"Анатолий Павлович Злобин. Щедрый Акоп (очерк)" - читать интересную книгу автора

Я проникаю взглядом сквозь материю холста, вижу судороги земли, муку
предметов искусственного происхождения: перчаток, кусачек, табурета, ящика,
стола, столба или блюда.
У двухмерного холста является третье измерение, называемое по-ученому,
кажется, перспективой, я в этом ничего не понимаю, и не перспектива меня
сейчас волнует, но не могу же я в самом деле перескочить сразу из второго
измерения в четвертое. Глубина холста прорывается в безбрежность, но это не
есть безбрежность ученой перспективы, а глубь самой земли, предмета,
послужившего натурой.
Так видит мир рука Акопа. Я стою у подножия пейзажа. Он же смотрит на
пейзаж с горных высей, а может, с высот вечности, кто знает. Физики
утверждают, что четвертое измерение - это время, но в искусстве все не
по-ученому. Я убежден, что четвертое измерение искусства - душа.
Художнику не требуются летописцы, он сам пишет летопись своей жизни,
своего народа, своей эпохи, она на его холстах. В каждой линии, каждом
штрихе здесь плоть и кровь, за все заплачено по высшему счету: расходом
души, бессонницей ночей.
- Я сплю хорошо, - возразил маэстро с мудрой улыбкой. - Не могу
припомнить ни одной бессонной ночи, разве что в юности.
- Маэстро, прошу простить меня за то, что я приписываю вам свои слова,
однако я имел в виду бессонницу мысли, а не тела.
- О, это да! Это мне знакомо.
- Что же в состоянии вас отвлечь?
- Только работа, когда начинает думать рука.
Миры продолжали движение по предначертанным орбитам: поворот на 180
градусов, приземление на смотровую площадку, завершающий полет в угол, где,
по всей видимости, находился склад готовой продукции с личным клеймом
Акопа.
Тут я обнаружил, что не только мы, то есть гости, смотрим на холсты.
Сам Акоп на них смотрел, придирчиво и беспокойно.
- Какая ваша работа самая любимая, маэстро?
- Я ко всем отношусь одинаково - и в достаточной мере спокойно. Ведь
это уже сделано, не так ли? Самая любимая? Нет и нет! Давайте лучше
посчитаем, что данный вопрос не имел места.
О чем же столь пристально думает Акоп, отступив на три шага, приложив
палец правой руки к подбородку?
На нас он не смотрел. Вряд ли его интересовало наше мнение, во всяком
случае, я хотел бы надеяться на это. Не выношу, когда персонаж глядит в рот
автору.
За маэстро я могу быть спокоен, подумал я. Акоп меня не подведет, ибо
он всегда остается самим собой, на холсте ли, в жизни ли. Может, это и есть
секрет № 3?
Интересно, сколько у Акопа секретов? И как их разгадать, переведя хотя
бы на язык более привычных понятий? Рано или поздно придет пора ответов.
На этом пиршественном параде мирозданий я всего лишь зритель, занявший
место в ложе для прессы и потому заранее обреченный на сплошные восторги.
"Какой мощный колорит, открывающий новый мир человеческого восприятия.
Посетитель".
"Браво, Акоп! Мадлен Персе".
"В лице Акопяна советское искусство становится в состоянии выйти не