"Цветок Америки" - читать интересную книгу автора (Мессадье Жеральд)

9 Путешествия

Франсуа венчался через полгода после своего сына, в декабрьские холода. Поскольку это был повторный брак, отпраздновали его скромно: на церемонии в церкви Сен-Пьер-ле-Вьё присутствовали только Жак Адальберт, его жена, Деодат, главный мастер печатни с двумя подмастерьями и, разумеется, Жанна с Жозефом, а также Фредерика. Франсуа курьерской почтой сообщил новость Францу Эккарту, которого не пригласил на свадьбу, сославшись на лютый мороз, свирепствовавший по обоим берегам Рейна.

В последующие недели Жанна убедилась, что Симонетта, невзирая на поспешное решение Жака Адальберта жениться, в момент свадьбы беременна не была: судя по расчетам, она понесла лишь в начале октября.

Посему обеим новобрачным предстояло разрешиться от бремени почти одновременно.

Жанна не знала покоя. Она сновала от Симонетты к Одиль и от Одиль к Симонетте, желая удостовериться, что спальни хорошо протоплены, щели заткнуты и пища подается здоровая. Из рациона были исключены пряности и лесная дичь: предпочтение отдавалось легким рыбным бульонам, белому мясу и молочным продуктам. Чтобы очистить воздух, Жанна велела постоянно жечь ароматические травы. И, вспомнив о подозрениях Карла VII относительно истинных причин болезни, унесшей в могилу хозяйку Боте, приказала промывать все овощи и фрукты уксусной водой. Были заготовлены груды прокипяченного белья.

— Хозяйка, можно подумать, будто вы сами собираетесь рожать! — заметила Фредерика.

В каком-то смысле это было верно. Жанна сгорала от нетерпения увидеть новые ростки.

Двадцатого июня 1495 года, после ужина, Одиль ощутила первые схватки. Франсуа послал за матерью, которая примчалась в сопровождении слуги, освещавшего дорогу факелом. Она приказала Фредерике поднять с постели повитуху, взяв с собой все того же слугу.

В третьем часу ночи повитуха перерезала пуповину и завязала узелок. Потом показала ребенка растерянному Франсуа: это была девочка.

— Небо возвращает то, что отняло, — сказала Фредерика.

Взмокшая Жанна посмотрела на сына: впервые за долгое время он улыбался. Поцеловав в лоб измученную первыми родами Одиль, он подождал, пока мать и ребенка вымоют, а затем уселся у изголовья жены. Домой Жанна и Фредерика вернулись перед рассветом.

Едва она оправилась от пережитых волнений, как через шесть дней наступила очередь Симонетты, вскрикнувшей от боли в восьмом часу утра.

Переполох был такой же, но на сей обошлось без факелов.

Симонетта произвела на свет мальчика.

В течение одной недели Франсуа стал отцом и дедом.

Все дружно решили, что обоих детей нужно крестить одновременно. Девочку назвали Франсуазой, мальчика — Жаном.

Жанна устроила великое пиршество на улице, как во время свадьбы Жака Адальберта.

Франсуа, обычно молчаливый, поднялся, как только было разлито вино. Он предложил гостям поднять бокалы в честь Жанны де л'Эстуаль: это она своей любовью и упорством добилась того, чтобы мог состояться сегодняшний праздник. Загремели радостные возгласы и аплодисменты. Соседи, стоявшие у окон, приветственно махали руками.

Жанна плакала от счастья в объятиях Жозефа.

Никто больше не вспоминал ни о таинственной карте, ни о новом пути в Индию, ни о Колумбе. Но однажды вечером, за ужином, появившийся в Страсбурге проездом Феррандо, которого генуэзские партнеры держали в курсе всех событий, вдруг опять заговорил на эту тему.

