"Степан Злобин. Пропавшие без вести, часть 1 " - читать интересную книгу автора

- Да бог с ним со всем, с институтом, Толя! И что за вопрос! Призвали -
так, значит, армии нужен! Им лучше знать, - возразил Варакин теми самыми
словами, которыми успокаивал перед отъездом свою жену, почему-то не
ожидавшую, что Варакина мобилизуют.
Гость рассмеялся.
- Кому это "им" лучше знать? Барышне из военкомата? Да что она, богиня
Минерва, что ли?! - настойчиво продолжал он свое.
- Ну, Толя, хватит об этом! Я задал куда важнее вопрос! - нетерпеливо
остановил Варакин.
Слова кадрового командира Бурнина, в которых тот выражал удивление по
поводу пребывания Михаила в армии, показались Варакину какими-то даже
обидными. Разве не может он, как все прочие граждане, участвовать в этом
великом и ужасном, бесчеловечном и общечеловеческом действе?!
Варакин всегда питал особое, гражданское уважение к военным приказам,
военным званиям, даже к форме и знакам различия. Все исходящее из военкомата
представлялось ему неоспоримым, не подлежащим даже мысленной критике, а тем
более - возражениям или нарушениям.
Это верно, что его научная работа по борьбе с травматическим шоком была
особенно нужна во время войны, но, уезжая на фронт, Варакин считал, что он
может продолжать научные наблюдения и делать выводы и здесь, на боевой
работе. Подобными рассуждениями тогда же он искренне успокаивал жену.
Правда, теперь он и сам усмехался своей наивности: где там работать над
научными дневниками, если не успеваешь иногда в течение полусуток вырваться
из операционной, не успеваешь поспать и четырех-пяти часов в сутки! Варакин
снова наполнил пустые стопки.
- Ну что же, выпьем, старик, за победу! - сказал Бурнин.
- Да... за победу! - поднимая стопку, отозвался Варакин.- Так все-таки
что же творится-то, Анатолий, а? - настаивал он. - Расскажи ты, военный ты
человек, что же такое у нас с войной творится! Ведь вон уже где фашисты!
Ведь здесь моя, можно сказать, колыбель, Толя. Ты знаешь, какие здесь
настоящие древнерусские, даже славянские, дебри, лесные провалы... Тут
местами того и гляди на избушку бабы-яги наткнешься!
- Ну, по правде, я в этих местах романтики как-то совсем не заметил, -
отозвался майор. - Лес захламлен - это верно, а лешего или бабы-яги не
встречал... Дороги действительно никуда не годятся, хлопот с ними много. И
овражные пропасти крутоваты...
Варакин махнул рукой:
- Ты не с той точки зрения! Я ведь сердцем чувствую эти места как
родные. Тут, в этих яругах, может, не то что Дениса Давыдова, а Минина и
Пожарского ополченцы засады свои держали... В какой хочешь зной, в самый
полдень, на дно такой пади спустись - и озноб между плеч у тебя поползет. По
дну, в глубокой расточнике, чуть бьется ключ, деревья, от корня и сколько
дотянешься вверх рукой, влажным мхом, как шубой, одеты, и вдруг среди бела
дня то ли волк, то ли еще неведомо кто почудится за кустом, и жуть пробежит
по спине... А болотники разогретые медом дышат... А то вдруг по ровной
долинке пойдет березняк - как свечки, как девочки...
- Здорово у тебя получается, - усмехнулся Бурнин,- прямо поэма! А я
ведь оперативник, прозаик. Мне видится все по-другому. Хотя бы вот эти твои
яруги и пади... Должно быть, в такие гадючьи гнезда, где экие
страсти-мордасти, немцы не очень полезут. Верно ты говоришь, в таких местах