"Патрик Зюскинд. Германия, климакс" - читать интересную книгу автора

неплохо, оно было терпимым, демократичным, правовым, практичным ─ оно было
нашим сверстником и потому в определенном смысле нашим государством.


А вообще-то мы смотрели на Запад и на Юг. Австрия, Швейцария, Венеция,
Тоскана, Эльзас, Прованс, даже Крит, Андалусия, Гебридские острова ─ если
говорить только о Европе ─ были нам бесконечно ближе, чем такие захолустья,
как Саксония, Тюрингия, Анхальт, Меклен или Брандербург, которые мы в силу
необходимости иногда пересекали, чтобы поскорей по транзитной полосе попасть в
Западный Берлин. Что значили для нас Лейпциг, Дрезден или Халле? Ничего. Нас
интересовали Флоренция, Париж или Лондон. Мы едва помнили названия городов
вроде Котбуса, Штральзунда или Цвиккау. В сознании тех из нас, кто родился
южнее Главной линии, они разделяли судьбу таких экзотических городов
Федеративной Германии, как Гютерсло, Вильгельмсхафен или Фленсбург.


Вот каким было наше осознанное или неосознанное отношение к положению нации,
вот что представляла собой казавшаяся твердой почва, которая 9 ноября ушла у
нас из-под ног. Случилось землетрясение, не иначе. В один миг центр тяжести
сместился на несколько сот километров к востоку. Там, где прежде стояла
угрюмая стена, к которой мы норовили повернуться спиной, теперь разверзлась
туманная, открытая всем ветрам перспектива, и ошалев, как коровы, перед
которыми открылись давно запертые ворота, мы остановились и стоим, пялясь в
новом направлении и не решаясь сдвинуться с места.


Другое дело молодые ─ двадцати- и двадцатипятилетние, чья
историко-политическая система координат только начинает складываться. Для них
конец Ухолодной войныФ, изменения в Восточной Европе и немецкое объединение ─
первые важные политические события их сознательной жизни, за которыми они
следят если не с восторгом, то все же с живым интересом. В те лихорадочные
ноябрьские дни я встретил в Париже юную девицу, только недавно приехавшую из
Берлина, чтобы несколько месяцев поработать во Франции и изучить язык. От
волнения она все время ерзала на стуле и нервно курила одну сигарету за другой
─ но не потому, что впервые попала за границу и Париж показался ей таким же
интересным, как мне двадцать лет назад. Ничего подобного. Более того, она
считала Уполным идиотизмомФ торчать в Париже, когда УВ Берлине такая actionФ.
Через три дня она не выдержала и рванула назад: вышибать, как я понял, камни
из стены, шляться туда-сюда, залезать на Бранденбургские ворота, дышать вонью
УтрабантовФ и считать, что все идет как нельзя лучше. Мне это напомнило лето
1968 года, когда мы удирали из школы, чтобы участвовать в антишпрингеровской
демонстрации, промокая до костей под полицейскими водометами. УБыть там, где
такая action!Ф Класс!


Точно так же воспринимают ситуацию старшие ─ те, кому за пятьдесят-
шестьдесят, кто лелеет воспоминания о временах до образования ФРГ и сидит у
рычагов власти. Они в восторге от того, что Уевропейская политика вновь пришла
в движениеФ, они сияют от самоуверенности и глубокого удовлетворения, им дано
наконец выпрыгнуть из тени будничной немецкой политики и уцепиться за подол