"Василий Звягинцев. Одиссей покидает Итаку (роман, книга первая)" - читать интересную книгу автора

Новиков сидел напротив, перебирал струны гитары и негромким приятным
баритоном пел соответствующую случаю ритуальную, по всем признакам, песню:

Истопи ты мне баньку по-белому.
Я от белого света отвык...

- Ну, понравилась вам встреча с прошлым? - спросил он, заглушив
ладонью гул струн, и у Альбы, да может, и не у нее одной метнулась вдруг в
душе нелепая, но отчаянная надежда, что сейчас все кончится и Новиков
объявит, что они были участниками нового туристического аттракциона с
таким вот названием.
- Каждое время имеет свои преимущества, - осторожно ответил Герард.
- А мне понравилось без всяким оговорок. Как у вас тут все...
Естественно. И пища, я запахи, и обычаи. Все. Я давно мечтала пожить
как-то похоже. Один раз отдыхала в Канаде, но там все равно не так. А
здесь все подлинное. Вы, наверное, были очень интересные и... сильные
люди.
- Наверное, - улыбнулся Новиков. Все рассмеялись. Действительно, он
сидел от них на расстоянии вытянутой руки, и его атлетическая фигура в
буграх и жгутах мощных мышц была налицо. И Корнеев, и Айер намного ему
уступали.
Новиков поставил перед каждым по чарке какой-то крепкой спиртовой
настойки ароматических трав, сославшись при этом на авторитет великого
русского полководца эпохи позднего феодализма, якобы говорившего: "После
бани портки продай, а чарку выпей".
- Я вот что хочу, чтоб вы поняли, - медленно сказал он. - Вы
начинайте постепенно перенастраиваться. Это ведь не экзотика, и не
экскурсия в заповедник. Скорее всего, вам теперь в этом времени жить.
Обратной дороги, по-моему, нет.
Все затихли, осмысливая его слова. До них постепенно доходила и эта
истина. Они не только потеряли корабль и друзей, но и свое время.
Навсегда.
- Но ничего, вы не отчаивайтесь. Все не так погано. По сравнению с
вечностью. Вам себя жалко, и друзей, и родных... Понимаю. Как тут
поможешь? Сочувствием? Вот послушайте лучше...
Он начал читать негромко:

Нас не нужно жалеть, ведь и мы б никого не жалели,
Мы пред нашим комбатом, как пред господом богом, чисты.
На живых порыжели от грязи и крови шинели.
На могилах у мертвых расцвели голубые цветы...

Новиков долго читал эту балладу, дошедшую к ним через горы времени,
триста лет, что отделяли их от автора стихов, были больше, чем раньше
тысячелетия, но все равно, за незнакомыми и вышедшими из употребления
оборотами речи они чувствовали душу и настроение неведомого поэта, который
грубыми и даже иногда циничными с их точки зрения выражениями утверждал
бесспорную истину, что нет ничего выше исполнения долга, и что павшие в
бою в сочувствии не нуждаются.