"Москва-Лондон. Книга 1" - читать интересную книгу автора (Лехерзак Ефим Григорьевич)Глава XXIXНа этот раз Европа поразила Грешема крайним ожесточением бесчисленных и бесконечных войн… Все воевали со всеми и против всех. Сплавившись воедино в горниле отчаянных религиозных войн, щит и крест, Библия и меч терзали города и веси Европы подобно чудовищным эпидемиям холеры и чумы! Неукротимые реформаторы католической церкви «схлестнулись» в страстной и неслыханно кровопролитной борьбе каждый за свои догматы и против догматов папских. Жуткие вопли сжигаемых на кострах еретиков, колдунов и прочих вероотступников всех мастей ожесточали сердца и души европейцев. Под прикрытием дымовой завесы религиозных войн большие и малые тираны Европы мертвой хваткой вгрызались в глотки друг друга в надежде округлить свои границы или хотя бы отодвинуть их как можно дальше от своих столиц. Европа ходила ходуном. Каждый европеец мог быть твердо уверен лишь в одном: уцелевший от меча не спасется от огня… …Почти два месяца продирался Томас Грешем сквозь бронированные толщи разноплеменных рацарей, сражающихся друг с другом вооруженные орды религиозных фанатиков, дым и грохот нескончаемых битв и сражений, треск «очистительных» костров инквизиции, стук топоров палачей, страстные молитвы, невысыхающие слезы и отчаянный стон людской на вздыбленной и обожженной земле Европы, пока наконец не ступил на благословенную землю прекрасной Италии, удивительной Италии, восхитительной Италии, несравненной Италии!.. Здесь все европейские противоречия проявлялись в своей, чисто итальянской форме, что отнюдь не делало их более привлекательными. Бесконечные Итальянские войны[74] грозили превратить в прах все, что не успели или не смогли уничтожить дикие сонмища варваров. Папские амбиции обходились этой растерзанной на мелкие феодальные клочья стране неизмеримо дороже, чем в любой другой части католического мира. И все же это была Италия! Здесь — вечный, бессмертный Рим! Здесь — Венеция, эта невообразимая и неповторимая жемчужина яркого неба и теплого моря! Здесь — Флоренция, Генуя, Неаполь и тысячи других больших и малых чудо-городов, где творит и мучается гений человеческий в неподъемных веригах папской рутины! Здесь — Италия! Одна на всех! Прежде всегоТомас Грешем направился, разумеется, во Флоренцию, самый итальянский из всех итальянских городов, как полагал его дядюшка Джон, безнадежно влюбленный в этот действительно дивный город. В доме синьора Бенвенуто Челлини выяснилось, что хозяина нет здесь уже третие сутки… — И где же он? — предпринял попытку выяснить местонахождение прославленного маэстро озадаченный путешественник. — Синьор Челлини отбыл в Кремону по своим финансовым делам, — заявил пожилой тучный человек, стоявший в воротах большой и, по всей видимости, весьма богатой усадьбы знаменитого маэстро, ученого, врача, инженера, дипломата… — Я бы на твоем месте постеснялся сбивать с толку синьора иностранца, Паоло! — налетел на толстяка сухой и выгоревший на жгучем солнце субъект с большим саблеподобным носом, мешавшим его толстым губам нормально говорить. — Синьора хозяина срочно призвал для какого-то важного дела его святейшество папа Павел III! Бог весть откуда сбежавшиеся к воротам дома Челлини люди, челядь хозяина усадьбы или просто вездесущие прохожие, темпераментно жестикулируя и стараясь непременно перекричать друг друга, обрушили на опешившего Грешема такой бурный водопад самых противоречивых сведений о местонахождении своего хозяина и знаменитого горожанина, что Грешем невольно втянул голову в плечи и на всякий случай вобрал в легкие побольше воздуха. — Синьор Челлини умчался на