"Перстень Царя Соломона" - читать интересную книгу автора (Елманов Валерий)

Глава 2 БИТВА У ВЕДЬМИНОГО РУЧЬЯ

На удивление легко мне удалось собрать небольшую, но могучую кучку. Во-первых, не обманули соседи — при­ехал-таки Генка. Уговорились с ним сразу после маль­чишника вместе рвануть в Ряжск, ну а в эти выходные от­метить встречу. Новый адрес Мишки нашелся у Валерки. Сам он хоть и не пришел в восторг от моей затеи, но согла­сие дал сразу. Получалось очень даже здорово, тем более что в Старице отыскалась и машина — Андрей уломал какого-то знакомого спелеолога, пообещав ему списать все долги. Уж не знаю, какую именно сумму тот ему оставался должен, но, судя по радостному виду водителя, можно было предположить, что немало.

Весь задок джипа был завален бутылками и закусками. Забыли мы, как позднее выяснилось, одно, но немало­важное — воду. Поначалу было терпимо, хотя мыть руки лимонадом это далеко не то, уж очень они потом липкие. Водкой? На такое кощунство истинно русский человек неспособен.

Потом мы про воду на время забыли — не до того. По­сле третьей бутылки ударились в воспоминания, перебра­ли всех школьных учителей, включая нашу классную ру­ководительницу, после пятой стали наперебой рассказы­вать друг другу забавные истории из школьной жизни, а когда мы накатили ...надцатую по счету, Андрей предло­жил пострелять.

К сожалению, свою схему ходов и выходов он позабыл, оставив ее в пустом холодильнике, поэтому искали мы его захоронку больше часа, чуть не заблудились, но все-таки нашли. Правда, до самого склада Голочалов нас не довел, заявив, что дальше он сам, да и нет там ничего интересно­го, всего пара ящиков. Врал, наверное, но нам хватило и их. Почти все, даже аккуратист Мишка, были перемазаны как черти, и, когда Андрюха выполз из какого-то прохода, увешанный тремя ППШ и держа в каждой руке по ракетнице, вновь встал вопрос о воде, а уж после того, как всласть постреляли, он еще больше заострился.

Дело в том, что человек, который складывал эти авто­маты на хранение, был большущим педантом и чертовски хозяйственным малым.

«Да у меня дядя на гуталиновой фабрике работает. У него этого гуталину просто завались»,— заявил кот Матроскин почтальону Печкину.

Это я к тому, что и ППШ и ракетницы смазаны были не скупясь, от души, и добрая половина перекочевала на наши руки. Пускай не гуталин, но тоже приятного мало.

Тут-то Андрей и напомнил мне про Серую дыру. Мол, почти у самого тупика бьет из стены родничок. В незапа­мятные времена один из спелеологов даже прорыл в полу что-то вроде ямки и, вспомнив «Приключения Тома Сойера», назвал ее чашей индейца Джо.

—  Вариантов два,— предложил он.— Если там опять заволокло туманом, то до родника мы не доберемся, но если чисто — напьемся всласть.

—  Напиться можно и здесь,— философски заметил Генка.— И, по-моему, я это уже сделал.— После чего уста­ло закрыл глаза и по-барски махнул нам рукой: — Идите, дети мои, и обрящете. А потом и мне... притащите.

И ушел.

Нет, не в Серую дыру. Тело вообще никуда не ушло, зато дух воспарил. Мы даже услышали отчетливое рыча­ние мотора — хр-р-р-р. Взлетал, наверное. Как Карлсон.

— Я чего-то тоже притомился, — зевнул Мишка.— Ска­чите одни, сынки, а я за холку подержусь.

И осталось нас трое. Брели мы к источнику не так уж и долго. Конечно, пробираться на четвереньках несколько затруднительно, но потом можно было идти в полный рост. До той самой развилки. Не буду повторяться, что я испытал, разглядывая крест над могильным холмиком, нарисованный мелом возле центрального из ходов, но тут раздался Андрюхин голос:

—  Ну что, слабо стало? Не боись, вовремя остановим­ся. А хочешь, прямо сейчас назад повернем? Я пойму. Тут вообще-то многие пугаются.

