"Патрик Зюскинд. История господина Зоммера" - читать интересную книгу автора

было наполнено белым кремом, прямоугольное вафельное пирожное, двигалась с
пирожным обратно над подлокотником глубокого кресла, над коленями к
протянутой детской руке и клала его туда, словно кусок золота. Иногда
стучалось так, что при этом детская рука на какое-то мгновение соприкасалась
с кончиками старческих пальцев, и года ребенка охватывал страх, проникающий
до самого позвоночника, потому что все ожидали жесткого, холодного, словно с
рыбой, контакта, а на самом деле он оказывался теплым, даже горячим и при
этом невероятно нежное, легкое, боязливое и тем не менее приводяшее в ужас
прикосновение, как прикосновение птицы, которая вдруг вырывается из рук. И
тогда говорилось: "Большое спасибо, фрау Функель!" - и поскорее пытались
убежать наружу из этой комнаты наружу из этого мрачного дома, на свободу, на
воздух, на солнце.
Я уже не помню, сколько времени мне понадобилось, чтобы освоить
кошмарное искусство езды на велосепеде. Я помню еще только то, что я
научился этому сам, со смешанным чувством отвращения и ожесточенного
усердия, на велосипеде моей матери, в слегка покатой ложбине в лесу, где
меня никто не мог увидеть. Склоны этой дороги стояли с двух сторон так узко
и круто, что я в любое время мог свалиться и упасть весьма мягко, в листву
или на рыхлую землю. И как-то раз, после многих и многих неудачных попыток,
почти вдруг неожиданно, у меня получилось. Я свободно двигался, вопреки моим
теоретическим опасениям и скепсису, на двух колесах потрясающее и в то же
время гордое чувство! На террасе нашего дома и на прилегающем к ней газону я
продемонстрировал всей нашей собравшейся семье показательную езду, вызвав
тем самым аплодисменты родителей и пронзительный хохот своих брата и сестры.
В заключение мой брат ознакомил меня с важнейшими правилами уличного
движения и, прежде всего, с правилом, предписывающим постоянно держаться
правой стороны, где правой стороной считается та сторона, где на руле
располагался ручной тормоз*, и с тех пор один раз в неделю, один-одинешенек,
ездил на уроки игры на пианино к фройляйн Функель, после обеда в среду, с
трех до четырех. Конечно, в тринадцати с половиной минутах, в которые мой
брат оценил преодоление этого расстояния, в моем случае речь идти не могла.
Мой брат был на пять лет старше меня, и у него был велосипед со спортивным
рулем и трехскоростным переключением. Я же, в отличие от него, крутил педали
стоя на слишком уж большом велосипеде моей матери. Даже опустив седло в
самый низ, я не мог одновременно сидеть и крутить педали, а только либо
сидеть, либо крутить, что вынуждало меня к чрезвычайно неэффективной,
утомительной и, что я хорошо понимал, весьма комично выглядевшей манере
езды: стоя, барахтаясь, я должен был приводить велосипед в движение, на
полном ходу балансировать изо всех сил в седле, там, на качающемся сиденье
застывать с широко растопыренными или высоко поднятыми ногами, пока
велосипед мчался по инерции, чтобы потом снова поставить ноги на все еще
вращающиеся педали и снова набрать скорость. Используя такую переменную
технику, я преодолевал путь от нашего дома, вдоль озера, через всю Обернзее
до виллы фройляйн Функель, едва укладываясь в двадцать минут, если - да,
если - ничего мне не мешало. А всяких причин было множество. Все обстояло
именно так, что хотя я и мог ехать, рулить, тормозить, подниматься вверх и
спускаться вниз и так далее, я никак не был в состоянии обгонять, быть
обогнанным или кого-нибудь встретить. Стоило лишь донестись до моего слуха
слабейшему звуку мотора приближающегося спереди или сзади автомобиля, я
сразу же тормозил, спрыгивал с велосипеда и ждал до тех пор, пока он не