дуэль в Брешию! — Не болтай чепухи, Никколо! Я сам готовил ему шпагу, и он сказал мне, что отправляется на дуэль в Неаполь… — Не в Неаполь, а в Милан! Я сам провожал его до дороги! — Не слушайте этих пустопорожних болтунов, синьор! Только я один знаю наверняка, где сейчас находится наш великий хозяин! — И где же он, любезный? — с надеждой обратился Грешем к человеку с большим поварским колпаком на круглой, как арбуз, голове. — Он уехал в горы выбирать розовый мрамор, потому что… — Не слушайте этого курощупа, синьор! Наш хозяин вырубает сейчас свой старый виноградник на севере Тосканы![75] — Вздор, черт тебя подери! Он на юге Сицилии ищет серебро! — Он в Генуе, синьор, клянусь святой Мадонной! Хозяин сейчас снаряжает корабль для захвата испанских каравелл с золотом и серебром! Он сам сказал мне это по секрету, потому что всегда доверяет своему верному… — Послушайте, синьор, разве вы не видите, с кем имеете дело? Это же все болтуны и бездельники! Здесь лишь один человек может знать, где в эту минуту находится наш хозяин, и это, конечно же, я… — Так говорите же, черт вас всех возьми! — Грешем попытался перекричать страшный гомон, вполне созревший уже для перерастания в порядочную потасовку… — Где же сейчас находится синьор Челлини? Вы в самом деле знаете это? — Кому же еще, как не мне, знать это? Вы должны были бы сразу обратиться ко мне, а не общаться со всяким сбродом… Услышь вы меня раньше, то давно бы знали, что синьор Челлини отправился к старику Микеланджело Буонарроти[76] довести до конца свой давний спор с ним из-за нарушенных этим камнерезом пропорций детородного члена мраморной фигуры Давида! Я сам выбирал и резал для маэстро кизиловую палку и укрепил на ее конце тяжелую свинцовую грушу, чтобы хозяину легче было бы подправить это место у Давида… Злой, оглушенный и совершенно сбитый с толку, Грешем со своей небольшой свитой, состоявшей из шестерых могучих и до зубов вооруженных телохранителей, галопом ускакал от ворот этой странной усадьбы. Он целыми днями носился по городу, всех и каждого спрашивая, где может находиться великий маэстро Бенвенуто Челлини. Со свойственным флорентийцам темпераментом они указывали десятки самых разных, взаимоисключающих или просто совершенно невероятных адресов местопребывания этого легендарного человека, и только один старый разносчик воды сказал, видимо, правду: — Синьор Бенвенуто повсюду, ибо он воздух и солнце Италии! На третий день пребывания во Флоренции Грешем увидел неподалеку от дворца герцогов Медичи[77] толпу монахов и горожан, волочащих какого-то яростно отбивавшегося человека в совершенно изодранных остатках одежды. Все они оглушительно орали, награждая друг друга увесистыми тумаками и вырывая друг у друга клочья волос. Невозможно было понять, кто с кем и о чем спорит, кто прав, кто виноват, кто за кого, кто против кого, в чем тут, собственно, дело. Не тратя лишнего времени на выяснение таких пустяков, как причины разрастающейся потасовки, прохожие немедленно включались в нее, и вот уже в толпе стали мелькать не только кулаки, ноги и палки с кольями, но и длинные лезвия кинжалов… Италия… Флоренция!.. Грешем пожал плечами, недоуменно усмехнулся, вздохнул и собрался было повернуть к галерее Медичи, как вдруг откуда-то снизу услышал тихий печальный голос: — Кажется, на этот раз ему не выкрутиться… Разорвут маэстро на куски и швырнут в костер… Помилуй, Господи, душу великого смутьяна… Со своего седла Грешем увидел обросшего и обшарпанного человека без обеих ступней, сидевшего прямо на земле в жидкой грязи от недавно закончившегося дождя. — Неужели разорвут, варвары? — Грешем бросил к ногам несчастного