"Г.А.Знаменский. Свидетельства о умерших, о бессмертии души и о загробной жизни " - читать интересную книгу автора

рассказала, что привезла меня лошадь без чувств. Внесли, как мертвого, и
положили на лавку, дыхания и не заметно было. Мать стала со слезами
молиться... С тех пор я этого часа во всю свою жизнь забыть не могу.
Как же будет нам, грешным, если так мучиться целый век! Господи
Милосердный, наказал Ты меня раз на земле, накажи еще здесь много раз лютыми
муками, да избавь вечных мук".
Спрашиваю: "Рассказывал ли ты, дедушка, кому-либо об этом?" - "Было
раз, кроме отца духовного (в Киево-Печерской лавре, куда он ежегодно ходил
Великим постом, хотя и в своей церкви говел очень часто), рассказал я одному
человеку, так он засмеялся и сказал, что это мне спьяна представилось. Бог с
ним, больше я уже никому и не рассказывал, кроме вот вас, батюшка".
И умно делал дедушка, что никому об этом не говорил. Он был рад, что
Господь вразумил его и не желал безплодными размышлениями и разъяснениями
допустить врага рода человеческого опять склонить себя на путь погибельный.
Такие вразумления бывают нередко, но они часто проходят безследно для
пользы вразумляемых, ибо их стараются объяснить естественными причинами,
забывая, что в мире, а особенно в жизни человека, все происходит не по
каким-либо естественным причинам, а по Промыслу Божиему" ("Кормчий", " 18).

Кончина христианского отрока

"В шестидесятых годах я жила в селе Красном, в имении Раевского, с
сыном Виктором, - так рассказывает Бернаскони, старушка шестидесяти пяти
лет. - Это был замечательный ребенок, подвижный, умный, развитой не по
летам, и притом отличался замечательною набожностью. Все окружавшие его
любили, не исключая простонародья. Когда ему исполнилось пять лет, он
заболел дифтеритом. Однажды утром он мне говорит: "Ну, мама, я должен
умереть сегодня, а потому ты мне ванночку сделай, чтобы я мог явиться Богу
чистеньким". Я стала возражать, что ему от этого хуже сделается, он может
простудиться, но он настойчиво требовал ванну, и я уступила его просьбе, -
умыла его, одела в чистое белье и положила на кроватку. "А теперь, мама, дай
мне образок сюда тот, который я так люблю, - попросил он, и я исполнила его
просьбу.
"Скорей, мама, дай мне в руку свечку, я сейчас умру", - требовал
ребенок, и я зажгла восковую свечу и вложила ему в руку. "Ну, теперь прощай,
мама!" - были последние слова ребенка: он закрыл глаза и тотчас же
скончался.
Для меня потеря этого ребенка составляла безысходное горе, я днем и
ночью плакала, не находя ни в чем утешения. Но вот однажды зимою я,
проснувшись утром, услышала с левой стороны моей кровати голос моего сына
Виктора, который звал меня: "Мама, мама, ты не спишь?".
Пораженная, я ответила: нет, не сплю, и повернула голову в ту сторону,
откуда раздался голос, и - о чудо! - я увидела моего Виктора, стоявшего в
светлой одежде и грустно смотревшего на меня. Казалось, что свет прямо шел
от него, потому что в комнате было настолько темно, что без этого я не могла
бы увидеть его. Он так близко стоял от меня, что первый порыв мой был
броситься к нему и прижать к сердцу; но едва эта мысль промелькнула у меня в
голове, как он предупредил меня: "Мама, ты меня не трогай, меня нельзя
трогать". И при этих словах отодвинулся несколько назад. Я стала молча
любоваться им, а он между тем продолжал говорить: "Мама, ты все плачешь обо