмой улице до Пятой авеню, а потом на север, до Центрального парка. В эти дни бегать было одно удовольствие. На улицах было куда меньше опасных психов — или так казалось, — и бегущий мог сосредоточиться на беге. А лучше всего было то, что по выходным из Колумбийского университета приезжал Марк и бежал бок о бок с отцом. Марк, его сын — его и Энни, — был предметом особой гордости Дейва. Пробежка с Марком была для Дейва лучшим событием всей недели — тем, чего он ждал с наибольшим нетерпением.

Дейв взял себе за правило всякий раз приглашать Хелен присоединиться к их пробежкам на выходных. Она ни разу не приняла приглашение. С точки зрения Хелен, поту бегуна недоставало аристократического лоска; она выбирала шикарный пот, источаемый в дорогих фитнес-центрах под руководством еще более дорогих личных тренеров.

Ну да неважно. Марк был с ним, и пробежка превращалась в удовольствие, хоть в дождь, хоть в жару.

А вот в будни бегать было далеко не так приятно. Куда бы ты ни направлялся во время пробежки, приходилось постоянно быть начеку. Некоторых кварталов следовало избегать. Переулки представляли собою зону риска. И только совсем безбашенный человек мог пробегать под мостами и эстакадами. Кроме того, люди благоразумные не бегали до рассвета. Во время утренней пробежки даже человек вроде Дейва Эллиота, не имеющий ни единого врага, временами настороженно оглядывался через плечо.

В будний день маршрут Дейва пролегал к востоку, по Пятьдесят седьмой до Саттон-плейс, а потом на север, по Йорк-авеню до пешеходного моста через Ист-Ривер-драйв. Дейв бежал по дорожке вдоль Ист-Ривер до конца Девяностых улиц. Оттуда он снова сворачивал к югу, возвращаясь по своим следам. Перейдя мост во второй раз, он бежал на запад до Парк-авеню, а потом на юг, до угла Пятидесятой и Парк-авеню.

Обычно в офис он входил в самом начале восьмого.

Как вице-президент компании, Дейв имел право на определенные привилегии и наслаждался ими. Его апартаменты, расположенные на сорок пятом этаже и обставленные с дорогой сдержанностью, включали восемьсот квадратных футов рабочей площади, а также гардеробную, скромный бар со спиртными напитками и настоящую ванную комнату с ванной и душем.

Дейв любил горячую воду. Пока он дважды намыливался с ног до головы, ванная заполнилась паром. Еще стоя под душем, Дейв взял с полки над краном бритву «Жилетт» и баллончик с пеной для бритья. Он никогда не пользовался при бритье зеркалом — уж даже и не помнил, сколько времени. Еще одна привычка, приобретенная на войне. На войне, которую он и хотел бы, да не мог забыть.

7.20

Дейв Эллиот, обернув вокруг пояса полотенце, вышел из ванной в кабинет. Стоящая на тумбочке красного дерева рядом с таким же письменным столом кофеварка — «Тошиба», родная сестра кофеварки домашней, — трижды пискнула, сообщая, что кофе готов. Дейв перелил кофе в кружку шоколадного цвета. Кружку украшал угловатый выпуклый рисунок с серебряной каймой — логотип корпорации «Сентерекс».

Дейв глотнул кофе и вздохнул. Жизнь без кофе так ужасна, что о ней и думать не хочется.

Он заметил, что акварель над шкафчиком, черт побери, висит криво! Раз в одну-две недели какой-то стирающий пыль вандал из команды ночных уборщиков перекашивал несчастную картину. Это был незначительный повод для раздражения, но повод того сорта, который со временем злит все сильнее и сильнее.

Дейв поставил чашку на медную подставку с отчеканенным логотипом «Сентерекса» и поправил картину: Хуа Юн, изображение спящего тигра, датируется первым десятилетием восемнадцатого века, очень милая и очень ценная вещь. Одна из лучших привилегий, сопряженных с работой на «Сентерекс». Президент компании, Берни Леви, куда более сообразительный, чем большинство важных шишек, не доверял приобретение дорогостоящих произведений искусства ни дорогим дизайнерам, ни, что еще хуже, женам служащих. Вместо этого он требовал, чтобы помещения в штаб-квартире фирмы украшали качественные вещи, исключительно работы настоящих мастеров. Потому приемную на сорок пятом этаже украшал собою секстет пастелей Леоноры Френи. В коридорах можно было наткнуться на работы Ороско, Бекмана, Барлаха и Энсора. На стенах разнообразных кабинетов посетитель мог обнаружить Пикассо, Мюнха, Томаса Эйкинса (в кабинете старшего юрисконсульта, конечно же), чрезвычайно ценного Матисса и потрясающего абстракциониста Уистлера. Сам Берни питал особое пристрастие к Камилю Писарро и с гордостью выставил два его полотна маслом в зале заседаний совета директоров. Конечно же, Берни — поскольку это был Берни — никогда не признавал, что «Сентерекс» приобретает произведения искусства ради эстетики. Напротив, когда гости хвалили коллекцию компании, Берни похвалялся тем, сколько все эти картины стоят и сколько наличных могла бы получить компания, если бы их продала. Но Берни лгал. Он никогда не продал бы коллекцию «Сентерекса», ни единой вещи из нее. Для этого он слишком сильно ее любил.

Дейв отступил на шаг, разглядывая тигра. Как он — достаточно ровно висит?

Теперь немного музыки. Дейв включил стереосистему. Из динамиков мягко полились начальные такты Большой мартовской симфонии Дин Шанде. Дейв мимоходом задумался о том, отчего это американские ценители музыки совершенно не знают китайских романтиков.

Поскольку ответа на этот вопрос он не знал, а музыкальная политика волновала его не больше обычной, Дейв выбросил эту мысль из головы. Вместо этого он снова взял чашку и сделал еще глоток. Господи, до чего же хорошо!

Дейв почти всегда приходил в контору первым. Во всяком случае, первым из руководства. Берни Леви, капитан этого корабля, появлялся не раньше восьми, поскольку его лимузин выезжал из Шот-Хиллз, штат Нью-Джерси, ровно без десяти семь. Остальные руководящие работники являлись в промежутке от четверти девятого до без пятнадцати девять — в зависимости от того, на какой поезд из Гринвича, Скарсдейла или Дарьена они успевали, или, что еще важнее, от того, приходил ли поезд вовремя. Первые секретари пунктуально появлялись в половине девятого.

Потому Дейв знал, что он может в соответствии со своей неизменной утренней привычкой побездельничать у себя за столом, восседая почти голышом (за исключением полотенца), понаслаждаться второй за день чашкой кофе и полистать «Уолл-стрит джорнал».

Несколько мирных минут спустя, прихватив третью чашку кофе, Дейв неторопливо направился в гардеробную: решать, что надеть.

На сегодня он выбрал легкий желтовато-коричневый костюм — ближе даже к цвету хаки. Хотя гнусная влажная погода, свойственная прошедшему лету, уже закончилась, конец сентября выдался теплым. Шерстяным костюмам Дейва предстояло повисеть на вешалках еще несколько недель.

Надев брюки, подпоясавшись и натянув удобные, мягкие — перчаточной кожи — туфли от Белли, Дейв развернул свежую, накрахмаленную рубашку. Надев ее, он после некоторого размышления взял с вешалки бледно-желтый галстук с повторяющимся голубым узором. В дверь гардеробной было встроено зеркало в человеческий рост. Дейв задвинул дверь на три четверти и взглянул на себя.

«Что, так и не научился завязывать галстук без зеркала?» — поинтересовался его ангел-хранитель.

Дейв придирчиво оглядел себя. Неплохо. Очень даже неплохо. Талия не изменилась со времен колледжа. Сорок семь лет, но но виду не скажешь. Эй, красавчик, ты никак собираешься жить вечно? Дейв утвердительно кивнул. Ежедневные пробежки, два раза в неделю занятия на тренажерах, курение лишь изредка, и то не сигареты, а дорогие сигары, диета, о которой даже Хелен худого слова не сказала бы, потребление алкоголя — очень умеренное…

— Дейви!