несколько монет. — Но кто это, добрый человек? Кого Господь наградил столь тяжкой участью? — Хм… Разве на этом свете могут быть люди, которые не знали бы этого человека? — поразился нищий. — Уж не путешествуете ли вы по небесам, синьор? — Не болтай лишнего, убогий! — озлился Грешем. — Знаешь, так говори, кто этот бедолага! — Но это же сам Неугомонный! А-а-а… Да что вы можете знать о синьоре Бенвенуто Челлини! — Так это он? — Угу… Был он… Грешем дал знак своим людям, и семеро всадников ворвались в бушующую толпу, рассекли ее, оттеснили от Челлини преследователей, а затем Грешем с помощью одного из своих людей легко поднял все еще отчаянно отбивающегося маэстро, усадил его в седло впереди себя и пришпорил коня… Не прошло и часа, как вымытый и благоухающий Челлини быстрой пружинистой походкой вошел в гостиную, где его терпеливо дожидался Грешем. — Я правильно вас понял, — приятным бархатным баритоном спросил хозяин, отвешивая гостю весьма церемонный поклон, — вы являетесь племянником сэра Джона Грешема и зовут вас Томасом? — Да, синьор Челлини, — поклонился и Грешем, — это действительно я, Томас Грешем, к вашим услугам. — Превосходно! — вспыхнул Челлини. — Восхитительно! За последние десять лет джентльмены из семейства Грешемов дважды вытаскивают меня из преисподней! Послушай, Томазо… ведь ты же позволишь мне так называть тебя, не правда ли? — Вдруг Челлини схватился за ребра. — О господи, эти бездарные олухи порядком намяли мои бока… — Что же случилось, дорогой синьор Челлини? Мне показалось ваше положение на улице весьма плачевным… — Еще бы! Наш давний спор с этими ожиревшими тугодумами окончился бы, пожалуй, костром, не пошли мне Господь твою помощь, сын мой! — Но о чем был спор, дорогой синьор Челлини? — Ах, эти английские церемонии… — поморщился он. — Называй меня на английский манер просто Беном. Бен — и все тут! Так зовет меня твой дядюшка. А спор наш касается вопроса, давно возбуждающего лучшие умы Европы: сколько ведьм пролезет в одно игольное ушко? Понимаешь, дорогой Томазо… И выпускнику Кембриджского университета, одному из образованнейших людей Англии, никогда не вникавшему в суть бесконечных теологических споров и всегда рассматривавшему вопросы религии как чисто прикладные к практической жизнедеятельности, — ему, Томасу Грешему, пришлось битый час выслушивать совершенно дикие, фантастические суждения синьора Бенвенуто Челлини по ортодоксальным проблемам церкви, ее догматам и постулатам! — Ты знаешь, Томазо, что бы я сделал, окажись в один прекрасный день папой римским? — спросил Челлини под конец своей длинной и страстной лекции-проповеди. — Я бы прежде всего организовал и возглавил новый Крестовый поход, но только на этот раз на твою богомерзкую Англию, а не на Палестину, как в прежние времена! Подумать только, ведь вы пустили с молотка церковь! Я не слишком удивлюсь, если вскоре услышу, что в Англии с молотка был продан сам Господь Бог! — О нет, Бен, до этого дело еще не дошло, и вы можете спокойно довести свои научные споры до их логического конца! — улыбнулся Грешем. — Слава богу… — проворчал Челлини. — Спасибо и за это… Но ты говорил о каком-то важном деле ко мне, дорогой Томазо, и если ты уверен, что я смогу быть тебе полезным, рассчитывай на меня без всяких ваших английских церемоний. Итак? Следует признать, что синьор Бенвенуто Челлини оказался таким же превосходным слушателем, как и неутомимым оратором. Впрочем, Грешем был по-деловому краток и конкретен. Он детально изложил суть сложившейся в Англии обстановки после смерти короля Генриха VIII («Сатана, сатана! — перебил рассказчика Челлини, крестя себя и Грешема. — Ад да не разомкнет