"Берегите бороду" - читать интересную книгу автора (Лосева Александра Анатольевна)Глава 11Болото было серым и жадным. Оно хватало за ноги и тянуло вниз, внутрь себя, боролось изо всех сил и, в конце концов, отпускало с хлюпающим вздохом разочарования, а потом снова хватало. Дождь лил почти сутки, и казалось, что небо намертво пришито к земле холодными мокрыми нитками, и не будет этому тоскливому вышиванию конца, а только одна сплошная беспросветная середина. И становилось яснее ясного, что лето — это сущие выдумки, что август — пусть и его последние дни — всего лишь нелепое сочетание звуков, а существуют на самом деле только этот дождь, пронизывающая сырость, струйки, текущие за ворот и жадное серое болото под ногами. Иефу, трясущуюся под мокрым плащом, преследовало ощущение, что кто-то все время половинит ее жизнь на «до» и «после», причем половинит не очень умело. Путешествие до памятного рассвета с волками казалось теперь барду абрикосовым пудингом с розочками из сливочного крема. Солнце, ленивые свары со Стивом, нелепые тренировки в четыре часа утра… Все это было так давно, так невероятно давно… Целых два дня назад. Новая жизнь началась под заунывную песню волчьей стаи и понеслась стремительно. С натугой вытаскивая ноги из чавкающей жижи, Иефа шалела от мыслей и проносящихся мимо событий. Вот Ааронн остервенело собирает пожитки и мчится, ни слова не сказав, через лес, согнувшись почти пополам, и полуэльфке все время кажется, что сейчас он покроется серой шерстью и опустится на четыре лапы, чтобы легче было нюхать землю. Иефа бежит за ним, а где-то далеко за спиной пыхтит и чертыхается Стив, ругается Зулин, и только одна мысль пугает и дразнит — как бы не упустить, вот уже Стив выдохся и бережет дыхание; в кустах мелькает черная шкура Зверя, который явно наслаждается гонкой и думать забыл про своего хозяина; Зулин на бегу пытается призвать всех к порядку и выяснить, что происходит, но вот замолчал и он, а Иефа все бежит, бежит… Солнце тоже бежит где-то над головой, но так и не успевает как следует взойти — и его затягивает, затягивает, затягивает серое болото туч, и весь мир превращается в болото, и к вечеру оказывается, что они уже не бегут, а бредут, пошатываясь, по этой бесконечной чертовой топи, и все вокруг серое, даже Ааронн посерел лицом, ссутулился и, кажется, чего-то боится. А к ночи начинается дождь, и появляются волки. Они мелькают неслышно то тут, то там, все ближе и ближе, кажется, стягивают кольцо, но Иефа так устала, что ей уже не страшно. Зулин нервничает и шарахается, Стив поминутно хватается за топор, но все это как-то вяло, бессмысленно, и полуэльфка даже знает — почему. Ааронн уводит партию в сторону, находит относительно сухой пятачок под скрюченной ивой, солнце садится, и Зулин разражается грандиозной истерикой. Он сжимает кулаки, выпихивает из-под плаща мокрого Зверя и кричит, что никогда не видел таких бездарей и неудачников. Что задание провалено, и можно теперь вообще не возвращаться в Бристоль, потому что они — никто, потому что… Он еще что-то такое говорит — гневное и обличающее — и Стив начинает возражать, и ссора разгорается, а Иефа выходит под дождь и, собрав последние силы, приказывает себе встряхнуться, потому что за спиной топчется нетерпеливо этот ужасный сон — стоит только закрыть глаза… В темноте светятся волчьи глаза, шуршит дождь, и ругаются сопартийцы. В полуэльфке из последних сил поднимает голову бард и робко говорит, что надо бы проверить лютню — не прохудился ли чехол, не отсырела ли… Иефа криво усмехается и садится на замшелую кочку. Сидеть мокро, холодно и грязно. Иефа ежится, кутается плащ, баюкает свой страх и почти засыпает, когда красный от злости Стив молча хватает ее в охапку и относит к костру. Все угрюмо молчат, а Иефа уже спит, и снова, снова, снова… — Иефа, смотри под ноги. — Что? А… Да. Спасибо, Стив. — Надо же, благодарности сподобился. — Да пошел ты… — Вот, вот! Это то, о чем я вчера говорил! Партия, в которой все между собой грызутся, нежизнеспособна! — Зулин, ты иди туда же. — Ага, ты для полного комплекта еще и Ааронна пошли! — Как скажешь. Ааронн… — Иефа, я уже все понял. «Дождь льет за шиворот. Действительно, партия нежизнеспособна. Слово-то какое казенное. Нахватался Зулин протоколизмов, интересно, только, где. Интересно, откуда он вообще такой взялся, что он за существо. Интересно, где пропадали Натан и Ааронн, кто их так здорово отделал. Интересно также, что произошло со Стивом, и кто, в конце концов, следил за нами в Бристоле. Слишком много совпадений. Интересно, почему Ааронн играет молчаливого рыцаря. Интересно, что у Стива в мешке. Интересно, наконец, что же все-таки украли из гильдии: если что-то важное, то почему не собрали команду крепких вояк, а если пустяковину, то к чему такая спешка. И что за странный срок — две недели? Почему именно две? Почему не три или не полторы? И самый главный вопрос: зачем я во все это ввязалась? Это болото никогда не закончится, зато еда закончилась еще вчера. Ааронн потерял след, и никакие волки тут уже не помогут — слишком много воды кругом. И сны. Никогда раньше мне не снилось столько кошмарных снов. Самое страшное в них то, что они абсолютно реальны — в этом даже Зулин не сомневается, я же вижу, хоть и окрестил меня мнительной истеричкой. Туда, куда мы идем, идти нельзя. Я чувствую, нет, я просто знаю, всем своим нутром знаю! Черт возьми, куда мы лезем…» — Ааронн, темнеет. — Я заметил. «Еще одна ночь под дождем. Никто даже не спрашивает его про след, потому что и так всем все ясно. Как же хочется есть. И все-таки непонятно с волками: ведут они нас или преследуют. Вон опять серая тень за кочкой, и Ааронн сразу сворачивает, как будто его кто-то в бок толкнул. Нет, пожалуй, все-таки ведут. Как нелепо идти и не знать, куда ты в конце концов выйдешь. И выйдешь ли?..» В сгущающихся сумерках Ааронн казался болотным духом. Он шагал, почти не глядя под ноги, по какому-то непостижимому наитию выбирая безопасный путь, и только прислушивался, все время прислушивался к чему-то. Партия покорно брела за проводником, стараясь не поднимать глаз, чтобы не видеть серых мшистых кочек. Иефа хлюпала носом, у Стива громко урчало в животе. Зулин шел и размышлял о том, водятся ли на болотах какие-нибудь съедобные твари, и если водятся, то трудно ли их поймать. Трясущийся за пазухой Зверь горестно телепал про сочные бифштексы и миски парного молока. К ночи дождь закончился, и болото немедленно заволокло густым туманом. Ааронн остановился, запрокинул голову и шумно втянул носом воздух. Иефа готова была поклясться, что он сейчас завоет. Молочно-белые пряди тумана затейливо извивались вокруг худой фигуры эльфа, то окутывая его полностью, то спускаясь к его коленям — белое марево словно кланялось господину. «А ведь это он нас сюда завел. И волки…» — мелькнула в голове барда трусливая мыслишка, и Иефа моментально разозлилась. — Ааронн! — эльф вздрогнул, пришел в себя и обернулся. — Подождите, еще немного. Где-то здесь должен быть холм — если найдем, значит, почти выбрались. — Это тебе кто сказал — дружбаны твои ушастые? — Стив отжал бороду и остервенело встряхнулся. — Ты думаешь, я не видел, как они вокруг нас круги наворачивают? — Погоди, Стив. — Иефа подошла к дварфу и даже руку ему на плечо положила, для вящей убедительности. — В конце концов, Ааронн — следопыт, друид, ему положено со всяким зверьем общаться. Ну, подумаешь, волки. Невидаль какая! Не знала бы тебя, Стив, решила бы, что ты испугался. — Держи карман шире! — дварф сердито дернул плечом. — А ты, я смотрю, что-то уж чересчур его защищаешь. Он тебя, ненароком, не покусал той ночью — в порыве страсти, а? — Ну, знаешь! — Иефа фыркнула и удовлетворенно подумала, что вот теперь вполне взбодрилась. — Если тебе за каждой кочкой мерещится вселенский заговор, могу тебе только посочувствовать. — Дура сопатая. — Болван. — Вы закончили? — Зулин попытался выдворить из-под плаща фамильяра, но не справился. — Может, пойдем дальше? Холм действительно обнаружился минут через десять, хотя, если быть честными, холмом его назвать можно было с большой натяжкой. Партия из последних сил поднялась на скромное лысое возвышение, покрытое небольшими поросшими мхом валунами, и начала вяло располагаться на ночлег. Ужин не предвиделся, костер — тоже, а лежать на мокрой земле, прислонившись к холодному камню, в обнимку с туманом никому не хотелось. Иефа порылась в рюкзаке, выудила относительно сухую рубаху и призадумалась. Зулин с завистью следил за ней, пытаясь отодрать от себя мокрого кота, но Зверь сопротивлялся изо всех сил, доказывая хозяину, что вдвоем теплее. Иефа подняла голову. — Послушай-ка, Зулин, — задумчиво проговорила она, стягивая мокрую одежду и ежась. — А ты ведь у нас маг… — Ну, маг, — Зулин прекратил бороться с фамильяром и шумно выдохнул. — А чего мы тогда, собственно, мучаемся? Наколдуй костер — и все дела! Ты ведь можешь? — Ну… — планар пожал плечами. — Теоретически, конечно… — Да на хрена нам теоретически! — Стив оторвал завороженный взгляд от полуэльфки и встряхнулся. — Ты практически давай, а то у меня скоро борода мхом порастет! — А вдруг тебе зеленый цвет идет? — оживилась Иефа. — Ох, жалко, что я свой изумрудный шелковый шарфик не взяла — примерили бы… Ладно, не пыхти. Зулин, так что у нас с костром? — Эээ… — планар почесал в затылке и с надеждой посмотрел на Ааронна, но тот притворился деталью пейзажа. — Мне нужен хворост, желательно сухой… — Нууу, — разочарованно протянул Стив. — С сухим-то хворостом любой дурак костер разведет. Где мы тебе сухой хворост на болоте после дождя возьмем? — Там же, где вы его взяли на прошлой ночевке. — Ты предлагаешь вернуться к той кривой иве? Смешно. — Я ничего не предлагаю. Неужели непонятно, что костер нельзя развести из пустоты. Нет сухого топлива, давайте мокрое, но шансов мало. Что ты сидишь, Стив? Займись! — Все Стив да Стив, заладили! — дварф спустился с холмика и тут же растворился в тумане. — Лесоруб я, что ли! — раздалось из белого марева его гневное ворчание. — Я воином нанимался! Я не цапля, чтобы на болоте дрянь всякую выискивать! — послышался громкий плеск, хлюпанье, тяжелый торфяной вздох — и из тумана появился Стив, нагруженный чем-то невразумительным, что напоминало одновременно еще одного дварфа, дикого кабана в обмороке и разжиревшего осьминога внушительных размеров. — На! Мокрее не бывает! — Стив крякнул и грянул оземь здоровенную корягу. В разные стороны полетели ошметки водорослей, ил и затхлая болотная вода. Дварф подбоченился и залюбовался работой: — Хороша деревяшка! А главное, далеко ходить не пришлось. Ну, Зулин, тебе и кирку в руки — давай, колдуй, не стесняйся! Если хочешь, мы даже отвернемся. — Нет, почему же, — Ааронн перестал притворяться валуном и подошел поближе. — Мне, например, было бы весьма любопытно изучить технологию… Разведение костра магическим способом при наличии гнилой болотной коряги в качестве топлива… Как ты собираешься это сделать? Обрисуй вкратце. — Как-как, — Зулин нахмурился и обреченно вздохнул. — Огневиком в нее швырну… Маленьким. Ну… То есть, совсем крохотным. — Слышь, Стив, — Иефа толкнула локтем дварфа и доверительно наклонилась к его уху. — Мне кажется, нам стоит найти себе какое-нибудь безопасное местечко за камнями. — Зачем? — Стив так удивился, что даже перестал выпутывать водоросли из бороды. — Ну, будет какая-никакая гарантия, что хотя бы двое из отряда выживут. — Шутники… — Зулин гордо вскинул подбородок и смерил Иефу презрительным взглядом. — Давайте, прячьтесь. А я… — А ты пока разнесешь тут все к монахам своими огнявками, или как они там называются. — Пойдемте, друзья мои, — Ааронн поднялся на ноги и подтолкнул сопартийцев к валунам. — Не будем мешать мастеру. — Но мне же интересно! — заартачился Стив. — Пойдем-пойдем, — Иефа потянула дварфа за рукав. — Тебе оттуда все будет прекрасно видно. — Шутники, — с горечью повторил Зулин, глядя в удаляющиеся спины, и закатал рукава. Зверь испуганно мяукнул откуда-то из темноты. — И ты туда же… Макушка холма опустела. Зулин тяжело вздохнул, помянул незлым тихим словом Баламута, с ненавистью посмотрел на мокрую корягу и сосредоточился. После недолгой тишины, прерываемой невнятным бормотанием, сидевшие за валунами услышали душераздирающий треск, грохот и отборный магический мат, после чего Ааронн гаркнул что было мочи «Ложись!», бросился плашмя на землю и накрылся с головой плащом. Иефа и Стив не успели даже переглянуться, как водопад щепок, гнилой трухи, водорослей и комьев земли окатил их душной вонючей волной с головы до ног. Иефа с трудом разлепила веки. Где-то истерически чихал фамильяр. Стив тряхнул головой, отплевываясь, поднялся на ноги, перехватил поудобнее топор и полез через валун, бормоча что-то угрожающее. Иефа дернулась было за ним, но предусмотрительный эльф удержал ее, схватив за лодыжку. — Подожди, — сказал Ааронн, вылезая из-под плаща. — Еще не все. Сейчас. Вот сейчас… «Это костер?! Я тебя спрашиваю — это такой костер, задница Мораддинова?!» — раздался яростный рев дварфа. Послышалось слабое бормотание Зулина, дробный топот и глухие удары, после чего наступила тишина. — Вот теперь все. — Плохая вода! Плохая вода! — Иефа, проснись! — Нееееееееет! — Иефа! Боги, как ты мне надоела со своими пророческими снами! Иефа! — Зулин украдкой оглянулся на дварфа и не без удовольствия отвесил барду пару звонких пощечин. Иефа дернулась и открыла глаза. — Ну что? — Зулин ласково посмотрел на девушку и потер руки. — В себя пришла? Или еще добавить? — Иефа растерянно заморгала и попыталась отодвинуться, но уперлась в холодный бок валуна. — Что снилось? Хотя, нет, постой, я сам догадаюсь. Плохая вода, верно? Кто бы мог подумать! — Зулин придвинулся к полуэльфке вплотную и обнаружил в ее глазах страх. «Занятно, — отстраненно подумал планар и пошевелил пальцами. — Что если ее придушить, а потом провести ритуал по вытягиванию силы? А то что-то кушать хочется…» Иефа дернулась, словно услышала его мысли, и попыталась встать. Ее ноги заскользили по влажной земле. Зулин с легким любопытством наблюдал за бардом, лениво размышляя о том, почему она не кричит, если так боится. А ведь боится. Ее круглые от страха глаза по цвету почти сливались с рассветной серостью, и планар подумал, стягивая с головы капюшон, что это, пожалуй, чертовски красиво. Вот смотрит только она как-то странно, как-то мимо него, как будто увидела что-то за его плечом. Старая уловка. Зулин усмехнулся и почувствовал непреодолимое желание ухватить полуэльфку за горло и как следует сдавить, и чтобы она смотрела ему в глаза, и чтобы капли тумана стекали со лба на щеки, как будто она плачет, и чтобы сила уходила, уходила к нему, вливаясь сквозь кончики пальцев и прямо к сердцу. Зулин даже поднял руку, подчиняясь какой-то неведомой тяге, даже пальцы согнул и выпрямил, разминая, а глупая девчонка все смотрела ему за спину, и планар вдруг почувствовал, что боится она уже не его, а кого-то другого, кого-то, кто притаился за спиной. Ниточка порвалась. — Волки, — прошептала Иефа. Зулин ощутил покалывание в затекших ногах, понял, что существует, и обернулся. Обрывки тумана стекали с холма, как сметана, и путались в ногах у матерого серого зверя. Волк поднял голову и посмотрел на планара. — Тот самый, — еле слышно выдохнула Иефа и мертвой хваткой вцепилась Зулину в руку. — Он же меня сейчас… Зулин лихорадочно вспоминал отпугивающие и останавливающие заклятия, но кроме деструкции, в голову ничего не приходило, и полуэльфка ужасно