И похохатывает эдак насмешливо.

Это он меня так подначивал.

— А как же вода? — недоуменно спросил Валерка.

—  Если холодок по шкуре пробрал, значит, там Серая дыра хозяйничает,— вздохнул Андрюха.— Получается, что ходу до родничка нет.

А у меня и вправду этот самый холодок по спине пробе­жал. Нехороший такой. Видать, почуял организм нелад­ное, сигнал послал, К тому же из дыры этой несло как из могилы. Тот, кому доводилось бывать на похоронах, зна­ет — на кладбище даже земля пахнет иначе, смертью отда­ет. Это уже второй звоночек — первый изобразил мелом неизвестный доброхот-спелеолог. Умному хватило бы и одного, а мне и двух мало. Мне симфонический оркестр подавай с исполнением «Реквиема», и вдобавок чтоб ака­демический хор дружно заорал в уши: «Не ходи туда, Кос­тя, не ходи!»

Но ангелы на небесах не увлекаются хоровым песнопе­нием. Не до того им. Они заняты более важными вещами. А тот единственный, которого называют хранителем, ско­рее всего, давно махнул на меня рукой по причине полной безнадежности собственных усилий, то есть моей абсо­лютной глухоты. Мол, не стоек человек в вере, в церковь не ходок, свечек не ставит, креститься не пытается — за­чем я ему нужен?

Вообще-то на «слабо» меня последний раз брали еще в школе. Ох, и давно это было. Тринадцать лет прошло. Так что подначить меня трудненько. Но то в обычное время, а тут я словно окунулся в бесшабашную юность. К тому же, как я потом понял, сыграла свою зловещую роль психоло­гия — ну не мог я после столь долгой разлуки ударить в грязь лицом. Ладно Андрей. Тот был просто одноклассни­ком, в друзьях у меня не ходил, но чуть сзади, у левого пле­ча, стоял Валерка, а уж он-то извини-подвинься, и срами­ться перед ним мне никак не улыбалось.

Словом, рванул я туда, как конь ретивый, с которого слез Илья Муромец и он на радостях, пока хозяин не пере­думал, метнулся куда подальше. Андрей меня даже за руку придержал, мол, не лезь поперед батьки в пекло. Иду я за ним и размышляю, какого черта на это приключение под­дался. Вроде не мальчик уже, почти тридцать лет, даже же­ниться собрался, а все не угомонюсь. И добро бы он меня к девчонкам потащил, хотя, говорят, в Москве они доро­гие, так ведь нет, вынь да положь дураку Серую дыру.

Пока таким образом читал сам себе нотацию, мы уже пришли к нужному месту. Как только я на нее глянул, сра­зу понял — нет среди спелеологов из числа тех, кто знаком с этим местом, нашего брата-журналиста. Нет и не было, иначе то, что впереди, нипочем бы не назвали столь про­заично.

Во-первых, никакая она не серая. Даже в свете малень­кого фонарика, что был прицеплен на моей каске — Андрюха экипировал,— клубящийся впереди туман выглядел почти белым. Встречались там, правда, какие-то загадоч­ные уплотнения потемнее, но изредка. Во-вторых, какая уж там дыра. Тут пахнет пропастью, не меньше, если толь­ко не бездной.

— А за ней что — Пятигорский провал? — спросил я.

— Я же говорил,— передернул плечами Андрей.— За ней тайна. Из обычного провала человека вытащить мож­но — помнишь, я тебе рассказывал про веревку, а тут...

—  И впрямь врата в неведомое,— заметил я.— И что, так никто и не вернулся?