врата свои над этим нечестивцем!»), рассказал о нынешнем короле и старших его сестрах… — Есть все основания полагать, — говорил Грешем, — что и Мария не слишком долго будет жить и править… — Она тоже больна? — По нашему мнению — да. К тому же Мария крайне скрытна и нелюдима, она… предельно религиозна и, когда бодрствует, молится и постится. Стремится убить в себе все женское… — Святая душа! — воскликнул Челлини. — Я уже полюбил ее, как родную дочь! Она должна жить вечно! — Увы, не умирают лишь боги, насколько мне известно… — А душа? — Челлини вскочил со своего кресла и готов был тотчас вновь ринуться в бесконечный теологический спор. — А душа? Она бессмертна! Разве в Англии не знают этого? Послушай, Томазо, быть может, вы уже добрались и до бессмертной души, торгуя ею, как ночными горшками? Грешему не без труда удалось вернуть беседу в нужное русло — неистовые страсти Челлини нуждались в постоянном укрощении… — Что касается принцессы Елизаветы, — продолжал Грешем, — то ее предполагаемое правление особых тревог у нас не вызывает: она так же прекрасна, как умна и здорова, я и дядя Джон являемся ее друзьями и, главное, кредиторами, а потому полагаем, что в благодарность за это она не отправит нас на эшафот. — Очень хотелось бы надеяться на это… — заметил Челлини, саркастически усмехнувшись. — Но вот у нас во Флоренции герцоги Медичи со своими друзьями, а тем более — со своими кредиторами, поступают именно таким образом. Впрочем, ядом и кинжалом они пользуются в подобных случаях гораздо чаще. Словом, дорогой Томазо, английское купечество обеспокоено проблемой управления правящей династией Тюдоров и спрашивает моего совета на этот счет. Так ли я тебя понял? — О да, Бен, вы ухватили самую суть дела! — Еще бы! — Челлини оглушительно захохотал. — Я же говорил: следует не мешкая собирать Крестовый поход на Англию, чтобы спасти от веро- отступников святую принцессу Марию и посадить на престол славную династию Грешемов! — Нет, дорогой Бен, мы предпочитаем править правителями — это значительно выгоднее и безопаснее… — Я всегда считал, что английские купцы самые мудрые и ловкие в мире! Кстати, дорогой Томазо, я заметил, что ты почти совсем не пьешь. Тебе не нравятся мои вина? — Ну что вы, Бен, ваши вина превосходны, уверяю, но они весьма быстро и сильно оглупляют человека, а дела мои таковы… — В таком случае, дорогой Томазо, — перебил его Челлини с доброй улыбкой, — я должен тебе казаться сейчас сущим дураком. Да, да! И не перебивай меня, пожалуйста! Так вот, о вашем деле. Давай по порядку — так будет хуже для нас, но лучше для дела! Итак, король-мальчик не слишком тревожит вас, не так ли? — Да, мы сумеем позаботиться о нем. Пока он жив, разумеется… — А о его придворных, то есть истинных правителях? — Многие из них — наши должники, некоторые — весьма крупные… — Тогда мой первый совет, Томазо: опутайте золотой паутиной абсолютно всех, а не просто многих. Всех — даже самых незначительных, ибо именно они и являются самой значительной опорой для любого государя! Теперь о принцессе Марии. Это, бесспорно, святая душа. Но даже у святых всегда бывали друзья и враги. Ты должен стать ее другом. Единственным и неповторимым, близким, как душа и совесть. Я не готов еще сказать, как именно этого достичь, но чувствую, что смогу это сделать со временем. Чувствую! А когда Бенвенуто Челлини что-то чувствует, то в результате непременно получается нечто совершенно гениальное, поверь мне, Томазо, мой мальчик! Итак, с принцессой Марией (святая душа, продли, господи, дни ее) тоже все ясно. Впрочем, ты не сказал, чем она больна. — Никто в Англии не знает этого наверняка. Даже будучи еще