Колумб вновь отправился в путь двадцать третьего сентября 1493 года, на сей раз имея в своем распоряжении семнадцать кораблей и тысячу пятьсот человек. Тридцатого января следующего года он послал в Испанию судно под названием «Санта-Мария» под командованием Антонио де Торреса, с грузом золотых драгоценностей стоимостью примерно тридцать тысяч дукатов, отобранных у несчастных туземцев острова Эспаньола.

Однако выглядело все не столь радужно, как казалось на первый взгляд. Прежде всего, власть Колумба над открытыми островами все больше и больше оспаривали люди, которых он привез с собой: кастильцы, арагонцы, каталонцы и генуэзцы.

Кроме того, Колумб открыл всего лишь острова, а не континент. Между тем континент этот должен существовать — испанцы и португальцы с нетерпением ждали, когда он будет открыт. Они даже ссорились между собой за право обладать им.

В самом деле, испанцы весьма поспешно испросили у папы Александра VI разрешения считать своими все земли, расположенные за сто лье к западу от Азорских островов. Папа, которого никак нельзя было заподозрить в избытке географических познаний, жаждал, прежде всего, понравиться королю Испании. И он провел вертикальную линию с севера на юг по карте, где западные земли не были представлены вовсе, — сам не зная, что именно разделил. Если предположить, что Колумб открыл Азию, то папа своим широким жестом провозгласил Фердинанда II Арагонского и Кастильского королем Китая, Японии и Индии. Разъяренный Жуан II Португальский пытался протестовать, но Борджиа не желал ничего слушать, и тогда король Португалии решил вступить в прямые переговоры с испанцами. Итак, португальцы и испанцы встретились в Тордесильясе, где Жуан II добился, чтобы пресловутая разделительная линия была отнесена на двести пятьдесят лье дальше — опять же к западу от Азорских островов.

— Пустое прожектерство! — заметил по этому поводу Феррандо. — Ни испанцы, ни португальцы, ни папа, ни Колумб не знают, какие земли находятся в ста или в тысяче лье от Азорских островов. В любом случае я буду очень удивлен, если кто-то из них станет соблюдать этот договор.

Жак Адальберт вытер руки и пошел за знаменитой картой, которую, если верить Бехайму, составили китайцы. Он не притрагивался к ней после печальных событий, чтобы избежать тяжких воспоминаний.

— Ты тоже считаешь, — сказал Жозеф, — что Колумб открыл вовсе не Индию и что там есть еще некий континент?

Вместо ответа Феррандо показал на карту.

— Ты полагаешь, что этот континент можно найти, если двинуться севернее? — спросил Жак Адальберт.

— Не знаю, я не мореплаватель. Вся моя уверенность покоится на опыте других людей. Поэтому я знаю, что плавание длится примерно сорок дней. Во время второй экспедиции Колумб, поднявший якорь двадцать третьего сентября, высадился второго ноября на острове, который назвал Доминикой, иными словами, его путешествие заняло тридцать девять дней. На обратном пути Торрес, отплывший тридцатого января, достиг Кадикса одиннадцатого марта, то есть через сорок дней.

Легкий бриз за окном словно бы превращался в штормовой ветер. Казалось, в воздухе висит водяная пыль и мачты кораблей клонятся к пенистым волнам.

Жанна, Симонетта и Одиль с беспокойством слушали разговор, опасаясь, как бы их мужчины не устремились в морскую экспедицию, где может случиться все, что угодно.

— Каким бы ни оказалось это открытие, — заметил Жозеф, — с материальной точки зрения оно бесполезно, ведь Католические короли[12] провозгласили своими все земли на западе.

Феррандо пожал плечами.

— Заключенный в Тордесильясе договор подписали лишь две страны, — возразил он. — И он обязателен только для них. Ни венецианцы, ни фламандцы, ни англичане ничего не подписывали. Уверен, что английский король не будет руководствоваться решением папы. Да и сам Александр Борджиа не вечен.

Глаза Жака Адальберта сверкали. Деодат выглядел задумчивым.