—  Никто. Если сунуть одну голову, то оно безопас­но, но разглядеть, что там впереди, все равно не выйдет. К тому же имеется еще одна странность — аккумулятор сразу садится и фонарик гаснет, так что смотри не смотри, все без толку.

— Точно безопасно, если одну голову? — уточнил я.

— Точно, — кивнул он и тут же без лишних слов шасть к этим вратам и голову туда нырь. Повертел ею туда-сюда и обратно высовывает.

— Чего там? — поинтересовался я.

Он пожал плечами:

—  Одна серятина, как в нашем правительстве. Только если сам захочешь заглянуть, имей в виду — вперед не лезь. А то, что она вязкая, не обращай внимания. Дышать можно, а это главное.

— Рискнуть, что ли? — начал я размышления вслух.

Хмель с меня немного слетел, но осталось изрядно. Вовсяком случае, для куража в самый раз.

— Да нет тут никакого риска, — улыбнулся Андрей с явной насмешкой (или мне померещилось по пьянке?).

А сам показывает на часы: — Только ты быстрее решайся, Урал.

— Ах так! — воскликнул я.— Урал, да?! Урал, если хо­чешь знать, это о-го-го! Урал, он возле солнца стоит! Мне не веришь, так ты Алексеева почитай, темнота! — И с ходу нырь туда.

Правду Голочалов говорил — сплошная серятина.

«Куда ты завел нас, Сусанин?» — «Молчите, охламоны, сам заблудился».

Мне даже грустно стало — как ребенку, которому под­сунули красивый золоченый фантик, а в нем ничего. Это ж как меня сумели напутать на пустом месте! Как маль­чишку! А на деле...

«Обман, обман, кругом обман»,— сказал разочарован­ный ежик, слезая с кактуса.

Потому я и сунулся дальше — может, увижу хоть что-то. О предупреждении Андрея и о его рассказах про исчезновения людей я уже не помнил. Да и не таили эти врата за собой ничего ужасающего.

То, что переборщил, я понял сразу. В голове мгновенно сработал предупреждающий колокольчик динь-динь, сердце екнуло, мол, совсем ты, парень, очумел. Но коль почки отвалились, к «Боржоми» притрагиваться ни к чему, ибо бесполезно. Так и тут. Куда предупреждать, коль меня заволокло, затянуло и понесло. Причем самое удивительное, так это что я никак не мог понять, то ли лечу вверх, то ли падаю вниз. А может, вообще завис в воз­духе? Хотя, наверное, все-таки падал, потому что спустя еще секунду я плюхнулся, но мягко, потому как в снег. Это в августе-то...

Тут же я ощутил далеко не летний холод и осторожно приоткрыл глаза — лететь с зажмуренными проще, зато после приземления... Оказывается, я очутился где-то на проселочной дороге. Если точнее, то в метре от нее и стоя­щим в рыхлом сугробе. Прямо возле меня небольшая ка­рета, обтянутая чем-то черным — то ли кожа, то ли ткань. Чуть поодаль, метрах в полутора, стоял мужик в коричне­вом полушубке, отчаянно размахивавший здоровой же­лезной палкой с круглым утолщением, утыканным на конце шипами, и одетый явно для съемок какого-то исто­рического фильма. Приходилось ему нелегко — в одиноч­ку отбиваться сразу от троих вооруженных оборванцев, обступивших его, задачка та еще.

Судя по всему, сюжет был взят где-то из шестнадцатого века, но иллюзия Средневековья была создана режиссе­ром полностью. Особенно мне понравились две милые боярышни в нарядных богатых одеждах. Платки с шапка­ми сбились ближе к затылку, и было видно, что одна чер­ненькая, а вторая — светло-русая, почти белокурая. Они стояли по другую сторону кареты, смотрели на мужика, отчаянно отбивающегося от наседающих на него шаро­мыг, и время от времени испуганно озирались по сторо­нам, по-видимому, в поисках спасения.

«Классно играют,— мелькнула мысль.— А где добрый молодец на лихом коне? Где спаситель и где... камеры?»