Оклик донесся из кабинета — вопросительный голос Берни Леви. Его резкий бруклинский выговор ни с чем не спутаешь. Дейв взглянул на свой «Ролекс». Семь сорок три. Видно, сегодня утром на дорогах свободно. Президент и председатель правления «Сентерекса» явился в контору намного раньше обычного.

Дейв накинул пиджак, повел плечами, поправил галстук, слегка сместившийся влево, и, прихватив чашку, открыл дверь гардеробной.

— Я здесь, Берни. Что такое?

Берни стоял спиной к гардеробной. Дейв увидел пистолет, лишь когда Берни развернулся.

В джунглях существует две разновидности времени: долгое и медленное. Долгое время — это то, в котором ты обычно живешь. Ты сидишь под деревом, или в какой-нибудь хижине с крышей из пальмовых листьев, или в палатке, или, может, крадешься на цыпочках в колонне по одному в какой-нибудь глуши — и ничего не происходит.

Вторая разновидность — это медленное время. Раздается резкий металлический щелчок — кто-то дослал патрон в ствол АК-47. Потом выстрелы, взрывы, крики, вокруг свистят пули, и все целую вечность целятся в тебя. А потом, после нескольких часов всеобъемлющего ужаса и такой же ярости, стрельба прекращается, ты возвращаешься из ада и смотришь на свой «Таймекс».

И что же? С тех пор как ты смотрел на часы в последний раз, прошло всего пять минут.

Медленное время. Стрелки часов вязнут в патоке. Мужчины плачут оттого, что секунды идут так медленно. Эти мужчины — MACV-SOG.[3]

На их нарукавных нашивках оскаленный череп в зеленом берете. Они — сильнейшие из сильных, храбрейшие из храбрых. Их ничем не смутишь. Они смотрят на часы. Они плачут.

Однажды днем, когда в воздухе еще витал запах пороха и нагретой латуни, первый лейтенант Дэвид Эллиот положил свой «Таймекс» в корпусе из вороненой стали на трухлявый пень, загнал в свой автоматический кольт сорок пятого калибра полную обойму — и разнес часы вдребезги.

Пистолет в руке Берни Леви казался нелепо крохотным. Берни был на пять дюймов ниже Дейва и на двадцать фунтов тяжелее. Руки у него были большие и мясистые. Пистолет чуть ли не терялся в этой ручище. Пистолет был никелированный.

«Маленький калибр, — прошептал ангел-хранитель Дейва. — Двадцать пятый? Возможно, двадцать второй. Недостаточно останавливающей силы. Впрочем, на этом расстоянии, может, и хватит».

— Берни, зачем тебе…

Берни выглядел измученным. Глаза у него были красные и запавшие, как будто он слишком долго не спал. Лицо, некогда по-ястребиному чеканное, с возрастом оплыло. Подбородок дрожал от каких-то чувств, которые Дейв не мог распознать. «Сколько ему? Вроде бы шестьдесят три?» Дейв подумал, что ему следовало бы лучше помнить возраст Берни.

— …пистолет?

Глаза у Берни были пустые, веки полуопущены. Как у рептилии — холодные, пустые. В них вообще ничего не было. Дейв ожидал что-то увидеть в них. Но что — сам не знал.

— Во имя Господа, зачем?

Берни чуть шевельнул рукой, поднимая пистолет. «Боже милостивый, он же собирается спустить курок!»

— Берни, ну отзовись же ты!

Берни шевельнул губами, поджал их, потом расслабил. Дейв увидел, как у него напряглась рука.

— Берни, ты не можешь так поступить! Даже ничего не сказав! Берни, ради бога…

У Берни дернулись плечи. Он облизал губы.

— Дейви, это… если бы только у меня был выбор!.. Ты не знаешь, Дейви… Берни Леви винит себя, и Бог его не простит. Дейви, Дейви, ты не представляешь, как мне тяжело!

Как ни странно, Дейв чуть не рассмеялся. Чуть.

— Никак тебе от этого хуже, чем мне? Ты это хочешь сказать, Берни?

Берни вздохнул и поджал губы.

— Ты вечно подшучиваешь, Дейви, вечно умничаешь. Рука, сжимающая пистолет, снова напряглась. Медленное время. Кофе — не кипяток, но достаточно горячий. Он целую вечность летел в лицо Берни, в его широко раскрытые глаза. Кофе плеснул прямо в них. Берни взвыл. Дейв сделал шаг вперед, другой, третий, его левая рука опустилась и выпрямилась. Это длилось несколько часов — он шел прямо на дуло пистолета.

Дейв схватил и вывернул руку Берни, скривившись от боли в забинтованной кисти. Его колено въехало Берни в пах. У Берни вырвался звук наподобие того, какой издает проколотая шина. Пистолет выпал у него из руки. Дейв поймал его на лету. Берни согнулся; его голова была на уровне пояса Дейва. Дейв ударил его рукоятью пистолета по затылку. Сильно. Дважды.

Берни упал на пол и замер. Дэвид Эллиот стоял над ним, жадно хватая ртом воздух, ожидая, пока время вернется в обычное русло, и отчаянно желая узнать, что ему, черт побери, делать дальше.

В корпоративной офисной жизни есть свои волнующие моменты. В ней есть злодеи и герои, победы и поражения, есть и яростные схватки. Дружба завязывается и рвется, звучат резкие слова, вспыхивают яростное соперничество и открытая вражда. Однако все конфликты административных работников располагаются в политической, а отнюдь не в физической плоскости. Бизнесмены стреляют друг в друга только на экране телевизора, да и то лишь в самых дурацких программах.

Все эти мысли, в самом сжатом виде, пронеслись в голове у Дэвида Эллиота, пока он пытался отдышаться. Он быстро обдумал последние несколько минут, но так и не нашел никакой зацепки, позволявшей понять, отчего вдруг его босс, человек, которого Дейв считал своим другом, внезапно поднял на него заряженное оружие.

Если, конечно, это не была дурацкая шутка.

Шутка? Ну-ну…

У Дейва заныло под ложечкой. Он посмотрел на пистолет. Маленький браунинг. Не игрушка. Никаких тебе накладок из слоновой кости на рукоятке. Дейв вынул обойму. Восемь патронов. Дейв оттянул затвор. Из патронника выпал патрон и покатился по полу. Дейв подобрал его. Экспансивные пули с полостью в головной части, двадцать пятый калибр.

Не шутка.

И что теперь? Что могло заставить Бернарда Леви, которого Дейв считал самым уравновешенным руководителем на свете, поднять пистолет на одного из своих подчиненных?

Ничего. Подобной причины просто не существовало. Еще вчера утром, незадолго до того, как отправиться в поездку на Лонг-Айленд, осмотреть их новое приобретение, Дейв сидел в кабинете у Берни и просматривал вместе с ним маркетинговые отчеты. Это была прекрасная встреча, теплая и сердечная, и в конце концов Берни одобрил все рекомендации Дейва.

На той встрече не прозвучало ни единого недоброго слова. Ни намека.

Может, что-то раньше? Маловероятно. Дейв руководил несколькими из двух десятков отделений «Сентерекса». Руководил он хорошо, и результат всегда был именно такой, как и ожидался. Тут никаких причин для конфликта не было.

Нет, они с Берни не всегда были единодушны. Берни был дельцом старой школы, монументальным руководителем многопрофильной корпорации. Он был выходцем с улиц Бруклина, сыном иммигрантов. Не имея за душой ничего, кроме энергии, чутья на удачные возможности и нюха на удачные покупки, Берни построил «Сентерекс» с нуля.