мешала сосредоточиться. Налетел порыв ветра, туман заволновался, всколыхнулся, и волк растворился в нем, как и не было. Иефа шумно выдохнула и разжала пальцы, и Зулин подумал, что сила у нее не пустяковая — наверняка синяки останутся, и даже хотел сказать ей об этом, разумеется, чтобы подбодрить, но полуэльфки уже рядом не было. Она молнией метнулась к тому месту, где стоял волк, и над болотом понесся ее отчаянный крик: — Ааронн! «Демон Баатора! — испугался маг. — Проводника сожрали! Кто же нас теперь поведет?!» — Иефа, не кричи, — раздался спокойный и слегка насмешливый голос эльфа. — Ну, чего ты так разволновалась? Смотри, это наш завтрак. И солнце встает… — Эх, как же я лес люблю! Иефа не упала в обморок от удивления только потому, что тогда пришлось бы прервать завтрак. А утка была дьявольски хороша! Зажаренная на углях, она сочилась золотистым жирком и дразнила светло-коричневой корочкой, и запах от нее шел такой, что если бы Иефе сейчас предложили все сокровища мира в обмен на эту восхитительную утку, она, не переставая жевать, наверняка послала бы всех куда подальше… Надо же — дварф, и вдруг любит лес. Хотя после болота даже закоренелый житель пустыни порадовался бы зеленой травке и твердой почве под ногами. А ведь все это было так близко! Когда солнце встало окончательно, обнаружилось, что до края болота рукой подать, еще несколько сотен шагов — и вот он, темнеет, замечательный, чудесный, густой, и в нем сколько угодно сухих сучьев, и охапки зеленых веток, на которые можно кинуть плащ и нежиться, как на самой настоящей перине! А еще обнаружился Ааронн, целый и невредимый, а возле него две утки и волчьи следы. Никто уже ничему не удивлялся, а Стив смотрел на уток так, будто готов съесть их сырыми, вместе с перьями, клювами и перепонками; и Зверь все время порывался составить ему конкуренцию. И собрались все на диво быстро; и шагали весело и легко; и на стоянку расположились с удовольствием; и даже Зулин слова никому не сказал. — Я тоже лес люблю, — Иефа проглотила последний кусок, тщательно облизала пальцы, глотнула воды из фляги и блаженно потянулась. — В лесу не пропадешь. Даже если не вышло найти еды, то хотя бы не замерзнешь. А еще лес живой. Живой и добрый. Болото вот, например, не может быть добрым по определению, потому что оно гнилое. Гниль рождает ненависть к себе и ко всему вокруг. А на ненависть мир обычно отвечает тоже ненавистью. Или равнодушием. Это даже хуже. — Почему хуже? — Стив закинул руки за голову и вздохнул. — Я вот был бы совсем не против, если бы меня все оставили в покое. — Ты путаешь… — Иефа обхватила колени руками и задумалась. — Когда ненависть порождает ответную ненависть, она все-таки имеет какой-то выход. Равновесие сохраняется, понимаешь? А когда ненавидишь в пустоту… Представляешь, ты строишь планы мести, ты себя постоянно накручиваешь, чтобы ни капельки этой ненависти не растерять, чтобы все, все досталось тому, кого ненавидишь, — а ему все равно, ты исходишь на нет, а мир этого просто не замечает. А ведь ей надо куда-то деться — ненависти. Слишком много скопилось, слишком ее берегли, лелеяли, подкармливали… И тогда она начинает жрать тебя изнутри, и ты начинаешь гнить, и становишься болотом. — Эй вы, философы новоиспеченные! — Зулин сердито заворочался на своей подстилке. — Развели тут мудрствования, поспать не даете. Все очень просто: есть плохое и хорошее. Плохое нужно уничтожать, а хорошее не нужно — и точка. Одно из двух: или вы даете мне поспать немного, или мы прямо сейчас сворачиваем лагерь и двигаем дальше. Стив, разбудишь меня через полтора часа. — Я, кажется, кукушкой не нанимался, — проворчал дварф, и Иефа почувствовала к нему даже что-то вроде симпатии. — Странный он какой-то, этот Зулин, — добавил Стив минут пять спустя, когда планар окончательно уснул. — Да уж… — Иефа вспомнила свое пробуждение на болоте и зябко поежилась. Сказать или не сказать? Утка подействовала на дварфа явно благотворно, но где гарантия, что через полтора часа он опять не вернется в свое привычное болванское состояние? Солнце медленно ползло все выше, деревья отбрасывали сетчатую тень, и она, эта тень, шевелилась и двигалась, рябила, и от этого очень хотелось закрыть глаза. «Не буду ничего говорить, — решила Иефа. — Еще решит, что я жалуюсь. И потом, может быть, мне спросонья померещилось? Мало ли какое у кого лицо будет, когда вокруг туман и болото, и холодно, и дурноватая полукровка орет не своим голосом?» Обозвав себя полукровкой, Иефа усмехнулась и мысленно пожала себе руку. Человек ко всему привыкает. То есть эльф. То есть… А, черт с ним совсем! Стив нежился на солнышке и тайком наблюдал за бардом. Вот взяла лютню, погладила, подергала за тонкие усы струн, даже вроде как сказала что-то, здороваясь… Чудная она, эта пигалица сероглазая, и не поймешь ее никак. Вот уж, спасибо Мораддину, подобралась компания… — Стив, а что у тебя в мешке? — Что?! — застигнутый врасплох дварф сел и даже рукой мешок прикрыл, лихорадочно соображая, как лучше ответить. — В каком мешке? — Да вот в этом, — Иефа откинула волосы и насмешливо глянула Стиву в глаза. — В который ты вцепился, как в мать родную. Что в нем? — В нем? Вещь. — Полезная? Я ни разу не видела, чтобы ты его открывал, этот мешок. В нем сокровища? Или любовные письма? Кстати, Стив, у тебя есть любимая? — Нету у меня никакой любимой! — рассердился Стив. — Некогда мне шашни разводить! — Так то шашни, а то — любимая. Чувствуешь разницу? — Иефа вдруг развеселилась. — Неужели твое суровое сердце никогда не пронзала стрела страсти? — Да какая к Мораддиновой заднице страсть! Чего ты пристала-то ко мне?! — О боги, Стив, да не волнуйся ты так, я вовсе не посягаю на твое целомудрие — ни в коем случае! Так что в мешке? — В каком мешке?! — взревел в полный голос Стив, окончательно выходя из себя. Проснулся и подскочил на ноги Зулин, приподнялся на локте Ааронн. Все дружно уставились на дварфа. — Да чего вы вылупились-то! Нет у меня никакой любимой! — Да? — вежливо удивился Ааронн. — Нет! — Ты поэтому так расстроился? — Да не поэтому, яйца Мораддиновы! — А почему? — Из-за мешка! — Он потерялся? — Нет! — А должен был? — Что — должен был?! — Потеряться. — Кто?! — Да мешок! — Какой, к Мораддину, мешок?!! — Ну, тот, из-за которого ты так расстроился. — Я не расстроился! — О да, я вижу, — Аарон с чрезвычайно серьезным видом покивал головой. — Ты абсолютно спокоен. Раздался тихий булькающий звук, и все обернулись. У костра, занавесившись волосами, давилась хохотом полуэльфка. Часам к десяти из кустов вынырнул слегка запыхавшийся Ааронн и объявил, что след найден. Зулин состроил начальственную рожу и скомандовал сворачивать лагерь. Солнышко припекало, утка приятно оттягивала животы. Иефа задорно тренькнула лютней, укладывая ее в чехол, и невинным голосом поинтересовалась у Стива, не забыл ли он случайно свой заветный мешок с любовной перепиской, после чего долго пряталась за стволами деревьев. В общем, поход продолжался в непринужденной и дружеской обстановке. Ближе к полудню Стив окончательно решил, что со своей любовью к лесу явно поторопился. Бесконечные поляны, пролески, буераки и прогалины, кусты, трава, ветки — и бесконечная рябь солнечных лучей, пробивающихся сквозь листья. Шли молча. Иефа мурлыкала под нос какую-то незатейливую мелодию, и дварф был более чем уверен, что следующий шедевр пигалицы будет называться «Любовные письма дварфа» или того хуже «Страсть в коричневом мешке». А еще Стиву почему-то казалось, что игры в бирюльки закончились. Слишком уж все было спокойно и безмятежно. Такая безмятежность Стива всегда настораживала. Руки чесались от безделья, в затылке свербело, и самое противное, что ведь не скажешь об этом никому — засмеют. Правда, Зулин, хоть и не ругался и не ныл, но находился, похоже, в таком же состоянии. Во всяком случае, смотрел он мрачнее тучи, и руки потирал, и на кота своего не обращал никакого внимания, так что Зверь в конце концов обиделся и пристроился поближе к Иефе, а уж та на ласку не скупилась. «Змея!» — подумал Зулин. Ах, как здорово было бы обвинить кого-нибудь — да хоть ту же Иефу! — в том, что уже двадцать третье, что до финала, как до луны, что репутация теперь безнадежно испорчена, потому что судят всегда по первым шагам… Во всяком случае, он, Зулин, судил именно так. Да, обвинить и переложить всю ответственность за глупое поведение партии, бестолковые поиски следов и бесконечные ошибки, которых сделано уже столько, что и не перечесть. И ведь яснее ясного, что Ааронн — плохой проводник, Стив — плохой солдат, а Иефа — плохой сборщик информации. А он, Зулин… Плохой руководитель? Плохой маг? «Я хороший руководитель, — упрямо подумал планар. — Просто… Просто они меня не слушаются». «Я тебя тоже не слушаюсь», — протелепал мстительный фамильяр. «Молчи, животное! — мысленно взъярился Зулин. — И не смей подслушивать! А то, знаешь ли, так и до развоплощения довести недолго!» Зверь показал хозяину телепатический язык и фыркнул. Зулин расстроился окончательно. Когда-то старикашка Мо долго и нудно втолковывал Зулину о пользе кривой. «Неужели ты не понимаешь, фиолетовый мой, что прямолинейность сродни глухоте? Ты слушаешь, но не слышишь, а это очень важно — очень, очень важно! — слышать, что тебе говорят. Иногда просто интонация — понимаешь? — даже не слово, а именно интонация, да что там интонация — легкое дрожание голоса, хрипотца, или когда металл в гласных… Ты понимаешь? Нет, конечно, ты не понимаешь, не так устроен. Но послушай меня — уж что-что, а послушание у тебя на уровне рефлекса — послушай и запомни: даже просто не совсем правильно сформулированная фраза способна изменить судьбу целого мира! И поверь мне, изменения эти происходят не в лучшую сторону! Гибкость! Ты должен быть гибким! Потому что когда на тропу войны выходит прямолинейность, она уничтожает все. Это самый главный, самый важный урок: ищи изгибы. Если твой собеседник святой, подумай, скольких младенцев он мысленно придушил. Если перед тобой законченный ублюдок, не стоящий даже приличной казни, спроси его — может, когда-то давно он разводил цикламены и спасал от утопления бездомных щенков. И если когда-нибудь тебе покажется, что мир такой же черно-белый, как ты сам, посмотри на себя в зеркало. Даже в тебе не два цвета. У тебя глаза — синие». Старик Баламут взволнованно бегал по комнате и размахивал руками. И голос у него дрожал и срывался — наверное, это была та самая хрипотца, которую так важно было услышать и понять, и Зулин слышал. Слышал, но не понимал, и от этого ужасно раздражался, и внутренне каменел, и даже осмелился возражения какие-то придумать, и даже высказать их собрался, но тут Мо Корте глянул на него одним из самых безумных своих взглядов, и Зулин промолчал. Потому что очень хотелось жить. И с тех пор пресловутая кривая не давала Зулину покоя, вспоминалась в самые неподходящие моменты. Вот как сейчас. — Задница Мораддинова! А это что, кладбище?! Зулин встряхнулся и поднял голову. Партия стояла на краю широченной прогалины, сплошь усеянной ямами. Присмотревшись, планар подумал, что Стив, пожалуй, прав — ямы действительно сильно напоминали могилы, и радости это не прибавляло. — Если это и кладбище, то оно какое-то неправильное, — тихо сказала Иефа. — Кладбище-перевертыш. Или кто-то собирается в ближайшее время похоронить штук двадцать покойников посреди леса? — Не знаю, собирается или нет, а вырыли их сравнительно недавно — земля еще свежая. — Ааронн присел на корточки и заглянул в ближайшую яму. Иефа поежилась. — А что если… — начала она, но осеклась. — Что если — что? — раздраженно спросил планар, разглядывая прогалину. — А что если тут не закапывать кого-то собрались, а… А наоборот? — Что значит — наоборот? — Ну, то есть их выкопали. Или они сами… выкопались. — Иефа сделала большие глаза и вцепилась в свою лютню. — А давайте уйдем отсюда, а? — Брось, Иефа, — Зулин поморщился. — Если ты имеешь в виду зомби, то это очень глупо. — Это сейчас глупо, когда светло, — полуэльфка жалобно посмотрела на спутников. — А вот когда стемнеет… — Иефа, прекрати! — прикрикнул Зулин. — Ааронн, что ты пытаешься там найти? Эльф выглянул из третьей по счету ямы и насмешливо посмотрел на планара. Зулин смутился. — Я думаю, нам стоит исследовать эти ямы, — деловито сообщил проводник, вылезая и отряхиваясь. — Это, конечно, не могилы. Но в них есть немало интересного. Иефа, ты, кажется, неравнодушна к зеленому цвету? Держи, тебе должно понравиться. — Это что? — полуэльфка отступила на шаг и на всякий случай спрятала руки за спину. Вышло это у нее как-то так по-детски, что все умилились, даже Зулин. Стив деловито закинул топор за спину и со знанием дела принялся рассматривать камень, который лежал на эльфской ладони. — Хороша огранка! — удовлетворенно крякнул дварф и решительно направился к ямам. — Если мы там еще парочку таких камушков найдем, то я с тебя, Зулин, платы за поход не возьму. — Утешил, — буркнул маг, закатывая рукава балахона. Иефа стояла на краю прогалины и с неожиданной обидой смотрела на своих спутников. В руке у нее сверкал и переливался на солнце изумруд, очень красивый, холодный и чужой. Почти такой же холодный, как Ааронн, который, снисходительно усмехнувшись, сунул девушке камень и вернулся к исследованию ям. Иефа чувствовала себя… А, черт с ним совсем! Сопартийцы с мальчишеским азартом копались в «могилках», перекликаясь и балагуря. Они добрались уже до середины прогалины («Стив, смотри, это по твоей части! Кажется, тоже драгоценный!» «Бросай сюда! Эх, раззява! Как же ты в гоблинов из арбалета попадешь, если даже в такую здоровенную ямищу камнем попасть не можешь!» «Смотрите-ка, а тут золото!» «Ааронн, признавайся, это ты из воровской гильдии добро упер и здесь закопал! А теперь тебя совесть замучила!» «Ну разумеется, Стив, надо же, какой ты у нас проницательный!»), а Иефа все стояла столбом и никак не могла сдвинуться с места. Зверь с выражением крайней преданности на морде устроился у ее ног. Ему эти раскопки тоже пришлись явно не по вкусу. — Иефа! — полетел над прогалиной зычный голос дварфа. — А ну хорош отлынивать от работы! — Действительно, Иефа, некрасиво как-то получается! — подхватил маг. — Присоединяйся! — Ну, просто дети какие-то, — растерянно пробормотала полуэльфка и направилась к своим спутникам, осторожно обходя ямы. Эльфский изумруд она так и держала на раскрытой ладони. Зверь чинно следовал за девушкой, гордо распушив хвост. — Я монеты нашел, — сообщил Стив, разогнувшись. — Ненашенские. Такие только в Железной империи льют. Интересно, как они сюда попали. — А здесь кольца! — отозвался из другой ямы Зулин. — Не могу ничего утверждать, но, кажется, это рубины. Золотые кольца с рубинами — три штуки. Кстати, пока не забыл: неплохо было бы сделать опись всего, что мы тут найдем. — А это для чего? — Для отчета, — удивился Зулин всеобщей недогадливости. — Не удивлюсь, если ты ведешь учетные записи — кто, когда спать лег и сколько раз в кусты сходил, — тихо проворчала полуэльфка. — Я надеюсь, мне не надо лезть в эти… углубления? — добавила она уже громче. — Надо-надо! Очень даже надо! — радостно откликнулся Зулин. — Слушайте, други мои, может тут кто-то клад зарыл? — Ага, двадцать ям вырыл и по три монетки в них разбросал, да так и не засыпал — и все это для маскировки, — не удержалась Иефа. — Шли бы мы отсюда, а? До ночи далеко, уйти бы успели. — Меньше слов, больше дела! — менторским тоном сказал Зулин. — Меньше слов! — Иефа фыркнула и осторожно спустилась в яму. — Это