"Эмиль Золя. Разгром" - читать интересную книгу автора

стушеваться, пытаясь избежать вражды и презрения, которые он угадывал. Под
открытым небом становилось свежо, а в палатке, среди кучи людей, было так.
душно, что Морис в отчаянии вскочил, вышел и улегся в нескольких шагах. Жан,
чувствуя себя несчастным, погрузился в тягостный, полный кошмаров полусон, в
котором смешалось сожаление о том, что его не любят, и страх перед огромной
бедой, стремительно приближающейся из глубин неизвестности.
Прошло, наверно, несколько часов; весь лагерь, черный, притихший, как
будто исчезал под гнетом бесконечной, злой ночи; над ним нависло нечто
страшное, неизвестное. Во тьме кто-то вздрагивал, из невидимой палатки
внезапно вырывался хрип. Доносились какие-то звуки - их трудно было
распознать - фырканье коня, звон сабли, шага запоздавшего бродяги, все
обычные шумы, которые теперь звучали угрозой. Но вдруг перед походными
кухнями вспыхнул огонь. Первая линия ярко озарилась, показались пирамиды
ружей, прямые блестящие стволы винтовок, по которым заструились красные
отсветы, похожие на ручьи свежей крови, и в этом неожиданном пожаре возникли
черные фигуры неподвижных часовых. Так это и есть враг, возвещенный
начальниками уже два дня тому назад, враг, которого французы пришли искать
из Бельфора в Мюльгаузен? Так же внезапно, среди сверкания искр, пламя
погасло. Оказалось, что горела куча сучьев, вокруг которых так долго
хлопотал Лапуль: они тлели несколько часов и вдруг запылали, как солома.
Жан испугался этого яркого света и тоже стремительно вышел из палатки;
он чуть ее наткнулся на Мориса, который лежал, опираясь на локоть, и глядел
вдаль. Ночь стала еще темней; Жан и Морис лежали на голой земле в нескольких
шагах друг от друга. Перед ними, в глубокой тьме, виднелось только, все еще
озаренное, окно фермы - одинокая свеча, казалось, горевшая над покойником.
Который может быть час? Два часа, три часа? А там штабные, верно, и не
ложились спать. Слышался крикливый голос генерала Бурген-Дефейля; генерал
сердился: в эту бессонную ночь ему приходилось подкреплять себя только
грогом и сигарами. Прибывали новые телеграммы; дела, наверно, шли все хуже и
хуже; скакали еле различимые тени обезумевших ординарцев. Слышались топот,
ругань, приглушенный, словно предсмертный, вскрик, и опять воцарялась
страшная тишина. Что это? Конец? По лагерю, замершему во сне и тревоге,
пронеслось ледяное дыхание.
И тогда в быстро промелькнувшей узкой и высокой тени Жан и Морис узнали
полковника де Винейля. Рядом с ним шел, наверное, военный врач Бурош,
толстяк с львиной гривой. Они обменивались бессвязными, отрывистыми словами,
произносили их шепотом, как в кошмаре:
- Депеша из Базейля... Наша первая дивизия уничтожена... Сражались
двенадцать часов... Вся армия отступает...
Тень полковника остановилась, позвала другую тень, и кто-то сейчас же
подошел, ловкий и подтянутый.
- Это вы, Бодуэн?
- Да, господин полковник.
- Ах, мой друг! Мак-Магон разбит под Фрешвиллером, Фроссар разбит под
Шпикереном, де Файи обречен на бездействие, бесполезен... Под Фрешвиллером
один только корпус против целой армии, чудеса храбрости... Но все сметено,
поражение, паника... дорога во Францию открыта...
Его душили слезы, еще какие-то слова нельзя было разобрать; три тени
исчезли, потонули, растворились во тьме. Морис затрепетал всем телом,
вскочил и пробормотал: