"Очевидцы бессмертия" - читать интересную книгу автора (Киросон Пантес, Калиновский Петр Петрович)

ГЛАВА 8

Вскоре в полутьме я увидел большую долину, и мы со стариком стали спускаться в неё.

Мы двигались во мраке, и мрак был странный — не то туман, не то дым, не то тьма вечерняя, но безжизненная какая-то, жуткая мгла смерти. И в то же время я мог в этой мгле видеть.

Всё ниже и ниже спускались мы в пустынную долину, и из неё дышал запах гниения.

Мне слышались стоны и вздохи, сквозь которые прорывались мучительные крики животных и птиц.

И вдруг я заметил перед нами широкую и глубокую яму. Края её круто обрывались вниз, а глубина была сажени две-три. Страшное зрелище было вокруг этой ямы. Там было множество всяких зверей, и все они, раненые или зарезанные, истекали кровью. Корчась от мучений, в судорогах тянулись они к яме. Они отчаянно выли и мычали от боли, били рогами, лапами и копытами землю, бешено тянулись в яму, словно желая напасть на тех, кто там сидел.

Мне показалось, что у всех животных торчали в горле или брюхе ножи, и кровь из ран и перерезанных горл текла ручьями в яму…

Когда мы подошли ближе, животные стали разбегаться и исчезать во мраке, как призраки.

Я наклонился над ямой, и увидел, что там полно людей. Они сидели, тесно прижавшись и вцепившись от страха друг в друга. Лица у них были высохшими от ужаса, тела затоплены стекавшей сверху кровью животных.

Мы шли дальше по тёмной и зловонной долине и встречали прокажённых и мучимых всякими болезнями. В одиночку метались они по чёрной пустыне. Одни бегали, другие корчились на земле, третьи раскачивались и танцевали. У каждого своё мучение и свой страх.

Я видел человека с глубокой раной в груди, из которой сочилась кровь и гной. Человек стонал и метался, просил помощи, но никто его не слышал.

Другой глубоко вонзил себе в грудь нож и не мог ни умертвить себя, ни вытащить его обратно. Он ревел, как зверь, и мучился, но никто не мог его спасти.

Третий стоял на месте с опущенными сухими плетьми рук. Изо рта у него висел раздутый, как пузырь, огромный язык в крови. Его облепили какие-то страшные насекомые — не то пауки с крыльями, не то чудовищные мухи. Они жалили распухший язык, и человек мычал и хрипел от боли.

Мы шли и шли по этой пустыне мрака и встречали только ужасные людские страдания.

Какой-то человек кричал от боли так, что у меня зашевелились волосы на голове. У него совершенно сгнили и отвалились уши, оставались только кровавые дыры в голове, сочившиеся гноем. В эти дыры заползали змеи и копошились там. И человек не мог их сбросить своими отнявшимися сухими руками. Он так извивался от боли и так взывал о помощи, что я хотел броситься к нему. Но меня остановил старик-перс и приказал не подходить и не дотрагиваться до мучившегося, которому уже ничем нельзя помочь.

Я спрашивал у перса, неужели нет в этих краях врачей, которые могли бы помочь этим страдальцам?

Старик ответил: «Эти люди не признавали никаких врачей, не слушались ничьих советов и заражались болезнями грехов, и заражали других людей. И вот изгнали они сами себя в эту мрачную пустыню».

Ещё я видел человека в клубах дыма. На нём тлела и загоралась одежда. Человек старался затушить огонь, но только ухватится рукой за одно место, как уже загорается в другом. Человек был полон ужаса, он страшно торопился, корчился от ожогов и не мог погасить тлеющих одежд.

Мне стало казаться, что эти страдальцы не могут прийти друг другу на помощь, ибо ничего не видят во тьме, и каждый оглушён своей болью и своими криками.

Я услышал стон и хрип и наткнулся на нагого человека, который стоял по колено в воде ручья. Он бродил по воде взад и вперёд и кричал иссохшим горлом: «Воды! Дайте пить! Умираю от жажды! Воды!»