ты барду говоришь? Смешная шутка. — Ух, какая же ты нудная сегодня! — Зулин выпрямился и приготовился произнести длинную речь о важности беспрекословного выполнения приказов, но передумал. Только зря время тратить. Женщине разве что-то докажешь? — А сегодня моя очередь! — сварливо отозвалась полуэльфка из своей ямы. — Ты, между прочим, чрезвычайно непоследователен: сначала гонишь всех дальше и дальше, продохнуть не даешь, кричишь, что не успеем, опоздаем, что следы сотрутся… Зато теперь, когда тебе интересно покопаться в земле и поиграть в кладоискателя, мы, оказывается, уже никуда не торопимся! Кто-нибудь объяснит мне, что это за хреновина? — Иефа тщательно отряхнула землю с непонятной формы предмета и подняла его высоко над головой, чтобы все видели. — Иефа, не стопори процесс! Складывай пока в рюкзак, на привале посмотрим! — рявкнул обозленный Зулин. Часа полтора возились в земле. Умаялись и перемазались страшно. Стив обливался потом и шепотом ругал все ямы мира, вместе взятые, а заодно август, солнце и того, кто выдумал ходить в походы по такой жаре. А тот, кто выдумал ходить в походы по такой жаре, уныло размышлял о том, что до привала придется идти еще часа три, иначе его авторитет руководителя рухнет окончательно. Настроение неумолимо портилось и вскоре испортилось вовсе. Вдобавок, услышав, что помыться и отдохнуть в ближайшее время возможности не представится, Иефа встала на дыбы и рассказала спутникам, каждому по очереди, что она о них думает, что, естественно, немедленно вызвало яростную грызню. Привал так и не сделали, и поэтому шли молча, грязные, взмыленные и раздраженные. Когда, ближе к вечеру, на пути попался ручей, Иефа объявила забастовку. На все уговоры партии она популярно объяснила, что как сборщик информации, просто обязана прилично выглядеть, потому что ни одна живая душа ничего не расскажет такому чумазому и воняющему потом пугалу, в какое она, Иефа, превратилась под чутким и, несомненно, талантливым руководством Зулина. И потом, вполне резонно заметила полуэльфка, если присутствие партии в лесу до сих пор не обнаружили по диким крикам, взрывам, вспышкам и попыткам развести костер при помощи магии, то теперь уж точно вычислят — по запаху. Этот последний аргумент пронял всех, даже эльфа. Зулин поспешно скомандовал привал и внеплановый перерыв на купание, Стив отправился за дровами, Иефа отправилась мыться, а проводник отправился неизвестно куда, после чего в лагере наступило затишье. Солнце золотило верхушки деревьев, жара понемногу спадала. Иефа вылезла из ручья, отжала мокрые волосы и не без самодовольства подумала, что вот сейчас, пожалуй, похожа на какую-нибудь речную нимфу. По традиции, речной нимфе обязательно встречался на берегу прекрасный юноша, который падал к ее ногам, пораженный стрелой любви в самое сердце. Во всяком случае, так пелось в балладах. Иефа с сомнением посмотрела на еще не просохшую после стирки одежду и решила, что в лагере без нее пока обойдутся. Речная нимфа — надо же… Полуэльфка удобно устроилась на расстеленном плаще, подставила лицо лучам закатного солнца и усмехнулась. Эх, написать бы балладу, в которой речная нимфа, вместо того, чтобы краснеть и трепетать, залепила бы наглецу звонкую пощечину, чтобы впредь не подглядывал за купающимися девицами, сидя в кустах. А то послушать бардов, так каждая уважающая себя нимфа (или дриада, или русалка) только и мечтает о том, чтобы продемонстрировать свои прелести какому-нибудь идиоту. Иефа представила себе стройные ряды обнаженных нимф, разлегшихся на берегу ручья в ожидании зрителей, и захихикала. Нет, в ее балладе героиня не стала бы дрожать и вспыхивать, и высоким штилем изъясняться бы тоже не стала. Скорее всего — тут полуэльфка совсем развеселилась — взъяренная барышня выудила бы сковородку из-под ближайшего камушка (а что, почему у нимф, да, тем более, речных, не может быть какой-нибудь такой специальной сковородки?) и хорошенько… Из ближайших кустов послышался громкий хруст, Иефа обернулась и обнаружила пунцового от смущения Стива, который пятился, не разбирая дороги и старательно отводил глаза. На долю секунды Иефа застыла с открытым ртом, а потом издала пронзительный визг, от которого с ближайших деревьев снялись и с шумом взлетели вверх галки, а Стив выронил дрова. Не зная, куда деваться от смущения, дварф пыхтел и ползал в кустах, собирая сучья и снова их роняя, и все пытался объяснить, что он не специально, и вовсе ничего такого, а просто так получилось, и, в конце концов, кто ее просил тут голышом рассиживаться! Иефа металась по берегу, лихорадочно натягивая на себя мокрую одежду, а та не натягивалась, липла к телу и путалась, норовя зацепиться за что-нибудь; и полуэльфке приходилось прыгать на одной ноге, втискивая себя в штаны, и все это время она поливала Стива отборной бранью на всех четырех языках, которые знала, и порой вворачивала такие забористые выражения, что Стив не успевал удивляться и запоминать. — Однако вы весело проводите время, други мои! — Иефа обернулась на голос и обнаружила у себя за спиной Зулина, с интересом наблюдающего за происходящим. — Только очень громко. — О боги, здесь что — место какое-то заколдованное, что и тебя сюда принесло в самый неподходящий момент?! Что тебе в лагере не сидится?! — Просто ты так громко кричала… Мы решили, что на тебя кто-то напал, и отправились спасать, — Ааронн отлепился от дерева и сунул в рот сухую травинку. Иефа едва сдержалась, чтобы не застонать от отчаяния. Эльф саркастически выгнул бровь, чем окончательно добил барда, развернулся и пружинистой походкой направился в лагерь. За ним последовал Зулин, укоризненно покачав головой. Когда Иефа с ненавистью посмотрела на противоположный берег ручья, Стива в кустах уже не было. Полуэльфка расчесала еще влажные после купания волосы, заплела их в косу и поплелась в сторону лагеря, мрачно обдумывая наиболее эффективные способы самоубийства. В лагере Ааронн невозмутимо разделывал тушу косули, Зулин воспитывал фамильяра и усиленно делал вид, что ничего не произошло. Стива с дровами ждали долго. — Итак, приступим! — Зулин вытер руки об одежду и с удовольствием потянулся. — Приступим к чему? — Иефа мрачно глянула в сторону дварфа, который пытался стать как можно незаметнее. — Мы уже к стольким вещам приступили, что никак закончить не можем. Выражайся конкретнее, пожалуйста. — Приступим к изучению находок, — Зулин подавил приступ раздражения и подумал, что барда, в принципе, можно понять. — Насколько я помню, среди прочего в ямах обнаружилось нечто весьма интересное. Давайте-ка по порядку. Начнем с меня. — Зулин расстелил на траве кусочек полотна и вывалил на него содержимое небольшого холщового мешочка. — У меня тут десять… нет, одиннадцать имперских золотых, три кольца с рубинами и золотая пряжка, кажется, тоже имперского происхождения. Стив, что у тебя? — Негусто. — Стив встал, пробрался к полотну, далеко обходя полуэльфку, и выложил два массивных серебряных перстня, витой браслет с инкрустацией и золотую вилку. Зулин повертел в руках браслет и разочарованно швырнул его обратно. — Ааронн? — Я надеюсь, никто не расстроится, если я скажу, что не стал собирать всю эту драгоценную дребедень? Я оставил только одну вещь, которая меня заинтересовала. — Эльф достал из сумки багровый камень величиной с кулак. — Я, конечно, не знаток драгоценных камней, но этот совсем уж ни на что не похож. Стив, взгляни. — Может, это такой рубин? — встрял Зулин. — Скажешь тоже, — буркнул Стив презрительно. — Что ж я, по-твоему, не отличу рубин от… от… — Ну, от чего? — От… Мораддин его знает, я такого еще не видел. — Стив озадаченно почесал в затылке, рассматривая камень. — Это не рубин и вообще не драгоценный камень. Но его огранили, причем