Только теперь до меня дошло, в каком положении я оказался. Хорошо хоть, что увлеченные сражением люди не обращали на меня ни малейшего внимания, а от деву­шек меня частично закрывала карета.

— Ясно,— сказал я сам себе.— Получается, что Серая дыра — это...

Но дальше почему-то не думалось. Навевает галлюци­нации? Не пойдет — людей-то потом не находили вообще. Машина времени? А это и вовсе ни в какие ворота. Так я додумаюсь черт знает до какой бредятины. И вообще, это слишком необычно, чтобы оказаться правдой. Такое мог­ло случиться в каком-нибудь фантастическом фильме и с кем угодно, но только не со мной. Тогда что я вижу перед собой? Почему я не могу выдернуть из сугроба ноги? И во­обще, вот эти средневековые вояки с экзотическими ви­дами оружия — они как, призраки или...

Я слегка нагнулся, пытаясь помочь ногам и выяснить, кто меня за них держит, оглядел себя повнимательнее и ахнул. Трудно сказать, через какие колючки я летел, хотя ничего такого не почувствовал, но, судя по моей одежде, на которой не было живого места, заросли ежевики, мали­ны и крыжовника тянулись отсюда и до горизонта. Един­ственное, что относительно уцелело,— берцы, хотя и на их толстой коже виднелись царапины и рваные полосы. Все остальное кое-где свисало с меня лоскутами, в других мес­тах зияло дырами, спереди с камуфляжа сиротливо свисал полуоборванный карман, сбоку... Короче, точная копия вояки, который за три года активных боевых действий так и не нашел времени, чтобы хоть раз что-то подшить или залатать, предпочитая ходить как есть.

Тут я поднял голову, не довершив осмотра, и вздрог­нул. Количество атакующих к этому времени убавилось на треть, но один из уцелевших оборванцев, изловчившись, лихо хрястнул мужика в коричневом полушубке огромной сучковатой дубиной по голове. Причем удар был нанесен с такой силой, что череп этого мужика как-то сухо кряк­нул, расколовшись, а сам он рухнул навзничь в большую лужу. Брызги из нее и долетели до меня, заставив вздрог­нуть. Оборванец горделиво выпрямился, подбоченился и осклабился во всю ширь рта, недобро глядя в сторону де­вушек.

«Так,— подытожил я,— если это галлюцинации, то че­ресчур правдоподобные, с осязательными и слуховыми эффектами. Полная иллюзия реальности. А если... гм-гм... то надо что-то делать. Не нравятся мне эти улыб­ки. Приличные люди так девушкам не улыбаются. И вооб­ще, чтобы попытаться познакомиться, совершенно нео­бязательно наваливать на своем пути горы трупов».

Покойников, или почти покойников, и впрямь хвата­ло. Очевидно, нападение было неожиданным, к тому же лес в этом месте слишком близко подходил к дороге — не больше двух десятков метров отделяли его опушку от узе­нькой колеи. Били из луков — вон они, охраннички, и в каждом по стреле. Но даже в таких неблагоприятных усло­виях оставшиеся в живых дали достойный отпор. Лежа­щий совсем рядом, головой к моим ногам, даже после по­лученной в спину стрелы еще пытался вытащить саблю из ножен, но, судя по чистому клинку, вступить в бой сил у него уже не хватило.

Вообще-то трудно было разбираться с тем, сколько средневековых отморозков принимали участие в нападе­нии и сколько человек отражали их атаку. Ни у кого ни формы, ни погон, ни каких-либо иных знаков различия. Оружие тоже исключительно холодное, хотя погоди-ка, вон и ружьишко. Правда, изрядно пострадавшее, даже ды­мится у него что-то сбоку, но как знать — вдруг еще год­ное.

А дальше я уже ни о чем не думал, потому что стало не до того.

