"Борис Зотов. Каяла" - читать интересную книгу автора

чем за шесть секунд. Через две секунды самый опасный на батарее немец -
пулеметчик очнулся, ухватил свою машину, перебрасывая ее навстречу
атакующим. Но Ангелюк уже прямо с седла пустил в ход своего "Дегтярева",
длинной очередью выпуская веер пуль. Весь диск, все сорок семь патронов
расстрелял Ангелюк не зря. Немец выпустил пулемет и ткнулся в землю носом.
Рыженков, опередив остальных на три корпуса на своем резвом ахалтекинце,
бросился к офицерам. Он хищно спружинился в седле, литые богатырские плечи
округлились, бледно и холодно заиграл златоустовский клинок в его руке,
поданной сильно вперед, за голову коня. Первый офицер упал без звука, как
глиняная пирамида на рубочной полосе. Пока Рыженков разворачивал
проскочившего коня, второй офицер успел вытащить из кобуры пистолет.
Раздался запоздалый крик, гортанный, испуганный:
- Козакен! Козакен!..
Пересветов направил свою кобылу к ближайшему немцу, взмахнул клинком,
нанес удар такой силы, которую в себе и не подозревал. Одобрительно блеснул
глазом в сторону студента, "человека тонкой кости", Халдеев. Сзади
послышался нарастающий дробный гул - по склону балки разворачивался взвод,
искорками вспыхивали на солнце клинки...
Пленные сгрудились, разглядывая победивших, перехитривших их в этом бою -
одни высокомерно-нагло, другие со страхом, третьи - с недоумением: эти
запыленные, безмерно уставшие худые безусые юнцы сумели застать их - опытных
воинов, покоривших Европу, - врасплох, вогнали в страх, вынудили бросить
оружие... Немцы судили о русских по карманной книжечке - инструкции
Гиммлера, в которой говорилось, что русским культура не нужна, а из знаний
потребны лишь три вещи: подписать свое имя, таблица умножения (только до 25)
и дорожные знаки, чтобы не бросаться под машины.
Бешеный всплеск, вливший в руку Андриана утроенную силу ненависти,
опустошил его, и теперь он смотрел на пленных спокойно, но твердо. Пролитая
кровь не тревожила Пересветова, слишком четко рисовалось в его памяти
увиденное и пережитое - и нахально летающие едва не по голосам крестатые
самолеты, и безвестно поглощенный войной отец, и вишневый хуторок в степи, и
страшные своей неподвижностью тела там, перед траншеями.
"Видел бы меня в седле Пасынков, бывший конармеец, - накатилась гордость,
- он-то знает толк в рубке!
И Андриан, явно подражая Рыженкову, круговыми движениями освободил правую
кисть от кожаного темляка.
Жара бы ничего, но драло горло от сухой пыли, давили плечи ремни; Андриан
утешался мыслью - им-то, кто шел здесь восемь веков назад, приходилось
совсем тяжко в полупудовых железных кольчугах, с тяжелыми копьями и
громоздкими щитами. Он поглядывал то на очередной курган, то жадно
всматривался в горячее марево на горизонте, надеясь что-то разглядеть, а
потом прикрывал веками побаливающие глаза и гнал, пытался гнать от себя
тоскливое предчувствие. Эскадрон углублялся в степь...
Белоголовый орел-могильник, чей профиль как бы венчал высокий курган, при
приближении людей нехотя взмахнул крыльями, тяжело взлетел и пошел кругами
ввинчиваться в бездонную синеву.
Солнце уже повисло над головой, а уставшие конники все качались в седлах,
прижимаясь к обочине, где свечами стояли тополя и была узкая полоска тени -
слабое, но единственное укрытие от жары и от воздушной опасности. Дорога,
помеченная цепочкой древних курганов, вела на юг, к Азовскому морю. За час