Берни до сих пор совершал покупки. Он просто не мог удержаться. Они были для него словно воздух. Берни обожал находить компании поменьше — иногда минимально прибыльные, иногда нет, — которые можно было купить задешево, а потом улучшить. Некоторые он сохранял как часть портфолио «Сентерекса». Некоторые продавал, но всегда с прибылью. Все это соответствовало его представлениям о совместной финансовой деятельности. Время от времени кто-нибудь из администрации «Сентерекса» не соглашался с мнением Берни касательно объектов предполагаемой покупки и спорил с ним. Дейв и сам решительно возражал против намерения Берни приобрести «Лаборатории Локьера» и еще более решительно — против его желания возложить ответственность за финансовую операцию на него, Дейва, как только сделка будет заключена.

Но неужели из-за этого стоило бы убивать человека? Да нет, конечно!

Может, тут кроется что-то личное? Может, Дейв сделал за пределами офиса что-то такое, что обидело Берни, оскорбило, унизило или было воспринято как предательство? Маловероятно. Берни жил очень уединенно, почти не показываясь на публике. Дейв ни разу не встречал его в компаниях. Хотя их с Берни отношения были более чем просто дружелюбными, они ограничивались пределами их сорок пятого этажа.

И вот теперь Берни пытался убить его. Без всякого объяснения. Просто пистолет и печальный голос Берни: «Берни Леви винит себя, и Бог его не простит».

— Черт возьми, Берни, — произнес Дейв шепотом, хотя говорил исключительно сам с собою, — если уж тебе захотелось кого-нибудь застрелить, стрелял бы в кого-нибудь выдающегося, а не в такого заурядного тупицу, как я!

Заурядного… Дейв Эллиот знал себе цену, знал в точности, кто он такой, знал, что он — самый обычный человек, искренне преданный обычной предсказуемости обычной жизни. Да, конечно, когда он был молод — мальчишка, только-только покинувший ферму в Индиане, — он желал большего, чем стоило бы желать мальчишке с фермы. Он жаждал подвигов, вознаграждаемых медалями и славой. Но вскоре он узнал, что за такие вещи приходится платить. И вот теперь, много лет спустя, он был самым что ни на есть заурядным типом. Да черт возьми, даже не заурядным — он был строчкой из статистики. Что такое среднестатистический высокооплачиваемый управленец? Дэвид П. Эллиот, вот что это такое. Два брака, один развод, от религиозного рвения далек, в финансовых вопросах консервативен, в общественных — придерживается умеренных взглядов, этнический полукровка, хорошая физическая форма, любит футбол, скучает на бейсболе, читает меньше, чем следовало бы, смотрит телевизор больше, чем следовало бы, занудно моногамен, слегка ханжа, однако время от времени подвержен искушениям, работает в среднем по пятьдесят шесть часов в неделю, беспокоится о состоянии дел на фондовой бирже, жалуется на налоги, не склонен к азартным играм, не принимает наркотики и не боится ежегодного медосмотра. Отпуска проводит в заурядных местах. Общается с заурядными знакомыми. Твердо придерживается кодекса заурядности. Он уже двадцать пять лет как посвятил себя заурядности. Он сознательно избрал этот путь, не желая от жизни ничего, кроме заурядности. Именно такой смысл он вкладывал в слово «благо». Он, черт подери, всего лишь заурядный человек, и ничего более!

«Так почему, Берни, ты пытался меня убить?»

Дэвид Эллиот, заурядный человек, не мог найти ответа на этот вопрос.

Дейв посмотрел на часы. Семь сорок пять ровно. Две минуты. Медленное время закончилось. Дейв понял, что ему остается лишь одно — идти за помощью. Возможно, с Берни случился какой-то приступ. Какое-нибудь повреждение мозга или…

«Или что угодно! — огрызнулся его циничный ангел-хранитель. — Это к делу не относится. Друг мой, ты только что огрел пистолетом по голове руководителя компании, оцениваемой в восемь миллиардов долларов, и уложил его на дорогущий ковер своего кабинета. У тебя, просто по определению, появились проблемы, далеко выходящие за пределы твоей компетенции как бизнесмена. Кроме того, позволь тебе заметить, что ты приложил Берни преизрядно. А вдруг он не просто отрубился? Если он, например… А, черт!..»

Дейв сунул пистолет в карман пиджака. Он вышел из кабинета, глубоко вздохнул и побежал рысцой по длинному, застеленному ковром коридору, соединяющему его угловой кабинет с прочими. Дейв надеялся, что кто-нибудь из коллег-администраторов придет пораньше. Или какая-нибудь секретарша. Или девушка, дежурящая в приемной. Или хоть кто-нибудь.

Дейву удалось добрался до приемной в конце коридора. В приемной, прямо за углом, стояли двое мужчин с холодными глазами. Едва лишь завидев его, каждый из них запустил руку за пазуху.

Время Дейва Эллиота снова замедлилось.

Дейв вынудил себя улыбнуться.

— Доброе утро. Я — Пит Эшби. Могу я вам чем-нибудь помочь?

Мужчины застыли. Один из них, повыше, прищурился, вглядываясь в лицо Дейва.

— Вы ждете Дейва Эллиота? Он обычно приходит первым, но я только что проходил мимо его кабинета, и дверь все еще закрыта.

Мужчины расслабились, но не слишком. Оба они уступали ростом Дейву, но при этом были крупными — ну очень крупными, из того типа людей, при взгляде на которых приходят мысли о штангистах-тяжеловесах, профессиональных борцах и молотобойцах. Воротники их не требующих глажки рубашек из магазина готового платья были по меньшей мере восемнадцатого размера. Их пиджаки, коричневый и серый (пошитые, как заметил Дейв, не из натуральных тканей), были того свободного покроя, который предпочитают мускулистые люди, — хотя не настолько свободного, чтобы замаскировать выпирающие наплечные кобуры.

«Они тебя не знают, приятель. Твое счастье. Они не знают, как ты выглядишь. В лучшем случае они видели фотографию, притом не особенно хорошую. Сохраняй спокойствие, и тогда, возможно, тебе удастся выбраться из этой передряги».

Более высокий мужчина, с квадратным лицом и начинающими седеть коротко стриженными волосами, произнес:

— Нет, мистер Эшли…

— Эшби. Пит Эшби. Я — вице-президент по инженерным вопросам.

— Прошу прощения, мистер Эшби. Мы с коллегой пришли к мистеру Леви.

В его голосе чувствовался след говора уроженца Аппалачей: восток Теннесси, запад Северной Каролины — в общем, где-то в тех горах. Этот говор многие находят мелодичным, но у Дейва от него мурашки по коже побежали.

— Кабинет Берни дальше по коридору, слева. Обычно он примерно в это время и приезжает. Хотите, я схожу проверю?

Мужчина повыше бросил быстрый взгляд влево. Он впервые отвел глаза от Дейва.

— Спасибо, не нужно. Он сказал, что встретится с нами здесь.

У Дейва вспотели ладони. Дверь в приемную «Сентерекса» открывали только в половине девятого. Никто не мог бы пройти сюда без ключа.

— Может, хотите кофе или еще чего-нибудь? Мистер… извините, я не расслышал, как вас зовут.

— Джон. — Последовала краткая пауза. Этот человек явно не хотел называть свое имя. — Рэнсом. А это — мой коллега, Марк Карлуччи. Мы… ревизоры. Мы пришли… чтобы просмотреть вместе с мистером Леви аудиторский отчет.

«Ага, как же. "Купере лайбрэнд" теперь нанимает отставных игроков Национальной футбольной лиги, дабы проверять бухгалтерские книги своих клиентов. Всю жизнь мечтали».

— Очень приятно. — Дейв отметил, что никто из мужчин не протянул руку для рукопожатия. — Ну так как насчет кофе? Давайте я вам сварю. У нас на этом этаже у всех есть кофеварки. Знаете, в большинстве компаний имеются кухоньки…

«Заткнись, заткнись, заткнись! Тебя несет. Ты все прогадишь».

— …ну, моя прекрасно работает. Я могу…

— Спасибо, мистер Эши, не стоит.

«Это твоя вторая попытка, хитроумный мерзавец».

— Эшби.

— Извините. Я плохо запоминаю имена.