— Эй, народ! — крикнул я оборванцам и попытался сделать шаг вперед, но у меня ничего не вышло — кто-то невидимый, окопавшийся в сугробе, упорно держал мои ноги.

Боярышни, всплеснув руками, радостно бросились в обход кареты, чтобы спрятаться за мою не очень-то могу­чую спину, а их лица чуть ли не светились от счастья. Де­воньки явно вообразили, что явился избавитель и спаси­тель. Я приосанился, решив соответствовать, насколько хватит силенок, тем более что ничего иного мне и не оста­валось.

— Дамы, держаться сзади! — скомандовал я.— А лучше залезайте в свою карету. Объятия и поцелуи потом, если будет с кем.

Но последнюю фразу я произнес мысленно. Ни к чему пугать раньше времени, а то поднимут такой визг...

Та, что посмуглее, оказалась более смышленой и ми­гом нырнула внутрь небольшой кибитки. Вторая, щеки ее горели румянцем, на вид лет восемнадцати — двадцати, не больше, хотела что-то сказать, но засмущалась и молча юркнула следом за подругой.

— Эй, Митяшка, енто ишо хто буде? — хрипло заметил один из оторопевших оборванцев другому.

Тот, еще ниже ростом, чем друг-недомерок, с широко посаженными, по-волчьи горящими глазами, криво ухмыльнулся, ощерив черные пеньки-обломки безобраз­ных зубов.

—      А хто ни есть, один ляд упокойником буде,— на­смешливо откликнулся он на вопрос товарища.— Слышь-ко ты, драный кафтан, можа, пойдешь отсель по­добру-поздорову?

— Ну-ну,— невозмутимо отозвался я.— За предложе­ние благодарствую, вот только оно для меня несколько неподходящее. Джентльмен не может покинуть даму в столь щекотливой ситуации...

Моя изысканная речь им явно пришлась не по душе. Лица, не обезображенные интеллектом, исказились в му­чительной попытке понять смысл сказанного.

— Чаво? — Бандюки оторопело переглянулись.— Юродивый, что ли?

Признаться, я не надеялся, что ружье, которое я успел схватить, сможет выстрелить. Говорю же — дымилось оно. Что-то вылезло изнутри и тлело. По уму-то, надо было вначале погасить эту фигнюшечку и запихать ее обратно, но отморозки находились всего в двух метрах, и остава­лось давить на что попало и при этом надеяться на удачу.

«Ура-а-а! — закричал кот Матроскин.— Заработало!»

Бабахнуло и впрямь здорово — даже уши заложило. Хуже, что я и сам оказался в облаке черного кислющего дыма и не мог сориентироваться, где бандиты, а это опас­но — даже если и попал в цель, то все равно должен остать­ся как минимум один, который сейчас задаст мне жару,

И точно. Когда дым слегка развеялся, я увидел, как вто­рой направляется прямо ко мне. То ли он был оглушен, то ли рикошетом попало и в него, но он даже не шел — брел, шатаясь и неуверенно выставив вперед руки. Такого удач­ного момента упускать было нельзя. Я снова выставил тя­желенное ружье вперед и попытался нажать на спусковой крючок. Осечка. Еще раз. Бесполезно.

Но ведь бредет, гад, и нож из руки тоже выпускать не собирается. А тесак, который он выставил вперед, вполне приличный, чуть ли не в полметра. Оставалось послед­нее — перехватив ружье за ствол, я размахнулся и...

К сожалению, мой удар немного опоздал. Так, самую малость. Мужик, то ли осознав, что он не успевает до меня добраться, то ли от отчаяния, запустил в меня этим теса­ком, и удар получился синхронный — уклониться време­ни у меня уже не было.

По счастью, метать ножи его никто не учил, а голова у меня крепкая, так что его оружие почти не причинило мне боли, вскользь чиркнув по левому виску. В ушах чувстви­тельно зазвенело, но радоваться было некому. От прикла­да ружья, который я в свою очередь с маху обрушил на го­лову бандита, тот защититься не успел, вложив в свой от­чаянный бросок все имеющиеся у него силы.

