"Борис Зотов. Каяла" - читать интересную книгу автора

стал плотней и духовитей; и трава поднялась выше и из однотонно-зеленой
превратилась в пеструю, разноцветную; и небо резануло глаза чистейшим
голубым - драгоценным балахшанским лазуритом. Все в природе сделалось как на
картине Васнецова "После побоища". С удивлением Андриан обнаружил, что
изменения коснулись не только природы. Изделия рук человеческих - ремни
конского снаряжения - прямо на глазах бойца из темных, жестковатых,
выделанных фабричным способом превратились в более светлые - сыромятные,
пучок поводьев в руках обмяк. Более того, стальные пряжки оголовьев сами по
себе сменились простыми узлами, но еще больше поражали седла. Металлические
трубчатые луки исчезли, возникли деревянные, а вместо ожиловки появились
кожаные подушки.
Пересветова била дрожь. Первым делом он решил, что просто заснул стоя,
отключился на секунду: за поход накопилась усталость, такое бывало. Но кони,
как обычно, мотали головами, дергая повод, свистели их хвосты, отгоняющие
слепней и оводов. Он дотронулся до седла, чтобы убедиться, не галлюцинирует
ли. Оказалось, ничего подобного. Деревянная допотопная лука седла оказалась
твердой реальностью, а вовсе не миражом.
Но самое странное заключалось в том, что коновод со своими лошадьми стоял
в неглубокой балочке один как перст. Товарищи загадочным образом исчезли,
точно их не было, сколько ни озирался по сторонам ничего не понимающий
Пересветов. Ему показалось, что густая трава в нескольких шагах
подозрительно колышется и что там, в траве, кто-то скрывается. Немецкий
лазутчик?
Кавалерист насторожился и, удерживая лошадей левой рукой, правой потянул
из-за спины карабин. Затвор стоял на предохранительном взводе, совладать с
ним одной рукой не удавалось. Но в траве белым пятном вместо вражеского лика
мелькнула знакомая отнякинская круглая, как блин, физиономия - и только
почему-то белесые волосы его были не ежиком, а свисали сосулькам на брови.
Сзади раздался в этот момент тихий вибрирующий свист, и на плечи
Пересветова упала упругая черная петля. Не успел он что-либо сообразить, не
то что сделать, как кольцо скользкого конского волоса впилось в шею, аркан
натянулся, в глазах стало быстро темнеть. Он выпустил из рук поводья,
захрипел и, теряя сознание, навзничь рухнул в траву.
Очнулся Пересветов не сразу. Сначала он услышал глухие, будто сквозь
вату, голоса; попытался придти в себя, но не получилось - мешала мучительная
дрема, тусклое полузабытье, будто во время какой-то детской болезни с
температурой через сорок. Потом с Пересветовым что-то делали, теребили,
терли; наконец, он с трудом разлепил веки и смутно увидел озабоченные лица
Отнякина и Халдеева. Тут же он заметил, что оба бойца одеты не по форме:
вместо гимнастерок свободные холщовые рубахи неопределенного цвета, вместо
синих шаровар - такие же портки, заправленные в мягкие, на тонкой подошве и
почти без каблуков, кожаные сапоги.
- Очнулся, вражий сын, - не своим обычным голосом, а как будто нараспев,
сказал Отнякин, - ну, сказывай, где вежи половецкие?
- Снимите с него путы и поставьте пред лицом моим, - раздался властный
голос.
Пересветов узнал голос Рыженкова, но опять-таки голос смягченный, со
странным произношением, будто в нос немного, как при насморке.
"Брежу я, что ли?" - подумал Пересветов, но грубый рывок показал ему, что
он не бредит. Поддерживаемый с двух сторон, стоял кавалерист в поле, у