Дейв лихорадочно размышлял. Эти два типа связаны с тем, что сделал — или пытался сделать — несколько минут назад Берни. Никак иначе объяснить их присутствие в приемной в это время было нельзя. Но как именно они связаны и кто они такие? Наплечные кобуры, виднеющиеся под их пиджаками, говорят… И о чем говорят? Что эти парни — копы? Мафия? КГБ? Какие-то головорезы, с которыми Берни угораздило связаться?

— Что ж, мне пора браться за работу. Берни подойдет с минуты на минуту. Так что если вы не возражаете…

— Конечно, конечно. Не смеем вас задерживать.

Приемная располагалась на пересечении четырех коридоров. Кабинет Дейва, как и кабинеты других руководителей подразделений, находился в дальнем конце южного коридора. Кабинет Берни располагался на противоположной стороне здания, занимая его северо-восточный угол; оттуда открывался самый лучший вид. Кабинеты управленцев более низкого звена — работников, ведающих финансовыми, юридическими, кадровыми и прочими вопросами, — находились на восточной стороне. На запад уходил короткий коридор, заканчивающийся двустворчатыми стеклянными дверьми; за ними находились лифты.

Дейв повернул на запад.

«Ты, идиот, что ты делаешь! Ты же сказал, что твоя кофеварка на этом этаже. Ты сказал, что ты здешний администратор. Ты не можешь идти к лифтам…»

Дейв резко остановился. Мужчины смотрели на него. Выражение их лиц изменилось. Дейв попытался изобразить улыбку. Получилось плохо.

— Вы случайно не видели — там, у лифта, не лежит стопка «Уолл-стрит джорнал»? Их обычно оставляют у стеклянных дверей.

Объяснение неважное, но попытаться стоит.

Тип, назвавшийся Рэнсомом, медленно покачал головой. Глаза его сделались тусклыми.

Дейв кивнул и свернул на восток. Он прошел через приемную к коридору. У него жгло середину спины. Он не испытывал этого ощущения двадцать пять лет, с тех самых пор, как перестал ходить в патруль. «Там "чарли[4]". «Чарли» достает пистолет. Ох, теперь «чарли» прицеливается. Он сгибает палец. Эй, приятель, «чарли» сейчас улыбнется…»

Все его нервные окончания словно огнем жгло. Со лба на щеки сползали ручейки пота. Горло саднило от подступающей рвоты.

Вот и коридор. «Почти свободен. Еще десять секунд — и ты скроешься из виду». Дейву хотелось закричать и пуститься наутек. У него дрожали колени. Сердце колотилось оглушительно громко. «Спокойствие. Ты можешь с этим справиться — справлялся же раньше…»

В двух десятках шагов дальше по коридору находился небольшой закуток. Его сделали с тем расчетом, чтобы ставить сюда ксерокс — да так и не поставили. Проходя мимо этого закутка, Дейв услышал позади негромкий, протяжный голос Рэнсома:

— Мистер Эллиот, всего один вопрос.

— Да?

«О дерьмо!»

Дейв нырнул в закуток, больно врезавшись плечом в стену. На штукатурке образовалось четыре дыры с рваными краями. Куски штукатурки брызнули в воздух.

Пыль запорошила Дейву глаза. Он сполз на пол, нашаривая в кармане пистолет Берни. На стене возникло еще две дыры. Но Дейв не слышал ничего, кроме глухого стука пуль, врезающихся в гипсоцементную плиту. Рэнсом с Карлуччи пользовались глушителями.

Дейв подтянул ноги, опершись о стену за спиной. Он оттянул затвор маленького пистолета и одновременно с этим вытолкнул себя в коридор.

Карлуччи как раз в этот момент вступил в коридор, на шаг опережая Рэнсома и сжимая пистолет обеими руками. Целился он высоко — куда выше, чем лежал Дейв. Дейв выстрелил дважды и еще дважды. Карлуччи остановился. На кармане его рубашки распустился букет цветов — алых роз. Карлуччи разомкнул губы и прошептал:

— Матерь Божья, смилуйся… Дейв перекатился опять.

Рэнсом, еще не покинувший приемной, выстрелил не целясь и нырнул влево, скрывшись из виду.

Дейв с любопытством взглянул на маленький блестящий пистолет у себя в руке. «Ну-ну, — высказался его ангел-хранитель. — Похоже, это как с велосипедом. Стоит раз научиться — и уже никогда этого не забудешь».

Из приемной донесся голос Рэнсома, тихий, но вполне слышимый:

— Куропатка, это Малиновка. Дрозду конец. У меня доход. Повторяю: у меня доход.

«Замечательно. У него есть рация и друг». Рэнсом помолчал, выслушивая неслышный для Дейва ответ.

— Вооруженная группа — да. Медик — нет, уже поздно. Выходы не перекрывать. Это должна быть частная вечеринка. Уладим так.

Он снова помолчал.

— Для доклада: шесть футов один дюйм, сто семьдесят фунтов, телосложение нормальное, подтянутый. Волосы: светлый шатен, пробор с левой стороны, дорогая стрижка. Усов, бороды нет. Глаза карие. Очков, особых примет нет. Отставить! Особых примет нет, за исключением перебинтованной левой руки. Легкий костюм цвета хаки, двубортный пиджак, жилета нет. Белая рубашка, желтый галстук с голубым рисунком. Золотые запонки с ониксом…

Секундное молчание.

— Оникс — это такой блестящий черный камень, Куропатка. О господи, где вас только взяли? Продолжаю: черные мягкие кожаные туфли, простые, без отделки. На левой руке золотые часы. На правой — обручальное кольцо. Да, и еще: добавьте к описанию — «вооружен и очень опасен».

Рэнсом снова помолчал, потом отозвался:

— Прямо сейчас? Прямо сейчас он петушится, как черномазый с ножом. Он думает, что контролирует ситуацию. Но это не так.

Рэнсом в последний раз помолчал, потом произнес:

— Вас понял. Сорок пятый этаж, подтверждаю. Конец связи.

Голос Рэнсома был холоден, без малейшего намека на эмоции, а от его горского акцента у Дейва волосы на загривке встали дыбом. У него быстрее забилось сердце, а дыхание сделалось прерывистым. Голос, этот чертов голос уроженца Аппалачей… так похожий на голос сержанта Майкла Маллинса… ныне покойного сержанта Маллинса…

«Эй, парень, сейчас неподходящий момент для воспоминаний. Сейчас тебе нужно подумать. Думай быстро и думай…»

— Думайте хорошо, господа.

Инструктор по выживанию — эксцентричный стройный полковник в безукоризненно подогнанной форме.

Что-то в его поведении, в его манере стоять и двигаться говорит его слушателям, что он знает свой предмет не понаслышке. Полковник говорит не об абстрактной теории. Знания, излагаемые в лекции, добыты его собственным нелегким трудом.

— Джентльмены, хотите знать, как мы называем человека, который запаниковал под обстрелом? Позвольте, я вам это объясню. С технической точки зрения, джентльмены, человек, запаниковавший под обстрелом, называется «мишень». Солдаты такого типа добавляют очков противнику еще до конца первого же осушенного участка. Потому, заслышав вокруг стрельбу, вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха. Вы не должны испытывать ни малейших опасений или смятения. Вместо этого вы должны думать. Это ваш единственный способ выбраться из передряги. Вас спасут лишь логика и здравый смысл. И что же нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены? А вот что они говорят: когда в вас кто-то стреляет, единственный рациональный ответ на это — быстро и бесстрастно привести врага в такое состояние, чтобы он не имел более возможности стрелять в вас. И никакой разумной альтернативы этому способу действий, джентльмены, не имеется.

Дейв представил себе план сорок пятого этажа. Коридор, в котором он угодил в ловушку, вел на восток, проходя мимо полудюжины служебных помещений — комнатушек, которые занимали помощники и референты руководящих работников. Двери этих кабинетов располагались примерно в двенадцати футах друг от друга. В дальнем конце коридор пересекался с другим, идущим по периметру здания. Там обитало руководство.

Да, кстати. Пожарные выходы. Их было три: тяжелые металлические двери, выходящие в лестничные колодцы. Один из них располагался… за этим коридором, но где?

Примерно в двадцати — тридцати футах. Если Рэнсом настолько хорош, как Дейв предполагает, то Дейв превратится в покойника задолго до того, как добежит туда.

«Но с другой стороны — ты и так, считай, покойник. Рэнсом ведь упомянул про вооруженную группу. Они, возможно, внизу, в вестибюле, ждут лифта. Шевели извилинами, приятель, тебе осталось дышать три-четыре минуты».

Насмешки внутреннего голоса заставили Дейва скривиться. Рэнсом. Его единственный способ выбраться наружу — пройти мимо Рэнсома. Дейв приложил ладонь рупором ко рту и позвал:

— Эй, Рэнсом!

— Да, мистер Эллиот? Чем могу помочь?

Голос Рэнсома звучал ровно и безучастно. Если что в нем и чувствовалось, так это расслабленность.

— Я сожалею насчет вашего друга, Карлуччи.

— Не переживайте. Я его почти не знал.

— Вот и хорошо. Кроме того, я думаю, вы должны признать, что это ваша вина.

— Да ну? И почему же?

В голосе Рэнсома не слышно было ни малейшей заинтересованности.

— Вы тут за старшего. К тому же вам следовало бы понимать, что, если я прошел мимо Берни, я почти наверняка забрал его оружие.

Последовала короткая пауза, потом Рэнсом отозвался:

— Засчитано.

Голос его по-прежнему был совершенно бесстрастен.

«Что ж, эта идея не работает. У тебя не получается заставить его потерять самообладание. Кстати, на что спорим, что вооруженная группа уже в лифте?»

(«Думайте, джентльмены. Думайте быстро и думайте хорошо».)

Дейв оглядел свой закуток. Тот был чуть больше трех футов в глубину, со стенами, оклеенными, как и все здешние кабинеты, плотными бежевыми обоями. В шести местах в покрытии зияли рваные отверстия, а за ними виднелась пустота. И больше ничего, не считая небольшого красного ящичка с надписью «Пожарная сигнализация».

Дейв протянул левую, забинтованную, руку, рывком распахнул ящичек и дернул за рычаг. По коридорам разнесся пронзительный вой сирены. Он напоминал вой циркулярной пилы, вгрызающейся в лист металла; у Дейва даже зубы заныли.

Рэнсом крикнул, перекрывая сирену:

— Зря, мистер Эллиот! Мы просто скажем, что это была ложная тревога.

— А вы подумайте, Рэнсом! — крикнул в ответ Дейв.

— Что вы… Ага! Отлично, мистер Эллиот. Вы остановили лифты, верно? Инструкция требует, чтобы при пожарной тревоге они автоматически возвращались на первый этаж. Превосходный шаг. Просто великолепный.

— Спасибо.

— Мои поздравления. Вы выиграли некоторое время, хотя я полагал, что у вас его не будет. Однако не сомневайтесь, мои люди воспользуются лестницами.

Кажется, Рэнсом умолк. Нет, не умолк. Дейв расслышал его голос, заглушаемый сиреной. Вероятно, он объяснял кому-то по радио сложившуюся ситуацию.

«Хм. Скверно. Тебе не нужно, чтобы он говорил со своими людьми. Тебе нужно, чтобы он разговаривал с тобой».

— Рэнсом!

— Слушаю, мистер Эллиот.

В тот самый момент, как Рэнсом отозвался, вой сирены стих. От внезапно наступившей тишины Дейв вздрогнул.

(«Вы не должны паниковать. Вы не должны съеживаться от страха».)

— Рэнсом — это ваше настоящее имя?

— Нет.

— А Джон?

— Нет.

— А вы не хотите сказать мне, как вас зовут на самом деле?

— Нет.

— Вы не возражаете, если я буду звать вас Рэнсомом? Или лучше Джоном?

Рэнсом подумал.

— Лучше Рэнсом.

— Отлично, пускай будет Рэнсом. Мистер Рэнсом, я хотел бы попросить вас об одной услуге.

— Валяйте.

— Скажите, почему вы здесь? В смысле, из-за чего все это?

— Извините, не могу. Могу сказать лишь одно: ничего личного. Надеюсь, вы это оцените.

Дейв подпустил в голос горечи.

— Премного благодарен. Но почему вы не можете мне сказать? Это что-то такое, чего мне не следует знать?

— В этом роде.

«Он принюхивается к приманке. Теперь попробуй немного поныть».

— Ну тогда ладно. Но какие у меня варианты? Мы не могли бы договориться?

— Боюсь, нет, мистер Эллиот. Из этой ситуации есть только один выход. Лучшее, что я могу предложить вам, — сделать это безболезненно. Припомните ваш военный опыт — и вы поймете, что я имею в виду.

Дейв прикусил губу. Что этот человек знает о его армейском досье? И как он смеет припутывать это сюда?

— О чем вы?

Голос Рэнсома потеплел. Смена интонации была едва заметной, но она была.

— Вчера ночью я прочел вашу старую папку номер двести один.

«Всего лишь вчера ночью? Что за чертовщина?…» Рэнсом продолжал:

— Похоже, мы с вами получили одинаковую подготовку, в одном и том же месте. Элитная академия изящного этикета дядюшки Хо. Вы были из резервистов. Ну а я был девяностодневным чудом. Но это сейчас неважно. Важно другое: хоть я и побывал там раньше, мы с вами были в одних и тех же частях, в одних и тех лее местах, в одной и той же преисподней. Мы даже докладывали одному и тому же командиру.

— Мамба Джек! — выпалил Дейв. Плохо, очень плохо.

— Да, полковник Крютер. Я был в его команде, как и вы. А Джек брал к себе лишь людей определенного сорта. Таких, как я, таких, как вы. Особенных людей.

Дейв заставил себя рассмеяться.

— Рэнсом, вы что, пытаетесь сказать мне, будто считаете меня крепким орешком?

— Вы сами это знаете, приятель. Иначе бы на вас не напялили зеленый берет. Вы его носили. Я его носил. Мы те, кто мы есть.

Дейв не хотел этого слышать.

— Возможно. Но я уже давно другой.

— Не думаю. Если уж вы были одним из нас, вы навсегда останетесь одним из нас- Голос Рэнсома задрожал, в нем звучала воинская гордость. — Это все равно что быть коммунистом или католиком. Этого не бросишь. Подумайте сами: вы до сих пор сохранили навыки. Вы по-прежнему профи. Не верите мне — спросите Карлуччи.

— Мне просто повезло.

— Не думаю.

(«Вас спасут только логика и здравый смысл».) Дейв повысил голос; теперь он говорил быстрее, с рассчитанной нервозностью.

— Ну ладно, ладно. К чему вы клоните?

— Да очень просто. Вы отслужили свое достойно, во всяком случае, до последнего эпизода…

— Некоторые сказали бы, что это был единственный эпизод, где я показал себя достойно! — огрызнулся Дейв.

— Да, — протянул Рэнсом, — но мы с вами знаем, что это за «некоторые». Но я говорю о том, что вы носили военную форму, служили там, где служили, и притом вместе с лучшими.

— Ну так и что?

— И потому вам кое-что причитается от меня. Дейв еще повысил голос:

— И что же?

Теперь он почти визжал.

— Одна услуга. Всего одна. Сначала вы кидаете мне свою дурацкую пукалку. Потом вы выходите и становитесь как положено. Вы ведь не забыли, как положено? На колени, руки за спину. Вы опускаете голову, а я делаю остальное. Чистенько и аккуратно. Это лучшее, что я могу вам предложить, мистер Эллиот. В противном случае… что ж, приятель, нас ждет очень суматошное утро.

— О господи! — Дейв произнес это, словно вопль ужаса. Ему хотелось, чтобы его голос звучал почти истерично — не совсем, но почти. — Это вы называете лучшим? Боже мой!

— А вы подумайте. Могло быть и хуже.

(«А что нам говорят логика и здравый смысл, джентльмены?»)

Дейв сбросил пиджак и досчитал до пятидесяти. Потом застонал.