Привет предкам от благодарных потомков получился глухой — помешала шапчонка, но куда более эффектив­ный. Бил я на совесть. Можно сказать, от всей души. Став еще меньше, хотя росточку в нем и так было метр с кеп­кой, он, не говоря ни слова, даже не попрощавшись с этим бренным миром, кулем свалился мне под ноги. Победила молодость. Теперь я оказался весь в трупах. Спереди — бандюк, чуть дальше — снесло мужика аж на метр — еще один, сзади то ли стрелец, то ли просто охранник из обслу­ги. И я посередине — король-победитель, который даже не может вылезти из сугроба.

Все-таки интересно, что у меня там с ногами. Хотел на­гнуться, но не успел — дверца кареты открылась, и оттуда выглянула чернявая, а следом за ней русоволосая подруга. Ее глаза пронзительной синевы восторженно смотрели на меня, и я сразу понял, что пропал. Навсегда. Что со мной приключилось — до сих пор не пойму. В ушах звон, в гла­зах все поплыло, а голова резко закружилась. Нет, на сей раз не было никакого полета, никакой хмари, просто окружающий меня мир почему-то резко сузился.

«Крупным планом истошно кричал режиссер опера­тору.— Еще крупнее. Еще! Оставь в кадре только глаза. От­лично! Так и снимай!»

Я и правда не видел ничего, кроме огромных яр­ко-синих глаз, в которых поместился весь мир, да что там — Вселенная. Во всяком случае, мое сердце помеща­лось там точно, причем вполне свободно, пропав беспово­ротно и безвозвратно.

— Ох, понапрасну батюшка твой от людишек князя

Володимера Андреича Старицкого отказался. Яко чуяла я — быть беде неминучей. Не здря оное место Ведьминым ручьем прозывают, ох не здря,— упрекнула чернявая свою спутницу, кокетливым жестом поправляя сбившийся пла­ток, и тут же обрушилась на меня: — Ты откель такой взялся-то?! И где был до сих пор?! Пошто мешкал?! Ишо чуток, и нам бы с княжной вовсе карачун пришел!

Впервые в жизни я замешкался, не находя подходящих слов.

— Проходил мимо, вот и...— растерянно ляпнул я, не отрывая взгляда от васильковых бездонных очей красави­цы.— Главное, что поспел вовремя.

— И речешь не по-нашенски,— подозрительно огляде­ла меня чернявая, очевидно досадуя, что я на нее даже не смотрю.— Откель будешь и хто? Чей сын боярский?

— Хоть бы спасибо сказали,— заметил я, с неохотой вылезая из сладкого омута васильковых глаз.— А звать меня Константином. Между прочим, я тоже до сих пор не знаю, как вас звать-величать.

— Мы-то известные. Чай, о князьях Долгоруких да о княжне Марье Андревне токмо глухой не слыхивал. А вот ты чьего роду-племени? — наседала чернявая.— И одежа на тебе ненашенская. Поди-ко, с Литвы тебя привезли али с Полоцка взятого? А можа, ты и вовсе лях? Имечко у тебя какое-то...

— Нормальное,— слегка обиделся я.— Между прочим, греческое. И ляхи тут вовсе ни при чем.

— Да ты что, Даша! — Синеглазая нахмурилась и власт­но дернула подругу за рукав короткого легкого полушубка с кокетливой меховой опушкой.— Он ить спас нас. Коли не он, сгинули бы счас, али тати для забавы в лес уволок­ли! — В отличие от скептически настроенной чернявой, она разглядывала меня почти с восхищением.— Глякось, весь в крови. Перевязать бы надоть,— озабоченно замети­ла она и наморщила носик, размышляя, чем бы перетя­нуть рану.

Она даже попыталась нырнуть обратно в возок, но я ее удержал на месте.