ребенком, она никогда не допускала к себе лекарей, придворных или заезжих. Но она больна, и если внимательно к ней присмотреться, то налицо все симптомы внутреннего гниения: покашливание, худоба, неестественный румянец и блеск глаз, общая слабость, повышенная возбудимость и вообще… Вся она такая… жалкая… Она больна, Бен, и это ни у кого не вызывает сомнений. Я думаю разыскать лучших арабских, индийских и наших европейских врачей для самого серьезного консилиума. Разумеется, мы оплатим их услуги и лекарства любой стоимости! — Хм, — презрительно скривился Челлини. — Неужели вы там, на своем безбожном острове, не знаете, что все самые лучшие европейские, арабские, индийские и африканские лекарства изготовляются во Флоренции? Для нашей святой принцессы Марии все они будут изготовлены самым наилучшим образом — это говорю тебе я, Бенвенуто Челлини! Теперь принцесса Елизавета. Я нахожу вашу политику по отношению к ней совершенно правильной и убедительной: сейчас — деньги, украшения, мудрые советы, помощь в некоторых щекотливых положениях, в которых всегда может оказаться молодая женщина. Кстати, иной раз совсем недурно бывает самому позаботиться о возникновении таких… положений… Совсем недурно! Когда же она станет королевой… Ах, знаешь, Томазо, я бы очень не хотел преждевременно убивать принцессу Марию — пусть она живет вечно! Решаем так: ты приезжаешь ко мне, когда я буду совершенно готов. Бенвенуто Челлини сотворит все так, как не сумеет сделать больше никто! — В этом никто и не сомневается! — заверил великого хвастуна Грешем, хотя и был немало обескуражен финалом беседы с Челлини. — Но когда это произойдет, дорогой Бен? — Вот этого я и не знаю, сын мой! Но не опоздаю — в этом я уверен. Жди! И молись за мое здоровье… С тем Грешем и покинул Флоренцию. По бесчисленным делам своей необычайно разросшейся фирмы на этот раз он исколесил почти всю Европу. Длинные обозы с драгоценной мебелью, мрамором, посудой, тканями, цветным и зеркальным стеклом, фарфором, хрусталем, картинами величайших художников и всем другим, что приобретал на континенте Грешем, под охраной вооруженных до зубов молодчиков Джона Говарда медленно, но верно тянулись к портам Франции и Нидерландов, чтобы оттуда на собственных кораблях перебраться в Лондон и украсить новый дом первого купца Англии… В Венеции он побывал в мастерской у Тициана,[78] где с великим удивлением узнал, что и он, Томас Грешем, прагматик с ног до головы, может впасть в почти религиозный экстаз, глядя на произведения волшебной кисти этого непостижимого гения! Грешем приобрел у этого вечно юного старца две картины и получил согласие на сотворение еще трех… А два с половиной года спустя, в начале ноября 1551 года, Томас Грешем получил из Флоренции краткое письмо следующего содержания: «Дорогой Томазо! Великий маэстро Бенвенуто Челлини выполнил свое обещание и сотворил нечто такое, что прославит имя его в веках, а династии Грешемов позволит править английскими и всякими иными королями с их королевами по своему желанию и усмотрению». Получив такое письмо, он не мешкая отправился во Флоренцию. Вопреки здравому смыслу, Бенвенуто Челлини был еще жив и даже вполне здоров. Он встретил Грешема с распростертыми объятиями и счастливой улыбкой на устах. Усадив гостя у камина, он спросил, заговорщически подмигивая и многозначительно подняв указательный палец правой руки кверху: — Как ты думаешь, Томазо, что сотворил великий маэстро Бенвенуто Челлини для своих спасителей и друзей из любезной ему династии английских купцов Грешемов? — Дорогой маэстро, проникнуть в ваши гениальные замыслы и их свершения неподвластно даже самому Господу