— Ну давайте же, мистер Эллиот, будьте рассудительны. Не мучайтесь без надобности.

— А не могли бы вы… то есть мы… ну, поговорить об этом? Если бы вы только сказали мне, в чем проблема…

«Не переигрывай. Он заподозрит, что дело нечисто».

— Я бы с удовольствием, но не могу. Послушайте, мистер Эллиот, когда-то мы с вами занимались одним делом. Помните, как это было? Ну, мне очень жаль, но сейчас дело обстоит так же. Так что, мистер Эллиот, мы оба знаем, как это бывает, и оба знаем, что другого пути нет. Посмотрите в лицо фактам, приятель: чем дольше вы ждете, тем хуже оно будет. Пожалуйста, мистер Эллиот, я вас спрашиваю: неужели вы хотите себе лишних сложностей?

Голос Рэнсома звучал мягко, сочувственно, подбадривающе.

(«Единственный рациональный ответ — привести врага в такое состояние, чтобы он не мог больше стрелять в вас».)

— Э-э… в смысле… ну… Может, мы бы… ну…

Дейв замахнулся как следует и швырнул свой пиджак в коридор. Несколько пуль из пистолета с глушителем разнесли его в клочья прежде, чем он успел упасть на пол.

Дейв улыбнулся, мысленно подсчитывая, сколько выстрелов сделал Рэнсом. Его внутренний голос, его ангел-хранитель насмешливо произнес голосом утенка Даффи: «Ты, конечно, понимаешь, что это означает войну…»

Он не испытывал ненависти к войне. И двадцать пять лет назад он ненавидел ее ничуть не больше, чем сегодня. Были люди, которые ненавидели войну. Но Дейв Эллиот не принадлежал к их числу. Дейву Эллиоту она скорее нравилась — во всяком случае, нравилась до тех пор, пока он не понял, во что она его превращает.

Особенно Дейву нравилось воевать с хорошим противником. Чем лучше был враг, тем счастливее был Дейв. Когда ты знаешь, что твои противники — закаленные, умные профессионалы, война становится… становится…

…почти развлечением.

— Рэнсом, я считаю это чертовски недружественным жестом.

— Я понимаю вашу точку зрения, мистер Эллиот, но попытайтесь и вы встать на мое место. Я всего лишь исполняю свою работу.

В голосе Рэнсома не слышалось ни малейшего намека на вину.

Ну давай же, Рэнсом. Ну пожалуйста! Ты же знаешь, что должен это сделать.

Сердце Дейва бешено колотилось. Он заставил себя дышать медленно и глубоко, вентилируя легкие, поддерживая уровень адреналина, накачивая себя для того, что ему сейчас предстояло сделать. Соберись, соберись, соберись! Так всегда рычал Мамба Джек, ровно перед тем, как нанести удар. Соберись!

Точно!

— Я думал, мы вроде бы были товарищами по оружию.

— Уверяю вас, мистер Эллиот, я говорил это совершенно искренне.

«Слушай. Готовься». Мышцы на ногах Дейва подрагивали. Лицо горело от предчувствия. Он как ненормальный быстро-быстро потер большой палец об указательный.

— Вы же понимаете, что я не поверю больше ни единому вашему слову.

— Я уважаю ваше мнение.

Вот теперь — в любую секунду. В любую…

Звук был очень тихий. Всего лишь еле слышный щелчок: шум, произведенный — как на то уповал Дейв — извлекаемой из пистолета обоймой.

«Это должно быть оно. А если нет — ты умрешь».

Дейв с силой рванул за рычаг пожарной тревоги, воспользовавшись им, чтобы подняться на ноги. Сирена взвыла, заполнив коридор пронзительным визгом. Дейв выкатился из закутка, распрямил ноги, оттолкнулся локтями — и понесся очертя голову, изо всех сил, как он бегал каждое утро, но только быстрее; он помчался туда, где человек, именующий себя Джоном Рэнсомом, сейчас присел над временно разряженным пистолетом — если только боги решили улыбнуться Дейву Эллиоту.

И боги решили улыбнуться. Рэнсом лежал ничком на полу приемной, в классической позе стрелка. У его подбородка лежала пустая обойма. Он перекатился на бок, чтобы перезарядить ее, и находился сейчас в неустойчивом положении. Несясь вперед, Дейв заметил промелькнувшую на лице Рэнсома ярость. Этот человек понял, что его одурачили.

«Что ж, мистер Рэнсом, спасибо большое. Это было очень любезно с вашей стороны — улечься подобным образом. Превосходная поза для отработки стрельбы по мишени, но немного неподходящая, если мишень начинает двигаться».

Рэнсом отполз назад, вскидывая руки в защитном жесте. Дейв был в пяти шагах от него. Рэнсом перешел в полуприсед и начал подниматься.

Дистанция была короткой. Слишком короткой. Ему пришлось бы использовать пистолет Берни, а он этого не хотел без крайней необходимости. А если ему придется…

«Чего вам никогда, никогда не следует делать в рукопашной схватке, — говорили Дейву его инструкторы в Форт-Брэгге, — так это бить противника ногой. Забудьте все, что вы когда-либо видели, слышали или читали про карате, дзюдо и кунг-фу. Забудьте про Бэтмена, и про Брюса Ли, и про телепередачу "Зеленый шершень". Это все голливудское дерьмо, а не реальный мир. В реальном мире существует двадцать разных вещей, которые ваш противник может сделать с вами, пока вы поднимаете ногу, и девятнадцать из них превратят вас в покойника». «Без ног! — снова и снова орали натаскивавшие их сержанты. — Без ног!»

Дейв пнул Рэнсома в лицо.

«Одинаковую подготовку, говоришь? В одном и том же месте? Вы это сказали, мистер Рэнсом? Если да, то как раз этого действия вы не ожидали, верно?»

Каблук Дейва врезался Рэнсому точно под левую щеку. Голова Рэнсома резко дернулась назад; удар развернул его навзничь. Дейв нырнул вниз и изо всех сил ударил Рэнсома локтем в солнечное сплетение. Рэнсом побелел. Дейв нацелил удар Рэнсому в подбородок, основанием ладони — убийственный удар.

Но он так его и не нанес. Лицо Рэнсома обмякло, глаза закрылись.

Дейв надавил правой рукой Рэнсому на шею с силой, достаточной для удушения. Рэнсом не шелохнулся. Дейв приподнял Рэнсому веко. Белая полоска. Большинство людей способны закатить глаза кверху. Тренированный человек может вполне убедительно симулировать бессознательное состояние. Дейв легонько щелкнул Рэнсома по глазу. Глаз не шелохнулся. Нет, это симулировать невозможно. Рэнсом в отключке.

Сильнее всего Дэвиду Эллиоту сейчас хотелось закурить.

Если верить содержимому его бумажника, Джон Майкл Рэнсом был вице-президентом некой Особой консультационной группы. Покойный Марк Карлуччи был младшим партнером в той же самой организации. Ни у того ни у другого на визитках не было адреса, только номер телефона. Код зоны — 703. Штат Виргиния. Точно так же там не был указан ни домашний адрес, ни номер водительской лицензии, только номер абонементного почтового ящика — один и тот же у Рэнсома и у Карлуччи.

«А вот и небольшое совпадение для тебя». В данный момент внутренний голос Дейва звучал несколько самодовольно.

— Куропатка вызывает Воробья. Прием.

Рация Карлуччи была миниатюрной, черной, без клейма завода-изготовителя или иных указаний на производителя. Карлуччи носил ее пристегнутой к поясу. Теперь ее повесил себе на пояс Дейв.

— Воробей на связи. В этой жопе до хренища лестниц.

— Где вы находитесь и когда рассчитываете прибыть на место?

— Мы на южной лестнице, на тридцать четвертом этаже, и парням нужно отдышаться. Дайте нам три минуты, Куропатка.

— Малиновка, три лишние минуты для вас приемлемы?

Дейв отозвался, пытаясь имитировать мягкий, протяжный выговор Рэнсома:

— Да.