— Сколько может, стоит такая экспедиция? — спросил Жак Адальберт.

— И этого я не знаю, — ответил Феррандо. — Естественно, многое зависит от количества кораблей. И от числа людей, которым нужно платить.

— Ты бы поехал?

— Я совершил столько скучных поездок, что с восторгом принял бы участие в путешествии, которое откроет существование Нового Света.

— Даже если это не принесет никаких выгод? — спросил Жозеф.

— Ты сам знаешь, Жозеф, мы живем не только ради прибыли.

— Вот мы и стали вдовами! — воскликнула Жанна.

Все засмеялись.

— Всего на сорок дней, нежная Жанна, — ответил Феррандо. — Многие супруги были бы только рады отправить своих мужей подальше на сорок дней.

— Только не я! — вскричала Одиль. — Даже на сорок часов.

Франсуа посмотрел на нее долгим взглядом и улыбнулся.

— Мы еще не уехали, — сказал Феррандо.

На самом деле, подумала Жанна, они уже в пути.

Радость, вызванная почти одновременным рождением Жана и Франсуазы де Бовуа, была омрачена перспективой безумного путешествия сына и внука к неведомому континенту, причем никто не знал, когда и как это произойдет.

Еще больше омрачало ее пошатнувшееся здоровье Жозефа. В шестьдесят три года у него стало слабеть сердце. Он говорил, что временами ощущает пустоту в голове. Лицо его принимало мертвенно-бледный цвет, и он бессильно опускался в кресло. Это повторялось все чаще.

— Прости меня, но, боюсь, мне придется уйти первым, Жанна, — сказал он ей однажды после приступа, который едва не унес его в могилу.

Она собрала все свое мужество.

Успокоила его, обвинила во всем накопившуюся усталость, посоветовала больше отдыхать.

— Жанна, чаши песочных часов рано или поздно пустеют, — с улыбкой ответил он.

Супруг, который готовится уйти, несет в себе предупреждение: memento mori.[13] К горечи неизбежной утраты добавляется навязчивая мысль о собственном конце.

— Я привел все дела в порядок. Феррандо и Франсуа позаботятся о том, чтобы все шло как надо и ты получала бы все положенные доходы. Полагаю, Деодат под их руководством вскоре освоится и сумеет меня заменить. Жак Адальберт слишком поглощен печатней.

Она внимательно слушала, хотя все в ней протестовало. Но накопленное ими имущество лишь временно станет ее собственностью: она должна передать капитал Франсуа и Деодату. А те в свою очередь передадут его детям. Жозефу. Франсуазе. Жану. Кроме того, часть личного состояния Жозефа по праву наследования принадлежала его сестре Анжеле, жене Феррандо.

Жозеф мог бы прожить еще десять-пятнадцать лет. Но она знала, что смерть брата, а потом единственной дочери Об подействовали на него гораздо сильнее, чем казалось.

— Я понимаю, что причиняю тебе боль, — сказал он, — но нужно вынести и это ради тех, кого мы оставляем после себя.

Итак, все готовились к дальнему путешествию.

В последующие дни жизнь шла как прежде. Жанна продолжала надеяться вопреки очевидности.

В тот день, когда осуществилось последнее пророчество Франца Эккарта и французский гарнизон в Неаполе капитулировал перед войсками Северной лиги, Жанна поднялась в спальню с чашкой горячего молока для мужа, как делала каждое утро.

Обычно он приподнимался, услышав ее шаги. Сегодня этого не произошло. Она поставила чашку с молоком на столик и склонилась над ним. Лицо у него было абсолютно белое.

— Жозеф? — окликнула она.

Взяла его за руку и тут же отпустила. Не вскрикнула. Села рядом и заплакала. Остановиться она не могла.

Вскрикнула Фредерика, которая в тревоге поднялась в спальню, ибо хозяйка все не возвращалась. Жанна лежала ничком и рыдала.