Богу! — Хотя это и богохульство, но не могу скрыть, что мне оно весьма приятно, потому что справедливо! К сожалению, многие крутят носом, когда я говорю им, что перед ними — гений… — Это, несомненно, серые посредственности, уверяю вас! — Грешем смотрел на этого большого и хвастливого ребенка с искренней любовью. — Но и столь жалкие людишки устыдились бы своего невежества, узнай они о ваших великих и непостижимых деяниях. Кстати, Бен, не хотели бы вы рассказать мне о них? — Ну разумеется, разумеется! Я сам давно уже сгораю от желания рассказать тебе все по порядку. — Он вскочил с кресла и подвез к камину небольшой круглый столик, уставленный чем-то под желтым покрывалом. — Прежде всего я позаботился о прекрасной принцессе Марии, которую полюбил, как родную дочь. Прошу тебя, расскажи ей об этом. Я бы очень хотел, чтобы она была красавицей. Так ли это на самом деле, дорогой Томазо? — Если бы она сняла свой монашеский наряд, привела в надлежащий вид свою прическу и не позволяла бы улыбке покидать лицо — клянусь вам, Бен, она была бы очень красивой! Вы знаете, ее волшебные глаза, словно выточенные из белоснежного мрамора длинные и совершенные по форме пальцы рук, ее… — Томазо, мой друг, да ты ведь влюблен в будущую королеву Англии! — воскликнул Челлини. — Только одно существо на свете знает, как это твое чувство сделать взаимным! — Ах, дорогой Бен, до Всевышнего слишком далеко… — пожал плечами Грешем и невольно вздохнул. — Едва ли мне удастся дойти до него… — Пока твоим другом является великий маэстро Бенвенуто Челлини, беспокоить Всевышнего нет никакой необходимости! Надеюсь, мой гений сделал уже все, чтобы принцесса Мария пала в твои объятия, сын мой! Однако мы все время уклоняемся от дела, тебе не кажется, дорогой Томазо? — Я жажду услышать наконец ваш рассказ, Бен! — Слушай, сын мой, со всем вниманием, на какое только способен, ибо такое ты можешь услышать лишь от Бенвенуто Челлини. Ты говорил, что принцесса Мария — истинная дочь нашей святой церкви. Я подумал, что лучшим подарком для нее будет вот эта Библия, изготовленная руками того, чье искусство превзойти уже невозможно! Посмотри на это чудо и убедись в правдивости моих слов… Челлини достал из-под бархата небольшого формата книгу и передал ее Грешему. У того перехватило дыхание: он держал в своих руках изящный фолиант, волшебство, словно явившееся из арабских или индийских легенд и сказок! — А это разве намного хуже? — дошел до его сознания торжествующий голос Челлини. — О господи! — воскликнул потрясенный Грешем, беря в руки ожерелье совершенно фантастической прелести. — Это чудо ювелирного искусства прославит ваше имя на веки веков, мой великий и несравненный маэстро! — Это несомненно, Томазо, мой мальчик! — решительно заявил человек, который слишком хорошо знал себе цену и совершенно не был готов умереть от избытка скромности. — Но и это еще не все, а быть может, и не самое для тебя главное. Видишь ли, во время работы над Библией и ожерельем для принцессы Марии мне вдруг пришла в голову совершенно гениальная идея: почему бы будущей королеве Англии заранее не позаботиться о своей роли и положении при папском престоле? Ведь ей придется начать в полной изоляции от всех коронованных особ Европы, и отношение к ней папы римского могло бы сыграть решающую роль сначала в прорыве, а затем и в устранении этой изоляции. И я решил, что было бы прекрасно во всех отношениях от имени принцессы Марии преподнести папе Юлию III достаточно крупную, но отнюдь не разорительную для Грешемов сумму под великолепным и чрезвычайно убедительным предлогом погашения части потерь папской казны в результате разгрома Генрихом