очень, очень-очень давно. Рядом с ним не валялась ничего, похожего на оправу? — По крайней мере, я не заметил. — Он не сам по себе, это часть чего-то… — Стив задумчиво повертел камень в руках. — Но на украшение не похож — слишком большой и слишком… Не знаю, как сказать… В общем, хоть он и не драгоценный, сдается мне, что стоит он дороже всех этих побрякушек, вместе взятых. Я оставлю пока у себя? — Оставь, — Зулин недовольно нахмурился. — Только я заберу его чуть попозже, попробую прощупать насчет магии. Иефа, а что ты молчишь? Ты ведь что-то нашла? Или мне показалось? — Отец Арг говорил — когда кажется, креститься надо. — Что делать? — Креститься. Это у почитателей Единого такой священный жест. Могу научить. — Иефа! — Не кричи. Я в земле не копалась, поэтому у меня только две вещи: изумруд, который вы нашли с самого начала, и та странная штука, которой, по твоему меткому выражению, я стопорила процесс ваших игр в песочнице. Предъявить? — Демон Баатора! Иефа, ты когда-нибудь будешь вести себя соответственно ситуации? — Нет. Никогда. — Иефа снова просверлила дварфа взглядом и выложила на полотно свою находку. — Не знаю, что у вас там за камень такой, но он, кажется, с этой штукой из одной коллекции. Сопартийцы молча уставились на «штуку». Три серебряных плюща, сплетаясь между собой, образовывали рукоятку длиной в полторы дварфские ладони и на конце ее распускались широкими серебряными листьями. Листья загибались на кончиках и держали, словно в горсти, круглый багровый камень такой же породы, как и найденный Ааронном. В целом предмет по форме напоминал маленький факел, скипетр и чашу для благовоний одновременно, но, несомненно, не был ни первым, ни вторым, ни третьим. Старое потемневшее серебро казалось почти черным, и только при ближайшем рассмотрении на изгибах рукоятки угадывались какие-то письмена, затертые и едва различимые. — Иефа, какие языки ты знаешь? — спросил Ааронн, всматриваясь в руны. — Четыре, помимо всеобщего. Эльфский, дварфский, имперский и гномий. Немного понимаю султанатское наречие, но это не считается. Ты думаешь, что… — Нет, не думаю. Я просто надеялся, что ты обладаешь полезными знаниями. Я ошибся. Так… Это и не друидские руны. Зулин, может, это разновидность мажеского? Взгляни-ка. Зулин насупился и внимательно всмотрелся в надпись. — Нет, это не мажеский. Во всяком случае, такого мажеского я не знаю. — Жаль… — Ааронн выразительно глянул на планара и отобрал находку. — Очень странно… — пробормотал он и потер лоб, как будто вспоминая что-то. — Очень-очень странно… — Что же тебе кажется странным, может, просветишь нас? — Зулин собрал никому не интересные сокровища обратно в мешочек. — Зулин, изумруд отдай, — тихо сказала полуэльфка. — С чего это? — уязвленное самолюбие мага требовало компенсации. — С того, что я так хочу. Пожалуйста. — Но… — Пожалуйста, — с нажимом повторила Иефа. — На, держи, — Зулин равнодушно пожал плечами и подумал, что все женщины одинаковы. — Ааронн, ты намерен меня игнорировать? Я, кажется, задал вопрос. — Что? — встрепенулся эльф. — Ах, да, прости. Мне кажется странным тот факт, что эта вещица сочетает в себе характерные мотивы как минимум трех культур: эльфской, человеческой и дварфской. Согласись, необычное сочетание? Я бы сказал, практически невозможное. — Ну да, — пробормотала Иефа, разглядывая изумруд. — Эльфы не любят людей, люди не любят дварфов, а дварфы не любят эльфов. Никто никого не любит. — Вот именно. — Ааронн холодно глянул на барда. — И что? — Ничего. Я просто сказал, что это очень странно. Плюс язык, который нам непонятен, а среди нас есть как минимум два образованных… Индивидуума. — Конечно, — снова подала голос Иефа, не отрываясь от своего изумруда. — С чего это дварфы будут любить эльфов, когда они снобы заносчивые. — Так! — Зулин, причисленный к «образованным индивидуумам», заметно приободрился и решил навести в лагере порядок. — Настоятельно советую обсуждение прекратить, поскольку некоторые из нас склонны идти на поводу у собственных эмоций. Заинтересовавшие нас предметы прошу отдать мне для проверки на наличие в них магии. Ааронн займется ужином, Стив соберет еще хворосту, а Иефа оставит в покое свою стекляшку и сходит за водой. После ужина отбой. Очередность дежурств такова: Иефа, я, Стив, Ааронн. Напоминаю всем, что сегодня уже двадцать третье августа. Подъем на рассвете. Все обсуждения продолжим по дороге. Вопросы есть? — Иногда мне кажется, что ты эльф, — с чувством сказала Иефа, сунула изумруд в карман на поясе, подхватила фляги и исчезла в сгущающихся сумерках. — Иногда наша Иефа бывает чертовски права, — пробурчал Стив и утопал за хворостом. «Иногда стоит сначала подумать, а потом рот открывать», — неодобрительно протелепал Зверь. Ааронн, как всегда, промолчал. Изумруд тускло поблескивал на ладони. Изумруд был всего лишь зеленым равнодушным камнем. Изумруд можно было небрежно отбросить и забыть о нем, потеряв в густой траве. Изумруд можно было положить в карман и не думать о нем, а доставать только в те редкие моменты, когда действительно понадобится. Изумруд не грел, не приносил радости и не заслуживал ничего, кроме равнодушия и забвения. И все-таки оторваться от него было трудно. «Ненавижу зеленый цвет», — подумала Иефа, сжав камень в кулаке. Лагерь спал. Тихонько посапывал сытый и довольный жизнью Зверь, горько вздыхал и ворочался во сне Стив. Иефа посмотрела на неподвижного Ааронна и снова разжала ладонь. Изумруд был отстраненно красив. На солнце он наливался яркой травяной сочностью и светился изнутри; в неровных отсветах костра он отражал все оттенки желтого; теперь, когда костер догорел, в неверном свете растущей луны изумруд казался почти черным. «Как омут, — подумала Иефа, заворожено всматриваясь в холодные грани. — Как то озеро из моего сна, когда стоит опустить в воду руку, и тебя затягивает, затягивает, затягивает… И обратно уже не выбраться. Страшнее, чем в болоте утонуть…» Полуэльфка вздрогнула и подняла голову. Тихо шелестели листья на деревьях, где-то вскрикивала ночная птица. «Пройдусь вокруг лагеря, — решила Иефа и поднялась на ноги. — Согреюсь — и не так страшно». Когда-то — давно-давно — Иефа очень боялась темноты. Пьяный отец возвращался из трактира за полночь и, дыша ненавистью и перегаром, рассказывал девочке — рассказывал мастерски, — что если она не будет спать, из-под кровати выползет мертвец и утащит ее в подвал. Иефа кутала босые ноги в старое лоскутное одеяло и тряслась, как осиновый лист, вжимаясь в стену. Кровать была узкая, и до края было так близко, и казалось, что если хоть щелочка останется между одеялом и тюфяком, если хоть краешек пятки высунется наружу… Отец Арг бранился и говорил, что все это пьяные бредни, что такая взрослая девочка не должна верить во всякую чушь, и это так убедительно звучало днем… А потом снова наступала ночь, и неизбежной становилась грязная коморка с узким подслеповатым оконцем, и лоскутное одеяло, и страшно, страшно… Потом Иефа устала просто бояться. Без света — в ее комнате никогда не было свечи — босиком шестилетняя Иефа ходила мимо кровати, от стены к стене, давясь слезами и в сотый, тысячный раз внутренне умирая. Потому что он ведь был там, подаренный пьяным отцом мертвец, был там, вопреки здравому смыслу, следил из темноты за ее голыми пятками и жадно вздыхал, и никто на свете не убедил бы Иефу в том, что это просто скрипят половицы. По утрам слипались глаза, все валилось из рук, злой с перепоя Малком орал на дочь, а та молчала и сама постепенно становилась похожа на привидение. Однажды Иефа поняла, что есть только один выход — заглянуть под кровать и посмотреть мертвецу в глаза. Тогда все закончится. От этого знания стало только хуже, потому что заставить себя Иефа не могла. Отец всегда оказывался