— Вас понял. Воробей, можете устроить перерыв. Уф!

Дейв отодвинулся от Рэнсома. Хоть этот тип и был в обмороке, да еще и связан собственным же поясом, Дейв не хотел спускать с него глаз, равно как и с очень странного пистолета, который он забрал у покойного Марка Карлуччи.

«Тебе надо бы немного поразмыслить над этой стреляющей железкой».

Позднее. Не сейчас.

Дейв снял трубку телефона на столе в приемной, набрал девятку для переключения на внешнюю линию и позвонил по номеру, указанному в визитке Рэнсома. После короткой паузы телефон соединился. После первого же звонка послышался механический голос:

— Введите код доступа.

— Здравствуйте, я хотел бы поговорить с секретарем мистера Рэнсома.

— Немедленно введите код доступа.

Это был какой-то робот, компьютерный телефонный оператор. Дейв наугад набрал на клавиатуре телефона какой-то номер.

— В доступе отказано. В трубке щелкнуло.

Дейв пожал плечами. Если он хочет получить ответы на свои вопросы, ему придется поискать их где-нибудь в другом месте. Ну а пока что…

Дейв вернулся туда, где лежал Рэнсом. Тот по-прежнему был без сознания. Ну а даже если бы он и пришел в себя, Дейву не верилось, что тот что-нибудь сказал бы. Рэнсом — не тот человек, которого легко разговорить. Потребовался бы не один час допроса — допроса в стиле MACV-SOG, — чтобы сломать его.

Дейв хотел было бросить бумажник Рэнсома ему на грудь, потом притормозил, нахмурился и открыл его. Он перебрал лежащие в бумажнике купюры. Восемьдесят три доллара. Ему очень не хотелось это делать.

«Ай, ладно, брось. Сколько раз они смогут тебя повесить?»

Если у него и вправду настолько крупные проблемы, как ему кажется, — что лучше подпадает под определение термина «проблема», чем идущая за тобой по пятам группа недружественно настроенных вооруженных головорезов? — то ему потребуются наличные. Пользоваться сейчас кредитной карточкой — чистой воды самоубийство. Всякое перечисление денег при помощи карточки в Америке фиксируется электроникой. Ты покупаешь что-нибудь в магазине, и продавец вставляет твою карточку в маленький серый терминал, дабы зарегистрировать твою покупку в удаленном компьютере. Терминал автоматически регистрирует личность торговца, заключившего сделку. Если кто-нибудь хочет узнать, где ты находишься — твое точное местонахождение, — ему достаточно взломать несколько компьютеров. А если тебе хватает дури воспользоваться банкоматом, процедура упрощается еще больше.

Дейв сложил взятые у Рэнсома банкноты вдвое и сунул в карман брюк. Потом он опустошил бумажник Карлуччи. Шестьдесят семь долларов. Надо бы вывернуть карманы и Берни Леви, но теперь поздно. Он уже возвращался к себе в кабинет, чтобы устроить небольшой сюрприз для вооруженной группы Рэнсома. Идти туда снова — плохая идея.

Вместо этого Дейв отправился к западному пожарному выходу и выбрался в лестничный колодец. Если ему повезет, он обретет помощь всего в трех пролетах отсюда.

Пожарная лестница есть в каждом многоэтажном офисном здании. Обычно они бетонные, но встречаются и стальные. Все зависит от типа здания. Дейву досталась бетонная.

Лестничный колодец напомнил ему фильм про тюрьму «Кэгни и Рафт», снятый примерно в 1939 году. Стены здесь были безликими, однообразными, серыми. Их холодную монотонность нарушали лишь изолированные трубы и стоящие через каждые пять этажей красные шкафы с пожарными шлангами.

Сама лестница была достаточно широкой, чтобы по ней могли пройти три человека в ряд. Она шла от крыши здания до первого этажа — геометрически безукоризненная бетонная спираль. На каждом этаже располагалась бетонная площадка размером семь на двенадцать футов, и такая же — на полпути между двумя этажами. Пятьдесят этажей, сто площадок, двенадцать ступеней от одной площадки до другой. Никаких ориентиров, кроме эмалированных металлических табличек с номерами этажей.

На каждой площадке лестница поворачивала на сто восемьдесят градусов. Двенадцать ступенек, поворот. Двенадцать ступенек, поворот. Если бежать слишком быстро, начнется головокружение.

«Головокружение… Если у тебя боязнь высоты, тебе лучше не смотреть через перила и в лестничный колодец.

Дейв прикусил губу. Щель между пролетами была достаточно широка для человека. Если тебе хочется найти легкий выход, достаточно всего лишь выйти на пожарную лестницу, пересечь площадку, перебраться через холодные железные перила и…

«Да, у нас тобой нынче на редкость бодрое настроение».

Верхние пять этажей здания принадлежали юридической фирме «Хоув и Хаммель». Гарри Хэйлвелл, старший партнер фирмы и адвокат Дейва, занимал непомерно большой угловой кабинет на сорок восьмом этаже. Как и Дейв, Гарри тоже был ранней пташкой и убежденным бегуном. Они частенько появлялись на углу Пятидесятой и Парк-авеню одновременно, только Гарри бежал с севера, из своего дома в Мюррей-Хилл, а Дейв — с противоположной стороны.

Дейв считал Гарри не только своим адвокатом, но и другом. Пять лет назад, на свадьбе Дейва и Хелен, Гарри был дружком жениха, а его жена Сьюзен — подружкой невесты. Их семейства по меньшей мере раз в месяц, а то и чаще вместе проводили вечер где-нибудь в городе. Однажды они вместе съездили в отпуск на Гавайи; впрочем, Гарри большую часть времени провел на пляже с прижатой к уху трубкой мобильника.

Если кто и мог сейчас помочь Дейву, так это Гарри. Гарри Хэйлвелл с его острым умом и обезоруживающей вкрадчивостью был первоклассным юристом. Более того, он был одним из тех редких, безоговорочно порядочных людей, которых и политики, и финансовые воротилы называют «честными посредниками». Гарри приглашали разрешать конфликты между профсоюзами и администрацией, между бизнесом и правительством, а иногда и между народами. Каким бы сильным ни было противоречие, Гарри всегда ухитрялся найти компромисс, который обе стороны находили справедливым.

Казалось, что Гарри знает всех — и его все знают. У него были самые разные клиенты, от магнатов, входящих в список «Форбса», до главарей мафии. На свете не было проблемы, которую Гарри Хэйлвелл не мог бы уладить.

«Хочется верить, что он способен и на то, чтобы помочь клиенту, которого внезапно кто-то заказал».

Дейв взбежал по лестнице, перескакивая через две-три ступеньки, как будто он тут бегал всю жизнь, — и у него отлично получалось. До сорок восьмого этажа он добрался, даже не запыхавшись.

Дейв толкнул пожарную дверь. Та не шелохнулась.

Дейв потряс ручку. Дверь была заперта. При пожарной тревоге все двери в здании должны были открываться автоматически. Либо что-то разладилось, либо ребята Рэнсома хорошо знали свое дело.

«Пожарные двери — односторонние. Они открыты изнутри, но заперты снаружи. Слишком уж много в этом городе сорвиголов».

Подумаешь, проблема. Может, Дейв и не мог воспользоваться своей платиновой карточкой «Америкэн экспресс», чтобы откупиться от неприятностей, но это не значило, что он не может ею воспользоваться вообще ни для чего. Его инструкторы — не в центре подготовки особых частей в Форт-Брэгге, а другие, из тех, которые никогда не представляются по фамилии, — учили его, наряду с прочими мало согласующимися с законом умениями, как отжимать замки.

Защелка щелкнула. Дверь отворилась.

Несколько секунд спустя Дейв уже был у кабинета Гарри. Дверь кабинета была приоткрыта. Внутри горел свет. Дейв слышал приглушенный голос Гарри, разговаривающего по телефону.