Пошли мы дальше и увидели человека, который копал землю заступом. Копал он торопливо, ничего не видя, ничего не слыша. Босая нога его была разрезана на подошве заступом, руки стёрты до крови, и худ он был, как скелет. На нём всюду — и спереди и сзади — были навешаны сумки и мешки. Человек, как одержимый, копал и копал землю, сажал в неё камешки и засевал песком из мешков. Когда он нагибался, из сумок и мешков выпадали камни. Он торопился их подобрать, но уже сыпались другие. И он всё собирал и собирал, и мучился в своём труде, и снова копал землю. Громко стенал он о неурожае, жаловался, что умирает без хлеба. Собирал и сажал в землю камешки, как картошку…

В стороне сидела старая и безобразная женщина в грязных лохмотьях, от неё несло смрадом. Старуха держала в руке зеркало, пристально вглядывалась во мраке в него и судорожно растирала морщины на лице; но чем больше их растирала, тем глубже они становились и тем больше покрывали её дряхлое лицо. Она брала мазь и втирала в лицо, и на тех местах тут же появлялись пузыри и бородавки. Она мазала чёрной краской свои седые волосы, но краска не темнила, а сдирала волосы, и старуха плешивела и становилась омерзительной, как ведьма.

Там видели мы множество женщин, страждущих всякими недугами. У некоторых на шее, руках и ушах висели чёрные камушки, разъедавшие кожу язвами. И женщины кричали и молили снять камушки, ибо они их обжигали.

Другие страдали ожогами половых органов, и места те как бы дымились, и люди мучились от огня, который их жёг. Всё тело разъедала огненная язва, и никто не находил места от боли. Видели мы и людей сухих, потемневших от голода и жажды, как мертвецы. Перед ними лежала падаль, вся в червях. Люди стонали от жажды и задыхались в зловонии; они молили помочь им уйти отсюда, ибо сами они не могут, у них отнялись ноги.

И ничего не было ужаснее этой адской муки, когда человек ни сам не может облегчить себе страдания, ни умолить другого помочь ему.

Мы всё дальше продолжали идти по этой долине ужаса и страдания.

Я увидел чёрный дым, поднимавшийся столбом во мраке смертной пустыни. Дым выходил как бы из ямы. Приблизившись, мы увидели во впадине круто насыпанный курган, куполом которому служил огромнейший череп. Из пустых глазниц, разверзтого рта и ушных дыр клубился чёрный, как смола, дым, в нём пробивались огненные языки пламени. Страшный гул и стон исходил оттуда. Казалось, от рёва пламени дрожит земля.

Этот курган был похож на исполинский котёл, перевёрнутый вверх дном. Внизу он был опоясан отверстиями, подобно печам, Печи полыхали, и у двери каждой стояло нечто, похожее на человеческие статуи. Пламя облизывало их, и они стали чёрными от копоти. Когда я присмотрелся, то увидел, что это были не статуи, а живые люди, закованные по рукам и ногам у печей и горнил ада. Я оцепенел от ужаса, и страх тряс меня, как ветер осенью сухой лист на дереве.

Люди, что стояли у огненных горнил, судя по их одеждам, были люди не простые. На них были одежды светских и духовных властелинов, на головах короны и митры, а в руках у некоторых мечи и оружие, Одежды тлели и дымились от огня, но не сгорали. Не сгорали уборы и оружие, а только, раскалившись добела, выделялись на чёрном угле их тел. Чёрные руки держали раскалённые мечи, посохи и скипетры. На чёрном лице огонь выжег глаза и нос, а корона сияла расплавленная, ослепительная, искрящаяся…

Они корчились, рычали, Как звери, и изрыгали проклятья, но каждый звук, сорвавшийся с их опалённых уст, только усиливал огонь в печах, как ветер…

У других прикованных в руках было полно золота и драгоценностей. Раскалившись от огня, они обжигали им руки и животы, и люди молили, чтобы кто-нибудь забрал у них сокровища, но пустыня молчала.

