"Эмиль Золя. Мечта" - читать интересную книгу автора

лавки торгуют только затем, чтобы кормить, одевать и обслуживать собор с его
причтом; и если здесь попадаются отдельные рантье, то это лишь остатки
некогда многочисленной и растаявшей толпы верующих. Собор пульсирует в
центре, улицы - это его вены, и дыхание города - это дыхание собора. И
оттого город хранит душу прошлых столетий, оттого он погружен в религиозное
оцепенение, - он сам как бы заключен в монастырь, и улицы его источают
древний аромат мира и благочестия.
В этом зачарованном старом городе ближе всего к собору стоял дом
Гюберов, в котором предстояло жить Анжелике; он примыкал к самому телу
собора. В давно прошедшие времена, желая прикрепить к собору основателя
этого рода потомственных вышивальщиков как поставщика облачений и предметов
церковного обихода, какой-то аббат разрешил ему поставить дом между самыми
контрфорсами. С южной стороны громада церкви совсем подавляла крохотный
садик: полукруглые стены боковой абсиды выходили окнами прямо на грядки, над
ними шли ввысь стремительные линии поддерживаемого контрфорсами нефа, а над
нефом - огромные крыши, обитые листовым свинцом. Солнце никогда не проникало
в глубь сада, только плющ да буковое дерево хорошо росли в нем, но эта
вечная тень была приятна, она падала от гигантских сводов над алтарем и
благоухала чистотой молитвы и кладбища. В спокойную свежесть садика, в его
зеленоватый полусвет не проникало никаких звуков, кроме звона двух соборных
колоколен. И дом, крепко спаянный с этими древними каменными плитами,
наглухо сросшийся с ними, живший их жизнью, их кровью, сотрясался от гула
колоколов. Он дрожал при каждой соборной службе: дрожал во время большой
обедни, дрожал, когда гудел орган и когда пел хор; сдержанные вздохи
прихожан отдавались во всех его комнатах и убаюкивали его невидимым
священным дуновением; порой казалось даже, что теплые стены дома курятся
ладаном.
Пять лет росла Анжелика в этом доме, точно в монастыре, вдали от мира.
Боясь дурных знакомств, Гюбертина не отдала ее в школу, но зато аккуратно
водила к ранней обедне, так что девочка выходила из дому только по
воскресеньям. Этот старинный и замкнутый дом с садиком, в котором всегда
царил мертвый покой, был ее школой жизни. Анжелика жила в побеленной
известью комнатке под самой крышей, утром она спускалась вниз и завтракала
на кухне, затем подымалась на второй этаж, в мастерскую, и работала. Кроме
этих трех комнат да еще витой каменной лестницы в башне, она не знала
ничего, этим ограничивался ее мир, мир старинных, почтенных покоев,
сохранявшихся неизменными из века в век. Она никогда не входила в спальню
Гюберов и лишь изредка проходила через гостиную в нижнем этаже; но именно
гостиная и спальня подверглись современным переделкам: в гостиной
выступавшие балки были заштукатурены, а потолок украшен карнизом в виде
пальмовых веток и розеткой посредине, стены были оклеены обоями с большими
желтыми цветами, в стиле Первой империи; к той же эпохе относился белый
мраморный камин и мебель красного дерева: канапе, столик и обитые утрехтским
бархатом четыре кресла. Когда Анжелика приходила сюда обновить выставку в
окне и повесить новые вышитые полотна вместо прежних, - а это случалось
очень редко, - она выглядывала в окно и видела на узком отрезке улицы,
упиравшемся в самый соборный портал, всегда одну и ту же неизменную картину:
напротив - торговля воском, в окне выставлены толстые свечи, рядом с ней -
торговля церковным золотом, в окне - чаши для святых даров. Обе лавочки,
казалось, всегда пустовали. Изредка появлялась прихожанка, толкала соборную