Дейв постучался и вошел. Гарри, еще не снявший спортивный костюм, растянулся в кресле. Ноги он забросил на захламленный обеденный стол, который использовал как рабочий. За спиной у него стояли книжные шкафы, заваленные кипами бумаг, подшивками документов и потрясающе беспорядочным собранием старинных безделушек, попавших сюда неведомыми путями за тридцать с лишним лет карьеры Гарри.

Адвокат поднял взгляд на Дейва, приподнял бровь и произнес в трубку:

— Да. Да. Я понимаю. Да, конечно. Не волнуйтесь, Конгресс передумает. Я поговорю с Бобом, и, полагаю, мы сумеем найти общий язык. Нет, не думаю. Да, конечно. В самом деле. А сейчас я должен заняться другим делом. Конечно. Да, я сожалею, что не смог прийти на день рождения Челси. Надеюсь, она получила мой подарок? Вот и отлично. Да, конечно. Не за что. Да, до свидания. Гарри положил трубку на место и вздохнул:

— О-ох!

Сперва он нахмурился, потом поднял взгляд и улыбнулся.

— Опять это время года! Слушания на тему распределения ассигнований из бюджета. Казалось бы, за двести лет практики законодательная и исполнительная ветви власти должны бы были научиться взаимодействовать.

Гарри указал на серебряный кофейник от Тиффани.

— Дэвид, кофе будешь?

— С удовольствием. Мне он сейчас не помешает.

— Присаживайся и рассказывай, что привело тебя ко мне в это кошмарное время.

Гарри приподнял кофейник, посмотрел на него и скривился.

Дейв пододвинул себе стул. Он попытался найти подобающий способ сказать то, что следовало сказать, но не сумел и просто выпалил:

— Гарри, я понимаю, что это бред, но Берни только что пытался убить меня.

Хэйлвелл снова приподнял брови. Он вынул пробку из кофейника и заглянул внутрь.

— Надеюсь, ты шутишь?

— Отнюдь нет. И он был не один. Там было еще два человека — настоящие головорезы, Гарри.

Хэйлвелл встряхнул кофейник и нахмурился.

— Хм. Похоже, я выглушил его за какие-нибудь полчаса. Это вредно для сердца — пить столько кофе. Головорезы, говоришь? Ну, похоже, они оказались не очень компетентными, ведь так? Раз ты…

Он умолк, держа кофейник в руках и вглядываясь в лицо Дейва. Дейв кивнул.

— Гарри, это не шутка. На сорок пятом этаже сейчас лежит труп. Возможно, два. У меня неприятности.

Гарри снял ноги со стола. Он встал и шепотом вопросил:

— Ты что, серьезно? Дейв снова кивнул.

— Но как ты… э-э… управился так хорошо?

— Чистой воды везение, Гарри. Старые рефлексы и везение. Не был бы я в такой хорошей форме — уже превратился бы в покойника.

Брови Гарри взлетели на предельную высоту, зависли там на несколько секунд, потом сошлись на переносице.

— Ну… ладно. Вот так так…

— Мне нужна помощь.

Гарри улыбнулся своей самой отработанной профессиональной улыбкой, от которой его клиенты всегда начинали чувствовать себя лучше.

— И ты ее получишь. Но сперва выпей кофе. И я с тобой.

Он вышел из-за стола.

— Каковы бы ни были эти… неприятности, Дейв, мне кажется, что порция кофеина пойдет на пользу нам обоим.

И с этими словами он прошел мимо Дейва к двери. У него не было времени как следует продумать следующее свое действие, иначе Дейв не заметил бы краем глаза несущееся по дуге увесистое серебро.

Дейв дернулся влево. Кофейник врезался в спинку стула, пройдя в каком-нибудь дюйме от черепа Дейва. Он вырвался из руки Гарри и покатился по ковру.

— Гарри! Какого черта!..

Дейв вскочил. Гарри с искаженным, красным лицом пятился к двери.

— Ты покойник, Эллиот! Покойник!

Дейв застыл с открытым ртом. В желудке у него разрасталось что-то едкое и холодное.

— Гарри…

Но Гарри повернулся и бросился бежать.

До нынешнего момента Дейв действовал на интуиции и немалой удаче. Теперь ему был нужен план.

Рэнсом — профессионал, равно как и его люди. Значит, в вестибюле должны быть люди, наблюдающие за лифтами и пожарными лестницами. Рэнсом описал своим, как выглядит Дейв и во что он одет. В это время в вестибюле пусто. Если он попытается покинуть здание, люди Рэнсома сразу же его засекут.

О том, чтобы найти телефон и позвать на помощь, речь тоже не шла. Дейв не мог позвонить ни другу, ни жене, ни брату. Он не мог даже позвонить в полицию. Во всяком случае — прямо сейчас. До того, как он узнает, почему — почему, почему, почему! — его босс, его лучший друг и еще несколько человек, которых он даже не знает, желают его смерти.

Потому что, если они желают его смерти, они могут желать смерти и другим людям. А Дэвид Эллиот не собирался втягивать никого из тех, кто был ему дорог, в неприятности.

Кроме того, он может справиться и сам. Во всяком случае, некоторое время. А может, и довольно длительное. В конце концов, когда-то его хорошо учили — на удивление хорошо. Похоже, его тело не забыло уроков, которые давно отверг разум.

Это его пугало. Пугало даже больше, чем Берни. Или Гарри. Или Рэнсом. Или стук пуль, врезающихся в стену рядом, совсем рядом с укрытием.

Похоже, в его шкуре все эти годы жил человек, которым он едва не стал. И никто — ни Рэнсом, ни кто-либо другой — не страшил Дейва больше, чем этот человек.

Дейву нужно было укрытие — чтобы спрятаться, поразмыслить и составить план. И он, кажется, знал, где его найти.

Сейчас он находился на сороковом этаже, в рабочей зоне «Сентерекса», обиталище самой нижней прослойки работников корпорации. В этой части корпоративного замка на стенах не было дорогих картин. Большая часть этажа была отведена под лабиринт отдельных кабинок, занимаемых младшими бухгалтерами, мелкими клерками и прочими рабочими пчелками. Они работали строго с девяти до пяти. Сейчас весь этаж наверняка был пуст.

Кроме того, на сороковом этаже располагался кафетерий для сотрудников, комната с белыми стенами, со столами, покрытыми жаростойким пластиком, и выводком торговых автоматов. Дейв прошел мимо, потом притормозил и вернулся обратно. Ему нужна была в кафетерии одна вещь. Точнее, даже две…

Он сунул украденную купюру в разменный аппарат. В окошке выдачи звякнули четыре монеты по двадцать пять центов. Дейв запихнул две из них в кофейный автомат. В раздаточное устройство шлепнулся картонный стаканчик. Автомат рыгнул и выплюнул в стаканчик коричневую жидкость, над которой поднимался пар. Дейв взял стаканчик.

Чертовщина! Да тут же кипяток!

Дейв глотнул кофе. Тот был обжигающим, чересчур горячим, и…

«Ох, ну и дрянь! Боже мой, мы не пили такого паршивого кофе с армейских времен. Если бы я работал в этом месте, я бы подал жалобу в Агентство по защите окружающей среды!»

Дейв нерешительно сделал второй глоток. «Не-е, вкуснее он не станет, и ты его не хочешь».

Дейв прошел к стойке, на которой хранились специи и столовые приборы. Он подумал было, не добавить ли в кофе субстанцию подозрительного цвета, именуемую «Заменитель сливок», но решил не рисковать. Вместо этого он выбрал из утвари две чистые стальные вилки и столовый нож. Потом он быстро вернулся в коридор.

«Ну и где это? Обычно она располагается сразу за углом и…»

Дверь, выкрашенная желтовато-белой краской, была изрядно обшарпана. В ней были установлены два замка; один — стандартный, используемый во всех дверях «Сентерекса», а второй — мощный засов, открываемый обычным ключом. Рядом с дверью висела серая табличка с рельефной надписью: «Комната 4017. Телефонная комната».

Засов — это проблема. Дейв поджат губы, вспоминая давние уроки, и принялся орудовать вилками.