Были и такие, которые держали в руках бумаги, книги, кресты, и всё это, раскалившись, жгло их руки и тела.

Я не мог понять сей казни и мук. Но старик сказал: «Здесь врачуются прокажённые. К этим печам нельзя приближаться ни с какими предметами; а прокажённые, ища спасения от проказы, пришли сюда со своими сокровищами и любимыми предметами и, вот, страдают ещё хуже».

Видел я там и священнослужителей. Один был в ризах и с крестом в руках. Ризы пылали и дымились, а раскалённый крест обжигал ему руки. Он страшно кричал, взывая о помощи, и размахивал крестом в пламени. Другой стоял с высоко поднятым в руках Евангелием в золотом окладе. Он кричал: «Я горю в пламени, помогите! Возьмите у меня Евангелие!»

И я в недоумении спросил старика: «Как же попали сюда верующие?»

Старик отвечал: «Все равны, и кто бы ни заразился, тот изгоняется сюда, Цари, властители, князья церкви — перед проказой все равны».

Стояли там военачальники, полководцы и воины. Стояли, выпрямившись и прижав к себе оружие. И оружие, раскалившись, жгло их тело, и тело трещало и дымилось от жара. Эти страшились не столько мук пламени, сколько взглянуть на то, что было навалено у их ног…

У ног их горами лежали отрезанные людские головы, и жаждал голова, страшно выпучив глаза, смотрела в упор на человека с оружием. Эти взоры мучили их страшнее печей и раскалённого оружия, хуже всякой боли на свете. Иногда кто-нибудь из вооружённых не выдерживал и разражался страшным воплем: «Уберите эти головы!»

И властелины и князья церкви молили, приказывали и вопили о том, чтобы от их ног убрали головы, но пустыня молчала, и только гудел огонь и содрогалась земля.

Головы лежали холмами, обгорелые, как головешки, но глаза были живые. Не спуская страшного взора, смотрели они на власть имущих, и взор этот сжигал страшнее адского пламени, Стояли у печей лекари в окровавленных одеждах, а подле них навалены были разрезанные трупы с вынутыми внутренностями. И трупы ползли к лекарям, хватали их за руки, вонзали в них ножи, обматывали вокруг горла кишки и давили их. И лекари взывали о помощи, но никто им не помогал.

Стояли у огненных печей женщины, а у ног их копошились страшные твари, похожие на выкидышей младенцев, но с кошачьими лапами. Они карабкались по телам женщин, цеплялись за кожу, пищали, сжирали груди и глаза.

Стояли люди с петлями на шее, и петли те раскалились, как угли, но не сгорали. И люди пытались сорвать кольцо с шеи, но только сильнее его затягивали и вопили от ожогов. Мокрый от ужаса, покинул я место у адских печей, и мы пошли по чёрной пустыне дальше.

Во мраке я разглядел какие-то движущиеся клубы чёрных облаков. Они вертелись и передвигались по земле, как воронки пыли в ураган. Старик сказал, что внутри каждого клубка там находится слепой человек. И куда идёт тот человек, туда следует и непроницаемый чёрный туман, окружающий его тело, Чёрная мгла следует за ним, как тень, и ему кажется, что он живёт в вечной тьме. Одни клубки такого тумана двигались, другие стояли на месте, третьи лежали на земле.

И ещё я видел, как в клубах густо-коричневого дыма метался человек. Он проклинал себя, бранил, терзал и со страшной злобой мучил своё тело. Другой сидел в сером сгущении мрака и всё водил пальцем по воздуху вокруг себя, потом что-то чертил на земле, хватался за голову руками и в отчаянии падал лицом на землю.

Во тьме мы наткнулись на страшное болото, Невыносимый запах зловония ударил нам в нос, и мы остановились на его берегу.

