"Патрик Зюскинд. Повесть о господине Зоммере" - читать интересную книгу автора

как колодец шахты, строго перпендикулярную земле, где узловатые корневища
дерева обеспечат мне жесткое и неминуемо смертельное столкновение с почвой.
Нужно было только немного отклониться от ствола и слегка продвинуться по
ветке наружу, а потом совершенно беспрепятственно прыгать и стремительно
лететь в глубину. Я медленно опустился на колени, уселся на ветку,
прислонился к стволу и перевел дух. До этого момента я вообще не сообразил
задуматься, что я, собственно, замышляю, - настолько меня захватила
техническая сторона предприятия. И вот теперь, перед решающим моментом,
снова нахлынули мысли, и я, снова предав анафеме и проклятию весь порочный
мир и всех его обитателей без разбора чина и звания, начал рисовать в
воображении умилительные картины собственных похорон. О, это будут
великолепные похороны! Под звон церковных колоколов, под рокочущие звуки
органа толпа людей в трауре заполнит кладбище Верхнего Озера. Я буду лежать
на ложе из цветов в стеклянном гробу, и черная лошадка повезет меня в
последний путь, и все вокруг меня громко зарыдают. Зарыдают мои родители,
зарыдают мои одноклассники, зарыдают госпожа д-р Хартлауб и барышня Функель,
издалека прибудут для рыдания родственники и, рыдая, все будут бить себя в
грудь и громко причитать: "Ах! Мы виноваты, что среди нас нет больше этого
славного, незаурядного человека! Ах! Если бы мы лучше с ним обращались, если
бы мы не были так злы и несправедливы, он был бы теперь еще жив, этот
хороший, этот славный, этот незаурядный и симпатичный человек!" А у самого
края моей могилы стояла Каролина Кюкельманн и бросала мне на гроб букет
цветов и прощальный взгляд и восклицала в слезах срывающимся от мучительной
боли хрипловатым голосом: "Ах, дорогой мой! Незаурядный мой! Зачем только я
не пошла с тобой в тот понедельник!
Какое упоение эти фантазии! Я погружался в них, я проигрывал свои
похороны во все новых вариантах, от положения во гроб до поминальной
трапезы, где меня восхваляли в надгробных речах, и под конец сам растрогался
настолько, что если не разрыдался, то во всяком случае прослезился. Это были
самые прекрасные похороны в истории нашего прихода, о них будут с глубокой
грустью вспоминать еще многие десятилетия... какая досада, что сам я не
смогу по-настоящему принять в них участия, ведь я тогда буду уже мертв. В
этом, к сожалению, не приходилось сомневаться. На своих похоронах я должен
быть мертв. Нельзя сразу заиметь и то и другое: отомстить миру и продолжать
в нем жить. Значит, пусть будет месть!


[Image022]


Я отцепился от ствола сосны. Медленно, сантиметр за сантиметром, я
съезжал по ветке наружу, наполовину опираясь правой рукой о ствол,
наполовину отталкиваясь от него и обхватывая левой рукой ветку, на которой
сидел. Наступил момент, когда я мог касаться ствола лишь кончиками
пальцев... а потом не мог и кончиками пальцев... и сидел уже без боковой
опоры, только еще вцепившись обеими руками в ветку, свободный, как птица,
подо мной глубина. Очень, очень осторожно я заглянул вниз. И оценил высоту,
на которой находился, примерно в три высоты нашего дома - с земли до конька
на крыше, а это десять метров. Значит, моя высота равнялась тридцати метрам.
По законам Галилео Галилея это означало, что время моего предстоящего