прав. Если он говорил, что на улицу лучше не показываться, потому что мальчишки закидают грязью, именно так и случалось. Если он утверждал, что в лавке зеленщика ей не продадут даже пучка укропа, продавец обязательно выставлял ее за дверь, хорошенько выругав. И если он сказал, что под кроватью кто-то есть, значит, этот кто-то действительно был, неизменно страшный, голодный и непобедимый. Глупо, наверное, было пытаться что-то изменить, но однажды Иефа пришла к отцу Аргу и, глядя на него равнодушными глазами взрослого усталого человека, попросила похоронить ее в лесу, под старой липой. Тем же вечером она дождалась, пока Малком уйдет в трактир, стащила из мастерской огарок свечи и заглянула под кровать. Вернувшись из трактира, Малком обнаружил на полу крепко спящую дочь и не мог добудиться ее двое суток. Приходил отец Арг, читал старому барду проповеди, смачивал девочке виски святой водой и вздыхал, возводя глаза к потолку. Проснувшись, Иефа, как ни в чем не бывало, занялась своими домашними обязанностями. Она ничего не сказала ни отцу, ни священнику, но про себя твердо знала: если кто-то и был под кроватью, то он ушел. А еще она знала, что когда-нибудь он обязательно вернется. «Мне совершенно нечего бояться, — убеждала себя полуэльфка, кружа вокруг лагеря. — Совершенно нечего бояться. Я хорошо вижу в темноте. У меня отличный слух, абсолютный, музыкальный. И потом — здесь нет пьяного папаши и узкой кровати. Это же лес — мне совершенно нечего бояться. Никто не подберется ко мне незамеченным — просто не сможет, потому что я настороже. К тому же, рядом три здоровых мужика, и каждый из них способен меня защитить. А сейчас от меня зависит, будут ли они пригодны к дальнейшему походу, мое дело — смотреть и слушать. Смотреть и слушать… Мамочки, что это?!» Иефа застыла на месте и медленно стянула с плеча арбалет. В ночной тишине раздались глухие удары и надсадный скрип падающего дерева. Полуэльфка взмокла от страха и немедленно попыталась убедить себя, что это просто какому-то старому дереву пришел срок, и оно упало. Просто к северу от лагеря повалилось старое сухое дерево — и все. Иефа перевела дыхание. После скрипа и треска сучьев тишина казалась просто оглушительной. Девушка переждала несколько секунд и неслышным кошачьим шагом двинулась к лагерю, держа наготове арбалет. Дерево или нет — а лучше быть поближе к своим. Иефа успела сделать всего шагов пять, когда север снова ожил. Слева от полуэльфки послышались глухие шаркающие и скребущие звуки, как будто чья-то чудовищная рука вспахивала когтями землю, разрывая корни и разбрасывая сухие листья. Звуки далеко разносились по лесу, и не ясно было, где это — на соседней поляне или на дальней опушке. Иефа повернулась лицом к звукам и боком-боком стала отступать к лагерю, лихорадочно перебирая в памяти всех монстров, о которых ей когда-либо рассказывали, и пытаясь понять, скоро ли скребущее нечто доберется до нее, маленькой перепуганной полукровки. Арбалет в руках качался и вздрагивал, задевая за ветки, как будто тоже боялся. Иефа отступала вслепую, пока не споткнулась обо что-то мягкое и не повалилась на спину. Зулин проснулся от чувствительного пинка пониже спины. Еще толком не сообразив, где находится, он разглядел мелькнувшие в темном ночном воздухе ноги полуэльфки и услышал сдавленный вскрик. Иефа сидела на земле, вытаращив на планара перепуганные глаза и зажав себе рот ладонью. — Что за… — сердито начал маг, но маленькая ладошка барда запечатала рот и ему. — Тише! Слушай! — Иефа крепко ухватила мага за плечи, и он почувствовал, что ее ощутимо потряхивает. — Что это? Зулин прислушался. — Я не… — начал он, оттолкнув руку Иефы, но та яростно шикнула, и Зулин осекся, даже голову вжал в плечи. — Я не знаю. Погоди, не трясись. Дай подумать. Еще некоторое время они слушали вместе, затаив дыхание. Звуки раздавались то громче, то тише, но все так же размеренно и, вроде бы, не приближались. Зулин мучительно пытался понять, что они ему напоминают, но сосредоточиться, когда ночь, лес, темнота, и рядом трясется растерянный бард, было практически невозможно. Единственное, в чем Зулин был абсолютно уверен, — ничего хорошего от этих звуков ожидать не следует. — Что нам теперь делать? — прошептала Иефа, не в силах больше молчать. — В каком смысле? — Ну… Надо же выяснить, что это такое… Да? — Надо ли? — Зулин с сомнением посмотрел на полуэльфку. — Может, до утра подождем? — Ты с ума сошел?! — Иефа с неподдельным ужасом уставилась на мага. — До утра сидеть и слушать, и не знать, что это такое?! Да я поседею! — Ну… — Зулин понял, что меньше всего на свете ему хочется выяснять природу таинственных звуков в ночном лесу, но полуэльфка была непоколебима. — Пойдем! — она поднялась на ноги и потянула мага за рукав. — Может, Стива разбудим? — спросил Зулин, все еще надеясь избавиться от неприятной необходимости куда-то идти. — Он все-таки воин… — Стив топает, как слон. А мы должны подобраться тихо… — Ну, тогда Ааронна. Он эльф, в конце концов, друид, проводник, он ходит гораздо тише меня… — Ну и сиди здесь! — отчаянным шепотом вскричала Иефа, и планар с изумлением обнаружил, что она вот-вот разревется. — А я сама пойду! И сама все узнаю! И вообще!.. — Глупости какие… — пробормотал Зулин и решился: — Ладно, пошли. Только арбалет заряди, храбрая ты моя… Пробираясь по темному лесу вслед за полуэльфкой, Зулин вдруг подумал, что, наверное, он очень счастливый планар, потому что ему еще ни разу не снились кошмары. Даже просто сны не снились — может быть, планары не видят сны? Когда-то Баламут пытался объяснить ученику, почему люди иногда с криком просыпаются среди ночи и потом не могут уснуть до утра, но Зулин ничего не понял. А теперь, глядя в напряженную спину барда, он на секунду представил себе, что все это происходило бы с ним во сне, и снилось бы ему каждую ночь, и сделать с этим ничего нельзя было бы… Представив себе такую возможность, Зулин похолодел. Черные стволы деревьев, путаница корней и сухих листьев под ногами, трескучие веточки, на которые он постоянно наступал, а главное, непонятные зловещие звуки где-то впереди — все это совершенно выбивало Зулина из колеи. «Еще чуть-чуть, и я, кажется, начну бояться…» Иефа двигалась бесшумно, как лесной дух, и планар уже в который раз испытал нечто вроде недоумения. В ней все было непонятно. И это стремление влезть именно туда, куда — а это было очевидно! — ей лезть совершенно не хотелось… Иефа замерла и предостерегающе подняла левую руку — пальцы заметно дрожали. Зулин остановился. Звуки приблизились и стали четче, и помимо ударов, треска и шуршания, маг различал теперь еще и низкий сдавленный хрип, как будто кого-то душили. Иефа прислонилась к стволу дерева и повернулась к магу. Лицо у нее было белое, и зубы стучали, как в лихорадке. — Ну, что там? — Зулин подошел на цыпочках к полуэльфке, но выглянуть из-за дерева как-то не догадался. Иефа пошевелила губами, закрыла глаза и явно собралась свалиться в обморок. Зулин схватил ее за плечи и легонько встряхнул. — Иефа! — полуэльфка судорожно выдохнула и вроде бы пришла в себя, но трястись не перестала. — Возьми себя в руки! Что там? — Ме… ме… ртвецы… — еле выговорила полуэльфка и крепко вцепилась в планара. — Я же говорила… Те ямы… Я же говорила… Значит их здесь… — Иефа грязно выругалась и тихонько застонала. — Полон лес… — Что ты несешь?! — Зулин рассердился и, наконец, сообразил посмотреть сам. — Демон Баатора… Дерево стояло на краю довольно широкой просеки, вспаханной и раскуроченной. По краям просеки валялись стволы с ободранной корой, свежесрубленные пни белели в темноте, как давние шрамы. Все вместе это производило тягостное впечатление огромной рваной раны, уставившейся взрытым нутром в ночное