"Гарри Зурабян. Гекатомба " - читать интересную книгу автора

очередь инвалидам и ветеранам войны". Чертовщина какая-то: раньше всем
хватало - и простым смертным, и заслуженным, еще и на страны Варшавского
Договора оставалось. Теперь бюджет пустой. Да и сами ветераны..."
Гладков обратил внимание на парадоксальную вещь: чем дальше от войны,
тем больше ветеранов. Причем многие, настойчиво требующие себе привилегий,
по возрасту подходят даже не к сынам полка, а - к младенцам. А сколько у
нас воинов-интернационалистов с корочками? Если всех собрать в кучу, то
окажется, что в Афгане не Ограниченный контингент, а Квантунская армия
стояла. Каких только удостоверений ни повидал Валера, работая водителем
автобуса. И, пожалуй, не сильно бы удивился,если бы однажды встретил
ветерана Куликовской битвы. А все от нищеты вековой, дурости дремучей,
натуры холопской...
Раскидаем, бывало, агрессоров всех мастей, пробежимся по Европе
просвещенной раз-два в столетие, по верхушкам свобод нахватаемся, себя
покажем - без этого ни-ни... Как там у Филатова? Чтобы помнили! И опять
домой, в берлогу: душу свою загадочную пестовать и гуманитаркой давиться.
От тех, кому еще вчера по башке надавали. Чужаков терпеть нам любовь к
Отчизне не велит. А тушенку жрать из коров, которых они от нас эшелонами
пятьдесят лет назад вывозили? Прям по Михаилу Юрьевичу получается: "Люблю
Отчизну я, но странною любовью..." И все грыземся, грыземся между собой,
как стая собак голодных. Привыкли веками друг друга изводить, так
"натренировались", что любого агрессора схарчить для нас, как два пальца
облизать. Так мало этого, взяли моду: чуть в мире где напряженка, мы тут
как тут - за дело этого самого мира, с АКМ-47 наперевес. Людей у нас - не
меряно, как нефти или газа. Это в Лихтенштейне задрипанном народу мало, вот
он без армии и без войны уже лет сто пятьдесят от скуки гниет. А мы? А мы -
завсегда...Вот и выходит, что для того, чтобы в тридцать себе зубы
вставить, надо прежде их в двадцать в какой-нибудь "горячей точке"
оставить.
Гладков вспомнил "голливудскую челюсть" Буровой. Да и у мэра тоже, вон
как зубки переливаются, "аквафрешем" отполированные. Оно и понятно, этим
зубы крепкие нужны, они ими не кашу манную перетиратирают - друг друга и
нас, убогих...
После аудиенции у мэра Валера вернулся домой раздосадованным, но
приободренным. Хоть что-то выходил. Через два дня мать положили в больницу.
А еще через пять - она умерла. От послеоперационных осложнений. Именно
тогда Валера и осознал народную мудрость: "Даром лечиться - даром
лечиться." Он настолько оказался растерян и подавлен происшедшим, что если
бы не коллеги матери, сослуживцы по автопарку, не смог бы ничего сделать.
Проводить Анну Андреевну Гладкову пришли учителя, бывшие и нынешние
ученики. В полном составе, вместе с родителями, явился весь ее, теперь уже
осиротевший, выпускной класс. Валера даже представить себе не мог, как
любили его мать в школе. Он с детства рос примерным сыном. Проблему "отцов
и детей" их семья легко и без особого надрыва благополучно решила. Наверное
потому, что главными в семье были доверие и уважение. Гладков был приучен к
аккуратности, самостоятельному ведению домашнего хозяйства, мог приготовить
обед, постирать белье, убрать в квартире. Позже, уже работая, он неизменно
приносил домой всю зарплату, хотя и не слыл среди водителей, друзей и своих
пассий скопидомом. Он, конечно же, любил мать. Но именно в день похорон,
видя истинное людское горе, по-настоящему, осознал, что с этого момента