"Борис Зубков, Евгений Муслин. Бунт" - читать интересную книгу автора

Сейчас Моди в сочувственно-вежливых, даже проникновенно-скорбных словах
сообщают о постигшей ее тяжелой утрате. О том, что было сделано все, что в
их силах, но что... увы! Мы сочувствуем вашему горю... И так далее, и тому
подобное. Держите пепел вашего мужа...
Моди берет коробку. Зачем-то отдает ее мальчику. Ах вот что, ей надо
найти платок в сумочке. Коричневая сумочка с темно-красной окантовкой.
Подарок к десятой годовщине их свадьбы. Теперь она пытается засунуть в
сумочку эту коробку. Ну что ты, Моди, разве она уместится в сумочке? Какая
ты смешная и неловкая! Осторожнее, рассыплешь пепел... И зачем ты кричишь?
Генри все равно не слышит твоего крика. Он только видит твои губы...
Но не тот день, когда он увидел беззвучный крик Моди и малыша,
застывшего с круглой коробкой в руках, с коробкой, наполненной фальшивым
пеплом, а другой день, наступивший чуть позже, окончательно убедил Кейра,
что к прошлому нет возврата, что впереди только рабство. Рабство без оков,
тюрьма без решеток. Тюрьмой стало его собственное измученное тело.
Собственное ли? Кому принадлежит оно теперь? Скоро - он ждал этого с
минуты на минуту - придет время расплачиваться с теми, кто нанимал
гениальных хирургов, покупал драгоценные сыворотки и зверинцы экзотических
тварей. А пока с ним не смели или не хотели говорить откровенно. Зыбкая
полуправда-полуложь иногда баюкала, иногда оглушала, точь-в-точь как
порции наркотиков, которые - он догадался - вводили в него почти
регулярно. И все же он узнал правду...
Вечером того дня Генри не смог уснуть. Это случилось впервые. Все время
пребывания в клинике он спал много и глубоко, и даже часы бодрствования
походили на сон - какая-то наркотическая дрянь вкрадчиво и настойчиво
овладевала им. Но сейчас он не спал. Только глаза была запорошены и
болели, как поело бессонной ночи. Но сознание работало ясно и тревожно.
Эта инстинктивная тревога подняла его с постели (идеально гигиеническая
кровать - голубые простыни, приятные для глаз, и гуттаперчевый матрац с
изменяемой но желанию степенью упругости). Он уже привычно почувствовал
тяжесть Шара, прикованного к поясу, и шагнул к двери (под ногами
сверхгигиеничный пол с постоянной электризацией, благодаря чему достигнуто
идеальное пылеотталкивание). Дверь скользнула бесшумно и упруго (все в
клинике упруго и бесшумно). Стены коридора светились тихим зеленоватым
мерцанием. Кто-то негромко, но резко произнес: "Спеле требует глаза..."
Пахнуло холодным воздухом, видимо говоривший открыл дверь в глубине
коридора. Тот же голос, удаляясь и совсем тихо повторил: "Спеле..." Опять
порыв воздуха - дверь захлопнулась. Все стихло. Но и тишина знает сноп
шорохи. В ушах у Генри вместе с шорохом тишины прошелестело: "Спеле...
Спеле... Спеле..." Он поднял плечи и вдавил в них голову, чтобы заглушить
эти звуки. Вместо них он услышал стоп и быстрое, быстрое бормотание.
Похоже, будто магнитофон запустили на высшую скорость. Ничего нельзя
понять: "ра-ра-ра, бу-бу-бу, ра-ра-ра..." Но бормотала не лента
магнитофона, а человек.
Дверь соседней комнаты распахнута настежь. Открыта! Непостижимо! Генри
еще не видел в клинике ни одной хотя бы неплотно прикрытой двери
(идеальные запоры и уплотняющие прокладки - в большинстве отсеков здания
поддерживается избыточное давление воздуха, не допускающее проникновения
спор микроорганизмов). Войти? Почему он спрашивает себя? Разве он не
свободен во всем, кроме Шара? Всего-навсего еще несколько шагов. В комнате