небо. Вдобавок, посередке, около могучего поваленного дуба возилось и вздыхало, с хрипом выдавливая воздух через полусгнившие голосовые связки, нечто, когда-то бывшее человеком. Зулин припал к шершавой коре и затаил дыхание. Мертвец двигался медленно и неуклюже, наклонялся, хватал что-то, тащил, отпускал, снова наклонялся… Из-за темной массы веток, шатаясь, вышел еще один. Хрипя и нелепо поводя плетями рук, он бессмысленно потоптался возле своего собрата, после чего снова убрел куда-то в темноту. Боясь пропустить малейшее движение мертвых, планар совершенно забыл про свою спутницу. Иефа глубоко дышала, вжавшись в дерево, но страх не уходил, только забирался все глубже в нутро, сворачивался там холодной змеей. Терпеть больше не было сил. Полуэльфка дернула планара за рукав. — Зулин… — Подожди! — маг нетерпеливо отмахнулся, так и не обернувшись. — Нужно уходить отсюда… Наших поднимать… Бежать, понимаешь? Зулин! — Да погоди ты! Погоди… Их там всего двое… — Зулин, мы видели не меньше двадцати ям! Нужно бежать в лагерь! Если остальные доберутся до наших… — Иефа, помолчи минуту. Чего же они там возятся… — планар вглядывался в темноту, пытаясь получше рассмотреть происходящее на просеке. — Странно очень… Демон Баатора! Да их трое — вон третий, его деревом придавило! Теперь понятно… — ЗУЛИН! — Да что такое, в конце концов? — Если ты немедленно не пойдешь, нет, не побежишь со мной в лагерь, я тебе слепоту напою, я тебе столбняк устрою, я тебя… — Подумать только, самые настоящие, живые зомби! — Они не живые! — в голосе барда послышались истерические нотки. — Они мертвые! — Ну да, — на мгновение смутился Зулин. — Тьфу, да не в этом дело! Сколько раз я просил старика Мо объяснить мне технологию управления мертвыми объектами или на худой конец просто показать приличного зомбуха — так нет, он вечно отговаривался тем, что это, мол, черная магия, что он такое не практикует… Нет, ну кто бы мог подумать, что мне выпадет такой замечательный шанс пронаблюдать, а может, даже изучить… — голос мага перешел в невнятное бормотание, Зулин явно разговаривал сам с собой. Иефа с ужасом поняла, что уходить он никуда не собирается. — Подумать только, — зомби, которые проявляют даже некую самостоятельность вне запланированных действий! Это же просто потрясающе! Невероятный уровень концентрации воли! Тот, кто ими управляет, — несомненно, гений! Нет, все-таки учитель был неправ, стоило заняться этим вопросом вплотную — тогда сейчас мне намного легче было бы разобраться в сути механизма… — Зулин… Зулин, очнись… О чем ты говоришь… Нам нужно идти, ты меня слышишь? — полуэльфка растерянно посмотрела на мага и тронула его за плечо. — Пожалуйста, Зулин… — Что? — планар обернулся, непонимающе глянул на барда. — Ах, да, конечно. Но ведь ты сама говорила — нужно выяснить… Мне потребуется совсем немного времени. Чуть-чуть. Только не отвлекай меня… Это очень мешает медитации… — Зулин, пожалуйста… — Шшшш… Зулин прислонился к дереву и закрыл глаза. Спокойствие пришло как-то сразу, спокойствие и упорядоченность — они пришли и начисто стерли все краски окружающего мира, и Зулин даже успел слабо удивиться, что так быстро, а потом ему стало уже все равно. Он растворился в пустоте, потерял форму и обрел свободу. Где-то — не впереди и не сзади, потому что направления в пустоте не было, а просто где-то — клубилась Тьма, и к этой Тьме Зулин потянулся всем своим естеством, пытаясь проникнуть и понять. Он настиг ее — легко и непринужденно, и закружился в ней, и заговорил с ней, и Тьма ответила, принимая и обнимая, зашептала на тысяче разных языков. Зулин взметнулся и рассыпался, и когда радость освобождения достигла предела, он вдруг почувствовал себя и забился, пытаясь вернуться, но не смог. Он ощущал себя, как рыба — воду, а птица — небо, если их вдруг отнимут. Его тело казалось чужим и безвольным, а тьма шептала, шептала, шептала — что-то, чего он не мог понять. Он был, и его не было, и от этого было яростно и плохо, и хотелось найти виновных в его беспомощности. Найти и подарить им эту тьму, это отнятое небо и воду, как их ощущают птицы и рыбы. Он был неподвижен и двигался, как тело, которое тащат. Тьма двигалась вместе с ним, говорила на непонятном языке, и не было ни единого уступа в пространстве, за который он мог бы зацепиться, чтобы больше не падать вверх. Он не знал себя. Сгусток материи, стреляющий нервными протуберанцами, горящая звезда, мысль сумасшедшего, приступ эпилепсии, стрела, человек, зверь или заклятие — кто он? Где он? Кто или что тащит его, лишив памяти, воли и разума, через липкую тьму? И зачем?.. Иефу трясло. Мертвецы на просеке хрипели и ворочались, а маг как ни в чем не бывало уселся медитировать. Зулин закрыл глаза, подставил неверному свету растущей луны черное — чернее ночи — лицо. Волосы были такими белыми, что почти светились в темноте. Иефа всхлипнула. Нужно было бежать в лагерь, бежать, что есть силы, поднимать всех на ноги и снова бежать, как можно дальше от этого кошмарного места. Нужно было остаться здесь, потому что медитирующий планар был абсолютно беспомощен. И кто знает, долго ли еще провозятся мертвые лесорубы, освобождая своего товарища, и какое дерево они захотят срубить следующим. Иефа зябко поежилась, вытерла слезы и выглянула из-за своего укрытия. Мертвецы стояли, покачиваясь, у кроны поваленного дерева, словно раздумывая, что делать дальше. Дунул ветер и донес запах. Иефа задохнулась, зажмурилась, сжала кулаки. За ее спиной планар вдруг издал низкий горловой звук, забился, взрывая ботинками землю, обмяк и повалился, как мешок сена, нелепо раскинув руки. — Зулин, — прошептала полуэльфка, опустившись на колени рядом с неподвижным магом. — Зулин, очнись. Иефа осторожно взяла планара за руку, поискала пульс, но не нашла. Ледяной волной накатила паника. — Зулин, пожалуйста! Ты меня слышишь? Зулин! О, дьявол! Ну что же ты! Зулин! Зулин! — Иефа взяла планара за плечи несколько раз встряхнула, пошлепала по щекам. Молочно-белая голова безвольно перекатилась туда, обратно и застыла. — Зулин, миленький, ну, пожалуйста… — на просеке усилилось движение. Иефа выглянула и разглядела еще двух мертвецов, бредущих с севера. — О господи… Зулин… Зулин! Иефа больше не вытирала слезы, — забыла — и они бежали по щекам, смешивались со струйками пота где-то у горла и забирались за ворот рубахи. Планар оказался тяжелым, очень тяжелым. Сначала полуэльфка несла его, взвалив на плечо, как носят раненых. Волосы растрепались и лезли в рот, пот капал с бровей и заливал глаза, Иефа почти ничего не видела, спотыкалась о корни, царапалась, продираясь через кусты, а потом провалилась ногой в заячью нору и упала. После этого, кое-как поднявшись на ноги и определив направление, она тащила планара по земле, держа под мышки. Прошла уже целая вечность, а лагерь все не появлялся, не было видно отблесков костра, а потом Иефа вспомнила, что костер догорел, потому что она не подкармливала его хворостом. Иногда ей казалось, что маг уже умер, что еще немного — и он тоже поднимется и будет хрипеть, бессмысленно поводя руками, и схватит ее за горло, и заглянет в глаза. Все это было ужасно глупо, Иефа гнала от себя эти мысли, от которых желудок скручивали спазмы, и не останавливалась. Потому что остановиться было еще страшнее… Безумно хотелось позвать на помощь. Иефа молчала, всхлипывала и шла дальше, стараясь побыстрее переставлять непослушные ноги. А потом, оглядевшись вокруг, вдруг узнала приметный пень-выворотень и поняла, что прошла мимо лагеря. Захотелось сесть на землю и зареветь в голос. Иефа остановилась на секунду, откинула волосы, обернулась, почувствовав чей-то взгляд, и все-таки разревелась — от облегчения. — Зверь, — полуэльфка протянула руку к фамильяру. — Ах ты мой котик хороший… |
|
|