— Само пройдет,— каким-то чужим, хриплым голосом произнес я.— Ты лучше рядом побудь. А рана...

Я быстренько нагнулся, черпанул горсть снега из суг­роба и приложил к голове, продолжая с умилением любо­ваться этим чудом.

— Ну тогда...— нерешительно протянула она, а затем отчаянно тряхнула головой и, ловко изогнувшись, вытя­нула кончик косы с какими-то висюльками.— Ну-ка, под­соби,— скомандовала она чернявой.

— Тятенька ворчать станет,— предупредила та.

— А мы не скажем,— беззаботно отмахнулась синегла­зая и, поднатужившись, с силой что-то рванула с косы.

Я поначалу даже не понял, что она делает и зачем. Да и до того ли мне — тут краса сказочная. И не только глаза. Каждой частичке ее лица можно посвятить добрый деся­ток стихотворений. Пожалуй, впервые в жизни я пожалел, что не поэт. Чего стоит одна только коса, неестественно толстая и пышная. Прекрасные сами по себе, ее волосы вдобавок были перетянуты прелестным тонким обручем. Спереди обруч заметно расширялся, выказывая замысло­ватый узор, где на золоченой блестящей материи неизве­стным искусным мастером были вкраплены мелкие жем­чужные бусинки. Вверху шли мелкие аккуратные зубчи­ки, придававшие обручу сходство с короной.

Но тут синеглазая молча протянула мне снятое с косы. Я непонимающе уставился на тяжелый золотой перстень с красным камнем, который она держала в руке. Пару се­кунд я тупо разглядывает его, после чего понял, что это не какая-то там безделица на память, а подарок далеко не из дешевых, и решительно запротестовал:

— Эй-эй, я платы за спасения не беру, и вообще по пят­ницам я спасаю бесплатно.

— Дак седни неделявить,— простодушно улыбнулась девушка, настойчиво протягивая перстень.— То не про­стой. Вишь, лал какой яркий, аки звезда в нощи. А что я его носила — тебе зазору нет. То не наш, бабий, а жиковина, хошь и достался мне от матушки. Он щастьице в люб­ви приносит. Захоти токмо, и любая с тобой под венец пойдет.

— А ты? — тихо спросил я, задержав ее узкую прохлад­ную ладонь в своей и ощутив с легкой долей досады, как тяжелый перстень все-таки ухитрился скользнуть мне прямо в руку. Но сейчас мне было не до него. Мне вообще было ни до чего, кроме... Сердце замерло в ожидании от­вета.— Ты... пойдешь? — еще тише переспросил я, с на­деждой и каким-то молитвенным восторгом глядя на ту, что стала мне вдруг за какие-то полчаса такой желанной, родной и близкой.

Пунцовая от смущения девушка что-то тихо шепнула одними губами, но что именно, я не понял, поскольку в этот самый момент вдруг увидел за ее спиной появивших­ся на горизонте всадников.

— Неужто тати?! — испуганно вскрикнула чернявая.

— А ну, в карету! — крикнул я.

Ох, как не хотелось отпускать белокурую, но куда дева­ться — против пяти мне нипочем не выстоять, так что остается одна надежда — задержать, пока девчонки не отъедут подальше, а там, глядишь, и...

Честно говоря, я сам рассчитывал усесться за кучера, или ямщика, неважно, но, закрыв дверцу, обнаружил, что ног вытянуть из сугроба по-прежнему не могу. Более того, меня начало засасывать в снег. А всадники приближались, и тогда я, вздохнув, с силой перетянул по конским спинам валявшимся рядом со мной кнутом. Те рванулись с места как ошалелые, я грустно проводил их взглядом и потянул­ся к сабле, рассчитывая с ее помощью попытаться высво­бодиться из загадочной липкой ловушки, в которую по­пал, а там будет видно.

Но тут все перед моими глазами неожиданно искази­лось, заколыхалось и стало исчезать, заволакиваясь плот­ным густым туманом...