Сначала я не видел ничего, кроме дымки тумана, висевшего над бескрайним болотом. Потом глаза привыкли ко тьме, и я разглядел, что в болоте было полно людей, застрявших в нём по горло и в страшных мучениях и усилиях пытающихся не дать себя засосать… А где-то на краю болота виднелись горы и вулкан, дышащий чёрным дымом. Я видел, как к болоту бежали люди с железными колючими венцами на головах; венцы пылали красным пламенем, обжигали им голову, лицо и грудь, и люди в смертельном ужасе бежали и бросались прямо в трясину, думая загасить пламя на своих головах.

Недалеко от болота стояло разрушенное здание, и подле него собралось много людей. Была ли там некогда война или побоище, но подд6 развалин валялось много трупов в крови. Многие из них были обгорелые, с отрубленными руками и ногами. Собравшиеся там живые были не простые люди, а священнослужители в незнакомых мне церковных одеждах. Они служили нечто вроде молебна, а затем двинулись процессией. В руках держали хоругви, кресты и прочую церковную утварь. Молебен они служили неистовыми криками и воплями. Я с ужасом заметил в руках у священнослужителей ножи и кинжалы, а одежды их были обагрены кровью. Я подумал, что, быть может, им пришлось с оружием в руках защищаться от тех, кто навалил здесь горы трупов и разрушил храм. Но прислушавшись к их молебну, я услышал, что они воспевают месть и проклятие. И процессия шла не лицом вперёд, а пятилась задом от руин и трупов… Не видя, что сзади болото, они всё ближе подходили к его берегу. Я в страхе закричал — но они не оглянулись и всё быстрее и быстрее пятились к топи. Я кричал им, чтобы обратили лицо своё и увидели, что им грозит, но они не слышали моего голоса…

Я торопил старика, умоляя спасти их. Но старик отрицательно покачал головой, словно говоря, что ничего из этого не выйдет. Я видел людей с раскрытым Евангелием в руках, с крестами и хоругвями. Они громко возглашали моление и не слушали моих криков об опасности. Ни добежать до них я не мог, ни перекричать их молитвенного гула… Они уже рушились в болото, но никто из них не слышал, что делалось за его спиной. Падали и падали в топь. Одни кричали от страха гибели, другие продолжали на берегу возглашать молитвы о мщении врагам и проклятия им, не видя, что приближаются к своей смерти. Со страшными муками боролись они с трясиной, но она беспощадно засасывала их и утаскивала на дно, И вскоре над поверхностью торчали только хоругви и кресты…

Я трепетал от ужаса при виде всего этого, и старик мне сказал, что погибшие — не настоящее духовенство, а больные и прокажённые.

Я и сам слышал, что возгласы их не имели ничего общего с подлинной церковью, но ведь на них священнические одеяния! Руки у них в крови, но руки эти несли хоругви и кресты… Наконец, всё можно допустить и понять, и то, что они прокажённые и даже сумасшедшие, но почему они шли задом наперёд? Старик мне объяснил, что это — такая болезнь, неизлечимый недуг, за который они и сосланы в эту пустыню смерти и страдания.

Мы тронулись вперёд, чтобы обойти болото, но оно оказалось очень широким. А вдали над горами всё сильнее поднимался чёрный дым, словно все они были вулканами. Один страх сменял возле этого зловещего болота другой…

Мы наткнулись во тьме на шеренги солдат, которые с ружьями наперевес молча двигались прямо в трясину. Послышались громкие крики командиров, которые приказывали идти впереди вперёд. Солдаты шли к болоту уже не задом, а лицом. У меня была ещё надежда, что они увидят топь и остановятся, но они лавиной вваливались в болото, и задние шли по телам передних, пока совсем не увязали и не скрывались с головой.

«Они ничего не видят, ибо у них выколоты глаза», — сказал старик.

И правда, когда я пригляделся, то увидел, что все солдаты плакали кровью, она стекала на их грудь, на оружие, и там, где они прошли, земля алела, как после красного дождя.

С оружием и знамёнами в руках, под оглушительный бой барабанов шли и шли одна за другой шеренги, погружаясь в болото и молча исчезая в трясине…