VIII английской церкви и монастырей. Поскольку сделать это необходимо было в непроницаемой тайне и из рук в руки, постольку не может возникнуть ни малейших сомнений в том, что деньги осядут в бездонных сундуках и карманах самого святого отца, что, само собой разумеется, сделает этот вклад незабываемым, а Марию — лучшей из правителей Европы! Не стану утомлять тебя рассказами о том, как я собирал нужную сумму, устроил тайное свидание с папой в Равенне, предстал пред ним в роли и обличии доверенного лондонского купца Томаса Грешема и все такое прочее. Это все детали, мелочи… По моему разумению, сделано главное: после Господа Бога ты станешь для принцессы, а затем и для королевы Марии тем единственным советником, человеком и мужчиной, который и будет единовластно управлять этой несчастной женщиной, пошли ей Господь здоровья и долголетия! И наконец, я подготовил, а папа римский собственноручно подписал и вручил мне, то есть лондонскому купцу Томасу Грешему, свое послание принцессе Марии. Вот оно. Упомянутые в нем лекарства — в этих золотых флаконах. Надеюсь, они вернут здоровье нашей святой принцессе, а тебя превратят в ее спасителя. Ах, Господи, не обойди ее своим вниманием… Что же касается самих этих флаконов, то я абсолютно уверен в том, что и они понравятся принцессе — ведь их делал все тот же великий маэстро Бенвенуто Челлини. А вот этот ларец… — Челлини отбросил бархатное покрывало на пол. — Это, разумеется, тоже плод моих трудов и фантазии. Не правда ли, это прекрасно, Томазо? Но что с тобою? Мне кажется, твое лицо готово соскочить сейчас с отведенного ему Господом Богом места! Тебе, не дай бог, дурно? Я велю тотчас же вызвать лучшего врача Флоренции, Италии да и всей этой дурацкой Европы! Впрочем, он уже давно здесь, ибо это, разумеется, я… Состояние Грешема действительно было сейчас очень близким к полуобморочному — настолько его потряс рассказ этого необыкновенного, поразительного, легендарного человека! — Но вы же действительно самый настоящий гений, синьор Челлини! — прошептал Грешем в неописуемом восторге. — Я боготворю вас! — Вот видишь! — воскликнул Маэстро. — Я же говорил тебе об этом! Теперь ты сам неси эту бесспорную истину по всей Европе, Томазо! — И я это сделаю, не сомневайтесь, величайший из гениев и гениальнейший из великих! Полагаю, вторая драгоценная шкатулка предназначена принцессе Елизавете, не так ли? — Разумеется, Томазо. Даже покорив Марию, а это, безусловно, про- изойдет, в чем я не сомневаюсь ни единого мгновения, никогда не забывай о Елизавете. Видишь ли, я почему-то убежден, что именно ей суждено будет стать великой королевой Англии! В ее ларец я вложил ожерелье, воспроизвести которое не смогу, пожалуй, даже я сам, его создатель… А остальное место в этой шкатулке советую тебе, дорогой Томазо, заполнить золотыми монетами, ибо даже малые деньги, вложенные с умом, превращаются в громадное состояние, когда принцесса становится королевой! — Ваш совет и на этот раз я возьму на вооружение, ибо он, как всегда, гениален! Скажите, дорогой Бен, сколько вы… то есть сколько я дал папе римскому от имени принцессы Марии? — Всего сто тысяч. По-моему, это не слишком много, если учесть, что все-таки папа римский — товар особый! — Превосходно! А сколько я должен вам, дорогой маэстро, за все ваши чудеса, изготовленные вами собственноручно? — Еще пятьдесят тысяч. Здесь все, включая мое искусство и гениальные идеи, воплощенные в дела! — Великолепно, Бен! Ваше участие в делах неоценимо! И если когда-либо вам понадобится моя помощь, наша помощь, вы знаете, где нас найти! Позвольте, великий маэстро, маг и волшебник, обнять и поцеловать вас! |
|
|